– Почти порядок. Он попал к одним бандитам, те его продали шейхам. Но не весь. Кое-что я забрал. Как ты меня нашел? Продал посол?
– Продал, но не посол.
Кузякин достал из холодильника еще две маленькие бутылки "Лоран Перье", начал деловито открывать. Его лоб и те части щек, которые оставались без бороды, отливали темно-красной медью. "Чего он такой красный? – подумал я. – От загара или не просыхает?"
– Ладно, скажу. Продал итальянский переводчик.
– Павлин?
– Павлин. Я на него поднажал.
– Хорошо поднажал? – Кузякин рассмеялся.
– Хорошо.
– Теперь это уже не секрет. Знаешь, что я делал в Монпелье?
– Нет.
– Монпелье – город, где сосредоточены лучшие медицинские кадры Франции. Да куда там Франции, всей Европы! Мы собирались закупить там медицинское оборудование. Перевели огромную сумму денег. И моя задача была вернуть эти деньги, но не тем, кто их отправил…
– А в банк "Люмме и Корпкс", – подсказал я.
– Верно.
– И кредит, о котором говорил посол, тоже пошел бы в этот банк?
– Именно так.
– И люди, с которыми я тебя встретил в ресторане, тоже связаны с этим банком?
– Нет. Совсем нет. Ты понимаешь, я приехал их убеждать совершить одну сделку, а они, оказывается, приехали меня убеждать. И чтобы меня подмазать, привезли мне девиц. Одинаковых, как карандаши. Но в постели одна – Марья-искусница, и какая! А две другие Василисы Прекрасные, и ничего больше.
Он положил руку мне на плечо:
– Старикашка, а тебе отсюда надо линять. Быстро-быстро! Брось ты этот кейс! Сейчас не до жиру.
– А куда? Дома, сам видишь, что творится! Что посоветуешь?
– Можно и так, и этак. Позвони мне домой в субботу. Где окажешься, оттуда позвони. Если меня не будет, скажи, как тебя найти. Деньги нужны?
– Вроде бы нет.
– Не стесняйся, старикан. Я тут, знаешь, хитрые компании создаю, деньжищ вокруг! И все безотчетные.
Он открыл бумажник, вытащил пачку стодолларовых купюр:
– Возьми пару-тройку, сгодятся. На первое время.
Я взял три купюры. Кузякин засунул бумажник в карман:
– Мы с тобой еще поработаем. На дизеле. Помнишь? – Он захохотал и ткнул меня в бок.
Как не помнить! Эту кузякинскую частушку я хорошо знал: "Мы с приятелем вдвоем работали на дизеле…".
Я поднял стакан:
– Давай на прощание.
– Давай. И поверь, старикашка, я тебя действительно очень люблю. Знаешь, как было бы здорово поселиться вместе где-нибудь на Канарах, а? На всю оставшуюся жизнь.
73. Школа Пикассо
В отеле я мог спокойно рассуждать: девятого апреля Топалов получил кейс и оставался в Риме до семнадцатого. Что делал, не знаю; со слов Сосульки известно, что он был в художественном салоне.
Что он делал в Риме целую неделю с кейсом, полным необработанных алмазов? Это, конечно, не бриллианты, но и не морская галька. А он трусоват. Он побоялся бы держать их в гостинице и постарался бы поскорее от них избавиться. А если такой вариант? Седьмого он получил кейс – и сразу в Онфлер. Связался с Марком, тот помог ему продать камни и он вылетел… назад в Рим. Без камней, но с деньгами.
Здесь, в Риме, он припрятал кейс и спокойно вернулся в Онфлер.
Я включил телевизор. На экране портрет Электры и голос диктора:
– Назначена министром культуры.
Надо будет позвонить, поздравить.
Припрятал кейс с деньгами в Риме. Один или вместе с Крокодилом. Скорее всего, один. Иначе Крокодил не стал бы рассказывать о том, что Сосулька видела его в художественном салоне. А может быть, наоборот. Припрятали они вместе. Крокодил слинял, говорит, в Австралию. Знаю я, в какую Австралию. Сидит себе спокойно в Женеве, рыбку кушает. Когда он узнал, что Топалова убили, понял: самое время доказать мне, будто кейс спрятал Топалов. Один. Без него. Тут и понадобилась сказка о том, как какая-то Сосулька видела того в Риме. Пройдет время, он вернется в Рим и заберет кейс.
Я набрал номер.
– Синьора Игельвертора, пожалуйста.
Синьор подошел тут же.
– Во-первых, вы оставили машину с зажженными фарами. Во-вторых, надо поговорить.
– Ладно. Напротив "парткома" кафе знаешь?
– Знаю.
– В полшестого подойдет?
– Лучше в шесть.
– Согласен.
За несколько дней всё изменилось. Теперь можно встречаться открыто.
* * *
Листьев появился точно в шесть часов.
– Честно скажу, не ожидал. Так все быстро… Как ты думаешь, чем все кончится?
Я не знал.
– Без понятия.
– И я тоже. Но во всяком случае всё начинается с новой страницы. У тебя есть вопросы?
– Один. Ты знал Типографа?
– Топалова? Знал. Я тебе уже говорил об этом.
– Давно?
– Лет двадцать.
– Что он за человек?
– Сразу трудно сказать. Но человек он скверный.
– Чем увлекается? Личные связи.
– Мы сначала думали, что он по мальчикам, оказалось, нет. Вообще-то он натура художественная. Считает себя скульптором. Где-то под Парижем у него даже лет десять назад была мастерская. Там он творил… Лепил скульптуры. Нечто ужасное в два-три метра высотой. Потом разочаровался и все скульптуры разбил. И правильно сделал. Как ты думаешь, моей жене теперь разрешат ко мне приехать?
Стоп. Где-то это я уже слышал. Ну, конечно. Крокодил мне говорил, что отец у Сосульки скульптор. И скульптор странный. Каждая скульптура – величиной с памятник на площади.
* * *
Листьев ушел, а я купил у мальчишки вечернюю газету. Политика, политика, спорт, финансы… это меня сейчас не интересует; наконец – культурная жизнь. На полстраницы – Электра в королевской мантии и крупными буквами: "Театр Латино. Новый министр сегодня вечером в эпосе "Ночные феи"". Но и феи меня сегодня тоже не интересовали. Я открыл следующую страницу и углубился в изучение художественных выставок. И здесь мне повезло. "Вернисаж: школа Пикассо в Риме. Торжественное открытие – 19.00". Я посмотрел на часы: 19.10 – и допил кофе.
* * *
При входе предлагалось предъявлять пригласительный билет. Но солидный вид дипломата советского посольства, решительная походка, небрежный кивок даме у входа сработали безотказно. Со мной самым вежливым образом поздоровались и пригласительного билета не спросили.
Торжественное открытие уже состоялось. Люди толпились у стойки, где разливали прохладительные напитки, и у картин в первом зале.
– Сколько залов? – спросил я у человека с красной повязкой.
– Три.
"Вот удивятся посольские, увидав меня здесь", – думал я, протискиваясь во второй зал. И в этот момент заметил человека, ради которого пришел.
"Прогрессивный" художник тоже меня увидел, узнал и с радостным: "Такие события! Такие события!" подлетел ко мне, изящно обогнув по дороге двух крупногабаритных матрон.
От него пахло спиртным, и был он традиционно небрит. Глаза излучали неподдельную радость, руки описывали полу-дуги.
– Такие события!
Он принялся пересказывать последние новости из Москвы, но я обрезал:
– Мне нужна информация.
Тот сразу осекся и стал серьезным.
"Из него неплохой осведомитель может получиться", – отметил я.
– Мне нужны сведения об одном скульпторе.
Я пытался поподробнее припомнить, что Крокодил говорил об отце Сосульки. "Очень странный скульптор. Каждая скульптура – величиной с памятник на площади. При случае можно внутри от полиции спрятаться".
– Этот скульптор, – неуверенно начал я. – Он работает… Он работает… – я никак не мог найти подходящих слов. – У него каждая скульптура – величиной с памятник на площади. Монументалист.
– Длинный Пипо, – уверенно изрек художник. – Он умер месяца два назад.
– У него есть дочка, – осторожно продолжал я.
– Длинный Пипо, – повторил художник.
– Вы не знаете, где у него была мастерская?
– В самом конце Номентаны, в доме, где внизу продают аквариумных рыбок. Только это не мастерская, а дерьмо. О покойниках дурное не говорят, но он все равно как скульптор дерьмо.
– Меня интересует его дочь.
Художник понимающе хрюкнул:
– К ней надо с подходом. Пару иностранных слов сказать. Про высокие материи поговорить. А остальное как у всех. Ноги, правда, никудышные.
– Их можно отбросить, – подсказал я.
Художник загрохотал:
– Желаю удачи. Как вам выставка?
Я замялся:
– Как вам сказать…
Оказавшийся рядом субъект в кожаной куртке без приглашения вступил в разговор:
– Выставка? Вы называете это выставкой? Еще одно доказательство вечной бесталанности неутолимого безумства, вот что это такое! Бесталанность безумства.
– В зависимости от того, что считать безумием, – спокойно отпарировал художник и угрожающе повернулся к субъекту.
Я счел за благо тихонько смыться.
У выхода дама спросила:
– Как вам выставка?
– Это еще одно доказательство вечной мудрости неутолимого рассудка, – многозначительно продекламировал я.
Дама что-то хотела ответить, но я уже был на улице. До Номентаны минут двадцать.
74. Интеллектуальная мымра
Магазин с рыбками я нашел сразу, аккуратный трехэтажный домик с балконом на третьем этаже. Стеклянная дверь в магазин, рядом другая с интерфоном. Я нажал кнопку. В динамике зашипело, потом женский голос спросил:
– Кто это?
– Я в отношении скульптур вашего покойного отца.
– Уже поздно.
– Я не надолго.
– Кто вы такой?
– У нас есть общие знакомые. Манини. Альбер.
Под этим именем в Риме жил Крокодил.
– Поднимайтесь.
Я поднялся на второй этаж. Всего одна дверь. Когда я подошел, она открылась, и я чуть было не столкнулся с женщиной лет тридцати, в роговых очках, в строгом синем брючном костюме.
"Давно не Джульетта и далеко не Афродита", – отметил я про себя. Я представлял себе Сосульку совершенно другой.
– Проходите.
Я оказался в квадратном холле, обтянутом серыми узорными матерчатыми обоями. Одну сторону квадрата занимал камин, напротив окно, закрытое тяжелыми занавесками, в одном углу широкий старинный диван, в другом – этажерка с книгами, слева и справа стены, сплошь увешанные картинами. Разные по стилю, они были вставлены в совершенно одинаковые посеребренные рамки, поэтому и сами с первого взгляда казались одинаковыми. На одном кресле валялась шаль. Здесь хозяйка, видимо, сидела до моего прихода. Сидела, читала и слушала музыку: диск проигрывателя на этажерке все еще вертелся, книга в коричневом переплете лежала на полу рядом с креслом.
– Какова цель вашего визита?
– Цель визита? – переспросил я. – Хочу сначала на тебя посмотреть, а там видно будет.
Она вздрогнула:
– Я вам не давала повода так со мной разговаривать.
Большая камея раскачивалась на ее груди, и она все время поправляла ее рукой.
– Для начала мы поговорим о человеке, с которым ты спала.
Не дождавшись приглашения, я плюхнулся в кресло.
– Мы ни о чем не будем говорить. Вы сейчас встанете и уйдете. Пока я не вызвала полицию.
– А ты знаешь, что твой любовник – русский шпион? И он сбежал.
Слова эти не произвели на Сосульку никакого впечатления.
– Поторопитесь уйти, пока я не вызвала полицию.
– А ты и вправду сосулька. Смотри, как бы не растаять.
При слове "сосулька" она вздрогнула, потом спокойно произнесла:
– Уважаемый синьор, вы можете меня шантажировать, можете меня пугать, но если вам что-то от меня нужно, советую прежде всего изменить тон.
– Мне действительно от тебя нужна кое-какая информация.
– В таком случае потрудитесь вести себя приличнее.
Ее верхняя губа брезгливо изогнулась, и теперь губы образовывали равнобедренный треугольник. "Типичная интеллектуальная мымра, – соображал я. – С такой чем грубее, тем эффективнее".
– Тебя давно пороли?
Сосулька выпрямилась:
– Как вы смеете!
Я повторил:
– Я спросил, давно ли тебя пороли.
Негодованию Сосульки не было предела:
– Убирайтесь отсюда! Немедленно! Вы гадкий, невоспитанный человек!
Я улыбнулся:
– Или ты хочешь сначала нокаут? Ты знаешь, как выглядит Снегурочка после того, как ее пропустят через стиральную машину? И не зли меня. Спусти штаны и ложись на диван.
Я расстегнул ремень.
– Вы действительно собираетесь меня пороть? Меня никогда не пороли.
– Начать никогда не поздно.
Она покорно села на диван:
– Очки снимать?
– Сначала штаны.
– Вы садист?
– Нет. Мне нужны кое-какие сведения, а ты ведешь себя невежливо, ложись и снимай штаны.
– Послушайте, – она уже сняла очки и держала их в руке. – Давайте договоримся. Скажите точно, что вам от меня нужно. Я только на первый взгляд кажусь строгой и несговорчивой. – Она попыталась улыбнуться. – На самом деле я очень уступчивая и компанейская.
Это другой разговор.
Я продолжал вертеть ремень:
– Тогда почему ты мне не отвечаешь на вопросы?
– Мой бог! – взмолилась Сосулька. – Да вы мне ни одного вопроса не задали!
"И верно", – подумал я.
– Сейчас начну задавать. И ты будешь отвечать.
– Буду, – она надела очки.
– Где ты работаешь?
– У меня маленький книжный магазин.
"Сволочь Крокодил, – подумал я, – и здесь провел!"
– Я продаю книги по философии, социологии. – Она помолчала, потом укоризненно покачала головой. – А вы хотели меня выпороть!
Действительно. Выпороть специалистку по философии и социологии!
– Какие сведения ты передавала своему русскому другу?
– Он действительно шпион?
– Еще какой!
– Но вы тоже не местный.
– Не твое дело.
– Верно, не мое, – поспешно согласилась Сосулька.
– Ты знала, что он русский?
– Он говорил, что русский, но жил в Бразилии, и его усыновил какой-то швейцарец.
"Этот мерзавец еще и легенду переврал!"
– Никаких сведений я ему не передавала. Мне казалось, – она неуверенно развела руками, – его заинтересованность мною носила другую направленность. Кроме того, какими сведениями я располагала? Никакими!
– Кто тебя с ним познакомил?
– Один общий знакомый. Поклонник моего отца.
"И здесь мерзавец провел. Не Крокодил, а барон Мюнхгаузен".
– Что это за человек?
– Тоже скульптор. Но любитель.
И тут забрезжил свет.
– Скульптор, говоришь? Любитель? А кто он такой, этот любитель?
– Он держит небольшую типографию. Но не у нас. Сейчас он живет во Франции.
– В каком городе, помнишь?
– Нет. Но где-то на севере. Он не любит жару.
Горячо!
– А откуда ты знаешь, что он скульптор?
– Я видела его работы.
– Где?
– У нас.
– Где у вас?
– В саду. Там мастерская моего отца. Отец ее очень любил и там работал.
– И этот хозяин типографии тоже там работал?
– Когда он жил здесь, то работал. И когда приезжал погостить.
– Когда он был у вас в последний раз?
– В апреле.
Совсем горячо.
– Работал?
– Да.
– И его работы в мастерской твоего отца?
– Конечно.
– Я хочу посмотреть.
– Сейчас уже темно. При электрическом свете вы не получите полного впечатления.
Я успокоил:
– Не волнуйся, получу.
– Вы хотите их посмотреть именно сейчас? – удивилась Сосулька.
– Прямо сейчас.
– Вы так интересуетесь искусством?
– Искусство занимает важное место в моей жизни.
– Тогда идемте, – она решительно направилась к двери.
Мы вышли в коридор, кончавшийся двумя лестницами: одна вела вверх, другая – вниз.
– Куда ведет лестница вверх?
Сосулька томно опустила глаза:
– В мою спальню. Спальню одинокой женщины, которую все норовят обидеть.
Я не отреагировал.
– А лестница вниз?
– В сад, куда мы идем.
* * *
– Это работы моего отца.
Она с гордостью указала на громадные бесформенные изделия, назвать скульптурами которые я бы не решился.
– Чувствую себя как на острове Пасхи, – признался я.
– Вы были там?! – обрадовалась Сосулька. И не дав ответить, проверещала: – Это, должно быть, исключительно впечатляюще.
– А это что такое? – я ткнул пальцем в бесформенную скульптуру с огромными грудями.
– Эта работа называется "Женщина". Она олицетворяет сконцентрированное раздумье об эвентуальном предназначении женщины, – начала Сосулька нудным голосом профессионального экскурсовода.
Я разозлился: подобного рода эссе всегда приводили меня в ярость.
– Эвентуальное, говоришь? Что касается меня, то я предпочитаю сначала анальную тектонику, а уже потом сконцентрированное раздумье.
Что такое "тектоника", я не знал и про себя хмыкнул: "Это тебе за "эвентуальное предназначение"".
Сосулька зажмурилась, замотала головой и сокрушенно хрюкнула:
– Какая пошлость!
"Воображение у нее развито хорошо", – отметил я и успокоил:
– Работы твоего отца прекрасны. Но меня интересуют работы твоего французского друга.
– Их немного.
– Тем большую ценность они для меня представляют.
– Вот эти три.
Она показала на скульптуры в самом углу двора, у деревянного павильона. По сравнению с творениями ее отца фигуры Типографа выглядели привлекательнее.
– Какая работа последняя?
– Трудно сказать. Он постоянно что-то доделывал.
– Лом у тебя есть?
Сосулька не поняла.
– Лом, я спрашиваю, есть?
И, не дожидаясь ответа, направился к павильону. Дверь оказалась открытой, я вошел внутрь и быстро отыскал нечто похожее на лом.
Сосулька ждала, прохаживаясь возле одного из творений Типографа.
– Посторонись.
Я приблизился к скульптуре и с ходу маханул по ней ломом.
– Что вы делаете?! – взвыла Сосулька. – Это же "Идол плодородия". Его лучшая работа.
– Обойдемся без плодородия.
Я осатанело размахивал ломом, и идол разлетался на мелкие части.
– Вы с ума сошли! Немедленно прекратите!
После первого натиска я устал. Вытер пот со лба.
– Вы и остальные тоже сломаете?
– Да.
– Зачем?
– Я очень ревную тебя к нему. Я не хочу, чтобы у тебя оставались его работы.
– Их можно продать.
Я с остервенением бросился на вторую скульптуру.
И там нашел, что искал.