Прежде чем он успел выставить напоказ свою артиллерию, я угостил его двумя резкими ударами в подбородок - справа и слева. Он снова расстелился на полу; его пушка лязгнула о плитку. Я подобрал ее и протянул Меченому.
- Держи: подаришь своему приятелю из холла, раз он их коллекционирует.
Кармони едва заметно улыбнулся. Я подошел к Бунку, схватил его за шиворот и одним рывком поставил на ноги. Он уже не пытался сопротивляться. Он уже хотел со мной дружить…
- В последний раз спрашиваю: ты знал Бертрана?
- Нет!
Конечно, так он ни за что бы не признался… Его язык мог развязаться только на краю могилы.
- Ладно, мой милый…
Я посмотрел на Кармони.
- У вас бритвы не найдется?
При слове "бритва" толстяк задрожал и снова принялся умолять босса о пощаде, но итальяшка будто оглох. Он, похоже, наслаждался происходящим. Я все больше подозревал, что подавить в себе некоторые инстинкты ему так и не удалось.
Он сделал знак своему громиле, и тот вышел.
- Что вы собираетесь со мной делать? - спросил Бунк.
Он был жалок, но я не испытывал к нему сострадания. От подобных слизняков меня просто тошнит.
- Мне всегда хотелось разрезать какую-нибудь свинью на мелкие кусочки… Наверное, у меня синдром мясника…
Кармони только посмеивался. Его безмолвие служило. мне чем-то вроде поощрения. Своим молчанием он давал мне зеленый свет. Его глаза горели бешенством; он ненавидел Бунка и, может быть, втайне даже надеялся, что я замучу его до смерти.
Меченый вернулся и принес красивую немецкую бритву с перламутровой рукояткой и узорами на лезвии.
Я повертел ее в руке; лезвие ярко блеснуло в свете молочно-белого стеклянного шара, освещавшего прачечную.
Бунк съежился, насколько это позволял его бухгалтерский животик. Он бормотал: "Не надо! Не надо!" - и неотрывно смотрел на эту стальную полоску, притягивающую к себе весь свет помещения.
- Учти, сейчас самое время обо всем рассказать, - предупредил я. - Для меня это уже дело принципа. Один из нас врет. И поскольку это не я, мне нужно, чтобы ты сделал небольшое публичное признание!
- Нет! Нет! - проблеял этот урод.
Я с удовольствием объяснил бы, что со мной тогда произошло, но сделать это, честно говоря, нелегко. Меня будто заколдовало это осунувшееся от страха лицо. Его дурнота притягивала меня. Во мне пробудилось что-то вроде аппетита. Мне будто хотелось полакомиться его гнусной рожей с безумными желтоватыми глазами и бледными губами, упиться его дрожью…
Я положил свободную руку ему на голову. Я не нажимал, но у него все равно подкосились ноги. Тогда я быстрым движением выбросил бритву вперед. Я ничего не почувствовал. Он, впрочем, тоже! Бритва, казалось, была только что от точильщика. Что-то упало на пол. Я посмотрел: это было его ухо. Не знаю, приходилось ли вам когда-нибудь видеть ухо отдельно от головы, но могу вас заверить, что вид у него не слишком веселый.
Струя крови хлынула по щеке Бунка и залила его крахмальную манишку. Он с ужасом поднес руку к голове.
Я шутки ради поднял ухо с пола, зажав его большим и указательном пальцами:
- Смотри, малыш, как ты легко рассыпаешься… Когда я с тобой закончу, ты будешь похож на картину Пикассо!
Кармони бросил сигарету на пол и раздавил ее своим кожаным шлепанцем.
- Пожалуй, это ухо ему уже не надерешь, - заметил он, сдерживая равнодушный зевок.
Этот неожиданно зазвучавший голос и решил все дело.
Подождите… - выдавил из себя Бунк, - я все расскажу!
XI
Он сломался. Но меня вообще удивляло, что он продержался так долго. Надо было видеть этого паршивого вахлака! Тряпка, кусок дерьма, несчастная полудохлая тварь!.. Из его зияющей раны продолжала ручьем литься кровь.
- Да, я знал Бертрана…
На этом этапе развития действия, как говорят театральные критики, Кармони взял инициативу в свои руки. Он неожиданно толкнул Бунка плечом, тот повалился на пол; при этом на белые пижамные брюки Кармони упала большая капля крови. Итальянец отошел к умывальнику и смыл кровь, прежде чем продолжать дискуссию. Когда он вновь приблизился к нам, его глаза были широко открыты, и взгляд как бы делился надвое; в нем сквозили и любопытство, и ненависть.
- Кем был Бертран?
Бунк всхлипнул.
- Клянусь вам, патрон, клянусь…
- Хватит клясться, рожай!
- Бертран вел мои дела…
- Ах вот как?
- Да… Когда-то он работал на бирже, но потом ушел на покой. В последнее время он жил довольно бедно; у него остался только большой дом в Фонтенбло… Чтобы зарабатывать на жизнь, ему приходилось заниматься бухгалтерией…
Мне начинало открываться истинное лицо Бертрана. Старичок подживал на руинах своего былого величия и довольно тяжело переносил свою бедность…
Бунк продолжал:
- Однажды он позвонил мне и сказал, что можно провернуть потрясающую биржевую операцию. Речь шла о нефтяной компании "Барконз". Достаточно было купить акций на сто тридцать миллионов… Бертран был уверен, что за неделю эти акции здорово подскочат, он располагал сведениями из первых рук… Только ста тридцати миллионов у него как раз и не было.
- И акции купил ты?
- Да, патрон!
- На мои деньги?
Бунк застонал: Кармони приправил последний вопрос пинком в ребра. Толстяк опустился - и это не каламбур - на низшую ступеньку общественной лестницы. Распростертый на полу, брызжущий кровью, он был похож на издыхающее от боли и страха животное. С его лба стекал зеленоватый пот. Этот пот блестел на ресницах, но Бунк даже не пытался моргать глазами, чтобы его стряхнуть.
- Послушайте, патрон… Это заняло всего несколько дней… Я снял сто тридцать миллионов с недельного баланса и дал их старику… Он провернул свою операцию… Все прошло хорошо… Думаю, он наварил не меньше двухсот миллионов! Только мне этот подлец вернул все те же сто тридцать: сказал, что заболел и не успел вложить деньги. Сначала я поверил, но потом навел справки и узнал, что акции он все же покупал.
Кармони, будучи опытным финансистом, ненадолго замечтался - представлял себе эту сказочную операцию. Мечты на время ослабили его ярость.
Наконец он снова наклонился к своему развенчанному помощнику.
- Я нисколько не удивлен, что тебя обули, как последнего дурня! Да если б ты рассказал об этом мне, я бы сам договорился с этим Бертраном, и уж меня бы он не надрючил, чтоб я подох!
В азарте расследования Кармони начал забывать о своей изысканной речи. Его губы кривились в хищном оскале.
- Мсье хотел все заграбастать сам, - подгавкнул я.
Кармони слегка кивнул.
- Ладно. Дальше!
- Я узнал об этом только вчера. Ну и, конечно, помчался в Фонтенбло. Хотел его задушить, но он клялся всеми святыми, что говорит правду… Тогда я его немножко побил - тоже безрезультатно. Обыскал дом, ничего не нашел… Времени было мало, и я увез старика с собой, чтобы обработать как полагается…
- И?
От коротких резких вопросов Кармони невозможно было уклониться.
- В подвале дело обернулось плохо… Я сделал неосторожное движение…
- Выходит, после него остались неизвестно где двести миллионов?
- Совершенно верно… Надо найти их, патрон… Ведь, по существу, они ваши…
- Ну, спасибо!
Бунк понял, что перегнул палку; подвели запоздалая угодливость и трусость, Он прислонился к стене и замолчал. Он внезапно показался мне страшно усталым. Если долго трясти труса, то наступает минута, когда он смиряется со своей судьбой и становится почти храбрым…
Именно эту минуту я и избрал, чтобы нарисоваться вновь, По части коварства я мог утереть нос кому угодно…
- Это что же получается, Бунк? Ты не просто воспользовался деньгами своего шефа, ты к тому же сделал это от его имени…
Если бы он мог умертвить меня взглядом, то сделал бы это не колеблясь. У него уже затеплилась было надежда, но это мое замечание стало для него равносильно нескольким выстрелам в грудь из револьвера.
Кармони прищурился: это еще не приходило ему в голову.
- Бертран нанял меня для убийства Кармони, - пояснил я Бунку. - А значит, думал, что имеет дело именно с ним… Вывод напрашивается сам собой: ты позволил бессовестно надуть себя под именем Кармони!
Бунк уже не пытался отрицать. Кармони сделал сдержанный знак телохранителю, и меченый робот опять куда-то исчез.
- Ты уверен, что эти двести миллионов не у тебя?
Бунк стал сама искренность; было ясно, что на этот раз он не врет.
- Конечно, патрон! Конечно!
Продолжение нетрудно было угадать. Продолжение - а заодно и начало. Если Бунк решился на подобный фокус, то, скорее всего, намеревался навострить лыжи, получив свою долю. Наверное, мечтал об аккуратненьком домике с зелеными ставенками в тихом лесном уголке, где можно будет отдохнуть от грязных дел… Кармони улыбнулся.
- Видишь ли, Бунк, - проговорил он, - так уж устроена жизнь: одним суждено руководить, другим - подчиняться…
- Да, да… - прохныкал поганец.
- Напрасно ты решил поиграть в босса, дружок. Простой шестерке, да еще в твоем возрасте, это не дано.
- Да, да…
- Все, что из тебя еще может получиться - это приличный покойник…
Бунк едва не лишился чувств. Он, конечно, ожидал подобного вывода, но все же зашатался, услышав этот приговор, потому что это был именно приговор.
В этот момент вернулся Меченый… Он держал в руке шпагу. У меня перехватило дыхание. На кой черт ему понадобилась эта железяка?
Но очень скоро я понял. Кармони взял шпагу за рукоять и крепко сжал ее своими мальчишескими ручонками.
У него, похоже, был комплекс мушкетера. Малый воображал себя д'Артаньяном, не иначе!
Меченый из любопытства подошел поближе. Ему не хотелось пропустить такое интересное зрелище. В прачечной назревало представление времен старого доброго театра-гиньоля - с кровопусканием после каждой реплики и прочими удовольствиями…
Кармони направил шпагу в живот Бунка. Бунк испустил вопль и ухватился за лезвие; итальянец ударил его ногой по руке, пальцы разжались, и неумолимое острие шпаги снова нацелилось толстяку в пузо. Тот опять сцапал лезвие, но уже не пытался его отвести просто силился удержать на месте.
- Послушайте, патрон, я сделаю все, что вы захотите… Я больше не буду… Я найду деньги старика и…
Кармони надавил на эфес, и клинок разом вошел во внутренности Бунка. Его ладонь разделила тонкая красная полоска… Эта рука, которая цеплялась за торчащее из брюха лезвие, выглядела очень диковинно и очень страшно. Я даже скорчил гримасу…
Кармони радовался, как ребенок. Для этого садиста настал долгожданный авторский вечер… Он готов был бросить вызов самому Карлу Пятому, если бы тот вдруг воскрес…
Бунк слабым голосом пробормотал:
- Не надо, патрон, не надо…
Кармони выпустил шпагу; она торчала в животе толстяка строго вертикально. Итальянец слегка стукнул по рукояти; лезвие закачалось, исторгнув у мученика дикий крик.
- Ты больше ничего не хочешь нам рассказать? - спросил Кармони.
Бунк был уже не в состоянии отвечать. Он пребывал в весьма меланхоличном настроении…
Итальянец вытащил шпагу. Лезвие было покрыто липкой коричневатой жидкостью и сильно воняло.
Кармони поморщился.
- Да он внутри весь гнилой! - проворчал он, приставляя острее шпаги к горлу Бунка. - Пусть это послужит тебе уроком…
И он коротким резким толчком избавил толстяка от страданий. Залитое кровью тело несколько раз дернулось и затихло.
- А без отходной молитвы ты уж как-нибудь обойдешься, - добавил я.
Доблестный рыцарь Кармони отдал шпагу своему верному оруженосцу; тот вытер ее тряпкой и вложил в ножны.
Итальяшка вышел, не сказав телохранителю ни слова, но тот прекрасно знал, что ему положено навести в комнате порядок. Я все больше подозревал, что подобные забавы здесь устраивали и раньше.
Я прошел следом за Кармони в его спальню. Девчонка под названием Сказка по-прежнему валялась на кровати. Ее формы просвечивались сквозь дымчатую ткань рубашки, и после подвальной церемонии это действовало на меня как лекарство. Я то и дело косился на нее. Кармони это заметил, но нисколько не рассердился. Напротив, мой жадный взгляд его, кажется, даже возбуждал. Теперь, зная, что он садист, я не удивился бы, если бы он оказался еще и вуайером. Может, ему приятно было бы посмотреть, как я запрыгну на его нимфу? Может, ему хотелось поиграть в дружеские домашние подглядки?
Я сделал над собой усилие и прекратил осмотр экспонатов. Такой сеанс мне вовсе не улыбался. Для меня постельные игры - это как проявление фотопленки: ими лучше заниматься в темноте и без зрителей.
- Итак? - спросил я, глядя боссу прямо в глаза.
Он даже заморгал - до того пристально я на него уставился.
- Действительно, вы оказались правы…
Он пододвинул мне свою шкатулку с сигаретами, и я выудил оттуда роскошную пыхтелку с золотым ободком, чтобы его не обидеть. Правда, я тут же об этом пожалел. Вкус у нее был ужасный: создавалось впечатление, что куришь букет цветов.
- Насколько я понимаю, определенного места жительства у вас нет?
- Нет. Если не считать тюрьмы Санте…
- Я распоряжусь, чтобы вам дали здесь комнату…
- Спасибо. Следует ли мне понимать, что вы одобрили мою кандидатуру?
- Не делайте слишком поспешных выводов.
- Но могу ли я, по крайней мере, на это надеяться?
Этот словесный поединок смешил меня. Мне казалось, что мы оба просто ломаем комедию.
- Надейтесь, человек только надеждой и живет!
Тут он уже съезжал на дешевую болтовню: наверное, сказалась усталость.
Идите спать, - добавил он. - Поговорим завтра.
XII
В мою комнату меня отвел не Меченый, а другой тип, которого я еще не видел и который напоминал собой траурное уведомление. Худой, темнолицый, он был одет во все белое, как официант из бистро. Кармони предупредил его по телефону, и он ждал меня в коридоре, у выхода из комнаты с декорациями к "Тысяче и одной ночи"
Он без единого слова привел меня в самое дальнее крыло дома, открыл дверь и посторонился. Я недоверчиво заглянул за порог, но сразу понял, что напрасно строю из себя индейца-сиу на тропе войны. Комната была, конечно, не такой роскошной, как у шефа, но имела более чем достаточные удобства. Отличная кровать, впечатляющая мебель, мягкие ковры, отдельная ванная…
Я закрыл дверь и задвинул засов. Жизнь становилась более-менее съедобной. Я устроил себе скоростное раздевание… Постель показалась мне мягкой, как девичьи щечки… Я с блаженным вздохом распластался на ней. Так было уже намного лучше!
* * *
Когда я открыл свои форточки, стоявшие на комоде мраморные часы показывали девять. Я подскочил к окну и отдернул шторы, но тут же скис: окно выходило в вентиляционную трубу. Для утренней гимнастики моя спальня была не лучшим местом…
Я принял хороший душ, побрился электробритвой, которую нашел на полочке над умывальником, и после всех этих процедур почувствовал себя молодцом. Я оделся. Мне здорово хотелось есть…
Я открыл дверь. В коридоре было пусто. Я начал двигаться в направлении лестницы, и когда уже почти добрался до площадки, откуда-то появился вчерашний темнолицый. Он сменил свой белый костюм на полосатый жилет и теперь был вылитый лакей из комедийного спектакля. Правда, рекомендательные письма ему, похоже, карманы не оттягивали: такого слугу нанимали явно не по объявлению.
- Мсье ждет вас у себя в кабинете! - объявил он. - Будьте любезны следовать за мной…
У него был ярко выраженный иностранный акцент: греческий или что-то в этом роде.
Я вошел в кабинет, и у меня закружилась голова. Комната занимала почти весь первый этаж. Она была огромна и в роскоши не уступала спальне. Кармони сидел в сером твидовом костюме за столом, спроектированным чуть ли не самим Ле Корбюзье, и писал. Мелким, убористым почерком он заполнял страницу какого-то гроссбуха.
При моем появлении он поднял голову.
- О, салют! Хорошо спали?
- Еще бы! В первый раз за несколько месяцев храпел без всякой опаски…
- Правда?
- Да. Может быть, зря?
- А вы как думаете? - ответил он вопросом на вопрос.
- Я думаю, что не зря. Я вам доверяю, вот и все.
Он казался в превосходном расположении духа.
- Я вот все размышляю о вашем случае… Даже попросил принести газеты, в которых о вас писали.
Он кивнул на стопку макулатуры, лежавшую на краю стола.
- Так вы, оказывается, страшный человек?
Я невольно проникся к нему уважением. Сила этого деятеля состояла в его методичности. Он ничего не оставлял на волю случая. К девяти часам утра он уже успел подробно ознакомиться с моей историей… Он не захотел говорить со мной накануне вечером, потому что еще плохо меня знал…
По его лицу я догадался, что он тоже питает ко мне определенное уважение, хотя несколько иного рода.
- Я убежден, что вы могли бы вершить великие дела, если бы не были столь импульсивны и направляли свою… смелость на действительно стоящие вещи.
- Ну так преподайте мне пару уроков!
- Садитесь.
Я уселся в глубокое кресло.
- Послушайте, Капут, я согласен вас испытать, но предупреждаю: я возьму вас на работу только в том случае, если вам удастся отличиться.
- Понятно.
- Я хочу, чтобы вы разыскали двести миллионов Бертрана. Мои люди уже обыскали всю квартиру Бунка, нанесли визит его любовнице…
- Представляю себе этот визит!
- …но все напрасно, - продолжал он, возвысив голос, чтобы заставить меня замолчать. - Из чего я заключил, что Бунк говорил правду: он действительно не смог прибрать эти деньги к рукам, Бертран спрятал их как следует…
- Само собой…
- Найдите их - и вы получите десять процентов от суммы. По-моему, справедливо?
Я прищурил глаза.
- Послушайте, Кармони, когда я говорил, что хочу работать с вами, то имел в виду вовсе не должность мойщика посуды. Мне рисовалось нечто более существенное!
- Что-нибудь вроде союза?
- Вот именно!
Он сжал свой смешной крохотный кулачок и стукнул им по столу.
- Вы, наверное, плохо понимаете, с кем имеете дело. Это все равно, как если бы мальчик из хора решил заключить союз с директором оперы!
Я покраснел; я не люблю оскорблений. Если он принимал меня за шестерку, нашим отношениям не суждено было долго продлиться.
- Вы в розыске, - напомнил он. - С минуты на минуту вас могут загрести легавые, и тогда вам уже не отвертеться от секатора!
- Ну и что?
- А вот я - человек неприкасаемый. Понимаете?
- Понимаю.
- Я приставлю к вам двух своих людей. Они будут присматривать за вами, но в то же время и защищать от полицейских. Пока вы с ними - вам ничто не угрожает.
- Пикантная ситуация…
- Если вы найдете деньги, то, возможно, скроетесь от них, - ведь вы достаточно хитры…
- Спасибо…
- Но от Кармони вам не уйти. Тем более что у меня будет тайный и бесценный союзник в лице полиции… Я вас не запугиваю; я говорю все это только для того, чтобы между нами не возникло недоразумений, не так ли?
Я задумался. Отказываться было нельзя. Во-первых, потому что это означало пулю в затылок (или шпагу в брюхо), а во-вторых - потому что его предложение было действительно справедливым.
- Согласен!