В сонном промышленном городке, где царит летний зной и экономическая депрессия, средь бела дня случается странная автокатастрофа - парень из местных националистов на огромной скорости вылетает с моста в реку. Он явно уходил от погони, но кто за ним гнался? Оскорбленные иммигранты-сербы, не сомневается ни полиция, ни СМИ. Однако свидетелей нет, если не считать безымянного мальчика и местного бомжа, бормочущего, будто река на самом деле - плывущий медведь, которого маленьким мальчикам следует опасаться. И тогда журналист-одиночка Роберт Белл, видя, что концы с концами не сходятся, и чувствуя безотчетную тревогу, берется за следствие на свой страх и риск. Он - брат полицейского, но это только осложняет дело: ведь Роберт отчаянно влюблен в его жену.
Фруде Грюттен
Плывущий медведь
~~~
Накануне вечером повеяло прохладой, а теперь - снова жара. Я открыл все окна и включил маленький вентилятор на столе. Запах пота смешивался с вонью боулинг-бара на цокольном этаже. Сомнительные ароматы гамбургеров и картофеля фри доходили до моего кабинета на четвертом. Кажется, в одной из местных газет я читал, что зимой работа этого заведения затухала, а вот сейчас запах их стряпни разносился по всему зданию.
Зазвонил телефон. Я сидел и смотрел на него. Не прошло и пяти минут, как он зазвонил снова. Я подождал, пока звонки не прекратятся. Через несколько секунд запищал мобильник. Определитель выдал тот же номер, с которого только что звонили на рабочий. Через несколько минут весь этот цирк повторится. Рабочий. Мобильный. Снова рабочий.
В это утро я звонил уже по двадцати телефонам - и все впустую. Никто не хотел со мной разговаривать. И особенно - мой родной братец. Я звонил ему около десяти. Он ничего не сказал. Странно. Франк как-то заметил, что, когда кого-то убивают, все вылезает на поверхность. Как будто нажимают на какую-то кнопку - и люди начинают говорить даже о том, о чем долгие годы молчали.
Все, что у меня было, - это листок с записями. Плюс заголовок на экране: "Не доверяйте лету". Не знаю, как он пришел мне в голову, - возможно, это предложение я у кого-то украл. Если бы день был обычный, меня бы попросили передать дело. "Передай кому-нибудь дело, у нас полно других", - сказали бы мне, не слушая, что я отвечу.
Нужно было принять душ. Рубашка прилипла к спине, под мышками расплылись большие пятна пота. Но уже скоро между горами должен был появиться гидроплан. Ненавижу опаздывать и ненавижу, когда другие опаздывают. Последние полчаса я раскладывал на компьютере пасьянс "Tripeaks" - это где надо расчистить три вершины с помощью карт на столе. Игра идет на деньги. Деньги, конечно, понарошку, но в азарт впадаешь по-настоящему. Мой принцип - выходить из игры как минимум с нулевым балансом. Сейчас у меня на счете было минус пять долларов, но я все равно вышел.
Запер дверь в кабинет и стал спускаться. От запахов на лестнице я чувствовал одновременно тошноту и голод. Из-за всей этой суеты я так и не позавтракал. У выхода я встретил троих парней. Сербов, а может, албанцев. Я видел их здесь и раньше. Играть в боулинг приходили в основном иностранцы. Владельцу, думаю, было на руку, что к нам едут беженцы: можно еще несколько месяцев выкачивать из них деньги, выдавать напрокат ботинки для боулинга и жарить гамбургеры. И все будут довольны - до ноября, когда работа заведения снова пойдет на спад.
Я надел солнечные очки и вышел в море света. В океан света. Его было столько, что можно захлебнуться. На стоянке рядом с церковью была припаркована моя "вольво". В салоне стояла вонища. Она появилась вместе с жарой. Может, под сиденьем завалялись остатки еды? Или так воняет из какой-нибудь канистры в багажнике? Я сел. Сиденье раскалилось как сковородка. Я старался не прислоняться к спинке и от этого всю дорогу вел нелепо выпрямившись. Кто-нибудь увидел бы - обсмеял.
На перекрестке у "Плавильни" я проехал мимо моего братца. Он сидел в новенькой "субару". Это просто смешно. Полицейские должны ездить на "вольво". "Вольво" - это совсем другой статус. А когда братец или кто-нибудь еще из их конторы едет на "субару" - такое впечатление, что они играют в "полицейские-воры". Франк меня не заметил. До него - в форменной рубашке с коротким рукавом и темных очках, как в американских фильмах, - было рукой подать, и мне захотелось крикнуть или свистнуть. Но я сдержался. Он свернул направо и поехал к супермаркету "Кооп-Мега".
Было начало двенадцатого, жара сочилась в долину. К ледяной шапке Фольгефонны прилипло маленькое облачко, похожее на те, какие рисуют в комиксах. Проезжая мимо "Хардангер-отеля", я прибавил скорости. Салон наполнился легким ветром. Возле "Фьорд-центра" я сбавил скорость и включил правый поворотник. Метров за двести до моста трижды пропищал мой мобильный телефон.
Когда я съезжал с моста, мне показалось, что я падаю с большой высоты. Точечка между гор медленно, но верно увеличивалась. Я уже различал крылья и поплавки. Сейчас самолет сядет на воду. На пристани собрался народ - посмотреть на посадку. Даже толстый мальчуган, кидавший с моста камешки, на какое-то время сделал перерыв. Он сидел с грудой своих боеприпасов и смотрел, как чайки улетают к "Макдоналдсу".
- Ты можешь последить ночью? - не глядя на меня, спросил мальчуган.
Таким тоном, будто ответ он знал. Так, будто опросил уже всех в Одде и теперь ждет очередного отказа. На нем была футболка бразильской сборной с надписью "RONALDO" на спине.
- Ночью мне надо спать, - объяснил мальчуган. - А кто-то должен последить. Иначе не получится. Мне не разрешают гулять ночью.
Я ответил, что мне тоже не разрешают гулять ночью.
Мальчуган не улыбнулся в ответ. У него было неулыбчивое лицо.
- Сегодня ночью одного уже заклевали, - сказал он. - Осталось пять.
- А сколько их было?
- Семь или шесть.
Я повернулся к заливу, где кругами плавала мама-утка, пытаясь вывести своих детишек на берег. Я насчитал пятерых. На одном из булыжников красным было намалевано: "Не ешьте утят. Вас заберет полиция".
- Ты можешь последить ночью? - повторил мальчишка. - Сегодня ночью сунулся из дома - а на меня накричали.
- Мне нужно иногда спать. Как ты считаешь? - спросил я.
- Ведь лето же, - ответил он.
Гидроплан с жужжанием сел на воду. Из правого люка показался Мартинсен и приготовился спрыгнуть на землю. Я готов был поверить, что это он вел самолет всю дорогу от Бергена до Одды. Это в его духе. К тому же у него есть летное свидетельство и редкий дар убеждать других.
- Сколько тебе лет, "Рональдо"? - поинтересовался я.
- Скоро девять, - ответил мальчишка.
- Отличный возраст, - сказал я.
Впервые он посмотрел на меня.
- Ты можешь последить ночью? - в третий раз спросил он.
- Ведь лето же, - ответил я.
Мартинсен уже стоял на берегу. Он был в солнечных очках, белой рубашке и шортах цвета хаки. На обоих плечах висело по сумке. Поздоровавшись, я подумал, что надо бы его расспросить о поездке или, может, о его фотографиях из Газы. В эти выходные выходит его статья - Мартинсену даже довелось начеркать ее лично. Он расписал, как израильские солдаты встретили его пластиковыми пулями. Ненавижу, когда фотографы пишут сами.
- Позвони заведующей, - сказал Мартинсен, поигрывая мобильником. - Она мне три раза писала, чтобы ты ей перезвонил.
Я положил сумки на заднее сиденье "вольво" и предложил поехать в отель. Но Мартинсен сказал, что сначала должен ознакомиться с общим видом. Я подумал, что тут-то как раз ничего сложного. Можно глубоко вдохнуть, развернуться на триста шестьдесят градусов и выдохнуть - и считай, что с общим видом ты уже ознакомился.
- Труп у нас есть? - спросил Мартинсен.
- Пока нет, - ответил я. - Его ищут в реке.
- Тогда едем туда.
Я опустил стекло и включил зажигание. На берегу залива показался старик с хлебом для уток. Чайки сделали круг над "Макдоналдсом" и полетели обратно к воде. Уезжая со стоянки, я видел, как "Рональдо" встал на мосту и взял в руку камень.
~~~
Тропинка привела к заводской ограде. Здесь течение было поспокойней. Горное буйство реки Опо тут сменялось смирением, пресная вода смешивалась с соленой и без дальнейших протестов впадала во фьорд.
В доме на другом берегу женщина мыла окно. Теперь в этом был смысл. В конце апреля работа химического комбината в Одде приостановилась, копоть перестала окутывать город, замерли краны на пристани, остановилась подвесная дорога, и вагончики замерли в воздухе пунктирной линией от гавани до Нюланна. Как будто кто-то пришел в Одду, поднял палец к губам и прошептал: "Тсссс!"
Полицейские оцепления не давали нам подойти к устью ближе чем на сто метров. По обеим сторонам реки работали поисковые группы. Туда-сюда сновали резиновые лодки. При ярких лучах солнца это все напоминало выезд на рыбалку. Отличный денек, чтобы выехать во фьорд порыбачить.
- Но ведь этот парень всплывет? - спросил Мартинсен. - Трупы же всегда всплывают?
Я не знал, что ему ответить. Где-то я слыхал, что одного утопленника подводным течением отнесло до самого Моге - а это на целую милю ниже по фьорду. А другого нашли только через несколько месяцев, когда от него остался один скелет.
Мартинсен сфотографировал реку с тропинки, но сказал, что нужен другой угол. С фотокамерой на плече он направился к ветхому мостику. На заводских воротах висела ржавая колючая проволока. Тут же имелась табличка: "Высокое напряжение - опасно для жизни!" Честно говоря, я не понимал, где тут опасность. По-моему, куда опасней было навернуться с моста в реку. Такое могло случиться где угодно и когда угодно: земля исчезнет из-под ног, а небо упадет на голову.
Следом за Мартинсеном через ворота стал перелезать я. Спускаясь, я левой рукой зацепился о проволоку. Некоторое время я стоял и смотрел на ладонь. Хотя царапина оказалась глубокой, крови поначалу не было. Но потом она потекла ручьем. Мартинсен элегантно перемахнул через забор, а меня, конечно, угораздило разодрать руку - иначе и быть не могло.
Мартинсен помог мне перевязать руку носовым платком и полез за мобильным телефоном.
- Да, сейчас передам ему трубку, - сказал он с улыбкой.
Я взял у него трубку правой рукой. Из левой струилась кровь. Звонила заведующая отделом журналистских расследований. От таких людей невозможно ни убежать, ни спрятаться - они тебя обязательно найдут.
- Убийство? - спросила она.
- По крайней мере, море крови, - ответил я.
- Что?
Я вздохнул.
- Труп пока не нашли, - сказал я. - Просто много крови.
- Крови? Что говорит полиция? Это убийство или несчастный случай?
- Они ищут, а мы ждем.
- Я уже два часа пытаюсь тебе дозвониться.
Я промолчал. Для меня она так и осталась улыбчивой и превосходно одетой дамой в главном здании "Бергенских известий". Церемония открытия. Архитектор говорит, что стеклянный фасад даст возможность всем желающим круглосуточно наблюдать оживленную работу газеты. Я стою с бокалом шампанского и тихо улыбаюсь. На самом деле в редакции почти ничего не происходит. Редакторы, руководители отделов и журналисты сидят уткнувшись в мониторы компьютеров, иногда поглядывая на улицу: на пешеходов, целующиеся парочки и пьяниц, писающих на фасад.
- Эй, ты еще там? - переспросила завотделом.
- Да, - ответил я. - А где мне еще быть?
- Почему ты не отвечал на звонки?
- Был занят.
- Чем это?
- Пытался разобраться в происходящем.
- Ну давай разбирайся, - закончила она разговор. - Мы же одна команда, верно?
С моста наблюдать за ходом поисковых работ было удобнее всего. Может, стоило взять места поближе, но для общего плана эти подходили оптимально. Внизу, вздуваясь волнами, бежала загаженная река. Я вдруг вспомнил, что в последний раз был здесь еще мальчишкой. Думал, что семга прячется где-то у этих берегов, так и не нашел где. Тропинка вдоль реки почти заросла. Одно из самых красивых мест Одды. Но комбинат вечно все портил: с запада громоздились склады и контейнеры, с востока - краны на пристани, и с обеих сторон - заборы с колючей проволокой. Реку закрыли, будто ее идиллический вид нарушал общую картину уродливой и грязной промзоны.
Я слизнул с руки кровь и зашагал по тропинке обратно. Наверное, где-то здесь ночью проплывал молодой Педерсен. Может быть, он проплывал под мостом и табличкой про высокое напряжение. Может, он умер еще до того, как оказался в реке. Может, он разбился об эти камни на дне. Я представил себе, как темная река несет белое тело. Держа его на плаву. Разрывая на части. Не выпуская из последних страстных объятий.
~~~
Город пах потом. А в салоне моей "вольво" стояла жуткая вонь. Забавно. Теперь, когда Одда наконец-то избавилась от комбината, я ехал в автомобиле, в котором пахло смертью и болью. Я опустил стекло и завернул к заправочной станции. Руль был горячий и липкий от крови.
Центр города жил своей жизнью, как и в самый обычный день. Вот люди едут в отпуск или из отпуска. И смотрят в окна на сонный городишко. Но сегодня он был другим. Крыши и стены домов увили сплетни. Повсюду разбрызганы слухи и пересуды. И скоро слова проникнут в окна и заполнят все помещение изнутри.
Мартинсен спросил, можно ли тут достать вертолет.
Я ответил, что в округе есть только одна компания по прокату вертолетов, и ее офисы - в Кинсарвике и Росендале. Владелец - Самсон Нильсен, бывший король мотогонок, вернувшийся в Одду, чтобы заняться туристическим бизнесом. Нильсен купил несколько предприятий, в том числе и компанию по прокату вертолетов.
Я припарковался перед "Хардангер-отелем", а Мартинсен позвонил нашей завотделом и спросил, можно ли нам нанять вертолет. Он добавил, что, хотя снимки получились хорошие, читателям будет интересно взглянуть на местность и прочувствовать масштаб.
Полгода назад я написал статью о перспективах вертолетного туризма. Самсон Нильсен решил возить состоятельных клиентов на Фольгефонну, где им будут подавать землянику и копченую семгу. Он хотел организовать воздушную переправу до ледника, построить там подобие горной деревушки, где туристы круглый год могли бы кататься на лыжах и сноубордах. Местные власти уже дали свое согласие - коммуна Одды, где все решала Рабочая партия, имела большие виды на туризм, но в Осло эта идея не понравилась - министр от правых запретил проект из соображений защиты окружающей среды. Первым статью об этом написал я, потом стали писать и остальные.
Мартинсен спросил, что мне известно насчет таблоидной прессы.
Никого, кроме местных журналистов, я пока здесь не видел, поэтому ответил, что у нас есть фора в несколько часов. Завотделом сказала, чтобы мы работали дальше, а в Бергене пока прикинут цены. Мартинсен спросил, как называется компания по прокату вертолетов.
- "Викинг эр", - ответил я.
- Шутишь!
- Я никогда не шучу.
Мартинсен сказал в трубку:
- Попробуй: "Викинг эр" в Кинсарвике.
Я ехал по Кремарвейену, мимо "Кооп-Меги", здания суда и городской администрации. Потом - по Нюлансфлате, мимо бассейна и неработающего комбината. Рука разбаливалась. Пока мы ехали, я выставил ее в окно, как будто от этого она быстрей заживет.
Я включил левый поворотник и свернул к мосту Йоллобрю. У перил собрались зеваки. Я остановил машину на середине моста. Мартинсен взял фотокамеру и вышел. Посреди реки, будто скульптура в стиле модерн, из воды торчал "опель". Утром я думал, что машину унесет течением, но она, должно быть, застряла носом в камнях. Большая часть корпуса была видна: приоткрытая передняя дверь, пара разбитых стекол. Все это напоминало последний кадр какого-нибудь фильма, глядя на который можно было представить предыдущие сцены. Вот "опель" едет с горы на слишком большой скорости. Водитель теряет управление. Автомобиль врезается в парапет моста и, переворачиваясь в воздухе, летит в реку.
Вода в реке была свинцовой. Она неслась вперед мощным потоком и ревела, как мотор. На восточном берегу располагалась фирма по купле-продаже подержанных автомобилей. И сейчас эти автомобили сверкали на солнце. В детстве мы собирали подписи против этой фирмы. Коммуна выделила владельцам участок как раз на том месте, где мы часто играли. Мы играли каждый вечер. Каждый вечер ловили мячики, которые оказывались в реке. Чаще всего их прибивало течением к берегу, где их скапливалось немалое количество. Конечно, нам не следовало угонять заводскую лодку и уплывать во фьорд.
Мартинсен опять подошел ко мне. Молча. Рассказать ему, что я здесь вырос, или не стоит? Там было футбольное поле. Вон там - трамплин. А там - свалка шлака, где мы находили сырье для самодельных бомб. С моста можно было даже увидеть крышу нашего дома. На плоскогорье над рекой. За деревьями.
- Что, собственно, произошло? - поинтересовался Мартинсен.
Я пожал плечами. Свидетелей не было, хотя "опель" упал в реку прямо перед "Залом Царствия", который за несколько дней построили "свидетели Иеговы". Но в эту ночь в зале никого не было.
- Это убийство? - спросил Мартинсен.
Я не знал. Никто не знал. Ничего, кроме слухов. Один утопленник. Двое подозреваемых.
- Что тебе известно об этом парне?
Я ответил, что его звали Гутторм Педерсен. Девятнадцать лет, безработный, отец - водитель рефрижератора.
Мы поехали дальше по шоссе вдоль реки. Я опять высунул руку в окно. Солнце обжигало кожу, а ветер - снова остужал. Проезжая больницу, мы оказались в хвосте у немецкого фургона. Из-за встречного движения объехать его было нельзя. Сзади на фургон немец прилепил наклейку: "Ich liebe Deutschland!" Я удивился, почему в таком случае он там не остался.
У Сандвинского озера я остановился на обочине. Фургон поехал дальше - на юг. За немцем уже тянулся приличный хвост: в основном туристы, проездом. Сто лет назад они приезжали в Одду. А теперь проезжают ее.
Я подумал, надо будет посмотреть, нет ли чего-нибудь нового про вертолетный туризм. Если есть - то можно написать еще одну статью. Ведь Самсон Нильсен прав. Ледники и водопады привлекали сюда иностранцев, пока национальная романтика не пала под ударами растущей промышленности. Так почему бы не зазывать туристов снова, раз уж промышленность начала хиреть? Природа - это золотое дно. Первые иностранцы приехали в нашу местность в XIX веке. Англичане вывозили голубой лед с глетчера. У лондонских снобов в клубах считалось хорошим тоном пить виски с особым льдом из Хардангера. Журнал "National Geographic" писал о Хардангере как об идеальной местности для отдыха. Теперь она вряд ли включает Одду.