- Тут недалеко отличное место, называется ресторан "Лесная изба". Стоит на отшибе, в лесу. Поедем? Там очень вкусно кормят.
- Давайте…
- А еще лучше - возьмем там еду и устроим пикник в лесу. Устраивает?
- Вполне.
Подъехав к "Лесной избе", он спросил:
- Вы любите грузинскую кухню?
- Обожаю.
Вылез из машины, зашел в переполненный зал, сделал заказ и, взяв у метрдотеля пакет с шашлыками, хачапури и две бутылки шампанского, вернулся. Сказал ей:
- Не зная ваших вкусов, я на всякий случай взял шампанское.
- И прекрасно.
- Куда сейчас?
- Отъедем немного, тут есть хороший уголок.
Проехав с километр, остановил "Москвич" на пустой, окруженной высокими елями поляне. Показал на сбитую из грубо обструганных бревен скамейку:
- Устроимся здесь?
- Давайте.
Накрыв скамейку чехлом от сиденья, они разложили на ней еду, поставили бутылки. Из посуды Седов смог предложить только эмалированную кружку и граненый стакан. Протерев то и другое бумажными салфетками, Полина заметила, что посуда замечательная, шампанское в такой посуде будет вкуснее.
Он открыл и разлил шампанское. Подняв стакан, она спросила:
- За что?
- Не знаю… Может, за боевое крещение?
- За боевое крещение? Ой, нет, скучно.
- Тогда предлагайте сами.
- Может, лучше просто на брудершафт?
- Давайте. Но помните, на брудершафт пьют до дна.
- Я знаю.
Сцепив руки, держащие стакан и кружку, они выпили и поцеловались. Поцелуй показался ему каким-то смазанным. Он посмотрел на Полину, но она отвела глаза в сторону. Сказала:
- Давайте есть… То есть - давай есть.
- Давай.
Они ели, обмениваясь короткими замечаниями, изредка запивая еду шампанским. К концу еды с обеими бутылками было покончено.
Спрятав остатки еды и пустые бутылки в пакет, посмотрела на него:
- Все. Садимся в машину?
- Да.
Шагнула к машине. Он глядел ей вслед:
- Знаешь что…
- Что? - Обернулась.
- Ты мне нравишься.
- Да? В смысле, нравлюсь как работник твоего агентства?
- Нет. Ты нравишься мне, как может женщина нравиться мужчине.
- Интересно… Знаешь, ты ведь мне тоже нравишься - как мужчина может нравиться женщине.
Некоторое время они смотрели друг на друга. Наконец он спросил:
- Скажи, только честно, - ты все еще встречаешься с Луи?
Где-то наверху, в ветвях ели, зашумели белки. На край скамейки упала шелуха от шишек.
- С Луи? - Убрала со лба прядь волос. - Нет.
- Точно нет?
- Точно. С тех пор как он послал меня к тебе, я с ним не встречаюсь.
- Он послал тебя ко мне?
- Да. Он послал меня к тебе.
- Зачем?
- Не знаю. Послал специально.
- Но зачем?
- Говорю тебе, не знаю. Единственное, что я знаю, - о том, что он послал меня к тебе, ты знать не должен. Так он мне сказал.
- Но ты мне об этом сказала. Почему?
- Потому что… - Шагнула к нему. - Сказала - и что? Да, сказала, потому что захотела сказать. Я еще много чего хочу тебе сказать.
- Например?
- Например… Ну, вот ты, например, знаешь, что такое быть в рабстве?
- В рабстве? - Пожал плечами. - Личного опыта нет.
- Конечно, у тебя его нет. Ты вон весь какой упакованный, уверенный в себе, сильный. А я вот была в рабстве. Еще год назад я была рабыней. Здесь, в Москве.
- Почему?
- Почему… Сейчас я тебе объясню, почему. Потому что я родилась в городе Брусенец Вологодской области. Где три школы, один техникум и один Дворец культуры. В городе, где все безысходно. Где ближайший райцентр, Великий Устюг, считается столицей, а Вологда - чуть ли не Парижем. А Москва вообще находится где-то в заоблачных высях. Мне всегда нравилось возиться с тряпками, я еще девчонкой вбила себе в голову, что хочу стать модельером одежды. Но вскоре я поняла, что это все чушь, и лучшее, на что я могу рассчитывать, - устроиться медсестрой в рентгеновский кабинет городской поликлиники, где работает мама. Поэтому в один прекрасный день, получив в школе аттестат, я села на поезд в чем была и без билета доехала до Москвы. Да, конечно, я могла бы здесь не идти в рабство. Но тогда я просто умерла бы с голоду или замерзла. И ни за что не смогла бы брать уроки рисования, благодаря которым меня только и взяли в институт. Знаешь, где я ночевала первое время в Москве?
- Где?
- Здесь в некоторых домах есть большие лифты, длинные, где можно выпрямиться на полу во весь рост. Я набирала старых газет, входила попозже ночью в такой лифт, нажимала любую кнопку - а потом нажимала кнопку "стоп". Лифт останавливался, я расстилала газеты и спала. А рано утром, проснувшись, нажимала на первый этаж - и, спустившись вниз, уходила. Ну а потом… Потом я на все плюнула. И продалась в рабство.
Он молча смотрел на нее. Затем шагнул к ней, обнял.
На этот раз поцелуй был настоящим.
Когда они оторвались друг от друга, она, закинув голову, долго рассматривала плывущие по небу низкие облака. Сказала, не опуская головы:
- Давай поедем. Скорей.
- Куда?
Они сели в машину. Обняв его, она прижалась к его плечу. Прошептала:
- Ко мне.
Глава 37
Осторожно передвигая руками наружные ободья, Анри Балбоч подкатил кресло-каталку к самому окну. Не поворачивая головы, зашевелил губами. Луи пригнулся, спросил:
- Анри, вы что-то хотели сказать?
- Да… - Голос Балбоча был слаб, но он его слышал. - Кроме нас, здесь кто-то еще есть?
- Да.
- Кто?
- Медсестра. И Фрида, ваша секретарша.
- Пусть уйдут. Скажи, я чувствую себя лучше. Я хочу, чтобы мы были одни.
Луи сделал знак рукой. Медсестра и секретарша вышли. Балбоч скосил глаза:
- Ушли?
- Да.
- Мне в самом деле лучше. Хороший вид за окном. Красиво. Да?
Луи посмотрел в окно. То, что открывалось там, внизу, он при всем желании не мог бы назвать красивым. Отсюда лес, который подслеповато освещало предвечернее солнце, казался сплошной черной полосой, лишь изредка скрашиваемой темно-зелеными пятнами елей и сосен. Ничего привлекательного не представляли собой и серо-бурая земля с редкими островками снега, серая лента дороги, вороны, вяло кружащиеся над лесом и опушкой.
- Ведь красиво? - сказал Балбоч. - А?
Луи кивнул:
- Да, красиво. Очень красиво.
- Да… - Балбоч пожевал губами. - Когда мы с тобой первый раз встретились, ты был ведь совсем мальчиком? Правильно?
Не совсем, подумал Луи, мне было уже двадцать лет. Но вслух сказал:
- В общем, да. Мальчиком.
- Тебя ведь привел ко мне твой отец. И с тех пор мы не расстаемся. Так ведь?
- Да, так, Анри.
- То есть мы провели вместе всю жизнь.
- Получается.
- Здорово жить в этом лесу.
Если в этом, подумал Луи, то ведь Балбоч и сейчас в нем живет. На всякий случай переспросил:
- В этом лесу?
- Да… - Балбоч задумался. - Принеси-ка мне боржоми.
- Сейчас. - Подойдя к бару, Луи открыл бутылку боржоми. Налил воду в стакан, подошел к креслу-каталке. - Анри…
Не поворачиваясь. Балбоч спросил:
- Что?
- Вот ваш боржоми. Вы просили боржоми.
- А, боржоми… - Балбоч кивнул. - Спасибо. Поставь пока на подоконник.
Луи поставил стакан на подоконник. Откинувшись в кресле, Балбоч сказал:
- Знаешь, мне намного лучше.
Луи молчал. Некоторое время он пытался понять, что же так нравится его патрону в пейзаже за окном. Переведя взгляд на стакан, спросил:
- Подать вам боржоми?
Балбоч не ответил.
Повернувшись, Луи понял, почему он не отвечает. Глаза Балбоча были открыты, но он ничего не видел.
Нажал кнопку на пульте, дождался, пока в кабинет заглянет медсестра. Кивнул:
- Проверьте. Мне кажется, с патроном нехорошо.
Медсестра потрогала пульс, заглянула в широко открытые глаза. Покачала головой:
- Господи… Он мертв… Надо срочно позвать врача…
- Так позовите.
- Сейчас…
Медсестра почти тут же вернулась с врачом. Это был один из лучших врачей Москвы, известный кардиолог. Сразу же за ним два ассистента ввезли аппараты искусственного дыхания и искусственного кровообращения.
Остановившись рядом с Балбочем, врач пригнулся. Достал крохотный фонарик, приподнял веко покойного, посветил. Выпрямившись, покачал головой:
- Луи… Конечно, мы можем опять подключить его к аппаратам. Но я думаю, уже не стоит. Это все. Его сердце не способно уже ни на что. - Луи ничего не ответил, и врач спросил: - Что вы скажете? Я считаю, мы можем сделать только одно: констатировать естественную смерть.
- Значит, так и поступайте.
Подождав, пока врач и медсестра закончат процедуру осмотра тела и напишут заключение о смерти, он вышел в коридор. Сел в кресло. Подумал: интересно, изменилось ли что-то в нем после смерти Балбоча? Ведь и до смерти патрона он прекрасно знал, что он, Луи Феро, фактически может распоряжаться всем его многомиллиардным состоянием.
На стене перед ним висела любимая картина Анри Балбоча, "Веранда в лесу" Пьера Боннара. Буйное, безумное, немыслимое смешение красного, желтого, оранжевого, синего, зеленого, голубого, вольное извержение красок, которое лишь немного упорядочивали изображенная в углу полотна веранда и освещающий ее луч солнца. Он помнит, когда-то за "Веранду" Балбоч отдал почти миллион долларов. Сейчас, конечно же, картина стоит намного дороже. А сколько таких картин у Балбоча по всему миру…
Патрон любил живопись и скупал ее всюду. Теперь вся эта живопись принадлежит ему. "Веранда в лесу" - его картина. Его, Луи Феро.
Вот и все. Согласно завещанию Балбоча, которое лежит в двух сейфах, здесь и в Париже, он унаследовал все его состояние. Но наследство Балбоча - не только деньги. Это пароходы, самолеты, замки, сети всемирно известных магазинов. Огромная империя, во главе которой теперь уже официально стоит он, Луи Феро.
Все-таки что-то изменилось. Он стал владельцем этого состояния официально, на законных правах. А это - совсем другое ощущение.
Глава 38
Хайдаров оглядел лежащий перед ним на столе радиодатчик, посмотрел на Таллаева:
- Все прошло тихо?
- Да, все прошло тихо. В субботу Рахмонулло снял датчик и передал Пулату. После этого он сразу сел в поезд и уехал.
- Куда?
- Как вы сказали, в Хорог.
- Правильно. Что с датчиком?
- Уже через час датчик начали проверять в малой лаборатории. К вечеру у них уже был ответ, но, поскольку вам нужно было знать все точно, я решил дождаться понедельника, чтобы отдать эту штуку в большую лабораторию.
- И что?
- Они подтвердили то же, что установила малая лаборатория. Датчик вышел из строя, потому что через него прошел высоковольтный разряд.
- Высоковольтный разряд… - Хайдаров посидел, почесывая подбородок. - Интересно, где он мог попасть под высоковольтный разряд. В гараже?
- Не знаю, хозяин.
- В гараже, больше нигде. Выехав, они развернулись и поехали по Кутузовскому проспекту. Но на Кутузовском проспекте, внизу, у асфальта, никакого высоковольтного напряжения нет. Хорошо, на проспекте нет - но откуда оно взялось, это напряжение, в гараже?
Таллаев промолчал.
- Мне кажется, это липа, - сказал Хайдаров.
- Думаете, липа?
- Конечно. Ведь он к тому же изменил маршрут. Почему? - Покрутив датчик, отбросил его. - Ладно, хватит. Игру с датчиками кончаем.
- Кончаем?
- Да. Кто-то в его охране все раскусил и пропустил сквозь датчик разряд, рассчитывая, что мы поставим новый. Но мы его не поставим. Вообще мы забудем о датчике. И о снайперах. Мы сделаем вот что… Вот что… - Посмотрел на часы. - У нас пять вечера, значит, в Нью-Йорке сейчас одиннадцать утра. Мне нужен Лапик. Срочно.
- Связаться, хозяин?
- Сейчас, дай подумать… Да, скажи секретарше, пусть свяжется. Лапик сейчас в Нью-Йорке, и скорей всего в банке. Пусть свяжется с ним и скажет, что у меня к нему срочный разговор.
- Хорошо, хозяин.
Таллаев вышел, Хайдаров же, включив компьютер, начал набирать текст на французском языке:
"Владимиру Лапику. Для дальнейшей разработки Феро мы с Вашей помощью должны найти уже не старлетку, но еще не звезду, топ-модель, очень красивую, с очень хорошей фигурой. Уроженку Нью-Йорка, Нью-Джерси, Коннектикута, Пенсильвании, Массачусетса, ради карьеры готовую на все. Не моложе девятнадцати, не старше двадцати трех. Договор на раскрутку и продвижение с помощью нашего банка (под эгидой "Атлантик энтертеймент") должен быть оформлен с помощью очень хороших адвокатов, так, чтобы мы абсолютно и в любое время владели ситуацией. В договор следует включить пункт о ее материальной поддержке с нашей стороны, в которую должна входить дорогая машина (Вы должны позаботиться, чтобы машина была "с секретом") и бесплатные апартаменты "люкс" в одном из наших отелей в Атлантик-Сити, а также определенная, в разумных пределах, сумма денег. Детали - на Ваше усмотрение. После заключения договора и раскрутки необходимо ее появление в Москве для знакомства с Феро. Ваше появление в Москве необходимо также. Эта разработка - рабочая, Вы можете вносить в нее любые дополнения и изменения, но с учетом, что ключ ко всему - машина. С глубоким уважением, Хайдаров".
После того как текст был составлен, включил шифр. Шифровка на его глазах в течение долей секунды преобразовала слова и фразы текста, полностью изменив его смысл.
Услышав сигнал настольного коммутатора, снял трубку:
- Да?
- Виталий Хайдарович, Нью-Йорк на проводе, - сказала секретарша. - Господин Лапик.
- Он в банке?
- Да. Соединить?
- Конечно.
Тут же услышал голос Лапика:
- Виталий?
- Да, Владимир, привет. Как дела?
- Все в порядке, а у вас?
- У меня тоже. Мне нужна ваша помощь. По "первому".
"Первым" они называли между собой в разговорах по телефону Феро. Помолчав, Лапик сказал:
- Нет проблем. Что нужно?
- Я сейчас пошлю вам несколько строчек по "И-мэйлу". Думаю, вы поймете, что к чему. Если то, о чем я прошу, возможно и у вас появится что-то конкретное, пришлите мне какие-то предварительные материалы. Кроме того, обязательно нужно появление в Москве - ваше и объекта.
- Объекта?
- Да. Какого объекта, вы поймете.
- Хорошо. Когда вы пошлете "И-мэйл"?
- Прямо сейчас. Буду очень вам обязан, если вы займетесь этим сразу.
- Постараюсь. Что-то еще?
- Нет, все. Буду ждать вестей. Пока.
- Пока.
Положив трубку, Хайдаров отослал "И-мэйл". Выключил компьютер, посмотрел на стоящего у двери кабинета Таллаева.
- Знаешь, нужно послать кого-то в горы. К Хурго-зода.
Постояв с каменным лицом, Таллаев произнес:
- К Хурго-зода сейчас попасть очень трудно. В горах давно уже зима.
- Знаю. Может быть, Рахмонулло?
- Рахмонулло… - Таллаев застыл. - Разве что Рахмонулло.
- Он сейчас в Хороге, так ведь?
- Да, хозяин. Я свяжусь с ним. Я правильно понял, вам нужны?..
- Да, Равиль, ты все правильно понял. Мне нужны те самые вещи, которые умеет делать только Хурго-зода. И никто больше. Объясни это Рахмонулло. И скажи ему, что для меня особенно важно, чтобы Хурго-зода прислал мне сюда с Рахмонулло немного сарыгача. Знаешь, что такое сарыгач?
- Конечно. Но, хозяин… - Таллаев замолчал.
- Да? В чем дело?
- Хозяин, боюсь, Рахмонулло не удастся уговорить Хурго-зода дать ему сарыгача.
- Пусть скажет, что просил я. Лично я.
- Боюсь, хозяин, это не поможет. Если бы к Хурго-зода пришли вы лично, вам бы он, может, и дал. Но Рахмонулло слишком молод.
- При чем тут "молод"? Рахмонулло будет действовать от моего имени, пусть он так и скажет Хурго-зода. Мне нужен сарыгач. Прежде всего сарыгач. Объясни это Рахмонулло. Без сарыгача он может не приезжать.
- Хорошо, хозяин. Я постараюсь ему это объяснить.
Глава 39
Митч щелкал затвором не переставая и выкрикивал:
- Поднимись… А теперь опустись… Правая нога вверх… Теперь обними ее… Обними свою ногу, будто ты ее любишь… А теперь посмотри на нее с ненавистью… Надуйся… Ты ненавидишь свою ногу, зла на нее… Снова вверх… Повернись… Посмотри наверх… Обернись из-за плеча… Выпрямилась… Села на корточки… Снова выпрямилась… Так, хорошо… Молодец… Умница…
Зал, в котором шла съемка, сплошь состоял из зеркал. Зеркала были всюду: на стенах, на потолке, на полу. И везде Синтия видела себя, одну себя. Практически она была полностью обнажена, ведь нельзя же считать прикрытием две крохотные полоски телесного цвета на бедрах и груди.
Она крутилась, поворачивалась, вертелась, легко делая все, о чем просил ее Митч. При росте пять футов десять дюймов она весила всего сто восемнадцать фунтов, к тому же была в прекрасной форме, поскольку каждое утро делала десять кругов в Марин-парке, пять кругов трусцой и пять на роликах, и, сколько бы она ни крутилась, сколько бы ни приседала и ни вставала, ее дыхание всегда оставалось ровным.
Наконец Митч сказал:
- Все, хватит… Молодец…
Подойдя к нему, остановилась с легкой улыбкой. Митч Даммонд, высокий, мускулистый, с копной черных волос и улыбкой племенного жеребца, был владельцем модного фотоателье на Пятой авеню. Фотографии топ-моделей, которые он делал, были всюду нарасхват, их охотно брали лучшие журналы Штатов, Англии, Франции и Германии.
Ответив ей улыбкой, Митч положил фотоаппарат на стул. Взял с этого же стула платок, вытер лоб.
- Сегодня классно поработали… Может, что-то и получится…
Конечно, она знала, что судьба девушки, снявшейся у Митча и попавшей на обложку журналов типа "Вог" или "Элль" или даже "Плэйбоя", "Пентхауза" или "Виктории Сикрет", будет сразу же решена. Девушка взлетит вверх, ведь куда бы она ни пришла, ей не нужно будет ничего объяснять. Достаточно просто показать обложку журнала с ее изображением. Но она знала также: чтобы фотография девушки, снимающейся у Митча, попала в один из этих журналов, девушке необходимо выполнить одно условие - переспать с Митчем.
Сам Митч, конечно же, никогда ей об этом не скажет. Но это подразумевается. Да и - это видно. По глазам.
Может быть, она и переспала бы с Митчем - если бы он ей нравился. Но ничего отвратительней, чем ночь, проведенная с Митчем, этим жеребцом, она не может себе представить.
Кивнула:
- Буду надеяться. Созваниваемся?
- Созваниваемся. - Сказав это, Митч постарался сделать взгляд равнодушным. - Звони. А я буду звонить тебе.
- О'кей. Си я.
- Си я.