В английской прессе откликов пока нет, наши СМИ заняты терактом против королевы и тяжелым состоянием премьера. Врачи утверждают, что шансы выйти из комы у него близки к нулю. К тому же убийство телеведущей и гибель полицейских и людей вне стен дворца… В Англии объявлен траур, приспущены флаги… Не до вырезанного сердца болливудского продюсера.
Через день-другой пресса сообразит и примется выдвигать свои версии, но сегодня не до того. Особенно с утра.
Для меня долго существовали два табу - я не могла заставить себя посмотреть в зеркало и сходить на могилу Джона. С первым удалось справиться лишь через несколько месяцев после операции. К тому времени рядом уже не было сиделки, и ходить мне разрешили, но зеркал я упорно сторонилась. Боялась ли я увидеть вместо себя кого-то другого? Было такое опасение. И даже не опасение, а настоящий страх убедиться, что я теперь иная. Но рано или поздно знакомиться с новой собой пришлось. Решившись на этот подвиг, я доплелась в ванную и какое-то время стояла, опершись о раковину, не в силах поднять голову и увидеть отражение в зеркале. Сделав пару глубоких вдохов, чтобы успокоиться, я медленно подняла глаза. Отражение радовало, конечно, мало (кто может выглядеть хорошо вскоре после пересадки сердца?) - бледность, синяки под глазами, потрескавшиеся губы и всклоченные волосы… Но это не в счет, из зеркала на меня смотрела я сама.
И все же…
Если глаза зеркало души, а душа у человека в сердце, что должно отражаться в моих глазах? Сердце чужое, а душа чья? Пожалуй, это было самым страшным, страшней синяков и отеков - увидеть, что в тебе живет другой человек, не важно - плох он или хорош.
В глазах было только тревожное ожидание.
Справиться с таким психозом обычно помогают специалисты, к ним некоторые больные после пересадки органов ходят всю оставшуюся жизнь.
Я предпочла иное - вернуться к прежней жизни.
Мне второй день не до зеркал, значит, все в порядке.
Сейчас серебряная амальгама послушно продемонстрирует всклоченное, не выспавшееся существо, вполне пригодное в качестве пугала от птиц. Приходится браться за щетку. Приглаживая торчащие во все стороны волосы, я, скосив глаза, смотрю на экран ноутбука, пытаясь выловить еще какую-то информацию о Хамиде Сатри. И дался он мне! Мало проблем в Лондоне?
Но сердце (чужое, черт возьми!) подсказывает, что именно там кроется какая-то загадка, раскрыв которую можно распутать и лондонские убийства.
Надо сказать об этом Эдварду.
Бигбордов и прочих изображений Тадж-Махала на улицах уже нет, за ночь успели все снять. Но в воздухе вместе с прохладой конца сентября разливается какая-то тревога. Даже погода резко изменилась, стало не только прохладно, но и сыро.
Я спешу к метро, размышляя по пути, не пора ли снова сесть за руль. Если я возвращаюсь к работе, то машина почти обязательна. Значит, придется съездить в Лоутон, где у дома двоюродной тетушки стоит моя "малышка". Чтобы не выслушивать многочасовые стенания на тему несовершенства современного мира (раньше все было куда лучше!), заскочу к мисс Бишоп поздно вечером, старая дама терпеть не может поздние визиты и постарается сократить общение до минимума. Решено: сегодня же куплю ее любимые пирожные и отправлюсь за машиной. Конечно, иногда на метро быстрей, но машина - это возможность хотя бы не носить с собой сумку с лекарствами или не спешить домой к определенному времени их приема.
На сей раз я распихала по углам сумки запас пилюль на весь день - кто знает, как долго этот день продлится и куда занесет меня судьба детектива.
Ричардсон открывает дверь сразу, видно ждал. Я давно не была в их скромной квартире со старенькой мебелью и множеством безделушек, полученных Эдвардом и Энни в наследство.
- Ты прочитал статью? Это не утка.
- Да, прочитал. Джейн, Энни стало хуже. Намного хуже…
- И?! - ахаю я. Господи, только не это! Ну, зачем ты забираешь у хороших людей их любимых? Ну, почему?!
- Боюсь, мне придется лететь туда.
Он старается не смотреть мне в глаза. Кажется, я понимаю, в чем дело: если уедет Эдвард, дело передадут другой группе, а то и вовсе вернут в МИ5. Туда меня никто не допустит.
Но сейчас меня интересует не дело о налете, а судьба Энн Ричардсон и страдания ее мужа.
- Эдвард, тебе удастся улететь к Энни? Не спрашивал министра? Она должна понять твою проблему.
- Об этом и хочу поговорить. Да, министр все понимает, потому налетом и убийством заложников будет заниматься Уоделл. Хочешь кофе?
- Пила…
А вот это для меня плохо, очень плохо. Именно Уоделл ни за что не возьмет меня в свою группу, а если министр прикажет, то постарается держать на побегушках. Как ни крути, а пока я в группе неофициально. Это Эдвард закрывал бы на формальности глаза, он все делал, чтобы я вернулась в строй. Энтони Уоделл поступит наоборот, ему ни к чему проблемы, которые могут из-за меня возникнуть.
- Ты хочешь сказать, что мне предстоит продолжение отдыха?
- Нет, Джейн, немного не так. Понимаешь…
Я смотрю, как он наливает кофе в большой бокал, садится с ним к столу, берет в рот пустую трубку… Эдвард больше ничем не может мне помочь. Конечно, для него жизнь Энни важнее моего возвращения в строй. К тому же я все равно вернусь, не сегодня, так через месяц, через год, через вечность… может быть…
Ричардсон старательно прячет от меня глаза и говорит чужим, безликим голосом.
Я почти готова сказать ему, что все понимаю и его ни в чем не виню. Мне очень нужна эта работа, хотя ничего интересного или сложного в ней нет, просто до смерти нужна, однако жизнь Энни куда важней. Но слышу:
- Уоделл и его парни будут расследовать налет и убийство индийца и телеведущей. Но есть еще кража алмаза и второе убийство, которое обнаружила ты. Это наших не касается, вернее, касается только в части налета на Букингемский дворец.
Я не понимаю, что он имеет в виду, о чем откровенно сообщаю Эдварду. Тот снова вздыхает:
- Джейн, ты верно сказала, что все нити ведут в Индию. И эти преступления как-то связаны с Тадж-Махалом. Те, кто убил Хамида Сатри, наверняка причастны и к убийству Рахула Санджита.
- Есть предложение включить меня в команду, которая будет работать в Индии?
- Не будет никакой команды. Чем меньше шума, тем лучше. Это работа для одного человека.
- Ты хочешь, чтобы я отправилась в Индию одна и там расследовала убийство?
- Как я могу?! - даже пугается Ричардсон. - Ты не представляешь, каково там. Жара, влажность, всякая зараза.
- Эдвард, ты забыл, что трудности - единственная моя слабость. Без них жизнь неинтересна.
- Нет. Я сам попытаюсь выкроить время, чтобы, пока Энни борется за жизнь, поискать что-то в Тадж-Махале.
- И как ты это представляешь? "Энни, полежи под капельницей, а я пока сбегаю на допрос"?
- Там никто никого не позволит допрашивать, Джейн. У нас нет прав, пока мы официально не обратились в Интерпол и не доказали связь этих преступлений.
- Так в чем дело?
- Тебе, конечно, лучше еще немного подлечиться… ну, пока я не вернусь… А там мы придумаем, как напомнить министру о твоей персоне. Это лучше, чем работать с Уоделлом, который быстро докажет, что тебя не стоит нагружать. Нет, будешь здесь разыскивать нужную мне информацию в Интернете, у тебя это хорошо получается. Будешь мне помогать…
Он говорит и говорит, а я ужасаюсь. Да что с Эдвардом такое?! Неужели болезнь жены и впрямь превратила его в хлюпика? Остаться или не отдать дело Уоделлу Ричардсон не может, но зачем же так со мной?
- Стоп! - Я останавливаю его не только словами, но и жестом. - Эдвард, что бы ты предложил мне, например, два года назад?
- Отправиться в Индию.
- И?
- Там жарко и душно. И работать тяжело, мы не можем даже напрямую сотрудничать с полицией, - снова заводит свое Ричардсон.
- Значит, я лечу в Индию. И чем скорей, тем лучше.
- Нет, это опасно.
- Хватит меня жалеть! Ты же обещал помочь вернуться к жизни? Так не топи, а протяни руку. К тому же ты будешь рядом… Почти рядом. Ты со мной рядом, а я с тобой и Энни. Все будет хорошо, Эдвард, правда. Я не ледяная принцесса и не растаю за пару недель на индийском солнце.
После столь горячего монолога Эдвард сдается:
- Я не знаю… На это нужно получить согласие министра. К тому же если ты отправишься под прикрытием, то никаких "ты со мной, а я с тобой".
- Хорошо, - с излишним воодушевлением соглашаюсь я. - Я все распутаю самостоятельно, найду этот чертов алмаз, а потом мы вернемся домой втроем - Энни, ты и я. Звони министру, каждый день на счету.
- Ну… Джейн, такие вопросы не обсуждают по телефону.
- Когда ты сможешь поговорить? Правда, не тяни, Эдвард, время уходит, пока придумаем легенду, организуем все…
- Вообще-то я в девять должен быть у министра. Это из-за передачи дела. Попробую поговорить.
- Хорошо, а я пока еще раз побеседую с Уитни, пусть расскажет все, что ему известно о Хамиде Сатри. И схожу к своему врачу.
Во взгляде Ричардсона немедленно появляется беспокойство. Боится, что Викрам Ратхор, который вытаскивал меня после операции, не разрешит лететь в Индию? Конечно, не разрешит, но я не намерена выкладывать ему все, как на исповеди.
- Не бойся, я врачу ничего рассказывать не буду, просто мне пора в очередной раз посетить его.
- Ляжешь в госпиталь?
- Нет, я два дня назад проходила обследование, сегодня должны быть готовы результаты. Это очень кстати.
Провожая меня, уже у двери Эдвард добавляет:
- Может, лучше не трогать этого Уитни?
- Эдвард, он темнит. Знает куда больше, чем говорит.
- Но ты не имеешь права его спрашивать.
Вот чего боится Ричардсон. Я смеюсь:
- Но он-то об этом не знает. Не бойся, я не буду пытать его раскаленным железом и даже сверлить взглядом не буду.
Эдвард выдавливает из себя вымученную улыбку (вот скрутило мужика!):
- Знаю я тебя, умеешь выпотрошить так, что и лошади от памятника королю Георгу захочется в чем-нибудь признаться.
- Я памятники не допрашиваю. Обещаю, что заикаться после моего визита Томас Уитни не будет.
Ричардсону не до словесных пикировок, я это прекрасно понимаю и спешу удалиться. Только бы он поговорил с Элизабет Форсайт, Эдвард в последние дни стал слишком осторожным и сентиментальным.
Я звоню Викраму Ратхору - врачу, делавшему мне пересадку сердца, и договариваюсь о встрече во второй половине дня. Это его устраивает, вскользь Ратхор упоминает, что результаты проведенных два дня назад обследований просто великолепны, сердце прижилось. Я так не считаю, оно чужое, и я это постоянно ощущаю. Но доктору знать ни к чему.
Теперь предстоит строго побеседовать с Томасом Уитни. Без фанатизма, но так, чтобы не смог отвертеться. Жаль, что вчера не удалось прижать его основательно, за ночь он мог обдумать, что стоит, а чего не стоит говорить детективам, посоветоваться со своим адвокатом. Да, наверняка на мягком диване его кабинета будет сидеть адвокат, после каждого моего вопроса советующий клиенту не отвечать.
В адвокаты идут неудавшиеся детективы, в этом я убеждена. А деньги они получают за то, что вставляют палки в колеса удавшимся детективам (из зависти). Во всяком случае, те, кто советует клиентам не отвечать на задаваемые им вопросы.
Вчерашняя менеджер за стойкой уже любезна, секретарь слезы не льет, но адвокат в кабинете Уитни не сидит.
У самого Томаса Уитни несколько помятый вид, вернее, таково его внутреннее состояние. Костюм, прическа, обувь сверкают, как вчера, а вот затравленный взгляд свидетельствует о бессонной ночи и душевных терзаниях. Может, обещал любовнице купить новую машину на премию от продажи алмаза? К тому же его не могло не потрясти зверское убийство клиента.
Финансовые проблемы Томаса Уитни меня волнуют мало, а его осведомленность о Хамиде Сатри и алмазе "Тадж-Махал" - очень.
- Вернемся к вчерашнему разговору.
Уитни коротко кивает и жестом приглашает сесть напротив. Хм, а беседа с адвокатом была…
Я вдруг решаю пока не спрашивать его об убийстве Сатри.
- Почему вас, организатора выставки, вчера не было на ее открытии?
Похоже, я задела Уитни за живое. Он недовольно дергает плечом:
- Мне не прислали пригласительный билет.
- Почему?
- Об этом лучше спросить в канцелярии премьер-министра!
Да, явно задело. Нужно напомнить Ричардсону, чтобы поинтересовался таким упущением канцелярии. Хотя Эдварду не до того. Ладно, сама позже спрошу.
- Расскажите мне об алмазе. Только не надо сказок о Бабуре и "Великом Моголе". Выкладывайте правду.
Уитни, повертев в руках карандаш, усмехнулся:
- Эту легенду не оспорили даже специалисты, она, знаете ли, никому не мешала. Почему же вызвала сомнения у вас?
- Мы говорим не обо мне. Что за алмаз "Тадж-Махал"? Откуда он появился и как попал к вам?
- "Тадж-Махал" огранил сам Шах-Джехан, знаете ли, и похоронил вместе с супругой в Тадж-Махале.
- С Бабуром не получилось, взялись за его праправнука? В Тадж-Махале не было никаких тайников с алмазами.
Уитни уже заметно спокойней. Решил, что я не знаю об убийстве Сатри? Опасно меня недооценивать.
- Я знал, что вы не поверите. Но мне все равно. Хамид Сатри сказал, что алмаз хранился в тайнике Тадж-Махала. И о том, что его огранил в память о своей жене Шах-Джехан, тоже он сказал.
Решил все валить на убитого? Не выйдет.
- А вы никогда не проверяете историю своих лотов? Вдруг камень краденый?
От моего внимания не укрылось то, что Томас Уитни вздрогнул, хотя ему удалось мгновенно справиться со своими эмоциями.
- Если предмет до предложения нам был известен или владелец утверждает, что он создан известной личностью, например, художником или скульптором, мы проверяем то, как предмет попал к владельцу. Но бывает, когда что-то очень ценное впервые становится достоянием гласности только в процессе подготовки к аукциону, а иногда и во время его, в таком случае приходится полагаться на заявление владельца. Об особо ценных лотах мировое сообщество извещают заранее, чтобы, если есть сомнения в правомочности владельца, нам успели сообщить.
Отрепетированный монолог, даже ни разу не перебил сам себя каким-нибудь словом-паразитом. Уже легче.
- Благодарю за лекцию, что-то в этом роде я и ожидала. То есть вы поверили утверждениям Хамида Сатри, что он случайно нашел алмаз на территории Тадж-Махала, при том, что там ежедневно бывают тысячи людей, камень не заметивших?
Мне кажется, или Томас Уитни чуть побледнел? Теперь я уверена, что с появлением алмаза не все чисто.
- Такой бриллиант нигде не числился, никто не предъявил на него права, в том числе и правительство Индии, знаете ли. А история о Шах-Джехане и хранении в тайнике Тадж-Махала… Считайте ее еще одной легендой.
Я упорно гну свое:
- Неужели Хамид Сатри не объяснил, откуда лично у него этот бриллиант? Купил, подарили, нашел на улице… Исключая, конечно, вариант с Тадж-Махалом.
- Получил в подарок.
- От кого?
- Это конфиденциальная информация, которой мы не интересуемся. Поймите, такие шедевры, как алмаз "Тадж-Махал", немедленно обрастают легендами, и понять, где правда, а где ложь, очень трудно, знаете ли.
Сдержавшись, чтобы не огрызнуться - мол, знаю я, знаю! - интересуюсь:
- Хамид Сатри сам привез алмаз в Лондон?
- Нет, я лично летал в Мумбаи.
Почему мне кажется, что он лжет? Или не лжет, но не говорит всей правды.
- А откуда вы узнали о том, что "Тадж-Махал" существует и Сатри намерен его продать?
Уитни чуть пожимает плечами, словно это обычное дело - предложение продать алмаз ценой двести миллионов фунтов.
- Сатри позвонил мне по рекомендации кого-то из своих друзей.
- Кого именно?
- Не знаю, он не сказал.
Уитни снова нервничает, и я понимаю почему.
- Вам не кажется слишком подозрительным появление алмаза "Тадж-Махал" и поведение его владельца?
- О, вы еще не видели подозрительное поведение, знаете ли! - с жаром заверяет меня Уитни.
Мне хочется сказать, что я видела такое, что ему и не снилось.
- Но вы правы, Сатри вел себя подозрительно. Отдал алмаз и уже давно им не интересовался, - добавил Уитни.
- Вы поставили Сатри в известность о краже алмаза? Или надеялись, что он все узнает из газет?
- С ним невозможно связаться.
А вот это правда.
- А с его родственниками?
- У нас нет полномочий связываться с его родственниками, знаете ли. Сатри всегда звонил сам.
- Вы хотите сказать, что не знаете о его убийстве?
- Что?!
Кажется, не знает… Странно…
- Хамид Сатри убит в Тадж-Махале этой ночью, вернее, у нас был еще вечер. Не просто убит, это похоже на ритуальную казнь. Во всяком случае, так сообщили индийские СМИ.
- К… как?..
- Ему вырезали сердце.
Уитни не просто побелел, он хватает ртом воздух, не в силах выдавить ни звука. Я хорошо помню это состояние - инфаркт близко…
Приходится срочно звать на помощь.
Приехавшие медики констатируют тяжелый сердечный приступ. Черт, он, кажется, и впрямь не знал об убийстве!
Уитни увозят, а я отправляюсь к Ричардсону - каяться.
Выслушав мое покаянное признание, Ричардсон со вздохом вызывает секретаря:
- Кэрол, узнай о состоянии Томаса Уитни, он в…
Я подсказываю:
- В Королевском госпитале. Привезли сегодня с сердечным приступом.
- Я же просил тебя не переусердствовать.
- Эдвард, кто же мог знать, что он до сих пор не читал об убийстве Сатри?
- Ему не звонят в пятом часу утра сотрудники.
- А должны бы! Он даже не знал, что клиент в Агре, а не в Лондоне. Лучше скажи, ты разговаривал с министром?
- Да.
- И?
В кабинет входит секретарь Ричардсона Кэрол. Вот кого я искренне люблю. Не секрет, что умница Кэрол сидит на секретарском месте много-много лет ради Эдварда. Удивительный тандем, ее влюбленность осталась безответной, переросла в любовь и крепкую дружбу, при этом не было ревности со стороны Энни и никаких сплетен окружающих. К Кэрол грязь словно не прилипает, ее уважают все: начальство, подчиненные и сам Ричардсон.
- У Томаса Уитни серьезный сердечный приступ. - При этих словах Кэрол я невольно вжимаюсь в кресло. - Но пока без последствий. Врач сказал, что ему нужна пара дней, чтобы восстановить силы.
Знаю я эти "пару дней". Меня привезли в Университетский госпиталь с инфарктом, правда, очень тяжелым, но врачи обещали, что выкарабкаюсь. А спустя три дня сердце взорвалось. Это называется разрывом. Я ничего не помню, была без сознания. Рядом оказался Викрам Ратхор и идеально подходящий донор сердца, умерший от чего-то другого.
Говорят, один шанс из миллиона, и выпал он именно мне. Мистика… Но я в мистику не верю, по теории вероятности это возможно, а то, что возможно, со мной обязательно произойдет.
Шанс из миллиона подарил мне чужое сердце и несколько лет жизни.
Только никто не спросил, нужно ли мне это сердце и жизнь, в которой бесконечные ограничения и мои страшные воспоминания. Не лучше ли было умереть от инфаркта?
- Эй, о чем задумалась?
- Почему Уитни ничего не знал о Хамиде Сатри? Эдвард, что сказала министр?