Две шелковые пижамы, четыре шелковые рубашки, восемь льняных подворотничков, четыре комплекта нижнего белья, шесть галстуков, шесть пар носков, восемнадцати платков, пара щеток, расческа, механическая бритва, тюбик крема для бритья, помазок, зубная щетка, тюбик зубной пасты, банка талька, бутылка краски для волос, портсигар с двенадцатью сигарами, револьвер Кольт тридцать второго калибра, карта Гондураса, испанско-английский словарь, два альбома с марками, пинта шотландского виски и футляр с маникюрным набором.
Зумвальт, бухгалтер и стенографистка наблюдали, как двое сотрудников центрального полицейского управления описывали вещи в кабинете Рэтбоуна. Прочитав телеграммы, детективы вернулись к работе.
– Что означает этот список? - спросил Зумвальт.
– Означает, что всё сейчас не имеет ни малейшего смысла, – сказал я. – Этот кожаный саквояж предназначался в качестве ручной клади. Не было смысла регистрировать его, он был даже не заперт. Никто не сдает в багаж сумки с вещами, которыми обычно пользуются в дороге, это глупость а не ложный след! Скорее всего что-то случилось позже, что-то заставило избавиться от нее, когда он понял, что не сможет воспользоваться этими вещами. Но почему это стало вдруг ненужным? Не забывайте, что это по всей видимости тот саквояж, с которым он ходил в Трастовую компанию "Голдэн Гейт", в поисках облигаций. Проклятие, если я что-либо понимаю!
– Здесь нашлась еще одна вещь, чтобы ты окончательно свихнулся, – сказал один из детективов центрального управления, оторвавшись от обыска конторы и протягивая мне лист бумаги. Я это нашел за одним из ящиков, оно туда завалилось.
Это было письмо, написанное синими чернилами, почерком твердым, угловатым и несомненно женским, на плотной бумаге.
Дорогой Дэннибой.
Если еще не слишком поздно, я изменила свое решение об уходе. Если сможешь задержаться еще на день, до вторника, я поеду. Позвони, как только получишь эту записку, и если все еще хочешь, чтоб я ушла, я подберу тебя на машине у станции на Шаттак-авеню во вторник вечером. Твоя больше, чем когда бы то ни было.
Бутс.
Письмо имело дату 26-е, воскресенье, до того, как Рэтбоун исчез.
– Это как раз то, что заставило его задержаться еще на день, и изменить планы, – сказал один из детективов. – Я полагаю, нам стоит съездить в Беркли и посмотрим, что удастся найти на Шаттак-авеню.
– Мистер Зумвальт, – сказал я, когда мы остались в его кабинете одни, – между ним и стенографисткой было что-нибудь?
Он вскочил со своего кресла и лицо его покраснело.
– Что вы имеете в виду?
– Они... были любовниками?
– Мисс Нарбетт, – медленно сказал он, с явным намерением убедиться, что до меня дошло каждое его слово, – выйдет за меня замуж, как только жена даст мне развод. Поэтому я отменил распоряжение о продаже дома. Вы можете объяснить, почему задали такой вопрос?
– Это было только случайное предположение! – солгал я, пытаясь успокоить его. – Я не хочу пренебречь никаким путем расследования. Но сейчас уже это...
– Да, – он продолжал говорить напряженно, – мне кажется, что большая часть ваших предположений тоже случайны. Если вы хотите, то можете сообщить в свое агентство, чтоб мне выставили счет по сегодняшнюю дату. Я думаю, что обойдусь без вашей помощи.
– Как хотите. Но вы должны будете оплатить весь мой сегодняшний день, и таким образом, если вы не возражаете, я поработаю еще до вечера.
– Очень хорошо. Но я очень занят и не стоит меня беспокоить лишними докладами.
– Договорились, – сказал я и вышел из кабинета кивнув. Меня выставили из кабинета, не не смогли отлучить от работы.
Письма от "Бутс" не было в кабинете, когда я его осматривал. Я достал ящики, и даже залез под письменный стол, чтобы осмотреть внизу. Письмо было ловушкой! Тогда, возможно, Зумвальт дал мне отставку потому, что был раздражен вопросами о девушке, а может быть и не по этой причине.
Предположим (рассуждал я, идя к центру города по Маркет-стрит, расталкивая локтями прохожих и наступая им на ноги), что два компаньона действовали согласованно. Одному бы из них доставалась роль козла отпущения, и это выпало Рэтбоуну. Позиция и действия Зумвальта после исчезновения его компаньона подтверждали эту теорию.
Наем частного детектива перед вызовом полиции был хорошим ходом. Во-первых он давал возможность выглядеть невинным. Тогда частный детектив бы сообщал, что он обнаружил, и о каждом шаге, что намерен дальше предпринять, обеспечивая Зумвальту возможность исправить любые ошибки или небрежности в планах партнеров до вмешательства полиции; и если частный детектив ступит на опасную почву, его можно будет уволить.
Предположим далее, что они нашли Рэтбоуна в городе, где его никто не знает – и именно туда он и отправился бы. Тогда Зумвальту предложили бы опознать его. А он взял бы и сказал: "Нет, это не он". И полиция бы оставила Рэтбоуна в покое, и потеряла бы след.
Эта теория не объясняет внезапное изменение планов партнеров, но делает понятным возвращение его в офис во второй половине дня двадцать седьмого. Он решил посоветоваться со своим компаньоном, что нужно изменить в плане, и было решено отставить миссис Эрншо в сторону. После этого они направились в дом Зумвальта. Зачем? Почему Зумвальт решил не продавать дом? Зачем он это сообщил мне? Были ли там спрятаны облигации?
Было бы неплохо осмотреть дом.
Я позвонил Беннетту из полицейского департамента Окленда.
– Можешь сделать мне одолжение, Фрэнк? Позвоните Зумвальту. Скажи, что вы задержали человека, который по описанию похож на Рэтбоуна, и попросите его подъехать и глянуть на него. Когда он придет, протяните время, как получится, скажите мол снимаете отпечатки пальцев или что-то в этом роде, а потом скажите ему, что мол вы убедились, что этот человек не Рэтбоун, и, что вы сожалеете о том, что так надолго его задержали, и все такое прочее. Хотя так сможете вы задерживать Зумвальта всего на полчаса или три четверти, это будет достаточно, мне потребуется полчаса чтоб добраться до дома и полчаса на обратную дорогу. Спасибо!
Я забежал в свой кабинет, сунул в карман фонарик и направился на Четырнадцатую авеню.
В доме Зумвальта было два этажа. У меня заняло четыре минуты, чтоб открыть наружную дверь. Вор бы вскрыл ее на ходу. Этот обыск жилища был против правил, но с другой стороны, я до конца суток работал на Зумвальта, так что это вторжение нельзя считать вполне незаконным.
Я начал на втором этаже, а потом спустился вниз. Шкафы, комоды, столы, секретеры, стулья, стены, паркет, картины, ковры, сантехника... Я просмотрел все достаточно большое, что могло бы содержать бумаги.
Я ничего не передвигал, но это удивительно, как быстро вы можете обыскать дом, если этому специально обучены. Я ничего не нашел в доме и спустился в подвал.
Подвал был большой, разделенный на две половины. В передней части с цементным полом хранился уголь, какая-то мебель, консервы и прочие предметы домашнего обихода. В задней половине, за отштукатуренной перегородкой была лестница, что вела на кухню. Окон тут не имелось и свет давала только свисающая на проводе лампочка, которую я и включил.
Половина помещения была занята досками, во второй половине до потолка громоздились бочки и ящики. Там была пара мешков с цементом, и в углу лежала куча сломанной мебели. Пол был земляной.
Сперва я занялся досками. Мне не нравится так много трудиться: сперва снять все эти доски, а потом положить их на место. Но меня это не беспокоило.
Позади меня скрипнула доска. Я быстро обернулся и увидел Зумвальта, стоящего за бочкой и хмуро рассматривающего меня, с направленным на меня черным автоматическим пистолетом.
– Руки вверх, - сказал он.
Я поднял руки. У меня не было оружия, так как не имею привычку брать с собой пистолет, кроме тех случаев, когда точно знаю, что он мне понадобится. Но это было неважно, будь даже у меня карманы забитые оружием. Я не против риска, но у вас нет шансов, если на вас смотрит дуло пистолета в руке решительного человека.
Так что я поднял руки. И коснулся одной рукой качающейся лампочки. И ударил по ней костяшками пальцев. В наступившей темноте я отпрыгнул назад и вбок. Пистолет Зумвальта плюнул огнем.
В первый момент ничего не происходило. Я обнаружил, что упал перед дверью, которая вела на лестницу и в переднюю часть подвала. Я понимал, что не получится двигаться не наделав шума, который привлечет свинец, поэтому я замер.
Затем началась игра, где я хотел компенсировать выдержкой то, чего не мог сделать прямо.
Часть подвала, где мы находились имела размер двадцать на двадцать футов, и была темнее чем новые ботинки. Имелось две двери. Одна на противоположной от меня стороне вела в сад, я предположил, что она заперта. Я лежал на спине поперек второй двери, надеясь схватить противника за ноги. Зумвальт с пистолетом без одного патрона скрывался где-то в темноте, и не шумел, зная что я еще жив.
Я считал, что имею небольшое преимущество перед ним. Я был ближе к единственному незапертому выходу; он не знал, вооружен ли я; он не знал, один я или нет. У него было мало времени, но не у меня. Так что я ждал.
Время шло. Я не знаю сколько минуло. Может около получаса.
Пол был твердый, неудобный и сырой. От осколка лампочки у меня был порез на голове, и я не знал, сильно ли шла кровь. Я думал о слепом, который ищет в темной комнате "черную шляпу, которой там нет", и представлял, как он должен чувствовать себя.
С шумом опрокинулся ящик или бочонок снесенный Зумвальтом, который вылез из своего укрытия, где он, без сомнения, и ждал моего визита в подвал.
На некоторое время все стихло. А потом я услышал, как он осторожно двинулся в сторону. Без всякого предупреждения его пистолет выстрелил два раза, и пули ударили в перегородку у моих ног.
Снова тишина, я обнаружил, что я весь вспотел. Я слышал его дыхание, но не мог определить, был ли он совсем рядом или это он так громко дышал.
Мягкое скользящее шуршание по грязному полу! Я представил, как он ползет на четвереньках, в выставленной руке держа пистолет, готовый плюнуть огнем, как только коснется дулом чего-либо мягкого. Я болезненно ощутил свою комплекцию. Я широк в талии; и там, в темноте мне казалось, что пузо должно достигать почти до потолка – эту мишень пуля не миновала бы.
Я протянул руки в его направлении и так застыл. Если он коснется их, у меня первого будет шанс.
Он громко вздохнул, и стал дышать ртом, стараясь не делать сильных вдохов и выдохов, чтоб не шуметь.
Появился он внезапно.
Его волосы коснулись пальцев моей левой руки. Я ухватил их, и со всей силы дернул голову к себе, послав вперед правый кулак. Я вложил в этот удар всю свою силу, моя щека была обожжена, и я знал, что его пистолет куда-то отлетел.
Он скорчился, и я снова ударил его.
Потом я сел на него верхом, поискал фонариком его пистолет. Нашел его, зажал в руке и встал.
Когда его голова прояснилась, я вытащил его в переднюю часть подвала и занялся поисками лампочки взамен разбитой.
– Теперь выкопай это, – приказал я ему.
Это был не самый лучший способ выразить свою мысль. Я сам не совсем точно знал, чего хотел, или что он будет делать, за исключением того, что выбор места, где он сделал на меня засаду, не мог быть случайным.
– Выкапывай сам, если хочешь, – прорычал он.
– Ладно, – сказал я, – я займусь этим, но у меня не будет времени связывать тебя. Так что если мне придется копать, то я просто сперва вырублю тебя, и будешь лежать спокойно пока все не кончится.
Измазанный кровью, землей и потом я имел вид способного на все человека, поэтому когда я подступил к нему со сжатыми кулаками, он сдался.
Из-за кучи досок он достал мотыгу, сдвинул в сторону бочки и принялся копать.
Когда показалась рука – рука человека, где не налипла земля, имела желтоватый цвет – я остановил его.
Он нашел "это", и у меня был слишком слабый желудок, чтоб смотреть на то, что пролежало три недели во влажной земле...
В ходе судебного разбирательства Лестер Зумвальт признал, что он убил своего компаньона в целях самозащиты.
Зумвальт показал, что он завладел облигациями Горама в тщетной попытке вернуть потери от игры на бирже; и что Рэтбоун, который сам намеревался похитить их и вывезти вместе с миссис Эрншо в Центральную Америку, когда пошел в хранилище, и не нашел их в сейфе, то он обвинил Зумвальта в краже.
В это время Зумвальт не подозревал о нечестных намерениях партнера и обещал вернуть облигации на место. Они пошли в дом Зумвальта поговорить о деле, Рэтбоун, недовольный намерением своего партнера вернуть облигации напал на него, и был убит в завязавшейся драке.
Тогда Зумвальт рассказал Милдред Нарбетт, своей стенографистке, всю историю и убедил ее помочь ему. Вместе они все устроили таким образом, чтоб казалось, что Рэтбоун был в офисе некоторое время на следующий день, 28-ого числа, и что он уехал в Нью-Йорк.
Тем не менее, как видим, суд пришел к выводу, что это Зумвальт завлек хитростью своего компаньона в дом на Четырнадцатой авеню, так что Зумвальта признали виновным в предумышленном убийстве.
Первый состав присяжных, перед которым предстала Милдред Нарбетт, взял самоотвод. Второй оправдал ее, придя к заключению, что нет никаких доказательств того, что она принимала участие в краже облигаций или в убийстве, или что она знала о преступлении до или после его совершения, а ее последующее соучастие, ввиду любви к Зумвальту, не вполне делает ее виновной.
Груда мёртвых тел
"Bodies Piled Up" ("House Dick"). Рассказ напечатан в журнале "Black Mask" в декабре 1923 года. Переводчик М. Банькин.
Штатный детектив отеля "Монтгомери" взял свои комиссионные за прошлую неделю у бутлегера товаром, а не наличными, выпил все, завалился спать в вестибюле и был уволен. Так случилось, что я был единственным незанятым сотрудником Детективного Агентства "Континенталь", отделения в Сан-Франциско, в это время, и потому в течении трех дней я исполнял обязанности гостиничного сыщика, пока искали человека, который бы устроился на постоянную работу.
"Монтгомери" – тихий отель высшего качества, и у меня время проходило спокойно – до третьего и последнего дня. Тогда то все и изменилось.
Я спустился в вестибюль в тот день, чтоб встретиться со Стейси, помощником управляющего, который меня искал.
– Одна из горничных только-что позвонила, и сообщила, что что-то не так в номере 906, – сказал он мне.
Мы направились в этот номер вместе. Дверь была открыта. Посреди помещения стояла горничная, выпучив глаза на закрытую дверцу комода. Из под дверцы, растеклась примерно на фут по полу, похожая на змею струйка крови.
Я шагнул мимо горничной и попробовал дверцу. Она не была заперта. Я открыл ее. Оттуда медленно вывалилось прямо мне на руки окоченевшее тело мужчины – вывалилось спиной вперед – а на его пиджаке, внизу спины, шел шестидюймовый разрез, и пиджак был мокрой и липкой.
Это не было такой уж неожиданностью: кровь на полу подготовила меня к чему-нибудь такому. Но когда за мертвецом последовал второй – уже с темным, искаженным лицом, повернутым ко мне, я уронил первого и отпрыгнул назад.
И когда я отпрыгивал, третий мужчина вывалился вслед за другими.
Сзади меня раздались вскрик и глухой стук, горничная упала в обморок. У меня тоже нервы не особо железные. Я, конечно, не чувствительный цветочек, и я насмотрелся в свое время на массу неприятных вещей, но многие недели спустя а то и дело вспоминал этих трех мертвецов, вываливающихся из комода грудой у моих ног: как они медленно выбираются – почти сознательно – в жуткой игре "следуй за вожаком".
Увидев их, вы не сомневались бы, что они действительно мертвы. Как они падали, как лежали кучей, все, с ужасающей определенностью, говорило, они лишены жизни.
Я повернулся к Стейси, который мертвенно побледнев держался на ногах только тем, что вцепился в спинку медной кровати.
– Уберите женщину! Доктора и полицию сюда!
Я растащил трупы, положил их в мрачный ряд, лицами вверх. Затем я наскоро осмотрел комнату.
Мягкая шляпа, что подходила одному из мертвецов, лежала в центре застеленной кровати. Ключ от комнаты торчал с внутренней стороны двери. В комнате не было крови, кроме той, что просочилась из комода, и не было никаких признаков, того что в номере кто-то боролся.
Дверь в ванную была открыта. Внизу ванны лежала разбитая бутылка джина, судя по силе аромата и остаткам влаги в ванне она была полной, когда разбилась. В одном из углов уборной я нашел маленький стакан для виски, и другой под ванной. Оба были сухие, чистые и без запаха.
Внутренняя сторона дверцы комода была заляпана кровью от высоты моего плеча и до пола, и две шляпы лежали в луже крови на днище комода. Каждая из шляп подходила кому-нибудь из мертвецов.
Вот и все, что было. Три трупа, разбитая бутылка джина и кровь.
Стейси вернулся с доктором, и пока доктор осматривал мертвецов, прибыли полицейские детективы.
Доктор вскоре закончил свою работу.
– Этот мужчина, – сказал он, указывая на одного из мертвецов, – получил удар в заднюю часть головы, нанесенный при помощи небольшого тупого инструмента, а потом задушен. Этот, – указав на другого, – был просто задушен. А третий был заколот ударом в бок, лезвие было, возможно, пяти дюймов длиной. Они все мертвы уже около двух часов, с полудня или чуть позже.
Помощник управляющего опознал двоих. Тот, которого закололи – первый выпавший из комода – прибыл в отель три дня назад, зарегистрировался как Тюдор Ингрэхэм из Вашингтона, округ Колумбия, и занял номер 915, через три двери отсюда.
Тот, который вывалился последним – которого просто задушили – проживал в этом номере. Его звали Винсент Девелин. Он был страховым маклером, и сделал отель своим домом с тех пор, как умерла его жена, примерно четыре года назад.
Третьего мужчину часто видели в компании Девелина, и один из служащих вспомнил, что они сегодня вместе вошли в отель примерно в пять минут первого. Визитки и письма в го кармане указывали, что его имя Гомер Энсли, партнер юридической фирмы "Лэнкешем и Энсли", офис которой был в Майлз-билдинг, рядом с офисом Девелина.
В карманах Девелина оказалось полторы или две сотни долларов; в бумажнике Энсли было чуть больше сотни; карманы Ингрэхэма дали урожай в три сотни, и в поясе было еще две тысячи двести долларов и два не вставленных в оправу брильянта среднего размера. Все трое имели в карманах часы – у Девелина самые дорогие – и еще Ингрэхэм носил два кольца, оба довольно ценных. Ключ от номера Ингрэхэма был у него в кармане.
Помимо этих денег – чье присутствие, казалось, указывало на то, что грабеж не был мотивом убийства – мы ни у кого из них ничего не нашли такого, что могло бы пролить свет на это преступление. Также и тщательный обыск номеров Ингрэхэма и Девелина не дал нам ничего.