- Ничего не значит. Я хотел сказать, что никогда не видел её в жизни. Я видел её во сне.
Уханов снова метнул негодующий взгляд на Сорокина и вдруг устало опустился на стул, внезапно сообразив, что от меня он больше ничего не добьется. Прокурор закрыл глаза ладонями и произнес, обращаясь к следователю:
- Что, Валерий Александрович, будем предпринимать? Вся милиция на ногах, а толку? Кстати, - взглянул на меня прокурор. - Это дочь вашего коллеги, Павла Полонского. Он тоже, как и вы, возглавляет отдел перспективного планирования в чердаклинском филиале. Его дочь исчезла сегодня в два часа дня. Ее зовут Олей, ей четырнадцать лет, у неё тот же рост и те же внешние данные, что и у её предшественниц.
Словно волна ударила мне по мозгам от этого известия. В ушах зашумело, перед глазами закружилось. Все смешалось в моей голове: сны, реальность, мои картины, жены, старик в холщовой рубашке, она, выбежавшая из барака, чтобы обнять меня напоследок… Пигмалион остервенело разбивает мраморную скульптуру, юноша в пурпуровой тунике обнимает дочь фиванского купца. Это был целый калейдоскоп снов. Мне казалось, что образы кружатся перед глазами невообразимую вечность, что я в них затерялся до такой степени, что меня больше не существует. И не только на этом свете, но и нигде. Однако я, видимо, ещё существовал. Сквозь рокот волн я услышал голоса, доносившиеся издалека:
- Как видите, Лев Григорьевич, ваша версия с Ветлицким не прошла.
- Ваша, с Клокиным, - тоже. Кто же он? Одиннадцать лет не напоминал о себе.
- Кажется, у меня есть на этот счет соображения.
- Излагайте, Валерий Александрович.
Сознание снова вернулось ко мне. Я с надеждой взглянул на Сорокина.
- Ничего подобного не было одиннадцать лет, не так ли, Лев Григорьевич? Ровно столько, сколько жила в Германии Ольга Миллер.
- Вы думаете, это она? Давайте пошлем машину. Не похоже, что убивала женщина. Нет, это бред, конечно. Не то говоришь, Валера! Хотя машину все же пошлем. Если бы Клокин был жив, то можно было бы предположить, что похищение девочки он устроил в честь приезда Миллер. Это объяснило бы все! В том числе и одиннадцатилетнее затишье.
В это время в кабинет вошел охранник и встал у двери, вопросительно уставясь на прокурора. Уханов кивнул, и страж молча хлопнул мне по плечу.
- Слушай, Валера! А может, это Пьяных? - озарило прокурора.
- Может. Только где его искать?
Я уже почти вышел в коридор, когда перед глазами снова мелькнула она, выбежавшая из барака обнять меня в последний раз. Я почувствовал родные руки, ощутил на затылке дыхание и узнал её запах. Возможно, "потрошитель" уже сделал свой первый надрез скальпелем. Меня передернуло. Я оттолкнул охранника и шагнул обратно в кабинет.
- Я знаю, где искать!
Прокурор со следователем замолчали и вопросительно уставились на меня. Охранник сзади потянул за рубашку.
- Кого, Пьяных? - спросил недоверчиво Уханов.
- Нет. Эту девочку.
Наступила тишина. Уханов покосился на Сорокина, Сорокин на Уханова, а охранник застыл с куском рубахи в руках.
- И где же? - нарушил паузу прокурор.
- Это в восточном направлении, на одной из дорог, которые ведут к Красному Яру.
- Если вы имеете в виду дом Рогова, то он давно уже под охраной.
- Я не имею в виду дом Рогова. Я имею в виду совсем другое место. Но это на пальцах не объяснишь. Надо показывать.
Новое молчание воцарилось в кабинете.
- Точно знаете? - пытливо спросил прокурор.
- Точно не знаю, - признался я. - Предполагаю.
Охранник сильно дернул за рубашку, и я оказался в коридоре.
- Оставь его Сережа! - произнес прокурор. - Ну что, Валера, рискнем?
- Сейчас надо цепляться за все, - ответил Сорокин.
20
Меня посадили на переднее сиденье милицейских "жигулей". Сзади расположился следователь с двумя оперуполномоченными. За нами приготовился следовать "уазик" с группой захвата.
Прокурор не поехал. Он приказал Сорокину сообщать о каждом своем шаге по радиотелефону и укатил на своей "Волге".
Мы тронулись. За все время пути никто не проронил ни слова. Никто не спросил, куда мы едем и какими доводами я располагаю, чтобы ехать в этом направлении. Все были напряжены и серьезны. Если бы они только знали, что никаких доводов у меня нет, а есть только смутные предчувствия, то, наверное бы, "замочили" меня, не выходя из машины.
Я сидел рядом с водителем и показывал дорогу. Он послушно заворачивал туда, куда я тыкал пальцем, и не произносил ни звука. Мы выехали за город и завернули на заброшенную дорогу, которая вела к Красному Яру. Сзади я услышал одобрительный кашель Сорокина. Это меня подбодрило. Путь, котором мы следовали, не был усыпан розами. Нас трясло и подбрасывало, но никто не выказывал недовольства. Я зорко вглядывался вперед и все боялся проехать мимо нужного поворота. Наконец моему взору предстал силуэт полуистлевшего комбайна.
- Заворачивайте направо, - произнес я.
- Направо нет дороги, - ответил водитель. - Там поле, а за ним какие-то бараки.
- Вот они-то нам и нужны, - ответил я, не совсем уверенный в своей правоте.
Когда мы подъехали к этим заброшенным полуразрушенным сооружениям, меня охватила дрожь. Моторы заглохли, фары потухли, наступила тишина.
- Ну где? - нетерпеливо спросил Сорокин.
- Сейчас соберусь.
Я вышел из машины и стал оглядываться по сторонам. Какой же из этих бараков похож на тот, который я видел во сне? Ночь, на мое счастье, была лунной. Я побрел к одному из бараков, но, не дойдя, почувствовал, что это не тот.
- Посветить фарами? - спросил водитель.
- Нет-нет. Сейчас я сориентируюсь.
Опера вышли из машины и хмуро наблюдали за мной. Моя нерешительность им не нравилась.
- По-моему, этот барак, - произнес я, указав на первый попавшийся.
Менты сразу зажгли фонарики и деловито ринулись в него. Они шарили в бараке больше получаса и вышли из него грязными и сердитыми.
- Где хоть искать? На чердаке или на крыше? - проворчал один из них.
- Наборот, в погребах, - ответил я.
- Какие к черту в бараках погреба? - проворчал один из оперов.
- Погреба не здесь! Они вон там! - указал водитель на сараи.
- В общем, так! Давайте шарить везде! - произнес Сорокин.
- Эти бараки тянутся на три километра…
Ребята искали очень добросовестно. Мне дали фонарик, и я тоже активно включился в поиск. Часа через полтора, когда я уже трижды раскаялся в своей дурацкой самонадеянности, фонарь водителя неожиданно уперся в дорогу.
- Мужики, по-моему здесь недавно проезжала машина. Смотрите, какие четкие следы. - Опера окружили единственную песочную плешину среди моря травы и согласились, что след протектора совершенно свежий. Кажется, он вел к бараку, который стоял на другом конце поля.
Когда мы через пять минут подъехали к нему, я мог поклясться, что это был именно тот барак, который я видел во сне. Ни произнеся ни слова, я первый ринулся в него. За мной пошли все остальные.
Мы искали долго и тщательно. Обошли все комнаты, облазили чердак, прошли по крыше, проползли по балкам - никого. И вдруг в ту самую минуту, когда оперативники в чрезвычайном унынии поплелись на выход, Сорокин внезапно споткнулся о какую-то железяку. Он громко выругался, затем для чего-то опустился на корточки и застыл.
- Ребята, все сюда! - прошептал он взволнованно.
Орлы ринулись к нему и застыли в изумлении. Изумится было чему: неподалеко от выхода прямо из земли торчал большой амбарный замок. В ту же минуту пространство вокруг замка было расчищено, и нашим взорам предстала небольшая железная дверца.
- Так-так! - пробормотал Карасев. - Монтажка есть?
Водитель сбегал за монтажкой, и через секунду сорванный замок уже валялся на земле. Железную дверь открыли с чрезвычайной осторожностью, и из темноты пахнуло эфиром. Шесть фонарей осветили затхлые внутренности погреба, который оказался довольно чистым, с текстолитовыми листами на полу и со стенами из ДСП. Погреб уходил куда-то в глубь барака. Сорокин лег на пол, свесил голову и вдруг воскликнул.
- Вижу тело девочки!
Двое оперативников тут же спрыгнули вниз и исчезли из поля зрения.
- Еще связал, сука! Попадись он мне… - изругался один из них после тягостного молчания.
- Ну как она там? - подал голос Сорокин.
Ответа не последовало. Тогда следователь тоже спрыгнул в погреб, неприятно поскрипел текстолитом и затих.
- Ну, чего там? - заволновались остальные и, не получив ответа, начали один за одним прыгать вниз. Все, кто исчезал в подполе, почему-то замолкали. И вскоре наверху остались только я и водитель. Мы переглянулись, и он произнес с досадой:
- Наверное, уже порезал, скотина.
И вдруг внизу раздались возбужденные голоса:
- Бьется, бьется сердце! Точно говорю.
- Да тише вы, мужики! Дайте осмотреть.
- Дышит! Гадом буду, дышит. Она просто усыплена эфиром, вот почему такая бледная.
- Посмотри, нигде не порезана?
- Вроде нет! По щекам, что ли, похлопать?
Тут я не выдержал и тоже спрыгнул вниз. Она лежала на полу тоненькая, хрупкая, точно мотылек, в красной курточке и в трогательной клетчатой юбочке. Она была бледна как мел, без единой кровинки на губах. Сердце мое набухло от слез.
Вокруг неё стояли огромные солдафоны, в грубых сапогах, с автоматами на плечах. Один из них своими здоровенными ручищами хлопал её по щекам. Внезапно девочка пошевелилась, что-то простонала и открыла глаза. Боже мой, это были глаза Галатеи, и они смотрели прямо на меня. Они смотрели на меня и узнавали. Они разгорались изумрудным огнем, а губы расползались во всепонимающей улыбке.
- Как ты себя чувствуешь? - осторожно спросил Сорокин.
Девочка перевела на него взгляд, и её зрачки удивленно расширились. Она недоуменно обвела глазами стоящих перед ней мужиков в комуфляжной форме и воскликнула:
- Ой, где это я?!
21
Ее бережно укрыли курткой и посадили на заднее сиденье "жигулей". Сорокин приказал навесить замок обратно и завалить дверцу погреба ветошью и досками, словом, сделать все, как было. Опера загнали "уазик" в разрушенный сарай и начали обсуждать место для засады. Решили, что один пойдет с рацией к комбайну, двое спрячутся у входа в барак, остальные затаятся внутри. Мы с Сорокиным направились к "жигулям", в которых уже сидела она. Прежде чем открыть дверцу, следователь достал телефон и коротко проинформировал прокурора:
- Девочка найдена. Она в полном порядке. Была усыплена эфиром. Это в трех километрах от города в восточном направлении, где раньше был поселок оружейного завода. Нашли мы её в погребе в одном из бараков. Я с ней возвращаюсь. Опергруппу оставляю в засаде.
Я снова сел с водителем, Сорокин расположился на заднем сиденье рядом с Олей Полонской, и мы тронулись. Следователь приказал до трассы ехать с выключенными фарами, чтобы не спугнуть "потрошителя".
- Он, видимо, поехал за инструментами, - предположил Сорокин.
- Ой, за какими инструментами? - встревожилась Оля.
- Все нормально. Не бери в голову, - ласково успокоил следователь, приобняв её за плечи. - Скоро приедем. Там тебя уже ждут родители. Только расскажешь прокурору, кто тебя похитил и поедешь домой.
- А меня похитили, да? - удивилась Оля.
- Ты разве не помнишь?
- Нет. Помню, вышла из школы, подошла к киоску. Он был закрыт. Сзади остановилась машина. Из неё вышел какой-то дядечка и направился к киоску. Больше я ничего не помню.
- Что за дядечка, можешь описать?
- Нет. Я на него не смотрела. Я только заметила силуэт, отраженный в стекле, и то особо внимания не обратила. А что, он на меня напал?
- Судя по всему, накинул маску с эфиром. А какая машина, ты не заметила?
- Что-то типа "жигулей". Но точно не знаю. Могу ручаться только, что не самосвал.
Слушать её голосок было наслаждением. Его я тоже узнавал. А когда мы выехали на освещенную трассу и зажгли фары, появилась возможность незаметно смотреть на неё в зеркальце. Я замечал, что она тоже на меня посматривает. И не без интереса. Но её лицо больше не озарялось той первозданной улыбкой.
- Подумай. Может, ещё что-то вспомнишь.
Девочка замолчала и задумчиво уставилась в темноту. "Чистая Галатея", - подумал я, глядя на неё в зеркальце. Я тоже создавал её задумчивой. Но оригинал превзошел все ожидания. Образ моей куклы просто померк перед этой четырнадцатилетней очаровашкой. Теперь я понимал, почему Пигмалион разбил свою мраморную Галатею.
Едва мы въехали в ворота прокуратуры, к машине сразу метнулись мужчина с женщиной.
- Мама! - воскликнула девочка и, выскочив из машины, нетерпеливо кинулась им в объятия.
- Ты жива? Слава Богу! - восклицала женщина, осыпая дочь поцелуями и одновременно осматривая её с головы до ног.
И плач, и смех вырывался у матери одновременно. Она то прижимала дочь к груди, то отрывала и снова ощупывала её всю. Мужчина был более сдержанным. Он обнял их обоих, мужественно играя желваками. Хотя тоже при этом прослезился. Но, в конце концов смахнув слезу, подошел к Сорокину и с чувством тряхнул ему руку.
- Спасибо! - произнес он коротко.
- Не меня благодарите. Вон его!
Сорокин указал на меня, и я почувствовал неловкость. Мужчина подошел ко мне и тоже с чувством тряхнул мою руку. В его глазах была бесконечная благодарность.
- Откуда вы узнали, где она? - спросил он.
- Это трудно объяснить…
В это время на крыльцо вышел прокурор, сопровождаемый двумя милиционерами. Лицо его было озабоченным. Потрепав девочку по щеке, он подошел к Сорокину и полушепотом произнес:
- Есть новость. Жена Клокина не опознала тело мужа.
- Как не опознала? - удивился Сорокин.
- А вот так. Это не Клокин.
Услышав это, я с облегчением вздохнул. Кажется, все начинает вставать на свои места. Ведь я в упор не помню Клокина.
- Он отдыхал на Корсике вместе с семьей, - продолжал прокурор. - И вот двадцать пятого августа получает срочную телеграмму с работы и в этот же день возвращается в Россию. Заметьте, за три дня до убийства.
Сорокин закрыл глаза, с минуту был недвижим и вдруг со стоном хлопнул себя по лбу.
- Точно! Как я не допетрил раньше! Вот собака!
Следователь принялся шарить по двору глазами. Когда его взгляд остановился на одном из офицеров, он крикнул ему:
- Синельников! Срочно вези жену Пьяных.
- Зачем? - удивился лейтенант.
- Для опознания тела.
Сорокин, забыв о присутствии прокурора, подозвал к себе родителя Ольги Полонской.
- Кто 25 августа послал телеграмму вашему шефу на Корсику? В этот день к вам в филиал приезжал генеральный с одним молодым человеком.
- Даже и не слышал, - пожал плечами Полонский. - Хотя разговоры ходили, что Рогов намеревается сменить управляющего. Вот что! - озарило родителя. - Телеграмму с предупреждением, что Клокин в немилости, мог послать главбух. У него с нашим шефом какие-то свои дела.
Прокурор открыл рот, чтобы тоже о чем-то спросить, но в это время зазвонил телефон. Все почему-то притихли и обратили взоры на прокурора. Уханов поднес телефон к уху, но было так тихо, что услышали все:
- Только что с дороги в сторону барака повернули "жигули" с потушенными фарами. Наши уже в курсе. Я покидаю комбайн и следую за машиной.
- Оставайся на месте. И без тебя справятся, - громыхнул Уханов.
22
Лев Григорьевич медленно обвел взглядом присутствующих, после чего подошел к спасенной Ольге и её родителям.
- Вы поезжайте домой. Сейчас я распоряжусь насчет машины. Бедная девочка, столько натерпелась. Спать, наверное, хочешь?
Прокурор нежно коснулся её волос.
- Ничего я не хочу. Мне интересно.
- Они пусть едут, а я остаюсь, - напряг желваки Полонский. - Я хочу узнать, кто похитил мою дочь.
- Завтра все узнаете. Сейчас не до вас. Садитесь в "жигули", - махнул рукой прокурор и остановил свой взгляд на мне.
Лев Григорьевич хотел, видимо, что-то у меня спросить, но раздумал. Ему было не до меня. Он повертел головой и крикнул на весь двор:
- Охрана, ты где?!
Тут же из дверей прокуратуры выскочил милиционер с наручниками на поясе и поспешил к прокурору. Полонский шепнул что-то своей жене, и она в обнимку с дочерью направилась ко мне. Подойдя совсем близко, мама Ольги произнесла:
- Спасибо вам. Вы спасли мою дочь. Я ваша должница.
Девочка смотрела на меня серьезным взглядом, и я не мог не видеть, что в её душе тоже что-то происходит. Она смотрела на меня теми же глазами, что и девушка из сна, и голова моя кружилась. Я тоже смотрел в её глаза и не мог от них оторваться. Они были мне родными.
Ее мама со слезами на щеках благодарно коснулась моей руки, но в это время охранник развязно хлопнул меня по плечу.
- Вперед, - произнес он коротко и озорно подмигнул.
Женщина перевела недоуменный взгляд на охранника и все поняла. Она торопливо схватила за руку дочь и потащила к машине. Но девочка ещё трижды оглянулась, и в глазах её блеснули слезы.
Меня посадили в душегубку, закрыли на ключ и велели сидеть смирно. Я выглянул в окошечко, в надежде ещё раз увидеть эту девочку. И я её увидел. Когда "жигули" выезжали за ворота, она опустила стекло, и мы опять встретились глазами. В её взгляде не было отчужденности, какое бывает у простых смертных при виде осужденных. И вдруг в ту самую секунду я внезапно вспомнил, ради чего мне был ниспослан этот сон после развода с Алисой. Я вспомнил дословно все, что мне говорил старик, и даже интонацию, с какой это было сказано.
- Что, не понравилось? - спросил он насмешливо. - А я ведь предупреждал, что ты не будешь счастлив с Алисой. Ладно. Не отчаивайся. Я отпускаю её на Землю…
Так, значит, она - моя вторая половина? Не может быть. Хотя арифметика тут не сложная. Сон мне приснился в двадцать семь. Родилась она через год, то есть сейчас ей должно быть четырнадцать…
- Заводи! - сказал охранник водителю.
Но в это время прокурор, уже почти вошедший в здание, вытащил из кармана телефон и поднял палец кверху. Во дворе воцарилась мертвая тишина. Все замерли, устремив взоры на прокурора. Лицо его было напряженным и хмурым. Он стоял как глыба, не шевелясь, чуть наклонившись к трубке, и внимательно слушал. Но вот он, наконец, пошевелился и сдержанно, однако не скрывая радости, произнес:
- Поймали!
Все, кто был во дворе, грянули "ура!".
- Кто это? Уже известно? - заволновался Сорокин.
- Известно. Это ваш друг - Клокин! - ответил прокурор…
Я всю ночь пролежал с открытыми глазами, уставясь в крохотное окошко под потолком. Несмотря на то, что небо было в тучах, я видел перед собой звездный свод. Улыбка не сходила с моего лица. Впервые за все это время мне было тепло и уютно на этих жестких нарах. Она здесь, со мной, на Земле.