- Что, природа на детях отдыхает?
- Откуда вы знаете?
- Не верь ему, Рома. Экскаватор сложная машина, ее почувствовать надо. А это дело времени и опыта. Сразу, я думаю, ни у кого не получается. Но если есть желание - непременно получится.
Роман подумал, что снова слышит педагогические нравоучения, но сегодня они нравились ему. Он медленно размешивал ложечкой сахар в стакане и чувствовал, что Евдокия Андреевна не такая уж и суровая женщина, когда дома.
- Ты решил Катюшу навестить или дело какое есть?
- По правде сказать, нам с отцом здорово не хватает ее.
- Понимаю. Она же была у вас главная хозяйка, хранительница домашнего очага. Но мы ее часто отпускаем домой, она вам запасы на зиму неплохие сделала. Послушай меня внимательно, если что не так, Федор Петрович занят, приходи, не стесняйся, я тебя накормлю, помогу в каких-то вопросах. Мы же родственники теперь.
- Спасибо. Да у нас все нормально. Евдокия Андреевна, а что такое зло? Почему оно так сильно в людях?
Пожилая женщина поднесла к губам чашку с чаем, но тут же поставила ее на стол, внимательно посмотрела на Романа.
- Почему ты об этом спрашиваешь?
- Я Библию читал и понял, что Бог есть, а дьявола нет. Сам человек это и есть зло. Сколько веков ему говорят, призывают, вбивают в голову - не укради, не убий, не пожелай жены ближнего, а он все ворует, убивает, желает… И кто нарушает заповеди Моисея - живет припеваючи. Вы посмотрите на того же уголовника Варвара. А кто следует заповедям - бедный и убогий. Почему так получается?
- Ты меня все больше удивляешь, Рома, - покачала головой Евдокия Андреевна. - Видишь ли, ты прав, но только наполовину. И Бог и дьявол - это две части человеческой сущности. Церковь призывает к тому, чтобы возобладала божественная часть, но человек часто этому противится, понимаешь? Так уж мы устроены, не любим, когда нас что-то заставляют делать. И тут главное - не перейти черту, но остаться самим собой.
- Не совсем понимаю.
- Ты известный драчун был, хулиган, и, наверное, помнишь, как после глупой драки тебе хотелось убить противника, такого же мальчишку, как и ты, верно? Ты даже кричал, наверное, - убью! Или что-то такое.
- Так это в запале…
- Вот именно. Это крик твоей второй, скажем так, черной части души. Она есть у каждого человека. Но первая часть, светлая, потом приведет тебя в чувство. Какая главная в человеке, такой и человек. У большинства людей главная часть - светлая, она контролирует черную, не позволяет ей проявиться. Но есть и прямо противоположные случаи.
- А если человек уничтожит большое зло в другом с помощью своей черной части души, это будет правильно или нет? Ну вот, не пацана после драки, а убийцу или насильника я увижу и захочу убить. Могу или нет?
Евдокия Андреевна усмехнулась, отпила глоток чая, покачала головой. Вот уж не ожидала, что этот парень окажется таким серьезным!
- Никто не может вершить самосуд, это главное достижение цивилизации, Рома. Если его отринуть - воцарится хаос и анархия. Ведь для одного зло, которое следует уничтожить, - продажный политик, для другого - маньяк, для третьего - водитель, который нечаянно окатил его грязью. Представляешь, что будет, если каждый будет судить согласно своим убеждениям?
Роман тоже глотнул чая, тихо сказал:
- Представляю… Этот оборотень, Егоров, который жил у нас, убивал ведь только никчемных людей. Пьяницу, например. А Леонид Поликарпович его оскорбил…
- Рома! Это опасные мысли. Честно тебе скажу, я не верю в оборотня. Это какая-то галлюцинация…
- Я же там был. Омоновца разорвал в клочья - Егоров своими ногтями, что ли? Я видел его, видел, как он потом превратился в Егорова.
- Допустим. Всего лишь допустим, хотя я… Но это существо напало на Ивана. Он разве был плохим человеком?
- Из-за Катьки, Евдокия Андреевна, она была нужна ему. Я посмотрел много фильмов про оборотней, Стивена Кинга прочитал, сравнивал - ничего похожего. Если бы с Егоровым говорили вежливо - он никого бы не тронул. Я ведь и сам ему наговорил такого, что он должен был в морду бить. Потому и напал на меня в старом карьере. Спасибо, Иван спас. Он сам не был злом, только отвечал на зло. Ну а с Иваном - это соперничество.
Евдокия Андреевна тяжело вздохнула. Понимала только одно - она явно недооценивала этого парня. А про те происшествия, которые взбудоражили весь поселок, что могла сказать? Он был там, он видел, Иван тоже видел, а она просто не могла в это поверить.
- Рома, видишь ли, это фашистская идеология, считать кого-то второстепенным человеком, - осторожно сказала она. - У одного человека судьба складывается благополучно, у другого - нет. Пьяница, которого ты упомянул, может, перенес такие страдания, которые и сделали его пьяницей. Ни я, ни ты не можем сказать, что с нами будет, доведись пережить такое. Поэтому и нельзя судить других. Тем более совершать такие преступления, как убийство.
- Я и не сужу. Я даже не злюсь на Варвара, который пытался меня оскорбить.
- Ты Ивану сказал об этом?
- Нет, я его простил. Я не могу на него злиться.
- И правильно, Рома. Если что - есть органы правопорядка, есть суд, он призван установить порядок.
- А если суд продажный, кто это должен сделать?
И снова речь завуча показалась Роману нравоучительной проповедью, на сей раз она не понравилась ему. Он торопливо допил чай, поблагодарил Евдокию Андреевну за гостеприимство и заторопился домой. Евдокия Андреевна проводила его до калитки и с некоторым беспокойством долго смотрела вслед парню. Этот хулиган, драчун и троечник в школе, так изменился, что даже не верилось, что она говорила с Романом Клейном. Катя - совсем другое дело. Она и в школе была умницей, аккуратной девочкой, и после школы, и теперь, когда стала женой ее сына. А еще - красавицей. Но Роман просто поразил немолодую женщину. С чего это он решил оправдывать поведение существа, в которое она не могла поверить? Конечно, считалась с мнением сына и мнением всего почти что поселка, но сама - не могла поверить. Библию стал читать, и это - Роман Клейн?! Фантастика.
Решила, что это следствие пережитого. Психика у парня неокрепшая, вот и произошли сдвиги. Хорошо бы они не оказались фатальными для парня.
Евдокия Андреевна решила, что обязательно поговорит о Романе с сыном, пусть Иван присмотрит за ним.
Вернувшись домой, Мошканцев выпил слишком много, дабы забыть события минувшей ночи, быстро опьянел, повалился на железную кровать, не раздеваясь, и уснул. Точнее говоря - "отрубился". Проснулся, когда за окном уже давно стемнело, а в хате и подавно было хоть глаз выколи. Нашарил бутылку на деревянном полу у кровати, там еще осталось граммов сто, жадно выпил, пустую посудину швырнул под кровать. Голова болела, да это не проблема, пройдет. А вот как жить дальше - ни хрена не понятно. Свет включать не хотелось. Мошканцев нашарил в боковом кармане толстого свитера помятую пачку "Мальборо" и зажигалку, закурил. Лежал в полной темноте, жадно затягивался, стряхивал пепел на пол.
Понятное дело, размышлял о минувшей ночи. Скрипел зубами, вспоминая, как Потапов бил его, машинально потрогал ушибленные ребра - болели, а на коже ни синяка ни ссадины, умел бить, падла! Как менты разговаривали с ним, приказали никуда не отлучаться из поселка… Козел он, этот Потап, но козел и Лева-Варвар! Он для него рисковал всем, а Варвар даже не знает, куда товар делся! Крутой бизнесмен, шлюшке своей шубы кропает одну за другой, а они тут кто? Совсем придурки, что ли? Получается, так. Что Гусляр, что Краснуха - дешевки, которых Варвар подставит, когда это нужно будет ему. Подставит и глазом не моргнет! Мог бы утром подвалить, адвокатов из города выписать, его ж сотрудника посадили ни за что! Машину сожгли, он еще ночью понял, что они были тут, из разговоров районных следаков понял, значит - никаких улик, ну и выпендрился бы, крутой бизнесмен, показал бы Потапу свою "крутость"! Да ни хрена подобного! Спокойно торчал в офисе, когда Потап пинками выпроваживал его на волю. А ведь когда Варвар сидел, его и Краснуху уважали в поселке, слово Мошканцева кое-что значило, а теперь что? "Шестерка", и все дела.
Краснуха - тоже, и Гусляр, хоть и делает вид, будто "лепший кент" Варвара. Придет время, и его подставит хитрожопый Лева.
Мошканцев перевернулся на другой бок и тупо уставился на темную стену за кроватью. Когда-то она была белой, а теперь при свете лампочки под потолком - ее и серой-то нельзя было назвать. Пять лет назад, после гибели родителей в автокатастрофе, он думал, что женится, и будет у него хозяйка, которая побелит обе комнаты этой старой хаты, сделает их уютными… Не было ни хозяйки, ни уюта. Приперся Варвар, и все закружилось совсем не так, как он полагал. Магазин, приличные бабки, притон Краснухи, где всегда можно было найти телку на пару часов. Опять работа, опять притон, закружилось, пошло-поехало… И теперь его запросто могут посадить, а Варвар и не почешется, чтобы адвокатов нанять. И жены, которая могла бы его ждать, нету. Никому он, выходит, не нужен, один, как волк, лежит в джинсах на кровати в грязной халупе. И это еще хорошо, что дома лежит…
Надоело валяться, голова уже болела не так сильно. Мошканцев встал, подтянул джинсы, выключил свет. Лучше в темноте торчать, сплошная тоска глядеть по сторонам. Железная кровать с грязным одеялом, ветхий стол с фанерными дверцами под столешницей, одна была выбита, два венских стула и фанерный гардероб. Коричневые доски пола были усеяны окурками, да и коричневыми их трудно было назвать - краска стерлась, ее заменил толстый слой пыли и грязи.
Не мог он и не хотел что-то делать в этой хате. Осточертела она ему после гибели родителей. Купить новую хотел, кирпичный дом, копил деньги, потому и соглашался ездить за "товаром". Варвар обещал помочь с покупкой дома, в долг дать. Но теперь вряд ли получится. И тачки нет, и неизвестно, что дальше будет.
Нужно было печку затопить, но не хотелось. Еще вмазать бы сейчас - самое то. Значит, нужно идти к Краснухе, у него всегда есть, и телки тоже.
Мошканцев накинул куртку, хлебнул холодной воды из чайника на плите и вышел во двор. Собаки у него не было, и дверь он не запирал. А зачем? Брать в хате нечего, да если и унесут что-то - потом пожалеют об этом.
Он открыл калитку, вдохнул всей грудью сырой холодный воздух, застегнул куртку и неторопливо зашагал на улицу Куйбышева. Свернул за угол, на улицу Ватутина, темнота там стояла, но Мошканцев уверенно шагал по середине улицы, где горел один фонарь на столбе из трех.
Неожиданно он остановился, как раз перед исправным фонарем, попятился в тень. Навстречу шла девушка в белой курточке и голубых джинсах, светлые волосы выбивались из-под вязаной шапочки, да она не шла, а плыла ему навстречу, и от этого видения у Мошканцева закружилась голова. Он вдруг понял, что такую ему не видать, как своих ушей без зеркала, а скоро, может статься так, что и никакую бабу не увидит голой очень долго.
Когда девушка миновала фонарь, он метнулся к ней, обхватил ее своими длинными руками.
- Пойдем со мной, я тебе дам сто баксов, - зашептал он, тиская ее.
Она испуганно отшатнулась, брезгливо поморщилась, когда волна перегара ударила ей в лицо. Уперлась пальцами в его грудь.
- Оставьте меня, я… я сейчас закричу…
Мошканцев зажал ей рот левой рукой, а правой тискал упругие груди, потом сунул пятерню между ног девушки, сграбастал все, что там было. Она мычала, пыталась укусить его за руку, но не могла, а он лапал ее, распаляясь все больше и больше. Понял, что по доброй воле она не пойдет к нему, значит, нужно "вырубить" телку, темно, чужая улица, никто не узнает, что это он. Но как ударить наверняка, если одна рука зажимает рот, а другая сжимает джинсы между ее ног и никак не может оторваться? Он все же оторвал правую руку и ударил ее по лицу, но не очень удачно, она отвернулась, удар вскользь прошелся по щеке, а девушка выскользнула из его объятий и стремительно помчалась по улице. Он рванулся было следом, но скоро понял, что не догонит, и, тяжело сопя, пошел в противоположном направлении, к хате Краснухи.
Глава 8
Роман с изумлением слушал рассказ Тани. На нее напал какой-то дурак? Хотел изнасиловать? Предлагал сто долларов, если она пойдет к нему?
- Ты узнала его? - спросил он, обнимая Таню.
- Нет. Он был пьяным, или с похмелья, таким перегаром разило, просто ужас…
Роман прижал ее к себе, глядя на розовые обои в кухне за спиной Тани. В глазах его заметались красные искры, ноздри жадно втягивали воздух, ловя запах ее тела, ее духов.
- Нужно сообщить Ивану, - сказал он.
- Да нет, какой-то пьяный придурок привязался, разве его найдешь? Я понятия не имею, как он выглядит.
- Зря я не пошел сегодня встречать тебя, Танюша. Даже если шла из дому, я должен был… Вот же урод, а! Ну ладно, я тебе клянусь, он… ответит за это, - сказал Роман. Зажмурил глаза, крепче обнимая свою девушку, потом отстранился.
- Глупо, да? - спросила Таня. - Первый раз решила прийти к тебе сама, и вот вам, здрассте… У него такие пальцы - прямо, кошмар. Как железные крючки! Наверное, синяки остались…
Она вдруг расстегнула "молнию" джинсов, приспустила их до колен. На внутренних поверхностях ее ослепительно белых бедер и вправду были синие пятна. Роман с изумлением уставился на них, на пухлый бугорок под белыми трусиками. Потом опустился на колени, поцеловал каждый ее синяк, старательно пряча свои глаза.
- Ну Ромка… - с улыбкой сказала Таня. - Потом, ладно? Сегодня я так перенервничала, что просто ужас.
Она натянула джинсы, Роман поднялся с колен.
- Чаю хочешь?
Чайник он вскипятил, заварил чай, а вот что еще приготовить, так и не придумал.
- Да. И бутерброд с колбасой.
- С окороком, - сообразил Роман. - Отец купил окорок у соседей, когда они свинью забили, отвез его в район, там сделали его копченым и очень вкусным.
Роман налил в чашки чай, сбегал в кладовку, откромсал острым ножом кусок окорока, порезал хлеб, сделал бутерброды. Подвинул тарелку к Тане.
- Рома, у тебя здесь жутко уютно. - Таня отпила глоток чая, куснула бутерброд. - И жутко вкусно все. А сам почему не ешь? Кстати, у тебя нет вина? Я бы выпила стаканчик.
- Нет, Танюшка, нам сегодня нельзя пить. Вино есть, много, мы с папой всю "Изабеллу" нашу на вино пустили, долго возились, Катька помогала и Потап. С его кулачищами давить виноград - самое то.
Таня с улыбкой кивнула, соглашаясь.
- Но сегодня не стоит пить. Этот человек, который на тебя напал, он должен быть… наказан.
- Да плюнь ты на него, Ромка! Мало ли у нас придурков пьяных? Я убежала от него.
- Ты не должна ходить одна по улицам, это опасно. Я же сказал… всегда буду провожать тебя.
- Думаешь, это повторится?
- Это - нет. Но что-то похожее - запросто. У нас тут дураков много. Я буду охранять тебя, Таня.
- Какой ты умный, Ромка! Слушай, у тебя здесь и вправду хорошо. Я завтра опять приду, - с улыбкой сказала Таня.
Роман согласно кивнул. Кто же откажется от визита такой красавицы? Лукаво поглядывающей на него и уплетающей уже второй бутерброд с сырокопченым окороком.
- Ты такая красивая, Таня… Слушай, может, хочешь маринованных баклажанов? Очень вкусные, Катька делала. Правда, они с чесноком…
- Тащи! - приказала Таня.
Роман достал из холодильника стеклянную банку, положил на тарелку Тани два сморщенных фиолетовых баклажана. Нож и вилку тоже не забыл.
- Немецкая педантичность, - улыбнулась Таня. Взяла баклажан пальцами и впилась острыми зубами в сочную мякоть. - Ой, какая вкуснятина, Ромка! Прямо - отпад! Ты хочешь?
Она протянула Роману остаток баклажана, и он куснул его, чувствуя во рту резкий чесночный аромат.
- Извини, но Катя кладет чеснока без меры…
- Слушай, она такая умница, это же обалденно вкусно! - воскликнула Таня. - Я хочу потом тоже научиться такие баклажаны делать. А сейчас… Я хочу тебя поцеловать, Ромка…
Она потянулась к нему губами, он не успел свои отвести, но мгновением позже понял, что получил самый прекрасный чесночный поцелуй в своей жизни.
- Все, мне пора домой, - объявила Таня, доев один баклажан. - Ты проводишь меня, Ромка?
- Могла бы и не спрашивать. Я же сказал, что теперь буду всегда встречать тебя и провожать. Придется работать все время в первую смену, мой сменщик только обрадуется этому. Он не любит вставать рано утром.
- Ты классный парень, Ромка…
- А ты - обалденная девчонка.
Они еще долго целовались, а потом Таня засобиралась домой, Роман проводил ее до калитки родного дома и вернулся в свою кухню. После ухода Кати к Потапову ему больше нравилась кухня, там было уютнее, теплее и… легче.
Он долго сидел за столом, жуя бутерброд с окороком и задумчиво глядя в окно, а потом достал из ящика стола листок бумаги, авторучку, написал "Пап, я завтра с утра сплю в кухне, не буди, ладно? Все нормально". Отнес записку в дом, положил на журнальный столик под торшером. Знал, что отец, войдя в дом, включит торшер и прочтет его записку.
За окном было хмурое осеннее небо, накрапывал мелкий дождь. Роман усмехнулся. Полная луна? Об этом много писали и говорили, но на самом деле человеческий организм изменяют человеческие эмоции, луна только обостряет их, возбуждает и активизирует самые животные инстинкты. Ему плевать было на луну.
Роман взял пластиковый пакет, свернул его плотно, сунул в карман джинсов. Потом вышел из кухни, запер на ключ дверь, она одинаково запиралась и снаружи и изнутри, так что невозможно было понять, дома он или нет, и побежал в сторону старого карьера. Спустившись по сырой, скользкой глинистой тропинке, он забрался в густые заросли тальника, принялся торопливо раздеваться. Сложил одежду в пластиковый пакет, положил его под куст терновника, выделявшийся среди тальника густотой ветвей. Холодно было только первые минуты. Роман поднял голову к небу и хрипло сказал:
- Ты тварь, которая недостойна жить на этом свете. Я ненавижу тебя и скоро уничтожу! Ублюдок жалкий, козел, ты посмел напасть на Таню? И думаешь, это сойдет с рук? Думай, думай! Я знаю, где тебя искать, сто баксов обычный пьянчужка не предложит девушке!
Красные молнии полыхали в глазах Романа, крупная дрожь сотрясала его тело, но причиной этого был отнюдь не ноябрьский холод. Он упал на сырой песок рядом с пластиковым пакетом, в который сложил свои вещи. И уже не дрожал, а бился в страшных конвульсиях, голое тело дергалось на песке, жесткая щетина пронзала его, вырываясь из каждой клеточки кожи.
Прошло несколько минут, и страшный зверь, покрытый черной шерстью, похожий на собаку, но в два раза больше дога, с горящими красными глазами, встал на ноги, оглядел изменившийся мир. Теперь он был черно-белым, примерно таким, какой показывают в кино, когда герои смотрят в прибор ночного видения. Роман чувствовал себя легко и свободно, прислушиваясь к ночным голосам, их было много, но звучали они все как фон, не отвлекая от главного. Однако стоило сосредоточиться на одном, и он слышался вполне явственно.
- Ну Мань, чего ты выдрючиваешься вторую ночь подряд?
- Я же сказала, Слава, мне нужно выспаться, чтобы хорошо выглядеть завтра. Отстань.