- Что ж, можете молчать, говорить буду я. Ваш врач пустил меня к вам ненадолго, поэтому не будем терять времени. Итак, вечером второго ноября вы нанесли Кэтрин Уичерли смертельный удар кочергой по голове в ее доме, в Атертоне. По всей вероятности, Кэтрин пребывала в отчаянии и готова была раскрыть Фебе тайну ее рождения. Это в ваши планы не входило, поэтому вам надо было любой ценой заставить вашу любовницу замолчать. Но Кэтрин скончалась не сразу, она дождалась свою дочь и перед смертью успела сообщить ей, что ее убийца - отец Фебы.
Девушка, как не трудно догадаться, сочла, что речь идет о Гомере Уичерли, а поскольку она была очень к нему привязана, то решила взять вину на себя. Впрочем, доктор Шерилл, возможно, нашел бы иное, более научное объяснение ее поступку.
- Вы беседовали с Шериллом?
- Да, и с Фебой тоже. Кроме того, у меня имеется магнитофонная пленка, где записан ваш разговор с Кэтрин Уичерли, из которого следует, что отец Фебы - вы. Состоялся этот разговор в ту ночь, когда Феба увидела вас и свою мать в такси в Сан-Матео. Разговор этот вы наверняка помните.
- Еще бы. С него ведь все и началось. Такой разговор следовало записать на магнитофон в назидание потомству. - Тревор смерил меня ледяным взглядом. - Феба знает, что я - ее отец?
- Нет, и, надеюсь, никогда не узнает. Сейчас у нее забрезжила надежда на счастливую или по крайней мере спокойную жизнь, и поэтому вам лучше в ее дела не вмешиваться. По вашей милости она целых два месяца пробыла в руках шантажистов и вырвалась из этого ада всего несколько дней назад, сообщив Бену Мерримену то, что сказала ей перед смертью мать.
Однако у Мерримена была магнитофонная пленка, поэтому он и раньше знал, кто отец Фебы. Вернувшись из Сакраменто, он позвонил вам на работу и договорился о встрече. Фебу он уже обчистил, черед был за вами; Мерримен был вправе рассчитывать, что благодаря шантажу вы обеспечите его до конца жизни - вашей по крайней мере. Встречу с вами он назначил в том самом доме, где вы убили Кэтрин, - вероятно, чтобы нагнать на вас больше страху.
Но Мерримен просчитался - с ним вы обошлись так же непочтительно, как и с Кэтрин. Вы сели в поезд в Сан-Франциско, сошли в Атертоне, встретились с Меррименом, вернулись на станцию, сели на следующий поезд и через несколько минут были уже в Пало-Альто, где вас ждала жена. Ничего удивительного, что вид у вас в тот вечер был неважный. Сейчас, впрочем, вы выглядите не лучше.
Тревор откинулся на подушки и прикрыл лицо руками - встречаться со мной глазами ему не хотелось.
- Оставался еще Стэнли Квиллан, - продолжал я. - Стэнли, правда, был трусливее и глупее Мерримена, да и знал он поменьше. Однако ваше имя, вероятней всего, было ему известно, известен был и записанный на пленку разговор - он же сам его записал. Когда Квиллан решил бежать и ему понадобились деньги, он позвонил вам, назначил встречу, и вы убили его выстрелом в голову из пистолета. Кстати, чей это пистолет? Мерримена?
Тревор по-прежнему неподвижно сидел, закрыв лицо руками и затаив дыхание.
- Так обстояло дело?
Он нехотя оторвал ладони от лица и, пряча глаза, процедил:
- Более или менее. Когда слушаешь ваш рассказ, то кажется, будто все это произошло с кем-то другим - все так жестоко, бессмысленно.
- А на самом деле все имело смысл?
- Нет, конечно. Но ответьте мне на один вопрос: как бы, интересно, поступили на моем месте вы, если б вашу жизнь грозили поломать два отпетых мерзавца?
- Возможно, точно так же, - ответил я. - А потом бы расплачивался. Вот до чего ложь доводит.
- Вы не понимаете, - с досадой сказал Тревор. Сколько уж раз я слышал эти слова! - Вы не понимаете, как можно совершенно незаметно загубить себе жизнь. Начинаешь с ерунды, а кончаешь убийством.
- И вы называете ерундой двойную жизнь, которую вы вели в течение двадцати с лишним лет?
- Вам, я вижу, что-либо объяснять бессмысленно, - сказал Тревор и, несмотря на это, продолжал: - Бабником меня при всем желании не назовешь, ведь, кроме Китти и жены, в моей жизни не было женщин. Когда Кэтрин впервые появилась в нашем доме, у меня не было на нее никаких видов, хотя была она совершенно обворожительное существо - юное, чистое. Тогда ей было всего восемнадцать лет, и я даже пальцем ее не тронул.
- Не то что кочергой, - не удержавшись, вставил я, однако Тревор пропустил мои слова мимо ушей.
- Понимаете, она меня просто пожалела. Дело в том, что сексуальной жизни для моей жены не существует: в первый же год нашего брака у нее был выкидыш, и с тех пор я ни разу не спал в ее комнате. А ведь когда Китти появилась в нашем доме, я был еще совсем молодым человеком. Она видела, что нужна мне, и пожалела меня. Как-то ночью она сама пришла в мою комнату и отдалась мне.
Впрочем, Китти отдалась мне не только из сострадания. Через несколько недель должна была состояться ее свадьба с Гомером, Китти была еще девственницей и хотела, чтобы невинности лишил ее я. Простите за банальность, но мы, что называется, нашли друг друга. Я впервые понял, что значит ласкать женское тело. Две недели я жил как в раю.
Но затем у Китти была задержка, и она испугалась. Уговорить ее сделать аборт не удалось, хотя я, как вы понимаете, очень не хотел ребенка, ведь я очень дорожил своим семейным положением и работой. Элен при полной поддержке Гомера выгнала бы меня из дому. Что же касается работы, то к тому времени я достиг определенного положения, а в тридцать два года начинать все сначала, с жалких двадцати долларов в неделю, согласитесь, глуповато. Словом, ситуация была сложной, но нам удалось себя обезопасить: Китти отдалась Гомеру еще до свадьбы, а когда ребенок появился на свет, она убедила его, что врачи ошиблись в сроках.
Следующие несколько лет дались мне очень нелегко: меня постоянно мучила мысль, что ради стабильности, которой американцы дорожат больше всего на свете, я пожертвовал единственным родным мне существом.
- Но вы ведь продолжали видеться.
- Нет, мы встречались, разумеется, но наша связь прекратилась. Китти сказала мне, что надеется обрести счастье в браке, и только много лет спустя я узнал: она, оказывается, была ужасно расстроена из-за того, что в свое время я не ушел от жены и на ней не женился.
Она любила меня, - с грустью и в то же время с гордостью проговорил Тревор. - Разумеется, все ее надежды на счастливый брак рухнули. Думаю, не будь меня, она все равно была бы с Гомером несчастлива. Ссорились они непрерывно, никак не могли поделить ребенка. Моего ребенка. Бэкон говорил, что дети - заложники нашего успеха, и сознавать это было тем более тяжело, что принять участие в воспитании собственной дочери я не мог. Мне оставалось только смотреть со стороны, как они калечат жизнь Фебе и самим себе.
Так продолжалось почти двадцать лет. Затем, несколько лет назад, у меня случился инфаркт. Когда смотришь смерти в лицо, начинаешь иначе смотреть на мир. Встав с постели, я решил начать другую, более полноценную жизнь, ведь жизнь - это не только контора, встречи с нужными людьми и борьба с инфарктом.
Я вернулся к Китти, она ждала меня, ее брак, как я уже говорил, не удался, и ей, как и мне, было жаль бесцельно прожитых лет.
Она сильно изменилась: постарела, заматерела, немного подурнела, ожесточилась. За то время, что мы не виделись, у нее были романы, много романов, и все же мы были не чужими людьми - вместе, во всяком случае, нам было легче, чем врозь.
Кэтрин сняла квартиру, где мы встречались два-три раза в месяц. К сожалению, квартиру эту устроил ей Мерримен. По тому, как этот проходимец говорил о Китти, я заключил, что у нее был роман и с ним. В разговоре со мной он отзывался о ней как-то пренебрежительно, свысока…
- Когда состоялся этот разговор?
- В тот вечер, когда я убил его. Он говорил о Кэтрин как об обыкновенной шлюхе, из-за этого отчасти я его и прикончил. Да, я понимаю всю абсурдность ситуации: убить мужчину за оскорбление мною же убитой женщины…
- Вы, кстати, так до сих пор и не объяснили, почему вы убили Кэтрин.
- Сам не знаю. В какой-то момент я вдруг почувствовал, что ужасно устал от нее, что связь с ней дается мне слишком дорогой ценой. Когда Мерримен и Квиллан стали ее шантажировать, я попытался порвать с ней: сегодня они шантажируют ее, а завтра - меня, подумал я и решил, что игра не стоит свеч. После развода Кэтрин пошла по рукам, а я, по ее мнению, должен был терпеливо ждать своей очереди. Каждый день она выкидывала все новые фокусы, и в конце концов я умыл руки.
- А я считал, что вы порвали с ней раньше.
- Нет, Кэтрин ведь рассчитывала, что следом за ней разведусь и я, что мы съедемся, поженимся и все такое прочее. Но об этом не могло быть и речи, о чем я ее и предупредил. Кэтрин ожесточилась, отчаялась, с ней стало опасно иметь дело - не избавься я от нее, она бы меня погубила. День отплытия Гомера стал решающим: Гомер, свободный и богатый, отправлялся в увеселительное путешествие, а Кэтрин, нищая и обманутая, оставалась на берегу. Во время скандала, разразившегося в каюте Гомера, она чуть было все не разболтала.
В тот вечер я отправился к Кэтрин домой, чтобы образумить ее, объяснить, чем чревато ее поведение для меня, для всех нас, однако внять голосу рассудка она не пожелала. Больше того, Кэтрин заявила, что скоро приедет Феба и она непременно расскажет дочери всю правду. Я попытался было убедить ее, что сейчас раскрывать Фебе тайну ее рождения уже поздно, однако Кэтрин была совершенно невменяема. Тогда, отчаявшись, я схватил кочергу и, как вы выражаетесь, заставил ее замолчать. Банальный конец. - Последнюю фразу он произнес так, словно ругал какую-то неудачную пьесу.
- Когда и зачем вы ее раздели?
- Кэтрин разделась сама. Раньше это на меня действовало, но в тот вечер ее обнаженное тело не вызвало у меня желания. Вообще, последнее время я хочу только одного - умереть. Я хочу мрака и тишины.
Тревор вздохнул.
- Два месяца все было тихо. Я понятия не имел, что случилось с телом Китти. Я не знал даже, что пропала Феба. Обычно я поддерживал с ней связь, но теперь звонить и писать ей боялся. Боялся навлечь на себя подозрение.
Затем как-то днем в контору позвонил Мерримен и назначил мне встречу в доме Китти. Чем эта встреча кончилась, вы знаете. Перед уходом я обыскал одежду Мерримена и его машину в надежде найти магнитофонную пленку. Пленки я не нашел, зато обнаружил пистолет и деньги.
Мне деньги были не нужны, но я решил, что, если сообщник Мерримена Квиллан станет меня шантажировать, я этими деньгами от него откуплюсь. Мне эта идея даже понравилась.
- Почему же в таком случае вы ее не осуществили?
- Я сделал все от себя зависящее: поехал в магазин Квиллана и предложил ему денег, но тот почуял, откуда они у меня, стал мне угрожать, и я, вы были правы, застрелил его из пистолета Мерримена. Это преступление было действительно совершенно бессмысленным. Побывав у Фебы в Сакраменто и поговорив с ней, я понял, что скрыться мне вряд ли удастся. Я мог, конечно, взять деньги Мерримена и уехать из Америки, но, если бы я бросил Фебу на произвол судьбы, у меня было бы тяжело на сердце.
Тут Тревор сам почувствовал двусмысленность сказанного и осторожно прижал руку к груди, словно успокаивая маленького сердитого зверька, который норовил укусить его.
- А как вы узнали, что Феба в Сакраменто?
- В кармане Мерримена я нашел счет отеля "Чемпион", выписанный на имя Китти. Сперва мне пришла в голову безумная мысль, что она каким-то чудом выжила и что, обвиняя меня в убийстве, Мерримен блефовал. После разговора по телефону с Ройалом я той же ночью вылетел в Сакраменто, прямо в аэропорту взял напрокат машину и помчался в "Чемпион". Когда Феба открыла мне дверь, я поначалу принял ее за Китти: было темно, и я себя уговаривал, что какое-то невероятное стечение обстоятельств спасло ее. И меня тоже.
Я обнял ее, и, только когда Феба назвалась и все мне рассказала, я понял, что ошибся.
- И вы ей во всем признались?
- Что вы. Я ничего не мог ей рассказать - ни тогда, ни потом. Но я ей помог: дал денег, увез из этой дыры в приличный отель. Правда, надолго оставаться в "Гасиенде" Фебе тоже было нельзя, из разговора с ней я сделал вывод, что она нуждается в медицинской помощи. Не мешало обратиться к врачу и мне. Когда мы приехали в "Гасиенду", я вынужден был лечь в соседнем номере ее коттеджа - силы были у меня на исходе.
- Что, впрочем, не помешало вам хватить меня по голове монтировкой.
- Простите, Арчер. Я слышал через стенку ваш разговор и боялся, как бы Фебу из-за ее болтовни не обвинили в убийстве.
- Или вас.
- Да, такую вероятность я также не исключал.
- Непонятно только, почему вы употребляете прошедшее время. И потом, это не вероятность, а реальность.
Наступила неловкая пауза.
- Вы уже были в полиции? - спросил наконец он.
- Нет еще.
- Но собираетесь, естественно.
- Поставить их в известность я обязан, даже если бы мне этого очень не хотелось.
- От того, что меня будут судить как убийцу, Феба ничего не выиграет. Она и без того уже хлебнула немало горя и заслуживает, как вы сами говорите, спокойной счастливой жизни. Не хотите же вы, чтобы Фебе стало известно, что она - незаконнорожденная дочь убийцы.
- Она не знает, что вы ее отец. И не должна знать.
- Но обязательно узнает, если будет суд.
- От кого же? Об этом ведь знаем только мы с вами.
- А предсмертные слова Кэтрин?
- Фебу можно будет убедить, что она неправильно поняла, что говорила ей мать.
- Тем более что так оно в известном смысле и было.
Тревор поедал меня глазами. Иногда он закрывал их и открывал с таким трудом, будто находился на волосок от смерти.
- Меня волнует только Феба. На себя мне наплевать. Все мои помыслы только о ней.
- Вы бы лучше думали о дочери, когда убивали ее мать!
- А я и тогда думал о ней. Я хотел защитить ее от страшной правды. Сейчас правда еще страшнее, и я опять должен защитить ее. Мне кажется, я кое-что доказал, когда отвез ее в клинику доктора Шерилла. Я знал, что делаю.
- Да, кое-что вы доказали.
- Сделайте мне одолжение. И Фебе, кстати, тоже. Там, - и Тревор показал пальцем на дальний конец комнаты, - в стенном шкафу висит мой костюм. В кармане пиджака таблетки дигиталиса, их много, если принять все, смертельный исход обеспечен. Еще до вашего прихода я пытался дойти до шкафа, но упал, и меня пришлось отнести обратно в постель. - Он тяжело вздохнул, и воздух со свистом вырвался у него из ноздрей. - Вы не принесете мне пиджак?
Я молча смотрел на Тревора. В его глазах появился вдруг какой-то новый, холодный и безжалостный блеск.
Неожиданно для самого себя я сказал:
- Я принесу вам пиджак, но только если вы сделаете письменное заявление. Много писать не обязательно. Бумага у вас есть?
- Да, в тумбочке, кажется, есть блокнот. А что надо писать?
- Если хотите, я вам продиктую.
Я достал из тумбочки блокнот и протянул Тревору свою ручку. Больной положил блокнот на колени и под мою диктовку написал:
"Признаюсь, что второго ноября прошлого года я убил Кэтрин Уичерли, которая отказалась вступить со мной в интимную связь".
Тревор поднял на меня глаза:
- Звучит довольно пошло.
- А что вы предлагаете?
- Вообще ничего не писать.
- Нет, не писать нельзя. "…отказалась вступить со мной в интимную связь. Я также убил Стэнли Квиллана и Бена Мерримена, которые меня этим убийством шантажировали". Распишитесь.
Писал Тревор хмурясь, медленно и с трудом. Когда он кончил, я взял у него из рук блокнот. Ногти у него были синие. Под подписью стояла еще одна фраза:
"Упокой, Господи, мою душу".
"И мою тоже", - подумал я, вырывая из блокнота исписанный листок и кладя его на тумбочку, на самый край, чтобы Тревор не мог до него дотянуться. За дверцами стенного шкафа, наподобие спящих собак, лежали тени. Мрак и тишина. Говорить больше было не о чем.
Полосатый катафалк
Глава 1
Когда я вернулся после утреннего перерыва на чашку кофе, она ожидала у дверей в офис. Женщины, с которыми я обычно сталкивался в тускло освещенном коридоре верхнего этажа, представляли собой, как правило, утративших всякую надежду унылых девиц, домогавшихся работы в соседнем бюро по найму натурщиц.
В этой же чувствовался определенный стиль, и она была примерно моего возраста. С годами мужчину, если он понимает, что для него годится, интересует и женщина постарше, но беда в том, что большинство из них уже замужем.
- Я - миссис Блэквелл, - сообщила она. - Вы же, очевидно, мистер Арчер?
Я подтвердил ее предположение.
- Мой муж должен встретиться с вами приблизительно через полчаса. - Она глянула на часы-браслет, в котором поблескивали бриллиантики. - Через тридцать пять минут, если точно. Я уже порядочно вас жду…
- Очень сожалею, что не мог предвидеть такого удовольствия. Встреча с полковником Блэквеллом - единственная, назначенная на сегодняшнее утро.
- Прекрасно! Значит, мы можем поговорить?
Вообще-то она не старалась меня очаровать, но все равно я чувствовал ее шарм. Отперев наружную дверь, я провел ее через приемную в свой кабинет и пододвинул к ней стул.
Она осторожно присела на самый краешек, прижимая свою черную кожаную сумочку локтем. Ее взгляд обратился к галерее портретов на стене. Подобные физиономии разве что во сне могут присниться, однако некоторым людям и в дневное время… Казалось, они ее обеспокоили. Может, они напомнили ей, где она находится, кто я такой и чем зарабатываю на жизнь.
Я подумал, что мне нравится ее лицо. Ее темные глаза были умными и свидетельствовали о душевной отзывчивости. Рот, да и все лицо говорили о том, что в прошлом ей известны страдания, да и в настоящем тоже.
В качестве объяснения я проговорил:
- Оставь надежду, сюда входящий.
Она слегка покраснела.
- Вы быстро улавливаете настроение. Или же это реклама?
- Данте хорошо разбирался в людях…
Она кивнула головой и заговорила другим тоном:
- Приехав сюда, как мне кажется, я поставила себя в неловкое положение. Не подумайте, что мы с мужем не ладим. В основном у нас полное согласие. Но он намеревается совершить такой пагубный шаг…
- По телефону он мне ничего конкретного не сказал. Он задумал развестись?
- Боже праведный, нет! Ничего похожего в нашем браке не было и нет… - Возможно, она запротестовала с излишним жаром. - Речь идет о дочери моего мужа, которая нас обоих волнует.
- Ваша падчерица?
- Да, хотя я не люблю это слово. Я всегда старалась не быть для нее мачехой в дурном значении. Но я познакомилась с Харриет довольно поздно, она лишилась матери еще ребенком.
- Ее мать умерла?