3
То, что операция "Кулон" сорвалась, Ипполита Исаевича Пришельца не очень раздосадовало. Он рассчитывал заполучить "семейную реликвию" Норкиных стоимостью в пятьдесят тысяч. О кулоне ему стало известно от Изабеллы - единственной дочери Ильи Марковича и, естественно, наследницы бриллианта, - студентки второго курса по случайному совпадению того самого МИИТа, дипломом которого обладал Ипполит Исаевич. Конечно же, было обидно, что тщательно разработанная операция оказалась безрезультатной, эти бестии Норкины, осторожные и предусмотрительные, перехитрили его. Пришелец принадлежал к тем целеустремленным натурам, охотничий пыл которых неудачи не охлаждают, а еще пуще разжигают. Он сказал себе: кулон будет мой, непременно, во что бы то ни стало. Он не верил Норкину, что кулон у него якобы отняли налетчики, потому что налетчиками были его люди, а они бы не посмели говорить своему шефу неправду, потому что в их мире подобная ложь карается жестоко и беспощадно. Пришелец уже готовил новую операцию "Кулон", сделав Изабеллу на этот раз своей прямой соучастницей. Изабелла не вышла ни лицом, ни статью. А пресыщенный, набалованный успехом у женщин Пришелец уделил внимание "очаровательной Норочке", как он иронически называл Изабеллу, позволяя ей время от времени навещать его холостяцкую обитель. Там Изабелла и проболталась, что кулон цел и хранится у них дома. Пришелец принял этот факт к сведению и решил не уличать Илью Марковича в обмане.
Телефонный звонок Ильи Марковича и сообщение, что его вызывали к следователю и что один из грабителей якобы задержан, встревожили Пришельца. Ипполит Исаевич пригласил Норкина сейчас же приехать к нему и подробно рассказать о беседе на улице Белинского. Илья Маркович охотно согласился: он рассчитывал, что опытный в юридических вопросах Ипполит сумеет ему кое-что прояснить.
Норкина Ипполит принимал в столовой - большой комнате, посреди которой этаким массивным дредноутом громоздился резной обеденный стол из мореного дуба, окруженный дюжиной таких же резных стульев с высокими спинками. По свидетельству самого хозяина, этому столовому гарнитуру перевалило за двести лет и принадлежал он какому-то знатному боярину. Правда, стулья были реставрированы уже Пришельцем: жесткие дубовые сиденья заменены мягкими, дубовые спинки удалены, и вместо них вставлены иконы: Николая Мерликийского, Серафима Саровского, Георгия Победоносца, Марии с младенцем и еще каких-то святых, чтимых в православии. На стенах висело пять икон, из которых три выделялись броскими золочеными окладами, украшенными драгоценными камнями. Две другие иконы - черные доски без окладов. У стены прочной скалой горбился черный буфет, украшенный искусной резьбой. Его утроба была заполнена старинным фарфором и серебром. В последнее время Пришелец воспылал страстью к серебру. Скупал серебряные изделия, особенно посуду, не очень заботясь о ее художественных достоинствах. Ему нужен был вес, так сказать, масса. Началось у него это со случайной встречи. В доме своего старинного друга, директора меховой фабрики, он познакомился с геологом, Героем Социалистического Труда Ященко Антоном Фомичом. Ященко в разговоре обмолвился, что недра матушки-земли почти освободились от серебряного бремени, запасы серебра исчерпаны и что оно скоро в цене превзойдет золото.
У противоположной от окна стены лицом к свету стояла изящная - тоже из мореного дуба - горка, сверкающая толстым зеркальным стеклом и своим ценным содержимым - хрусталем. Чего там только не было, глаза разбегались от искристых играющих граней: рюмки, фужеры, вазы, конфетницы, одна лучше другой. И среди этого хрустального блеска - малиново-звонкая баккара. Нет, что ни говорите, а у Ипполита есть вкус к изящному. Да и сам он всегда одевался по последней моде.
И в день встречи с Норкиным на нем была замшевая куртка, черная водолазка, темно-зеленые вельветовые брюки и цвета запекшейся крови ботинки на толстой подошве. Видно было, что он собирался куда-то уходить, но звонок Ильи Марковича заставил его задержаться. Высокий, гибкий в талии, в свои сорок три года Ипполит Пришелец производил впечатление человека, познавшего жизнь во всех ее проявлениях, испытавшего все ее прелести и муки и пришедшего к заключению, что "все суета сует". На его лице лежала, как любят говорить сентиментальные литераторы, печать усталости и равнодушия.
Озабоченный, рассеянно осмотрев столовую, Илья Маркович остановил свой взгляд на спинках стульев. Пришелец не удивился: так было со всеми, кто впервые входил в его столовую - иконы в стульях неизменно привлекали внимание. И Норкин тоже не стал исключением. Он беззвучно ахнул, приоткрыл рот, но, точно опомнившись, смолчал, спрятав в кулачок свою аккуратно подстриженную бородку. Потом, блеснув на хозяина дымчатыми стеклами очков, сквозь которые суетливо смотрели хорьковые глазки, обронил:
- Оригинально. - И снова быстрый взгляд на спинки стульев. - Но это же денег стоит. И, надо думать, немалых. - Норкин не принадлежал к модному племени икономанов, именующих себя коллекционерами древней живописи, в иконах не разбирался, лишь понаслышке знал, что это капитал.
- Это ничего не стоит. Разве что на растопку камина, - небрежно ответил Пришелец и, подняв тяжелые веки на иконы, висевшие на стене, прибавил: - Вот те кое-что стоят: две - начала восемнадцатого века, а возможно, конец семнадцатого. В окладах - более поздние. Вы садитесь, пожалуйста, - элегантный жест в сторону Николая-угодника.
Норкин почему-то предпочел Георгия Победоносца. Перед ним на столе появились бутылки виски, лимонада и коньяка, затем нарезанный лимон с сахарной пудрой и набор шоколадных конфет.
- Коньяк, виски? - спросил хозяин дома.
- Мне ведь еще на работу, - нетвердо засопротивлялся Норкин… и отдал предпочтение коньяку. Себе Ипполит небрежно плеснул в бокал виски и разбавил лимонадом.
- За все хорошее, - сказал он и приподнял свой фужер на уровень глаз, точно хотел рассмотреть собеседника сквозь стекло. Норкин выпил до дна и, морщась, пожевал лимон.
- Вас можно поздравить, - приступил Пришелец к делу. Он не любил попусту тратить время, тем более сейчас, когда нужно было действовать не мешкая. - Если я вас правильно понял, с кулоном все в порядке.
- Да что вы, откуда? - насторожился Норкин.
- А разве преступники не задержаны?
- Я не знаю, мне об этом ничего не известно. Видите ли, подполковник почему-то уклонился от ответа на мой вопрос. Часы нашлись у одного из грабителей, того, что был в штатском, вроде бы Коньков его фамилия…
- Ну, значит, этот Коньков арестован, так надо полагать?
Норкин развел руками. Пришелец тем временем налил ему еще коньяку и попросил поточнее со всеми подробностями передать беседу с подполковником.
- Они могут вас надуть с кулоном, - пояснил он.
- Кто именно? - не понял Норкин.
- Очаровавший вас подполковник. - В голосе Пришельца слышалась легкая ирония.
- Каким образом? Что вы имеете в виду? - настоярожился Илья Маркович.
- Присвоят кулон, а вам скажут, что не нашли. - Ипполиту хотелось побыстрей выпроводить своего гостя. Кое-какую полезную информацию он уже получил и понимал, что из осторожного Норкина больше ничего путного не выудить.
- Но, как я полагаю, будет следствие, наконец суд.
- И на следствии н на суде бандиты покажут, что никакого кулона и в помине не было, они понятия о нем не имеют.
- А свидетели? - Похоже, что Норкин увлекся игрой и уже позабыл, что кулон-то действительно целехонек, лежит у него дома.
- Какие? Кого вы имеете в виду?
- Арсений Львович, наконец - вы?
Игра Норкина начала забавлять Пришельца.
- Дорогой мой, я не могу ручаться за Арсения Львовича, но, зная его как человека безупречной репутации, не думаю, чтобы он согласился дать заведомо ложные показания, поверив вам на слово. Кулона он не видел - это же факт? Что же касается меня как свидетеля, то не хочу обнадеживать вас: я честный человек и при всем к вам уважении и нашей дружбе не могу поступиться своей репутацией. Дача ложных показаний, заведомо ложных, связана с известным риском: легко запутаться.
- Ну хорошо, допустим Арсений Львович не видел кулона, хотя и знал. Но вы-то видели?
- Что значит видел? - равнодушно спросил Пришелец, желая поскорей закончить ставшую уже бессмысленной игру. - Я видел его у вас дома. Но я не знаю, взяли вы его с собой или, может… забыли дома по рассеянности.
- Это как же так - взял ли? А зачем мы ехали в это Дядино? Я отказываюсь вас понимать, Ипполит Исаевич. - Норкин был раздражен, он слишком вошел в свою роль, увлекся версией, которую сам же сочинил и готов был поверить в нее, и эта столь откровенная фальшь выводила Пришельца из равновесия. Сам отменный лицемер и циник, он из ревности, что ли, терпеть не мог себе подобных. Он считал фарисейство своей привилегией и не желал ее ни с кем делить.
- Я вполне верю вам, Илья Маркович, верю, что кулон у вас отняли грабители, и не думаю, что потребуются какие-то свидетели.
- Но вы же сами сказали, что кулон могут не вернуть, - нахально перебил Норкин.
"Наглец ты из наглецов, я-то знаю, что кулон у тебя и никто у тебя его не отнимал!" - хотелось взорваться Пришельцу, но он сделал над собой усилие, перевел разговор в более спокойное русло:
- Да будет вам, Илья Маркович. Если возникнет такая ситуация, я скажу, что видел, как вы взяли кулон и положили… Куда положили? Давайте условимся, чтоб нам не завраться. - Губы Пришельца скривились иронически, в глазах забегали смешинки.
- В карман положил, вот сюда - во внутренний карман пиджака, - поспешно ответил Норкин.
- В правый, в левый? - точно издеваясь, уточнил Пришелец.
- Какое это имеет значение? - с раздражением отозвался Илья Маркович.
- Но все-таки: следователи любят точность, обычно на таких мелочах ловят. - Хотел сказать "нашего брата", да вовремя удержался.
- Ну хорошо - в правый карман положил, - смирился Норкин, решив, что с Пришельцем нужно сохранить хорошие отношения. Предусмотрительность его всегда брала верх над эмоциями. Он даже сконфузился, вдруг сообразив, что кулон-то действительно никто не отнимал, и Пришелец действительно не знал, взял он его с собой или нет. Может, забыл; может, потерял. Да мало ли что?
- Отругал меня подполковник, - уже миролюбиво заговорил Норкин. - Надо было сразу заявить. А теперь подозрение: почему не заявили? А не кроется ли за этим что-то такое… Понимаете - у них все на подозрении…
- Боялись мести, потому и не заявляли, - поспешил вмешаться Пришелец, хотя сам так не думал. Для себя он еще не решил, где подлинная причина, что ни Норкин, ни Бертулин не заявили в милицию об ограблении. И уже, противореча самому себе, прибавил: - А вообще-то вы сваляли дурака, что не заявили сразу в тот же день. Боялись… Все это ерунда, чушь. Кого бояться? Надо было, конечно, заявить.
Зазвонил телефон, но не красный аппарат, стоящий в столовой, где они сидели, а другой, - в кабинете. В квартире Пришельца было два телефона. Один, официальный, и номер его можно было отыскать в телефонной книге. Другой ни в каких справочниках не значился, и номер его знал лишь узкий круг близких к Ипполиту людей.
Ипполит извинился перед Норкиным и прошел в кабинет. Звонила Изабелла, она весело щебетала, что соскучилась, что ждет не дождется, когда они встретятся.
- Да, да… - рассеянно отвечал Ипполит, чуть не назвал ее Норочкой, но вовремя спохватился: вдруг услышит Илья Маркович. И сказал после паузы: - Крошка! Хорошо, что позвонила. Нам надо бы увидеться… Сегодня? Золотко мое, сегодня никак невозможно. Совершенно. Ни малейшей возможности. Случилось что-нибудь? Просто соскучилась. Ну, потерпи, прелесть моя. Разлука обостряет чувства. Позвони завтра. Целую и жду. - И он торопливо положил трубку.
Встречаться с Изабеллой ему совсем не хотелось - она ему изрядно надоела, и вообще, как он говорил, это "типичное не то". Но и рвать отношения теперь, когда он сделал на нее главную ставку в большой игре, связанной с охотой за кулоном, было бы просто глупо. Вернувшись в столовую, Ипполит озабоченно посмотрел на часы. Норкин правильно понял этот жест и поднялся. Но уходить не спешил и как бы между прочим сообщил:
- Фельдманы получили разрешение на выезд.
На Ипполита эта весть не произвела никакого впечатления. Он лишь нехотя пробурчал:
- Значит, у них там есть солидная база.
- Что вы имеете в виду? - Поверх очков посмотрел на него Норкин.
- Металл, камешки и эти, - Ипполит сделал выразительное движение пальцами, словно подсчитывал купюры.
- Вы думаете? - Норкин любил все подвергать сомнению, чтобы нащупать истину. Осторожный и практичный, он придерживался принципа "семь раз отмерь".
- Это всем известно, - внушительно сказал Ипполит. - Без базы едут идеалисты и дураки. И те и другие потом слезно раскаиваются. Вы разве не видели по телевизору или не читали в газетах?
- Да, но… - Норкин неопределенно пожал плечами.
На этом "да, но" они и расстались. Проводив гостя, Пришелец закрыл входную дверь на крепкие запоры и прошел в гостиную, где был электрический камин и стены которой вместо обоев покрывал шелк золотисто-черного оттенка.
Ипполит остановился посреди гостиной, скрестив по-наполеоновски руки на груди и в решительном раздумье глядя на большой, во весь пол текинский ковер. Следствие ведет незнакомый Пришельцу подполковник Добросклонцев. Нужно выяснить, кто он и что из себя представляет. Это сделает Зубров. Но все это потом. А сейчас ему нужен Анатоль, нужен срочно и немедленно. Он, то есть Анатолий Павлов, студент МИИТа, должен был позвонить. Но, кроме Изабеллы, сегодня никто не звонил. Да будь при нем сейчас Анатоль, все завертелось бы в порядке логической и разумной очередности, а именно: позвонить Конькову и, если его еще не арестовали, предложить ему немедленно ложиться в психлечебницу, где он уже дважды "отдыхал". Коньков состоял на учете в психдиспансере, там у него был знакомый врач, который - "услуга за услугу" - всегда готов был оказать помощь страдающему шизофренией. Звонить Конькову должен Павлов из уличного автомата, конечно. Но прежде, чем лечь в больницу, Коньков должен связаться с двумя другими налетчиками, теми, что были в милицейской форме, и передать им приказ немедленно покинуть Москву на несколько месяцев. Благо весна, и можно до конца курортного сезона обосноваться где-нибудь на юге.
Ни Коньков, ни те двое никогда в глаза не видели своего "хозяина", не знают ни имени его, ни адреса. Связь с ними поддерживается через Анатолия Павлова. Лишь Коньков знает его в лицо, но не знает ни фамилии, ни подлинного имени. Для Конькова Павлов - просто Саша, сотрудник одного министерства. Какого? Это не важно. Но почему же Павлов не звонит? Пришелец сел в глубокое кресло возле журнального столика с телефоном и позвонил в Дядино Арсению Львовичу. Услыхав частые гудки, Ипполит досадливо поморщился, мысленно помянув Бертулина недобрым словом, и, немного повременив, снова набрал номер дядинского ювелира. Все еще занят, чтоб тебе околеть! С кем он может так долго разговаривать? Да мало ли с кем - клиентуры-то у него, дай бог. И вдруг зазвонил "официальный" телефон. Один звонок, второй, третий, Ипполит не двигается с места и не спешит брать трубку. Он возьмет ее только после седьмого звонка, а может, и вообще не возьмет - еще не решил. Звонки настойчивы: четвертый, пятый, шестой, - Ипполит поднял руку, но телефон неожиданно умолк. Значит, кто-то чужой. Кто? Может, тот же подполковник Добросклонцев хочет пригласить его на беседу? Рановато давать свидетельские показания, нужно детально выяснить обстановку.
Наконец он дозвонился до Бертулина.
- Как жизнь, старина? - весело спросил Пришелец.
- Живу, - ответил Бертулин, и по одному его голосу опытный Пришелец почувствовал что-то неладное. Решил не очень дипломатничать.
- Этим не все сказано - американские индейцы и юаровские негры тоже живут… в резервациях. Так-то, любезный Арсений Львович.
- Каждому свое, - неопределенно произнес Бертулин, и в голосе его звучали явное отчуждение и подозрительность. "Хитрит", - решил Пришелец и спросил напрямую:
- У вас есть новости? - Он сделал сильное ударение на последнем слове, так что вопрос прозвучал утвердительно.