- Таким был Папа, - промолвил Гилли. - Однако я все же не понимаю, почему он не позволил Йегеру провести собрание в кабинете. Возможно, он ему самому для чего-то понадобился.
- Вполне возможно, - сказала я. - Ведь он зачем-то пошел туда.
Мне все же придется, подумала я, рассказать О’Мэлли о том, что Ловенталь звонил Форбсу и просил его зайти к нему в университет. А вдруг это одна из невротических выдумок Форбса? Нельзя позволить, чтобы это стало и моей проблемой. Завтра же я еще раз попробую убедить Форбса самому все рассказать шерифу.
- Знаете, мы готовились к грандиозному спектаклю с участием старика, - промолвил Гилли, глаза его потеплели от воспоминаний. - Мы собирались поставить "Бурю" Шекспира и дать ему роль Просперо. Он ходил по деканату и говорил всем: "Я буду играть Шекспира, я пойду по стопам своего сына". Он участвовал во всем, кроме разве продажи билетов. А потом однажды вдруг сказал: "Гилли, все кончилось. Как могу я запомнить наизусть все эти слова?"
- Он был очень приятным человеком, - промолвила Нора.
- О, да. И он парень не промах.
- Однако… - непроизвольно вырвалось у меня.
Гилли понимающе кивнул.
- Кстати, Борк любит рассказывать об этом казусе, а если кто-то не находит в нем ничего такого, чему следует удивляться, тут же сообщает: "Только представьте себе, этот человек держит в своей памяти тысячи математических уравнений!" Борк чертовски впечатлителен.
- Мне нравится Борк, хотя я почти не знаю его, - сказала я.
- Он на то и поставлен здесь, чтобы всем нравиться. А вот на похоронах сегодня вечером его не было.
- Вы не дали бы за него и четвертака, не так ли, Гилли?
- Я не терплю третьесортных посредственностей в первоклассных учебных заведениях. Они как вяло текущая заразная болезнь, симптомы которой распознаются слишком поздно.
- Гилли, скажите, только без предвзятости, как Ловенталь относился к Форбсу?
Он широко улыбнулся.
- Я? Без предвзятости? - но он тут же посерьезнел. - Старик многое принимал как должное, особенно когда речь шла об уважении к нему. Ричард как-то рассказывал, что отец грозился убить его, если он подастся в науку. Как бы удачлив он ни был, ему этого всегда было мало. Но, думаю, старик уважал Форбса. Есть одна область, где Форбс был искренне верен себе - это наука. Она единственное, чему он отдается полностью, до конца.
- Я знаю. Для некоторых людей - это самая трудная задача их жизни. Вы никогда не предлагали актеру сыграть самого себя?
- Вот как? Вам он нравится, Кейт? - промолвил Гилли.
- Что-то в нем есть, - ответила я, оставив, однако, вопрос открытым. Потому, что сама не знала ответа.
Я посмотрела на циферблат. Было два часа.
- Подождите, когда передадут новости по радио, - предложил Гилли. - Боюсь, что только так мы что-нибудь узнаем. - Он был удручен.
Мы все втроем понесли свои тарелки в мойку на кухне. Нора по дороге обняла Гилли за плечи. Мне вдруг вспомнился могильный холодок губ Форбса, когда он меня поцеловал.
Потом мы уселись вокруг кухонного стола в ожидании, когда заговорит радио.
- Я почему-то почувствовал себя стариком, - промолвил Гилли.
- Старым и грязным? - спросила Нора.
- Нет, даже не это.
- А у меня такое ощущение, будто что-то произошло, о чем мы должны были бы знать, но почему-то не знаем, - промолвила я.
- А мне кажется, что наш дом - это ковчег и вокруг нас бушуют волны, - промолвила Нора.
- Мне же чудятся призраки старой таверны двадцатых годов, торгующей контрабандным виски. Снаружи нас бесшумно окружают таможенники, - фантазировал Гилли и включил наконец радио. Сигналы точного времени взорвали тишину. Гилли уменьшил звук, и передача новостей началась.
"Сегодня в центре наших утренних новостей события в Южном Иллинойсе. Как сообщают все утренние газеты Восточной Германии, Дениэль Ловенталь, физик и лауреат Нобелевской премии, найденный вчера утром убитым в своем кабинете в студенческом городке города Венеция, недавно принял приглашение из-за железного занавеса. Ректор Лейпцигского университета подтвердил, что профессор Ловенталь намеревался в сентябре сего года приступить к исполнению своих обязанностей в стенах университета города Лейпцига".
Мы молча переглянулись и еще ближе придвинулись к радиоприемнику.
"В ФБР отказались комментировать это известие и ограничились сообщением о том, что, возможно, будет проведено официальное расследование, над какими материалами работал в последнее время профессор Ловенталь.
За несколько минут до начала передачи новостей, декан Школы естественных наук и технологии университета Венеции в интервью, взятом у него дома, заявил, что не знал о намерениях Ловенталя, которому оставался лишь год до ухода на пенсию. Декан Борк заметил, что, хотя подобных прецедентов сотрудничества американских ученых с Советским блоком до сих пор не было, он однако не знает законов, запрещающих это в наше время. Он также напомнил, что профессор Ловенталь свою выдающуюся карьеру ученого-физика начал сорок лет назад именно в Лейпцигском университете, однако вынужден был покинуть Германию, когда там к власти пришел Гитлер…"
Когда новости прервались и началась передача рекламы, я обратила внимание Гилли на то, что в некрологе, напечатанном в газете "Индепендент", отсутствовало упоминание о Лейпцигском университете, хотя оно было в той фотокопии некролога, которую дела мне Нора.
- Большая грязная игра! - выругался Гилли, а затем добавил: - Уверен, что Ричард ничего об этом не знает. А Форбс? Да, как с ним теперь?
Я посмотрела на него, но ничего не ответила.
"Следствие по делу о смерти Ловенталя ведется под руководством шерифа графства Венеции Джона Д. О’Мэлли. Шестеро студентов университета Венеции, - задержанные вчера в полночь по подозрению в соучастии, были освобождены. Они прежде всего обратились в местную больницу с жалобами на побои, нанесенные им помощниками шерифа. В связи с этим все члены специальной команды шерифа отстранены им от работы до окончания следствия…"
Гилли, тихонько свистнув, привлек наше внимание к словам диктора:
"В это время Александр Йегер, представитель студентов, выступая перед прессой в вестибюле больницы, сделал заявление о том, что они, студенты, подверглись жестоким избиениям полиции. Все они являются членами общепризнанной радикальной организации Братство безопасности на шахтах…"
- Кто сказал, что это "общепризнанная организация"? - возмутился Гилли, обращаясь к радиоприемнику.
"…созданной для демокраса… простите… демократизации управления шахтами и последующей национализации горной промышленности страны. На вчерашнем собрании Братства совместно с представителями черных и партии бедняков, возглавляемых их лидерами Джорджем Кенби и священником Стенли Родсом, создан союз…"
Гилли выключил радиоприемник, но еще долго смотрел на него, как на своего врага.
- Какая опасная интрига! Какая наглость!
- И глупость, - добавила я.
Гилли продолжал разговаривать, обращаясь к приемнику.
- Захотелось стать мучениками? Поторопились, идиоты!
- Боюсь, что эту молодежь вам никогда не переубедить, - заключила я. - Впрочем мне пора восвояси.
Пес Барнаби сидел в ожидании у порога. Когда Гилли открыл дверь, пес проскользнул в нее мимо меня. Гилли на мгновение снова прикрыл дверь:
- Что вы скажете о вашем друге Форбсе в свете информации из Лейпцига?
Я только покачала головой. Увы, никаких комментариев.
- Он связан с ФБР?
Эта мысль не приходила мне в голову. Я не знала, какие догадки осенят меня в этот холодный предрассветный час.
- Он мог бы быть стать подходящим кандидатом в информаторы, - сказала я, - но сейчас не думаю, что он является таковым.
Гилли попытался улыбнуться.
- Жаль, что вы не в моей команде, Кейт. Такая лояльность, как ваша, просто бесценна.
Залаял Барнаби.
- Подождите, я только возьму фонарь, - сказал Гилли. - Проклятые еноты опять сбросили крышки с мусорных баков.
Когда Гилли вернулся, Барнаби затих. Я попрощалась с Норой и с ним и вышла во двор. Гилли свистнул, но Барнаби поблизости не было. Он навел луч фонаря на дорожку, в конце которой я оставила машину. Барнаби сидел в нескольких шагах от машины. Гилли снова свистнул, и тут собака, подняв голову, громко по-волчьи завыла, нарушив ночную тишину. Холодная дрожь проняла меня. Барнаби поднялся и пошел нам навстречу, словно ожидал награды за доброе дело.
Гилли откашлялся и небрежно, как ни в чем не бывало, сказал:
- Давайте оставим вашу машину на ночь у меня, Кейт. Я отвезу вас домой на машине Норы.
Глава 10
Нора тоже решила ехать с нами, как бы между прочим, сообщил мне Гилли, ибо не доверяет ему свой старенький "вольво". Я вспомнила то утро, - это было позавчера, - когда она попросила Гилли запирать дверь, уходя из дома. Она напомнила ему об этом и сейчас, прежде чем мы уехали.
- Я не знаю, где ключ. Если тебе хочется сделать это, то дверь можно запереть только изнутри, а потом вылезть в трубу.
- Гилли, может ваша собака…
- Чересчур нервная? - закончил он за меня фразу. - Конечно. Ведь она живет среди людей. Даже при одном шансе из тысячи с вашей машиной ничего плохого не может случиться. Но днем я как следует все осмотрю и пригоню ее вам.
- А вы хотя бы знаете, куда смотреть?
- Я знаю анатомию автомобиля. Я помогал гонщикам в молодые годы. Вот это была работенка!
- Значит, это было совсем недавно, - пошутила я.
- Очень давно.
Я отдала ему ключи от машины, а приехав в отель, посоветовала ему утром не торопиться. Они уехали, а я, чувствуя, как устала, вошла в отель. Портье указал мне на фигуру, прикорнувшую в вестибюле на диване. Это был Стью Розен, чикагский репортер. Он спал, зажав пустой стакан в руке. Взяв у него стакан, я растолкала его и села на свободный край дивана.
Розен открыл один глаз, затем другой.
- Я не слежу за тобой, Кейт, но где, черт побери, ты была?
- Зачем тебе знать?
- Ты не выглядишь избитой.
- Брось, Стью. Не надо играть.
Он сел и вынул из кармана смятую пачку сигарет.
- Ребята сказали мне, что Голубые шлемы избили тебя. Вот почему шериф отпустил студентов.
- О, все было совсем не так… - Мне стало не по себе. Стью никак не мог вытащить сигарету из пачки, поэтому я помогла ему достать две сигареты, сама раскурила их. Стью был человеком пьющим и руки плохо его слушались.
- Все преувеличено? - спросил он.
- Извращено… - Я просто отстранилась от этого нахала и шлепнула его по руке. Но шлепок подучился довольно громким.
- Что у него было на уме и кто это был?
- Помощник шерифа по фамилии Таркингтон. Я не знаю, что у него было на уме. Я же просто не хотела, чтобы он притронулся ко мне, но…
Розен пожал плечами.
- Мне больше нравится версия студентов. А ты уходишь от ответа, Кейт.
- Ничего подобного. Меня никто не бил.
- Где был О’Мэлли, когда это произошло?
- Его там не было, - ответила я. Если бы мне пришлось все это рассказать, то прежде всего я рассказала бы Стью, но я не считала, что это мое дело, и не в моих интересах упоминать Хиггинса. Я встала и сделала затяжку. Вкус сигареты был отвратительным. - Пожалуйста, Стью, не делай из мухи слона. Меня никто не ударил. Это была чистая случайность.
- Ну если ты так говоришь… У меня в номере есть одна пятая старого доброго "Тейлора". Выпьем перед сном.
- "Старый Тейлор", - повторила я, вспомнив ужин в поезде. Я не ожидала, что произнесу это вслух. К черту воспоминания!
- Я совсем не это хотел сказать… положение обязывает.
- Как-нибудь в другой раз, Стью. Завтра конец недели, и я должна дать хоть что-то Майку для журнала.
- В субботний номер "Субботнего журнала", - промолвил Стью. - Что делает в твоей конторе по субботам правоверный еврей?
- Майк освобождает меня от обета.
- Мой раввин мне этого не позволит, - ответил Стью.
Я слишком устала, чтобы придумывать ответ.
Слухи о том, что я подверглась насилию со стороны Голубых шлемов не на шутку обеспокоили меня. Зайдя в номер, я тут же попыталась связаться по телефону с кем-нибудь из редакции газеты "Индепендент", но никто не отвечал. Номер телефона я нашла в самой газете. Затем я обратилась к той странице, где был напечатан некролог. Я была права: в нем не было упоминания о Лейпцигском университете. Интересно, кто принял решение вычеркнуть это? Прежде чем выбросить газету, я внимательно осмотрела металлическую корзинку для бумаг, ожидая, что почти наверняка в нее вмонтирован "жучок". Хотя я не была уверена, что распознала бы его, если бы увидела. Но корзинка, разумеется, была чистой.
Потеряв всякое желание спать, несмотря на усталость, я включила новости. Было три часа ночи. Ничего нового не было, кроме того, что на этот раз я услышала заявление Йегера прессе. Его спрашивали о том, не приведет ли национализация шахт к социализму. - "Безусловно. Именно этого мы и добиваемся". Затем он рассказал в деталях, как началась стычка с Голубыми шлемами: - "Это все из-за миссис Осборн из "Субботнего журнала". Когда кто-то из полицейских шерифа ударил ее по лицу, мы не выдержали. А как бы поступили вы?"
Я почувствовала себя так же, как Гилли, мне - тоже захотелось тут же крикнуть радиоприемнику: "Это ложь!" Я возненавидела Йегера так же сильно, как Таркингтона. Я тут же позвонила на радио, чтобы поговорить с выпускающим. Я попала к ночному диск-жокею. Передача новостей в два часа ночи записывалась и повторялась в три и четыре часа пополудни. Я попробовала оставить свое опровержение для диктора пятичасовой передачи, диск-жокея это меньше всего интересовало. Он хотел, чтобы я заказала ему кассету с популярной песенкой.
- Поставьте "Грустную девочку", - сказала я на прощание.
После этого, приняв две таблетки снотворного и поставив будильник на восемь утра, я попыталась заснуть. Спала я очень плохо, - мне снилось, что я опаздываю на пароход, потому что никак не могу найти свои туфли. Пароходом я не путешествовала со времен медового месяца. Еще снился мне многоэтажный дом, зайдя в который, я не смогла подняться на нужный мне этаж, потому что у меня под ногами раскалывались надвое ступени.
Я проснулась от звонка и тут же схватила будильник и выключила звонок, хотя уже понимала, что звонит не будильник. Телефон снова зазвонил. Вот тогда только я посмотрела, который час: десять минут восьмого. Я подняла трубку.
- Кейт? Это Гилли. Ваша машина исчезла.
- Исчезла?
- Ее украли. Я уже позвонил в полицию.
- Хорошо, - ответила я. - Я позвоню в агентство проката, как только оно откроется, и предупрежу их о краже.
- Вам нужна машина. Сейчас я быстренько оденусь и привезу вам машину Норы…
- В этом нет необходимости…, - попыталась возразить я.
- Послушайте, Кейт, черный проповедник Стенли Родс… вы знаете о ком я говорю?
- Да, он был на собрании Братства.
- Правильно. Так вот, он застрелен у Миссии в Бейкерстауне.
* * *
Я приняла душ, горячий и холодный попеременно, приготовила себе растворимый кофе, и сделала то, что могла бы посчитать самым добрым своим делом наступающего дня: я позвонила Стью Розену и сообщила ему о втором убийстве в Венеции за последние два дня.
- Ты сама освещай его, Кейт. А я возьму следующее.
Глава 11
Гилли ждал меня у боковой двери дома. "Вольво" Норы стоял под навесом. Это была очень старая машина. Гилли знаком пригласил меня следовать за ним к месту общей парковки. Здесь он указал мне на белое "шевроле-импала".
- Эта машина похожа на мою, - сказала я.
- Это и есть ваше "шевроле". - Он показал мне бирку на колечке с ключами, которые я ему дала.
- Я заходил в общую кухню и справился там. Никто не видел, как доставили сюда машину. Безукоризненная работа.
- Ключи, которые я дала вам, все время были у вас?
Он похлопал себя по карману, молча подтверждая непреложность факта их наличия там с момента получения.
- Пусть они еще побудут у меня, я хочу во всем этом разобраться.
- Лучше заявить в полицию, - предложила я.
- Я согласен, что лучше так поступить, но вдруг они нам не поверят?
Он открыл мне дверцу машины Норы.
- И тем не менее, - промолвила я, садясь в машину.
- Вы мне не верите? - спросил Гилли, когда сел за руль.
- Конечно, верю.
- Почему-то я подумал, что вы мне не поверите. Ничего, если я доеду с вами до Бейкерстауна?
- Конечно, - снова согласилась я.
Была суббота, половина восьмого утра. Город только просыпался, однако не постепенно, а какими-то спазматическими рывками. То тут, то там возникали очажки слабой активности горожан - бригада ремонтников чинила освещение на перекрестке улиц Главной и Университетской, проехал фургон пекаря, а за ним, словно конвой, два молоковоза. Попадавшиеся на улицах люди словно торопились поскорее нырнуть в дверь или подворотню. То ли мое воображение разыгралось, то ли все так и было. Гилли считал, что здесь и то и другое. Небо было цвета снятого молока. Я и об этом сказала Гилли.
- Цвета кожи белого человека, - поправил меня он.
- У вас все замешано на политике, - запальчиво возразила я.
- Лучше о политике, чем ни о чем. Разве вы не слышите, как воют сирены по бедолаге Стену Родсу?
- Но это же хорошо!
Он помолчал, раздумывая.
- Возможно.
- Как вы узнали об этом, Гилли?
- В муниципальной полиции, куда я позвонил по поводу кражи вашей машины. Они перепуганы. Каждый раз, когда убивают черного, полицейские ведут себя как шизофреники: то ли радуются, то ли скорбят. Не разберешь. - Проехав молча пару кварталов, Гилли продолжил: - Йегер, черт знает что наболтал репортерам вчера вечером, и почти прикончил Братство. Красный социализм, боже праведный! Я уже вижу первую страницу газеты Хиггинса: черная сила, красный социализм в шахтах. Редакционная статья, черт бы их побрал! Аршинные заголовки.
- Йегер использовал и меня в своей грязной игре, верит он в это или нет. Он сказал репортерам, что Таркингтон ударил меня по лицу. Ничего подобного не было. Как бы мне опровергнуть это, вы не подскажете?