Он вытерся мокрым полотенцем, которое протянула ему Рита. Теперь, смыв пот и грязь, остатки волос и взгляд толстяка, он чувствовал себя куда бодрее.
Струя воды, вытекая, барабанила по твердой, как камень, земле под фургоном.
Когда Рафаэль надел новые джинсы, Рита поднесла к его губам чашку с водкой. Вылила ему в рот.
Он закашлялся.
Рита отвела руку с чашкой и рассмеялась.
- Что это с тобой?
Остатки водки она выпила сама.
- Все здесь пьют, - пробормотал Рафаэль. - Даже Мама. Даже дети.
- Да, - кивнула Рита.
- Все здесь пьяницы. Алкоголики.
- Пьют, пока хватает денег. Пьют всё, до чего могут дотянуться, что могут достать. Времени на это здесь у всех хватает, - ответила Рита.
- Но не везде так живут. В городе, к примеру, не все алкоголики.
- Некоторые могут позволить себе наркотики. Это я понимаю.
Сев на стул, Рафаэль потянулся к башмакам.
- Я вот алкоголик.
- Я знаю.
- А причина как-то связана с местом, где мы живем.
- Как связана?
Рафаэль надел новую рубашку, но пуговицы застегивать не стал.
- Что-то на нас здесь действует, Рита.
- Что именно?
Дети закашляли во сне.
- С ними ничего не случится?
- Фаро присмотрит.
- Точно?
- Я дала ей немного водки.
- Тогда присмотрит, - кивнул Рафаэль.
Рита поставила бутылку в шкафчик под мойкой.
- Послушай, Рита, я хочу, чтобы все уехали отсюда. Покинули это место. Моргантаун.
В лунном свете казались огромными сверкающие белки ее глаз.
Она смотрела в ночь и молчала.
Они сидели голые на пластиковой клеенке, расстеленной на пригорке, у проволочного забора, окружавшего свалку. Пригорок этот они издавна предпочитали всем другим. Поднимаясь по склону, Рита и Рафаэль взялись за руки. Моргантаун остался позади. Под мышкой свободной руки Рафаэль держал клеенку.
По пути Рафаэль размышлял о себе самом, о месте, где они жили, о людях, их окружающих. Ребенком он выпивал банку или полбанки пива всякий раз, когда предоставлялась такая возможность. Если же в руки его попадало что-то покрепче, обычно водка - такое случалось, когда кто-либо из взрослых отключался, не допив бутылку, - Рафаэль садился рядом на землю и пил из горла до полного беспамятства. Если водки в бутылке было много, он делился ею с братьями и друзьями. И они тоже пили все, что попадалось под руку. Он даже не помнил, когда начал пить. По всему выходило, что пил он чуть ли не с рождения. Так он и жил, с постоянной головной болью, резью в глазах, зудящей кожей, соплями, текущими из носа, кашлем, сбитыми кулаками, без всякой надежды на просвет. То мучился от похмелья, то от отсутствия денег на выпивку. Он полагал, что причина всему, будь то резь в глазах, головная боль, зудящая кожа или беспросветное будущее, - пьянство, но, когда он пил или уже напивался до потери пульса, острота его чувств существенно притуплялась. И кошмары отступали. Но у большинства людей, встречавшихся ему и в городе, и даже в Биг Драй Лейк, он не замечал ни слезящихся глаз, ни расчесанной кожи. Они не чихали и не кашляли каждую минуту, многие из них даже не были пьяными. Но, наверное, все они работали. И не жили здесь, в этом месте, которое называли Моргантаун.
И уж конечно они знали, по меньшей мере думали, что знают, какое им уготовано будущее.
Впервые, пожалуй, Рафаэль понял, что это такое - знать собственное будущее.
Теперь он стал хозяином не только своей жизни, но и смерти, и мысль эта несла с собой безмерное облегчение.
Первый раз они пришли на этот пригорок, когда свалку только начали огораживать. За годы она расползлась, заняла чуть ли не всю отведенную ей территорию. Отдельные зоны - для металла, расплющенных автомобилей, старых покрышек, стекла и многого другого - сливались между собой, оставляя лишь узкие долины меж горами отходов цивилизации, формируя новый, несвойственный природе ландшафт.
Когда солнце опускалось за дальнюю сторону сетчатого забора, яркие, параллельные земле лучи отражались от миллионов и миллионов блестящих поверхностей, будь то осколки стекла или хромированные и никелированные кусочки металла. И, преломляясь, меняли цвет на красный и зеленый, желтый, серебристый, даже синий. Солнце уходило за горизонт, а эти отражения, это великое множество новых источников света, изменяли оттенки, набирали яркость, так что резало глаза, потом тускнели, создавая ощущение непрерывного движения. Горы отходов соединяли воедино извилистые песчаные дороги, по которым грузовики привозили все новые и новые порции. Тут и там виднелись пруды, некоторые немалых размеров, заполненные отработанным маслом и химикалиями. В косых лучах солнца их маслянистая поверхность окрашивалась в удивительные цвета.
После того, как солнце зашло и погас закат, Рита и Рафаэль раздели друг друга и слились воедино на пластиковой клеенке. За долгие годы делали они это столько раз, что Рафаэль безошибочно находил место, где расстелить клеенку, чтобы под нее не попали камешки или кусочки металла и стекляшки. Он полагал, что все их дети были зачаты на этом пригорке.
Потом они уселись, прижавшись друг к другу, наблюдая, как над холмом всплывает луна. В воздухе пахло металлом. Легкий ветерок охлаждал их разгоряченные обнаженные тела.
На холм взбегала автострада. И когда луна на мгновение застыла у его вершины, мчащиеся по автостраде автомобили, казалось, проскакивали сквозь нее, купаясь в ее сиянии.
- Я хочу, чтобы все уехали отсюда, - повторил Рафаэль.
В лунном свете он прочитал на лице Риты простой вопрос: "Но как это сделать?"
- Мой отец, даже твоя бабушка, Мама. А главное - дети. Ты меня слышишь?
- Ты хочешь, чтобы все уехали отсюда, - эхом откликнулась Рита.
- Да, - кивнул Рафаэль. - Запомни это.
Рита сидела, привалившись спиной к его животу, плечи ее прижимались к груди Рафаэля.
- А что нам делать с индейкой?
Рафаэль обнял ее чуть ниже миниатюрных грудей.
- Приготовим ее.
- Но как? У нас нет духовки, в которую влезет такая индейка. Даже в трейлере Моргана.
Рафаэль на мгновение задумался.
- Придется разрезать ее на части.
- И что потом?
Вновь Рафаэль задумался.
- Поджарим.
- Но у нас нет пропана. Я уже не помню, когда он у нас был.
Пропан ассоциировался у Рафаэля с недоступной роскошью: возможностью сыпать растворимый кофе в горячую воду. Рита и он практически никогда не ели горячей пищи.
- Раздели индейку на куски и отдай тем, у кого есть пропан. Они поджарят их и часть вернут нам.
- Хорошо.
- Только ничего не давай Алессандро.
- Почему?
- Не знаю. Я купил ему пиво, и неожиданно он обозлился на меня. Может, ему не понравилось, что я угощаю его пивом. Может, он недоволен тем, что у меня есть работа. Короче, он сказал, что не хочет нашей индейки.
- Мне понравились мои платья.
Рафаэль наклонил голову, коснулся губами ее волос.
- Правда?
- Они изумительные. Такие красивые.
Он поцеловал Риту в висок.
- Так приятно сделать что-то для тебя.
- А вот другие подарки…
- А что с ними такое?
Рита хихикнула.
- Глупые они какие-то.
- Почему?
- Бейсбольная перчатка для младенца.
- Он вырастет, и она будет ему в самый раз.
- Все равно здесь никто не играет в бейсбол.
- Люди играют в бейсбол, - возразил Рафаэль. - В других местах.
- О да, - вспомнила Рита пожелание мужа. - В других местах.
Его правая рука сжала левую грудь Риты.
- Или ты думаешь, что Фрэнки не сможет стать знаменитым бейсболистом? Почему бы и нет?
- Говорят, в следующем году школьный автобус не будет останавливаться здесь. Остановка даже у съезда на свалку опасна для детей, сидящих в автобусе. Да никто из наших детей и не ездит в нем, - в темноте Рафаэль почувствовал слезы на щеках Риты. - У них нет одежды, чтобы ходить в школу. Каждое утро автобус останавливается и ждет, а затем уезжает. Теперь он даже не будет останавливаться.
- Это неважно, - ответил Рафаэль.
- Но читать…
- Они не будут ходить в школу здесь. Они пойдут в школу в другом месте. Там, где играют в бейсбол.
Рита вновь засмеялась.
- "Игрушечный доктор" для Лайны.
- А что в этом смешного?
- Она никогда не видела доктора. Даже не знает, что доктор делает.
- На коробке все нарисовано.
- Впрочем, при необходимости мы сможем воспользоваться термометром.
- А во что играют здесь дети? - спросил Рафаэль.
- Строят дороги из земли и песка.
- Понятно.
- Лайна укачивает палочки. Носятся по свалке.
- Там они работают, - возразил Рафаэль. - Это работа.
Луна поднималась все выше, затмевая блеск звезд и свет фар мчащихся по шоссе автомобилей.
Рита опять хихикнула.
- А музыкальная машина, которую ты привез Марте.
- А что в ней плохого?
- Кто научит Марту играть на ней?
- Сама научится. Она же сочиняет свои песни.
- Машина работает на электричестве.
- И что?
- У нас нет электричества, глупыш.
- Оно есть в других местах.
- Ты сумасшедший, - Рита повернулась, прижалась щекой к груди Рафаэля. - Мой милый сумасшедший.
- Так я привез не те подарки? - спросил Рафаэль.
- Да нет. Подарки прекрасные. Я оставлю их в коробках. До лучших дней.
- До лучших дней. - Рафаэль не помнил, чтобы Рита когда-либо говорила о "лучших днях".
- Как по-твоему, теперь мы сможем поехать на автогонки, раз у тебя есть работа? Мы же никогда их не видели. Скорость у машин огромная, а шины обгорают, когда они срываются с места, и в воздухе стоит запах жженой резины и специального топлива, которое заливается в баки, кажется со спиртом. Правильно? Некоторые машины развивают такую скорость, что для их остановки требуются парашюты. Если идет дождь, то гонки задерживаются, пока не высохнет асфальт. Луис был там, на своем грузовике. И брал с собой Нито. Ты сможешь занять у Луиса грузовик и отвезти нас на гонки? Мы бы взяли с собой и детей. Я уверена, что их пропустят без билетов.
Луна расплылась перед глазами Рафаэля. Он мигнул. Луна снова стала круглой. Уж он-то никогда не поедет на автогонки. От слез луна опять расползлась, словно клякса.
- Рафаэль? - Рита приподняла голову, чтобы посмотреть на лицо мужа.
Рафаэль откашлялся.
- Когда-нибудь. Может, вместе с Луисом.
- Я думаю, он не откажется.
Долго они сидели, вслушиваясь в дыхание друг друга.
Наконец Рита шевельнулась.
- Пора идти. Пока не налетели мухи. И крысы не нашли нас.
- Да, - Рафаэль потянулся. - Почему мы не принесли с собой что-нибудь выпить? Раньше-то приносили.
- Ты вроде бы не хотел. - Рита встала. - Не забудь завтра отдать мне твою новую рубашку. Я ее выстираю. Я хочу, чтобы в четверг ты хорошо выглядел.
Глава L
- Ты проснулся?
- Нет, - ответил Рафаэль отцу.
Улыбнулся, прежде чем открыть глаза. Отец всегда будил его этой фразой. А он никогда не отвечал иначе.
Отец тоже улыбался.
- Нито и Эйман прорезали новую дыру в заборе.
Рафаэль лежал в старом, веревочном, много раз чиненном гамаке, подвешенном между крюком на стене их жилого фургона и давно засохшим деревом. Фрэнки, сын Рафаэля, спал, свернувшись клубочком, рядом с ним, с кулачком во рту, положив голову на живот Рафаэля.
Лучи утреннего солнца уже добрались до них. Тела обоих блестели от пота. Кроме того, по запаху чувствовалось, что младенец во сне описал бок отца.
- Пойдем со мной на свалку, - продолжил отец. - Я хочу тебе кое-что показать.
Рафаэль зевнул.
- Все равно нужно забрать ребенка с солнца, - убеждал его отец.
Взяв Фрэнки на руки, Рафаэль сел и перекинул ноги через край гамака.
Чуть приоткрыв глаза, Фрэнки потер кулачком нос и губы.
Затем заплакал.
Отец Рафаэля улыбнулся.
- Он голоден.
- Естественно, - кивнул Рафаэль.
Вместе они направились к дверце фургона.
Рита уже спускалась по ступенькам.
- Нельзя держать ребенка на солнце, Рафаэль.
- Я спал.
- Он не обгорел, - добавил отец Рафаэля. - Солнце еще не такое жаркое.
Рита унесла Фрэнки в домик на колесах.
- Не хочешь ли выпить перед тем, как мы пойдем? - спросил отец.
- Нет. А ты?
Пальцы отца поглаживали живот пониже пояса.
- И я не буду.
Когда они переходили ручей, направляясь к окружавшему свалку проволочному забору, Рафаэль посмотрел направо.
Там, где ручей поворачивал, а потому был глубже, двое мальчишек, Роки и Джаз, стояли в воде. Они купали маленькую девочку, Титу. Днем раньше их попросила об этом Мама. Вчера на то была причина. Сегодня они снова купали ее. Голенькая Тита не протестовала. Мальчики тоже молчали и нежно терли ей кожу и поливали водой.
Рафаэль подумал, не надо ли чего им сказать. Отец и не заметил детей. Рафаэль не нашел подходящих слов. А потому промолчал.
В заборе прорезали Т-образную дыру. Короткими кусками проволоки сверху и посередине прикрутили вырезанный кусок к забору, так что издали он казался целым и невредимым.
Рафаэль раскрутил боковую проволоку, вслед за отцом пролез в образовавшуюся щель, задвинул вырезанный кусок на место, вновь прикрутил его проволокой.
- Кто мы? - спросил Рафаэль отца, шагая по свалке.
- Что?
- Мы - индейцы?
- Кто-то спрашивал тебя об этом? Интересовался, индейцы ли мы?
- Иногда люди называют меня индейцем. Или мы испанцы?
- Мы - никто.
Рафаэлю показалось, что в голосе отца слышится злость.
- Я имею в виду, белые ли мы? - Это было важно, и Рафаэль хотел выяснить это сейчас. - Или в нас есть черная кровь? Почему люди называют меня "индеец"? Я ничего об этом не знаю.
- Все, - отрезал отец. - Хватит об этом.
Рафаэль смотрел на свою тень и на тень отца, скользившие по толстому слою пыли, которым была покрыта песчаная дорога, петляющая по свалке меж мусорных гор.
Наконец отец Рафаэля заговорил.
- Твой брат, Фрэнк, в один из июньских дней ушел в армию. А через несколько недель рядом с ним взорвался артиллерийский снаряд. Осколками его ранило. Произошло это не в бою, а при подготовке к войне, которая так и не началась. Наверное, виной всему - чья-то безалаберность, но теперь-то узнать невозможно. А может, никто даже не считал твоего брата, Фрэнка, за человека и не предупредил об опасности. Кусочки металла так глубоко проникли в его тело, что доктора не могли их вытащить. Шесть недель тело Фрэнка горело адским огнем, от кончиков пальцев до макушки. Так сказал его друг, который навещал Фрэнка в госпитале.
- Какие долгие мучения, - понимающе кивнул Рафаэль.
- Долгие, - согласился его отец. - Мы об этом не знали. И никогда не узнали бы, не найди нас друг Фрэнка. Луис обратился к властям, чтобы те подтвердили, правда ли все это. Прошло еще три недели, прежде чем к нам прибыл их посланец. Он сказал, что они не могли найти, где мы живем. Моргантаун, видите ли, не значится ни на одной карте. Он сказал, что медаль и страховка отданы женщине, которую Фрэнк встретил и на которой женился в одно из увольнений. Об этом мы тоже услышали впервые. Они были женаты то ли две, то ли три недели. Мне эта медаль ни к чему, но, думаю, твоей матери было бы приятно хранить ее у себя. Может, твой сын, Фрэнки, стал бы носить ее, когда вырастет. Похоже, и властям на нас наплевать.
Рафаэль шагал рядом с отцом, глядя на все укорачивающиеся полуденные тени. Он полагал, что тот ведет его в определенное место, чтобы что-то показать.
- Ты вот спрашиваешь, кто мы и откуда. Мы - никто.
Вскоре Рафаэль заметил большую плиту на груде металлолома. Рассмеялся и указал на нее отцу.
- Может, в этой плите мы сможем приготовить индейку. Давай отнесем ее Рите.
Его отец сплюнул.
- Индейка!
- Ты когда-нибудь пробовал индейку?
- Сколько она стоила?
- Не так уж и много.
- Конечно, я пробовал индейку. Когда я был мальчишкой, индеек тут хватало. Диких, конечно. Я их ловил. Откуда у тебя деньги, чтобы покупать в магазине такую большую индейку?
- Я говорил тебе. Я нашел работу.
- Конечно. На складе. - Отец глянул на блестящие от пота плечи Рафаэля. - Только не принеси с собой какую-нибудь болезнь, парень. Их у нас хватает и без этого.
Рафаэль забрался на груду металлолома. Осмотрел плиту. Две горелки из четырех. Дверца духовки лишь на одной петле. Обгоревший электропровод.
Рафаэль сидел на корточках, балансируя на ржавой пружинной кровати. Боковым зрением заметил человека, появившегося меж двух мусорных гор в самом центре свалки.
Мужчина в хаки, пружинистая походка, широкополая шляпа, защищающая лицо от солнца. Ружье за спиной, пистолет в кобуре у пояса. Рафаэля он не видел.
Рафаэль спустился вниз, к отцу.
- Нинья не врал. Новый управляющий ходит с ружьем и пистолетом.
- Не может быть.
- Я только что видел его.
- Должно быть, охотится на крыс.
- Это днем-то?
- Но уж наверняка мы его не интересуем. Кого волнует, что мы выносим со свалки? Другим это уже не нужно.
Рафаэль тоже никак не мог взять в толк, зачем на свалке появился человек с оружием и в униформе.
- Нам его бояться нечего, - добавил отец и отошел в тень, падающую от холма, сложенного из старых покрышек.
- Так что ты хотел мне показать? - спросил Рафаэль.
Отец ответил долгим, изучающим взглядом.
- Где? - Рафаэль оглядел горы мусора.
- Здесь.
Отец расстегнул пояс, затем верхние пуговицы ширинки, поднял подол рубашки.
В низу живота, под поясом, была большая опухоль.
Отец Рафаэля обхватил ее пальцами, показывая сыну, что опухоль нечто инородное, не принадлежащее его телу.
Рафаэль коснулся опухоли указательным пальцем.
- Твердая.
- Да.
Рафаэль провел рукой по низу собственного живота. Ровно, никаких выпуклостей.
- Я-то думал, что живот у тебя растет из-за пива. Что ты стал больше есть.
- Как? Мои зубы…
- Я знаю, - кивнул Рафаэль.
- А теперь это, - отец Рафаэля посмотрел на свои пальцы, обхватившие опухоль. - Какая уж тут еда.
- Ты всегда жаловался только на зубы.
- Иногда говоришь только об одном… - Отец заправил рубашку, застегнул ширинку, пояс. - Хотя есть что сказать о многом. Но кого волнует чужое горе?
- Но почему сейчас ты говоришь об этом мне? Потому что я нашел работу?
- Сделать ничего нельзя, - вздохнул отец Рафаэля. - Это ясно. Такая же опухоль была и у твоей матери. Я ее узнал.
- Я помню.
Отец Рафаэля оглядел свалку.
- И еще у многих.
- Рак, наверное, - поставил диагноз Рафаэль. - Это рак?
Его отец пожал плечами.
- Чтобы ты не особо волновался насчет моих зубов. И не думал, что ты или кто-то другой могут мне с ними помочь. Как видишь, лечить мои зубы смысла нет. Поэтому, когда я напиваюсь и плачусь насчет зубов, знай, что дело совсем не в них.