– Если уже ты такая целомудренная девушка, что даже с пачкой презервативов к тебе не подкатить, то почему ты еще живешь после всего того, что наваяла?
– А кто тебе сказал, что я живу? – устало спросила я.
– Только давай без мелодраматических эффектов. Прибереги их для кобельков с метровыми членами. После акта им очень интересно будет послушать, как ты каешься во всех смертных грехах. Но кое-какие грешки мы тебе можем навесить уже сейчас. Правда, Борька?
– Еще какая! – подтвердил Клепиков.
Я молчала. Я понимала, что веду себя глупо, но молчала. Мой уход от Лапицкого – тогда, полгода назад, уход, которым, как мне казалось, я подписала себе смертный приговор, ничего не значил. Он был всего лишь капризом, детской шалостью, разбитой вазой, пролитым молоком: меня лишь слегка пожурили и поставили в угол. Но, если я буду хорошей девочкой, меня защитят и почитают сказку на ночь. А пока я должна стоять в углу и думать о своем плохом поведении.
– Ну ладно, поразмышляй пока, – смягчился Лапицкий. – А мы двинем. Как созреешь – скажешь.
Он перебрался на водительское сиденье и завел машину…Ехали мы недолго. Спустя пятнадцать минут Лапицкий мягко притормозил.
– Уже приехали? – не выдержала я. – В ближайшее отделение милиции?
– Лучше. Решили тебя с Борькой пригласить на торжественный обед.
– Для обеда рановато.
– Ну, на торжественный завтрак.
– По какому случаю? – Мне было совершенно наплевать на то, что мне скажет Лапицкий, потому что главное он уже сказал: ты никуда не денешься, девочка. Я с тебя не слезу.
– У нашего Борьки праздник сегодня. Ну, и у меня тоже косвенно. Тяжелая сегодня была ночка, сплошные нервы, сплошные слезы, все жилы из нас вытянули, за такую работу приплачивать надо. Но вот он, – Лапицкий ткнул пальцем в Бориса, – вот он все распутал, психоаналитик хренов. Копался себе, копался, по архивам бегал, народ терзал. А в результате – ты просто умрешь от простоты замысла. И от его красоты.
– Что распутал? – спросила я.
– Он раскрыл все эти убийства…
* * *
…Блинная называлась "Паломник".
Именно сюда Лапицкий зазвал нас для торжественного завтрака. Перед тем как выйти из машины, Борис все-таки снял с меня наручники, так что в блинную мы вошли вполне пристойно.
– Господи, куда ты нас привел, Костя? – спросил Борис, когда мы внедрились под низкие каменные своды "Паломника".
– Ты, Борька, его еще оценишь и будешь сюда своих проституток водить, если, конечно, они крещеные.
– Ну, ты и тип, Лапицкий!
– Эта забегаловка на всю Москву одна-единственная. Настоящие блины с икрой, семгой, грибами и прочими прелестями. И все бесплатно, заметь.
– Бесплатно?
– Для друзей церкви и добрых самаритян. Они нарочно мучают меня, разговаривают ни о чем, вскользь бросив фразу о самом главном. Я исподтишка жадно разглядывала Бориса: неужели этот долговязый очкарик связал все нити и свел концы с концами?..
Лапицкий чувствовал себя в своей тарелке, он был здесь завсегдатаем. Наверняка собрал в свое время компромат на хозяев заведения и теперь вовсю этим пользовался, Боже мой, я действительно знаю все его прихваты!.. Он кивнул молоденькому херувиму за буфетной стойкой, выполненной в северорусском стиле: резное полированное дерево с повторяющимися в разных вариациях Сирином и Алконостом , и уверенно провел нас в глубь зала, к одному из столиков. Едва мы угнездились за ним, как к нам подошел еще один херувим, одетый так же, как и херувим за стойкой: длинная домотканая рубаха, жилетка, расшитая золотом, и маленькая шапочка, едва держащаяся на буйных кудрях. Из-под рубахи кокетливо выглядывали сафьяновые сапожки. Лапицкий что-то шепнул на ухо херувиму, и тот моментально исчез.
– Интересное заведеньице, – равнодушно сказал Борис, провожая херувима взглядом.
– Что ты, – Лапицкий понизил голос до шепота, – чрезвычайно интересное.
– Чую, что плачет по нему полиция нравов.
– Ну, где же еще искать порок, как не в сердце добродетели, – ухмыльнулся Лапицкий. – Вообще-то здесь паломники останавливаются, которые к святым местам шастают, кормят их бесплатно, поят монастырским квасом – и этот религиозный музыкальный момент даже находится под патронажем ближайшего, ничего не подозревающего прихода. Соответственно – послабление в налогах… Если бы знал отец Николай, что здесь делает дьявол, пока Бог спит!.. Все никак не удосужусь сообщить в патриархию.
– Вертеп без индульгенций? – проницательно заметил Борис.
– Не то слово! После девяти вечера – образа лицом к стенке, дабы не смущать святых угодников, и ну чудить. Здешние отроки нарасхват, видал, какие ангелы?
– Пед-кабак? – развеселился следователь.
– Ну, зачем так грубо? Респектабельный гей-клуб для состоятельных людей. Со всеми дополнительными видами услуг, включая добротную русскую баньку. Проходил у нас в разработке под именем "Содом и Гоморра". Но люди оказались смышленые, покладистые, так что теперь мы с ними близко дружим.
Лапицкий засмеялся, и они со следователем ударили друг друга по рукам: ни дать ни взять яростные борцы за справедливость, неподкупные служители Фемиды в белых одеждах. Я тоже криво улыбнулась, "близко дружить", по Косте, означало шантажом и угрозами выбивать нужную информацию и понуждать к сотрудничеству…
Тем временем к столику вернулся херувим в сафьяновых сапожках; сгибаясь под тяжестью подносов, он принес целую гору дымящихся румяных блинов и многочисленные блюда с потенциальной начинкой: красная и черная икра, лоснящаяся семга, сметана, масло… Возвышался над всем этим великолепием запотевший шкалик водки.
– Специальный заказ для специальных гостей, – высоким, немного манерным голосом сказал херувим.
– Спасибо, Андрюша. Кликну, если что-нибудь еще понадобится.
– Я сейчас еще воду принесу. – Андрюша широко улыбнулся Лапицкому и Борису. Меня он проигнорировал.
– Вообще-то я не запиваю водку. – Следователь поправил очки на переносице.
– Так это для рук, дурило, – попенял ему Костя. – Все как в просвещенной Европе. Ладно, накатим за твою светлую башку. Быть тебе Генеральным прокурором, если за взятки к тому времени не посадят. Или в ФБР не переманят, в отдел аналитических исследований.
Костя быстро разлил водку в стопки с толстыми хрустальными стенками. И, подняв стопку в руке, обратился ко мне:
– Хочу представить тебе своего друга, Бориса Клепикова…
– Представлял уже, – оборвала я.
– Не перебивай старших по званию… Так вот, хочу тебе еще раз представить своего друга Бориса Клепикова, который только сегодня утром… – Лапицкий поднес к лицу руку с часами, – три часа как.., блестяще закончил расследование серии убийств, произошедших за последнее время в ничем себя до этого не запятнавшем кинематографе. Красоту замысла убийцы еще оценят по достоинству, равно как и изящество разгадки. Ну, за тебя, Борис Иванович!..
Мы выпили и принялись за блины. Я ела почти без удовольствия, хотя понимала, что и икре, и блинам нужно отдать должное. Мужчины, казалось, были полностью поглощены только едой.
– Ну что, еще по одной? – не выдержала наконец я.
– Торопишься, девочка. Ну ладно, черт с тобой.
Мы снова выпили, и я уставилась на "светлую башку" в ожидании.
– Видишь, Борька, девочке не терпится услышать все с самого начала. Не будем томить коллегу, заодно и я еще раз послушаю. С удовольствием. Оч-чень мне эта история нравится.
– Ладно, – снизошел наконец Борис и, торопливо прожевав кусок, окунул руки в чашку с водой.
Вытершись салфеткой, он аккуратно снял очки с ужасающими линзами, и только теперь я поняла, что Борис Клепиков вполне симпатичный молодой человек с симпатичными глазами. Полуслепые растерянные зрачки напрочь убивали тот налет цинизма, который уже поселился в складках рта.
– Слушаем тебя внимательно, – подзадорил Бориса Лапицкий, отправляя в рот очередной ломоть блина с черной икрой.
– Значит, так, – начал Клепиков. – Для того чтобы всем присутствующим был понятен пафос преступления, необходимо углубиться в седую старину, в начало пятидесятых. Период "малокартинья" практически завершился, и уставшая за войну страна требовала разрядки.
Я метнула на Бориса быстрый взгляд, надо же, он даже знаком с термином "малокартинье", завидная для простого следователя осведомленность!
– Так вот. Как раз в то время, после смерти "отца народов", и стали появляться многочисленные музыкальные фильмы, фильмы-ревю, экранизированные оперетки в стиле "Девушки моей мечты" с Марикой Рекк и так далее. Ну, конечно, на наш советский манер, без разнузданных голых ляжек и прочих прелестей. Были и свои звезды, их обожали, за ними толпами ходили, из-за них стрелялся весь офицерский состав Вооруженных Сил от старлея до генерал-полковника. Им дарили трофейные ковры и трофейный саксонский фарфор. Персональные машины с персональным водителем. Военные и актрисы – это была каста…
– Да знаем, – перебил Лапицкий, – "Жди меня, и я вернусь…" Посвящается B.C. Ты давай к сути ближе…
– Хорошо. Была такая маленькая звездочка, Фаина Ковальская. Очень неплохие вокальные данные, фигурка и все прочее, словом, обаяние молодости. Несколько фильмов – и, соответственно, толпы поклонников. В нее влюбляется молодой блестящий военный с сомнительной фамилией Бергман. Сам-то он был из поволжских немцев, но скрыл этот факт в период разгула СМЕРШа и прочих прелестей чисток, уж как – неизвестно. Выдал себя за еврея, что тоже было нежелательно, но… Поскольку был он умница, штабист-аналитик от Бога, и сам маршал Рокоссовский ему покровительствовал, то на этот факт решили посмотреть сквозь пальцы. Так вот, Бергман при всех своих выдающихся способностях вполне мог стать маршалом со временем, но дослужился только до начштаба округа. Это в тридцать-то пять лет! И тридцатипятилетний начштаба влюбляется в эту самую Фанечку Ковальскую, и она становится его женой. Но, как говорится, счастье молодых продолжалось недолго. Потому что на горизонте появилась еще одна звездочка, поярче – Татьяна Александрова. У Татьяны и экстерьер был повнушительнее, и тянула она на романтическую героиню больше, чем Фанечка. Если брюнетка Фаина Ковальская-Бергман больше напоминала Зару Леандер , то роскошная блондинка Татьяна Александрова была вылитой Марикой Рекк. Естественно, все роли перекочевали от Бергман к Александровой, а потом туда же уплыл и муж. И Татьяна Александрова, может быть, сама того не желая, стала злым гением Фанечки Бергман. Карьера разрушилась, ролей больше не предлагали, да и мужа она любила без памяти. А тут такой афронт. А поскольку была она гордая полька с примесью еврейской крови – отца-то ее звали Франтишек Ковальский, и был он родом из Гродно, – то по парткомам и Главным политическим управлениям бегать не стала. А выкрала у бывшего мужа наградной "ТТ" и попыталась застрелить и его, и разлучницу прямо в ложе Театра Красной Армии, куда они отправились на представление героической комедии "Давным-давно". Ничего, конечно, не получилось, ствол в ответственный момент заклинило, но скандал замять не удалось. Фанечку поместили в психбольницу, Бергман с должностей полетел, поскольку не смог разобраться с двумя женщинами, куда уж по округу директивы рассылать. Он, конечно, не выдержал такого позора и покончил с собой, и осталась Александрова молодой вдовой. Равно как и Бергман. Ну, карьера Татьяны Петровны тоже быстро сошла на нет, появились новые актрисы, искусство ведь вещь неблагодарная, вероломнее молодого любовника при старой грымзе. Про двух женщин скоро все забыли, а вот они друг про друга – нет. Особенно преуспела в этом Фаина Бергман, ее ненависть с годами только крепла, ничего ей не делалось. Плевать ей было, что Александрова тоже пребывает в забвении, для нее ничего не кончилось…
– Это только присказка, – вклинился Костя, – вся сказочка будет впереди. Давайте горло прополощем, чтобы Борьке сподручнее рассказывать было. Видишь, как сукин сын работает, за две недели историю нарыл! Предложи сюжет своему гению, если, конечно, он из этой истории выберется…
Мы снова выпили водки, и Борис продолжил:
– Словом, все это тлело до сегодняшнего дня. Александрова, всеми позабытая, жила в своей маленькой квартирке в Москве. Бергман, всеми позабытая, жила в богадельне под Москвой. И ни разу они не встречались. А тут объявился ваш гений Братны с конкурсом на должность старой актрисы. И все началось! Для полноты картины введем еще два персонажа: гримершу группы Ирэн и ее нынешнего мужа, студийного обувного мастера Яшу Кляузера. Яша был племянником старухи Бергман.
– Да, я знаю, – машинально сказала я.
– Тем лучше. Так вот, едут они в богадельню к единственной родственнице, и эта корова Ирэн на нашу с вами голову забывает там сумку со сценарием. Старуха, не отличающаяся особой моральной чистоплотностью…
– Как и все здесь присутствующие, – хохотнул Лапицкий – ..не отличающаяся особой моральной чистоплотностью, в эту сумку лезет и читает сценарий. Сценарий повергает ее в умиление, и она требует от Ирэн, чтобы та свела ее с режиссером. Ирэн говорит ей, что актриса уже утверждена, и можно только представить себе, что испытала Бергман, когда узнала, что в главной роли будет играть ее старая ненавистница Александрова.
– Пришлось вызвать "Скорую", иначе старуха могла просто умереть, – сказала я, – Ирэн мне об этом рассказала.
– Нам тоже, – добавил Костя. – Даже упрашивать долго не пришлось. Пара наводящих вопросов, три таблетки валидола, ну и пригрозили соответственно. Ведь Ирэн о чем-то догадывалась с самого начала…
– В общем, старуха не умерла, – Борис повысил голос, и мы замолчали, – а все-таки добилась от Ирэн, чтобы та устроила ей встречу с Братны. Братны Бергман понравилась, но не настолько, чтобы менять актрису. Так он ей и сказал. Можете представить ее душевное состояние – и здесь спустя столько лет эта сука Александрова ее обошла. Смириться с этим было невозможно. От все той же сердобольной Ирэн она получает пропуск на студию и шастает там почем зря, подглядывает, подслушивает, исходит желчью. Никого не может заинтересовать чинная старушка, мало ли какие типы шляются по студии. Это же проходной двор… Думаю, что именно в это время Бергман пришла в голову безумная мысль убрать ненавистную конкурентку таким варварским способом. Но мужниного "ТТ" под рукой уже нет, и она решает прибегнуть к инструментам родственника. Кстати, сам Кляузер подтвердил, что примерно в это время у него пропало кое-что из инструментов. Словом, в искомое время она оказывается в нужном месте и закалывает Александрову самым беспощадным образом, что, в общем-то, понравилась режиссеру. Таким образом, она убивает двух зайцев: получает роль и навсегда избавляется от женщины, которая сломала ей жизнь. А никому и в голову не придет подозревать старушку – божий одуванчик. Ну, кое-кто заподозрил сразу – я имею в виду Ирэн и ее мужа. Они-то как раз были в курсе бсргмановской ненависти. Но, естественно, сор из избы выносить не решились.
– Уж не они ли убрали добрую тетушку, чтобы та еще больших глупостей не натворила? – спросила я.
– Да нет. Тут все сложнее. Тут добавляется еще несколько персонажей: директор съемочной группы Кравчук, гениальный режиссер Братны и ассистент по актерам Ева. Именно Ева находит тело убитой в гримерке. Но шума не поднимает – по каким-то своим причинам, – Борис многозначительно посмотрел на меня, – а просто тихонько сообщает об этом режиссеру. Режиссер тоже не поднимает шума, и тоже по каким-то своим, вполне уважительным причинам, думаю, ты нам об этом еще расскажешь… Так вот, милицию он не вызывает, а вызывает своего директора, отставного чекиста, который непонятно каким образом прибился к кино… Ну, об их теплой беседе в гримерке мы со временем узнаем из первых уст, правда, Ева? Но думаю, общий безумный пафос Братны сводился к тому, что нельзя вешать убийство на группу, потому что это подорвет съемочный процесс и вызовет нездоровый ажиотаж, начнутся перекрестные допросы, таскание людей по присутственным местам и прочие прелести рутинной работы следователя… Словом, предавать убийство огласке нежелательно. Безумная идея, правда? Но затем происходит еще более безумная вещь: все присутствующие соглашаются с этой идеей. Ассистент режиссера – единственное слабое звено, ее никто по-настоящему не знает… Но думаю, она была достаточно убедительна. Так убедительна, что даже старая лиса Андрей Юрьевич Кравчук ей поверил…
Да уж, поверил, я вспомнила "девятку" на обочине у Кольцевой, забрызганный кровью Бадри салон, отчаянный крик Митяя: "Беги!" и пистолетные выстрелы…
– Думаю, что после принятия такого экстравагантного решения слабую женщину отправили домой, приставив какого-нибудь паренька на всякий пожарный… Как говорится, доверяй, но проверяй…
Я с уважением посмотрела на Бориса Клепикова, "светлая башка", ничего не скажешь. Вот только "паренька" больше не будет, не хватало только расплакаться…
– Так, Ева?
– Да. Приблизительно. – Я с трудом справилась с непослушными губами.
– Я же говорил, гений сыска! – Лапицкий хлопнул Бориса по плечу.
– Ну а дальше мы кое-что узнали от нашего общего знакомого, молодого и очень перспективного артиста Владимира Чернышева. Талантливый малец, ничего не скажешь.