– Ладно, уговорил, – сказала она. – Где и когда?
Странно, но она уже не думала о реакции Ната, если тот узнает, что она ему изменяет. "Грустная история", – подумала она, записывая на клочке бумаги название и адрес ресторана.
– Я записала. Чао. Но платить буду сама. Как обычно.
Губернатор Бент Армитейдж, который прилетел из столицы специально на открытие Башни, встретился с Гровером Фрэзи в Гарвард-клубе на Сорок четвертой улице во время обеда, куда он пришел пораньше. За "мартини" губернатор спросил:
– Я не все понял в тех сообщениях, которые вы мне посылали, Гровер. Как дела с договорами на аренду помещений в Башне или это пока неясно?
"Как же он умеет принять непроницаемый и даже простоватый вид, – подумал Фрэзи, – и ведь кто угодно поверит! Как это говорили об Уинделле Уилки? "Бедный мальчик с Уолл-стрит? " Здесь тот же случай".
– Пока обстановка не совсем ясна, – ответил Фрэзи.
Губернатор с ухмылкой отхлебнул "мартини".
– Если раньше человек заказывал "мартини", то и получал "мартини". Теперь же хоть заполняй анкету: "Со льдом или без? Водку или джин? С маслиной, луковкой или лимонной корочкой? " – И безо всякого перехода, тем же тоном продолжал: – Я задал вам вопрос, Гровер. Перестаньте водить меня за нос.
Он затронул больную тему.
– Подписание договоров идет настолько хорошо, – ответил Фрэзи, – насколько можно было ожидать с учетом нынешней конъюнктуры.
Губернатор умел улыбаться как диснеевский волк – показывая сразу все свои клыки.
– Тринадцать слов, и все ни о чем. Из вас вышел бы отличный политик. Значит, с арендой дело худо. Объясните почему.
– Ну, здесь целый ряд факторов, – начал Фрэзи.
– Послушайте, Гровер, вы не на ежегодном собрании акционеров. Перед вами всего лишь один из заинтересованных акционеров компании "Башня мира". Чувствуете разницу? Нас дружно избегают потенциальные клиенты? Я хочу знать причины. Там слишком много места? Слишком высокая арендная плата? У них трудно с деньгами? Неуверенное положение на бирже?
Губернатор замолчал, внимательно вглядываясь в лицо Фрэзи.
Тот колебался. Губернатор выбился из низов, и были минуты вроде этой, когда он отбрасывал свои жизнерадостные светские манеры и давал почувствовать собеседнику ту силу которая вознесла его на самую вершину, чуть ли не на пост президента Соединенных Штатов.
Фрэзи сказал:
– На этот раз все вместе. – Он надеялся, что его беззаботный тон достаточно убедителен. – Но все изменится, должно измениться. Во "Всемирном торговом центре" те же проблемы.
"Всемирный торговый центр" – собственность города, – заметил губернатор. – Я должен вам об этом напоминать? Это город может себе позволить держать свои небоскребы полупустыми хоть до бесконечности, а мы – частная компания, и я все чаще вспоминаю те времена, когда из-за кризиса остался незаселенным Эмпайр стейт билдинг.
Фрэзи ничего не ответил.
– Это значит, – продолжал губернатор, – что мы выбрали неудачное время для строительства нашего замечательного, превосходного и чертовски дорогого домины, да?
Он допил содержимое своего стакана.
– Я позволил себе два "мартини", – сказал он и поманил пальцем ближайшего официанта.
Внешне Фрэзи был совершенно спокоен, хотя и удручен. Он не боялся ответственности. Когда возникали проблемы, он пытался их решить, а не прятать голову в песок, как некоторые.
Однако в отличие от губернатора, он не имел привычки выискивать проблемы, потому что, если на них не обращать внимания, иногда они пропадают сами по себе. Ситуация с арендой площадей в "Башне мира" выглядела неблагоприятно, но совсем не критически. Пока.
– Расходы уже превысили смету? – спросил губернатор.
Теперь Гровер Фрэзи почувствовал твердую почву под ногами.
– Нет, пока мы укладываемся в смету, – он был в этом уверен. – Точный расчет, точная работа.
– Хорошо, это большой плюс. – Губернатор неожиданно улыбнулся. – Неожиданный плюс. Оставляет нам кое-какие возможности для маневра, а?
Фрэзи таких возможностей не видел, о чем и сказал губернатору. В ответ последовал недвусмысленный намек, что он не замечает очевидных вещей.
– Некоторые скажут, что нельзя действовать без оглядки. Другие сочтут это всего лишь разумным приспособлением к меняющимся обстоятельствам. Человек стремится выжить, Гровер. Не забывайте об этом. Это верно и для политики, и для строительного бизнеса. Поскольку мы не превысили расходов на строительство, то можем позволить себе снизить арендную плату за помещения и при этом не понести убытка; не так ли?
– Мы давно опубликовали наши расценки, – упрямо стоял на своём Фрэзи, – на основе этих расценок уже подписаны некоторые договоры.
– Да ла-а-адно, – протянул губернатор. – А теперь в тех случаях, когда сочтете нужным, разрешите нашим агентам оформить аренду ниже официальных ставок, а клиентам скажете, что им не следует об этом распространяться.
Фрэзи открыл было рот, но на всякий случай быстро закрыл. Губернатор снова продемонстрировал свой волчий оскал.
– Вас это огорчает? Бросьте, самое обычное дело. – Он снова подозвал официанта. – Давайте пообедаем, пока мы еще не допили свои "мартини". Нам предстоит длинный тяжелый день.
Губернатор проштудировал меню, сделал заказ и снова откинулся в кресле.
– В игре большие деньги, Гровер, – заметил он. – Возможно, ваша доля вас не волнует, но моя меня – чертовски. Джентльменская мораль – чудная вещь для плавания под парусом, игры в гольф и прочих безобидных развлечений, но мы строили этот дом, чтобы зарабатывать деньги, – Он помолчал. – Так что пора начинать.
5
13.05
Когда пришла Зиб, Поль Саймон уже сидел в небольшой нише в дальнем конце ресторанного зала. Она с улыбкой приближалась к нему и была чертовски хороша – короткая юбка открыла сильные стройные ноги, длинные волосы ярко блестели, ничем не сдерживаемая пышная грудь задорно покачивалась. Поль встал и Зиб, как всегда непринужденно, проскользнула в глубь ниши.
– Вообще-то мне нужно быть не здесь, – сказала она и двумя руками отбросила назад длинные густые волосы, – а копаться в груде бумаг и пытаться найти среди этого бреда приличную новеллу, которую не стыдно было бы напечатать. – Она смешно наморщила нос.
– Тем приятнее для меня.
Поль кивнул официанту и заказал напитки – два "мартини" с джином, без льда, очень сухие, очень холодные и с лимонной корочкой, – потом облокотился на стол и улыбнулся Зиб: – Когда я тебя увижу?
– Ты меня и так видишь.
– Но не так, как хотелось бы. Мне что, объяснить?
– Ты просто типичный отвратительный эгоист.
– И именно это тебе во мне нравится.
Она улыбнулась загадочной улыбкой, при этом уголки ее губ чуть приподнялись, в глазах загорелись огоньки.
– Дело же только в сексе, – сказал она.
– Ну да?
Зиб снова улыбнулась. Говорить о сексе было забавно – такой приятный интеллигентный треп. Сколько она себя помнит, так было всегда.
– Ну, ты и тип, – ласково заметила она.
– Бывают минуты, когда я сам задумываюсь, что я за тип.
Когда он уходил из конторы, секретарь передала ему указание от Макгроу. Он выслушал и небрежно бросил:
– Позвоните ему еще раз, милочка, и сообщите, что я занят.
– Я уже пыталась это сделать, – ответила девушка. – Но он только повторил: "Передайте, что я его жду".
"Что бы мог означать этот невежливый вызов? "
– Когда-то, – говорил он в эту минуту, – я думал, что буду образцовым гражданином – школа, университет, потом какая-нибудь фирма, где я, не перенапрягаясь, отслужу свое.
Зиб внимательно смотрела на него: "Ну и что?.. " – Голос ее звучал очень спокойно.
В этот момент принесли аперитивы. Поль приветственно поднял свой бокал и пригубил его:
– Ты не знакома с моим тестем?
– Нат часто рассказывает о нем.
Саймон поставил бокал и внимательно посмотрел на нее, потом медленно кивнул:
– Я бы о нем не рассказывал. Мы слишком непохожи. Берт – просто старый неотесанный ирландский грубиян.
– А Нат совсем другой. Он просто ягненок, иногда даже слишком. – Зиб нахмурилась, – Не смотри на меня так. Ягненок и есть.
– Чего я меньше всего хочу, – медленно ответил Саймон, глядя ей в глаза, – это спорить с тобой.
– Тогда не говори так.
– Сегодня ты какая-то колючая, а?
– Он мой муж.
– И ты хорошо его знаешь, – кивнул Саймон, а сам подумал, что она его совсем не знает и, возможно, это и к лучшему.
– Ладно, – сказал он, – тогда продолжим о Берте МакГроу, моем уважаемом тесте.
Зиб вдруг блеснула интуицией: "Ты его боишься, да? "
Он отпил "мартини", обдумал ее вопрос и наконец ответил: "Боюсь".
Он совсем не пытался казаться героем, пожалуй, легче будет добиться своего, если он попытается добиться от Зиб жалости и сочувствия. Он уже не раз с успехом использовал этот прием.
– Ты и я, – сказал он, – просто анахронизмы. Мы были воспитаны с верой, что все мужчины – джентльмены, а все женщины – благородные дамы. Никаких обманов, никаких подлостей, никаких ударов ниже пояса, жизнь, где все играют правилам.
Он замолчал, чтобы проверить, как это подействовало. Зиб не была уверена, что правильно поняла мысль Поля, но ей было лестно, что с ней ведут серьезный разговор о серьезных вещах. Редко кто из мужчин так делает. Она и Поль действительно принадлежали к одному кругу, так что с этим она могла согласиться и кивнула: "Продолжай".
– По-моему, сегодняшние дети смотрят на вещи проще нас, – продолжал Поль. – Им прочтут из Матфея: "И поступайте с другими так, как хотели бы вы, чтобы они поступали с вами! ", – а они заявляют, что это все бредни, в которые никто давно не верит. Но это не совсем так. Люди, которые на виду, которым мы завидуем, которые, как говорится, добились успеха, на самом деле не всегда руководствуются десятью заповедями, если вообще когда-нибудь их соблюдали.
Зиб показалось, что она поняла.
– Например, твой тесть? – спросила она.
– Именно, Берт – провинциальный деляга, это из-за его происхождения. Он – мастер крутой схватки, а поскольку берет круче остальных, то ему везет.
Зиб с любопытством взглянула на него через стол:
– А тебе нет?
Он пожал плечами, неожиданно поскромнев.
– Я – мелкая сошка, – его усмешка была с приятной грустинкой, – и Патти вынуждена все время меня подталкивать.
"В известном смысле, – подумал он, – я был прав, сказав, что иногда сам задумываюсь, что я за тип. Я был и остаюсь хамелеоном, способным сливаться со своим окружением. Я умен, хорошо знаю технику, – это неудивительно после полученного мной образования, недурен собой, но этим перечень моих достоинств и ограничивается".
Иногда ему казалось, что его личности недостает какого-то важного компонента, может быть какого-то недостатка, и поэтому он так и не стал значительной личностью.
– Мне нравится Патти, – сказала Зиб.
– Желаю удачи, – снова улыбнулся он. – Я не шучу, как тебе может показаться. Меня бы не удивило, если бы Патти решила играть на два фронта. Мужчины ее не слишком интересуют, не исключая и меня. – Помолчав, он добавил: – Это тебя не шокирует?
– Да нет.
– А, эмансипированная женщина!
– Я принимаю вещи такими, как они есть.
Поль подумал, что в феминистках хуже всего то, что они все принимают всерьез и разговаривают одними цитатами
Зиб пригубила свой "мартини" и подняла глаза.
– Я ведь тебя почти не знаю... – она замолчала. – Иногда я сомневаюсь, знаю ли я кого-нибудь вообще. У тебя никогда не бывает такого чувства? Знаешь, как будто ты – никто.
– Очень часто.
Поль показал официанту, что пора нести обед. Если предстоит предстать перед Бертом Макгроу, то стоит подкрепиться.
– То, что ты сказал о Нате... – начала Зиб.
– Я сказал, что он не слишком отличается от Берта Макгроу.
– Что ты имел в виду?
Поль усмехнулся:
– Это фигура с Дикого Запада. Он научился хорошо маскироваться, но все время то тут, то там что-нибудь выглядывает. "Разговаривая со мной, улыбайтесь, чужеземцы!" И тому подобное.
Зиб покачала головой.
– Ты ошибаешься. Я тебе это уже говорила. Он ягненок, и я была бы рада, если б это было не так. – В душе она сказала себе: "Тогда мне не нужны были бы ни ты, ни кто-либо другой. Так что в определенном смысле Нат сам виноват". – Эта мысль ее хоть немного утешала.
– Ласточка моя, – сказал Поль, – я тебе кое-что скажу. Смотри, не зайди с ним однажды слишком далеко. Смотри. А теперь давай поедим. Мне нужно успеть на высочайшую аудиенцию.
Когда Макгроу вошел в ресторан Мартина, Патти сидела за столиком на двоих. Мартин лично встретил его, предложил меню и проводил через зал к дочери. Макгроу наклонился и поцеловал дочь, причем не в щеку, а прямо в губы; для Макгроу поцелуй был поцелуем, а не каким-то символическим жестом.
Он сел. Его уже ожидала порция виски, как всегда, изрядная порция бурбона со льдом. Пригубив, он вздохнул и улыбнулся дочери: - Твое здоровье, лапушка.
– Вы неважно выглядите, мистер Макгроу.
– Возможно, но при виде тебя мне становится лучше.
Он не солгал. Патти была на целое поколение моложе Мери, но они были настолько похожи, что он не переставал удивляться. Обе отличались мягким теплым спокойствием, которое не имело ничего общего с его грубыми генами. Ее присутствие его всегда успокаивало.
– Когда со мной ты и мое виски, я чувствую себя гораздо лучше.
Патти тоже улыбалась:
– Ты лжец, папка. Ты очень устал. Эти большие проекты уже не для тебя, а еще ни один не был таким гигантским, как "Башня мира".
– Наверное, тебе пожаловалась мама?
– Да нет, не в этом дело. – Все еще улыбаясь, она добавила: – Я не слепая. Тебе нужно отдохнуть. Съезди куда-нибудь с мамой. Выберитесь, наконец, в Ирландию, вы же об этом столько говорите.
Она помолчала:
– Почему ты туда так и не съездил, папа?
– Почему? Знаешь, у меня никогда не хватало времени.
– Это не причина.
Макгроу усмехнулся.
– Раз ты такая умная девочка и все на свете знаешь, то и назови мне эту причину. – Он покачал головой. – Нет, это будет не то. Так и быть, я тебе скажу, девочка. Дело в том, что Ирландия для меня не страна, Ирландия для меня – сон и мечта, которые я боюсь разрушить, если вдруг действительно ее увижу. Вот так.
Он допил свое виски.
Патти нежно улыбнулась.
– Я бы сказала, что это почти правда, но в это "почти" я не верю. Ты боишься? Ты, который никогда ничего не боялся? – Она снова покачала головой. – Никогда бы не сказала.
Было время, когда взаимопонимание с ней устанавливалось быстрее, чем даже с Мери. Жена и дочь были очень похожи, но и очень разные; каждая ревниво оберегала суверенность своего внутреннего мира.
– Мне многого в жизни приходилось бояться, лапушка, – ответил Макгроу. – С того момента, когда я увидел тебя через окно роддома, я боялся, что ты однажды уйдешь, и ты все же ушла,..
– Я не ушла, папа.
– В известном смысле ушла. Не знаю, что чувствуют матери, когда женится их сын, но знаю чувства отца, когда речь идет о его дочери.
Он заставил себя улыбнуться. Это стоило ему немалых сил:
– Никакой самый-самый-самый муж не может быть достаточно хорош.
– Ты думаешь, что Поль самый-самый-самый лучший муж на свете?
Он подумал: "Вот в чем дело, Макгроу. Что же ты ответишь? " – и произнес с улыбкой: – Бывают и хуже. – "В самом деле? – спросил он себя. – Ты так думаешь и после разговора с Гиддингсом? "
Улыбка Патти сразу погасла: – Ты это всерьез?
– Ты не слышала, что я сказал, лапушка?
Патти ответила: – Ты прекрасно умеешь спрятаться в свою скорлупу, и, как мне говорили, прекрасно играешь в покер. – Она с хитрым видом покачала головой. – Не знаю, с чего бы это, потому что я иногда вижу тебя насквозь. Мне всегда казалось, что Поль тебе нравится.
– А что заставило тебя изменить свой взгляд?
– Твое поведение сегодня. Что случилось, папа?
Макгроу попытался выиграть время. Когда подошел официант, он поднял глаза.
– Еще одну, сэр?
– Да, – ответила за него Патти, – и разумеется папе, мне не надо. – И потом, когда официант отошел: – Что-то очень плохое, да?
– Собственная дочь приперла меня к стенке, – ответил Макгроу. Он пытался сохранить легкий тон, но не был уверен, что у него получается. – Не знаю, лапушка. Возможно, есть кое-что, связанное с "Башней мира".
– Что именно? – И, будучи дочерью генподрядчика и женой субподрядчика, сама себе ответила: – Какие-то махинации? Поль? Но как он мог... – Она запнулась, потом спокойно добавила: – Разумеется мог, почему бы и нет? Из твоих рассказов я знаю, как это бывает – поставки, поддельные накладные, акты на списание. Она легко произносила все эти термины. – Это так?
– Ничего конкретного я еще не знаю, лапушка. И не буду поливать грязью человека, пока не буду уверен.
Тут появилась следующая порция. Макгроу посмотрел на нее, пригубил, но заставил себя пить по капельке. "Мне сейчас нужен не стакан, а бутылка, – сказал он себе. – И хорошая компания, как в старые времена. С Фрэнком. С Джимми. С О’Рейли и Мактюрком. – Имена звучали в его голове, как колокольный звон. – Пить, рассуждать и взрываться смехом, как в давние-давние времена".
– Да, папа.
Господи Боже, неужели он говорил вслух? Ставя бокал, он заметил, как дрожит рука.
– Я слышала твои рассказы о них, – сказала Патти. – Жаль, что я тебя не знала тогда.
Он уже овладел собой:
– Мне было уже под сорок, когда ты родилась, лапушка.
– Я знаю.
– А бедняжке Мери всего на год меньше.
– Это я тоже знаю. Но мне никогда не мешало, что мои родители были старше других. Да вы и не были.
– Ну, не знаю, – ответил Макгроу. – Молодость прошла, а тут вдруг появилась ты. – Он улыбнулся. – Мы очень хотели тебя, лапушка. Когда ты появилась на свет, здоровая и невредимая, я упал на колени и возблагодарил Господа.
Он снова поднял свой бокал:
– Давай закажем поесть.
Казалось, Патти его не слышала:
– Что с ними стало, с Фрэнком, с Джимми, с О’Рейли и... как же его звали... Мактюрком?
– Да. Это был такой могучий волосатый ирландец, плечи как висячий мост.
Макгроу помолчал:
– Что с ними стало? Я не знаю, лапушка,
"Да, ну и денек. Сплошные разбирательства и воспоминания".
– Однажды я видел сон. Лезем мы с друзьями на какую-то гору. Карабкаемся все выше и выше и попадаем в туман. Я их уже не вижу, даже голосов не слышу, но нечего делать, надо лезть дальше.
Он вздрогнул и невидящим взглядом уставился куда-то вдаль, как будто вглядываясь в свое прошлое. Ему понадобилось немалое усилие, чтобы вернуться назад, в сегодня, и продолжать:
– На вершине той горы я выбрался, наконец, на солнце. Огляделся, но никого не увидел. Что стало с остальными, я так и не узнал. Думаю, этого человек никогда не знает. На вершине он всегда остается один.
Он уже хотел кивнуть официанту, но вдруг спохватился: