Толстяк встал - и бронзовое шитье на погонах его мятого кителя сверкнуло под лампами автобусного салона неожиданно ярко.
- Товарищи! Времени очень мало…
Откуда-то появилась карта южной части Ладожского озера - речник держал ее так, чтобы всем было видно.
- По последним данным "Писатель Чернышевский" сейчас приблизительно здесь. А вот эта линия - берег! Мы не знаем, что творится на мостике, где капитан, где штурмана. Что вообще с командой - неизвестно. А тут начинается очень интенсивное судоходство, сложная навигационная обстановка, да и с погодой… Словом, пока ситуация не прояснится, в Неву теплоход пускать нельзя. Ясно?
- Ясно! А как же он сейчас-то плывет?
- Он не плывет, - поморщился толстяк. Но в тонкости профессиональной терминологии вдаваться посчитал излишним: - Судя по всему, на авторулевом. На открытой воде это еще куда ни шло, но…
- Ясно. Сколько у нас времени?
- Очень мало! - выдохнул самое наболевшее речник. Чувствовалось, что он даже в этом сомневается.
- Все? - Тушин сделал движение, чтобы встать. - Поехали!
- На чем? Катеров-то еще нет! - рявкнул оперативник.
- Дальше! - не обращая внимания на подполковника попросил продолжать Головин.
- Вот это - схема "Чернышевского". Упрощенная… - Карту сменил стандартный, сорванный, видимо, со стены диспетчерской плакатик. - Всем видно?
Толстяк умел объяснять, поэтому очень скоро участники операции вполне сносно представили себе устройство двухпалубного теплохода: кормовой ресторан, каюты, машинное отделение, даже крохотная судовая сауна.
- Это мостик?
- Да. Здесь - капитанский "люкс" и радиорубка. Медпункт…
В салон просунулась голова в фуражке:
- Вы, что ли, наряд с базы катеров ждете?
- Ну!
- Так вот - это мы…
Планы - основной и резервный, расстановку и распределение людей пришлось согласовывать еще на берегу: катеров оказалось три, по пути все равно ничего бы не вышло. Вместо Тушина, который сразу же ускакал куда-то докладывать, рядом с Владимиром Александровичем тяжело плюхнулся речник-инструктор:
- Может, показать чего-то надо будет…
- Спасибо!
Взревели водометы, и отвыкшего от ночных прогулок на ветру майора Виноградова вдавило в холодный пластик обшивки…
Почти всю дорогу Владимир Александрович проспал. Некоторое время он еще пытался глазеть по сторонам, на стремительно теряющие индустриальную неприступность берега. Увы, даже вид обгоняемых и торопящихся навстречу судов наскучил довольно быстро! Створы, бакены… Однообразные, скудные огоньки деревень и бесчисленных садоводств. Сами собой опустились веки, и майор привалился к плечу своего упитанного соседа. Проснулся он лишь однажды - на Ивановских порогах, да и то не всерьез, но лишь чтобы через мгновение вновь погрузиться в томительное забытье…
- Вон он! - И катер тут же ударило носом в волну.
Светало. Спросонья хотелось по малой нужде.
- Точно этот?
- Видимость - ноль…
Все три "водомета" старались держаться рядом, но даже они то и дело исчезали из поля зрения.
Вытянутый же силуэт впереди мог оказаться просто очередным сгустком тумана.
- Что скажете?
- "Чернышевский"! - подтвердил речник.
- Пошли! - дал отмашку остальным группам капитан.
Теплоход двигался средним ходом - судя по жидким усикам пены у форштевня и короткой, почти незаметной кильватерной струе. Милицейские катера пристроились рядом и некоторое время шли параллельным курсом.
- Да-а… Хоть бы веревочку какую скинули!
- Может, лестницу еще?
- Трап, - поправил представитель флота.
Снизу, с воды, белый борт пассажирского лайнера казался чем-то вроде средневековой крепости - приходилось задирать голову, чтобы различить узкий краешек планширя и огромные медные буквы.
- Это мы как-то… не учли. - Головин по смотрел на Владимира Александровича, и тот отчего-то почувствовал себя виноватым.
Слепые, наглухо задраенные бойницы иллюминаторов нижней пассажирской палубы - ни огонька, ни звука за матовой поверхностью стекол.
- Стоп! А это что?
- Там жилые помещения команды. - Речник даже не стал сверяться со схемой.
- Открыто вроде…
Одна из расположенных у самой кормы кают чуть-чуть выделялась.
- Дотянешься?
- Попробую. - Ближний боец поднялся в полный рост, снял с плеча автомат и отдал его командиру. - Лишь бы голова пролезла… Йоп!
Катер качнуло, и он чуть было не вывалился за борт.
- Тише ты…
- Ладно!
Подстрахованный снизу, боец вытянул руку и легонько толкнул стекло иллюминатора - поддалось… Еще немного расширив проем, он уцепился фалангами пальцев за край образовавшейся щели и одним движением подтянул себя: вверх и вперед!
Перед самым носом Виноградова опасно мелькнула рифленая подошва высокого спецназовского ботинка. Внутри, за переборкой, что-то негромко упало и покатилось.
Несколько долгих секунд все неотрывно смотрели вслед ушедшему. Наконец в круглом распахнутом теперь уже настежь проеме показалась бледная физиономия:
- Можно.
- Откатись потом туда, назад… - скомандовал мотористу Головин.
- К корме?
- Вот именно! - Он передал наверх оба автомата, свой и первого бойца. А потом и сам исчез в иллюминаторе…
- Ну что - все?
- Вроде бы… - Владимир Александрович с трудом перевалился через фальшборт и сразу же отскочил в сторону: вслед за ним по выброшенному Головиным веревочному трапу энергично карабкался дедушка-речник. - Пардон!
- Теперь все.
Было на удивление тихо - только ровное гудение судового двигателя под ногами и плеск волн.
- Дур-рдом…
- Я тоже чего-то не понимаю. Чего там? - не удержался майор.
Головин вместо ответа пожал плечами и повторил:
- Дурдом.
Первым делом следовало заняться мостиком, радиорубкой и машинным отделением.
- Так, пошли… С Богом!
- К черту!
И сформированные еще на базе штурмовые группы двинулись по маршрутам.
Ни Виноградов, ни представитель славного речного флота в герои не лезли - замыкав цепочку людей Головина, они просто старались поменьше шуметь и не путаться под ногами. Тем более что без оружия Владимир Александрович чувствовал себя не просто голым - а голым, с которого к тому же содрали часть кожи.
Для себя майор успел уже решить, что при первых же выстрелах просто-напросто рухнет на палубу - и пусть списывают на боевые потери! Конечно, если сначала убьют парня, который идет сейчас впереди, и можно будет воспользоваться его стволом… Тогда повоюем. А голыми руками - дураков нет! Не сорок первый год.
- Тс-с! - Виноградов замер, повинуясь командному жесту.
И тут же сзади на него чуть не налетел сопящий от страха речник:
- Что такое?
- Тихо…
- Извините.
Хороший он, в сущности, мужик, подумал Владимир Александрович. Но ведь пропадет, если что, зазря - такие обычно первую же пулю и хватают.
- Может, вернетесь?
- Нет.
Правильно, одному еще хуже. Вообще трудно жить с обостренным чувством профессионального долга - это майор знал… Иначе сейчас и он сам уже ехал бы домой в тихой, мирной и полупустой электричке. Или, по крайней мере, наблюдал за событиями на теплоходе из рубки милицейского катера-"водомета".
- Пошли! - Группа двинулась дальше по бесконечной, во всю длину коридора, ковровой дорожке.
Ничего пока не происходило, но…
Пахло страхом. И не страхом даже, а каким-то запредельным ужасом - густым и тягучим, как начавшая запекаться кровь. Ужасом сочилось все: и тишина вокруг, и теплый воздух кондиционеров… Даже свет матовых плафонов, казалось, дрожит и старается стать незаметнее.
Десятки, сотни мельчайших деталей.
Багровое пятно на палубе… вывороченный из стены огнетушитель… какие-то осколки. Вмятина, след от огромной подошвы на матовом пластике… Дверь, обвисшая на последней петле…
Поравнявшись с открытой каютой, Виноградов вслед за идущим впереди автоматчиком глянул внутрь.
Полумрак. Распахнутый иллюминатор - именно тот, догадался майор… Крошечная клетушка, явно не для командного состава: койки одна над другой, опрокинутая ваза с цветами. Внизу - обнаженное женское тело, отвратительно и бесстыдно распластанное на смятом белье.
- Гос-споди! Она мертвая?
Бедняга речник… Сколько ему - под шестьдесят? Для Великой Отечественной он был слишком мал, а Афганистан и внутриутробные войны России этого поколения уже не коснулись.
- Мертвая.
Жилые помещения команды закончились - за тяжелой металлической переборкой Владимир Александрович разглядел уводящую вперед череду дверей пассажирских кают.
- Эй! - Вместо того, чтобы сделать следующий шаг, он коснулся рукой плеча переднего спутника.
Тот обернулся, проследил взглядом за жестом Виноградова и тут же без звука передал информацию дальше.
Почти мгновенно рядом вырос Головин. Посмотрел, кивнул и поднял обнаруженную майором гильзу - стандартная, от "Макарова", она еще чуть-чуть пахла порохом. Где-то должен быть и след от пули… Ага! В подволоке, почти над головой - аккуратная дырка.
Двинулись дальше - теперь еще осторожнее, прикрывая друг друга на трапах и непросматриваемых местах.
Судно по-прежнему казалось пустым и безжизненным…
Наконец - дубовая дверь с потемневшей от времени табличкой "Посторонним вход воспрещен" и более свежей надписью примерно такого же содержания по-английски.
"Здесь?" - уточнил взглядом Головин.
"Да", - молча кивнул запыхавшийся речник.
Головин тихо, почти без усилия надавил на бронзовую ручку.
- Пошли!
И ничего не случилось. Никто не выстрелил, не рванула привязанная изнутри хитроумная мина-ловушка… На первый взгляд мостик вообще показался пустым: зеленоватое свечение локатора, какие-то огоньки на панелях. Штурвал в привычном понимании был, но функцию выполнял скорее декоративную - судно двигалось в автоматическом режиме.
- Сюда, быстро! - У противоположной двери, с правого борта, лицом вниз лежал парень в безукоризненно отглаженных черных брюках и пижонской белой рубашке с короткими рукавами. Судя по погонам, это был кто-то из судовых офицеров. - Помоги…
Раненого перевернули на спину, и один из бойцов завозился с медикаментами. В нос ударил противный аптечный запах.
- Чем это его так?
- Ногами…
- Пашкевич, третий помощник, - сглотнув слюну, выдавил из себя речник. - Он живой?
- Пока - да! Слушайте… вы рулить умеете?
- В смысле?
- Ну этой штукой управлять? - Головин собирательным жестом обвел оборудование мостика.
- Вообще-то… Вообще-то я механик.
- Придется, - подал реплику Виноградов. Вставало солнце, и прямо по курсу уже отчетливо вырисовывался недалекий берег. - Надо хотя бы остановиться - и лечь в дрейф.
- Попробую, - кивнул речник и потянулся к одному из никелированных рычажков. Он был отличным дядькой, к тому же не без чувства юмора: - Вот и дослужился на старости лет до капитана… Вернусь, старуха не поверит. Вы уж мне справочку выпишите!
- Выпишем… Как там парень?
- Глухо, командир. Своими силами не откачать.
- Поговорить не сможет? - на всякий случай уточнил Головин. - Хоть немного?
- Какое там…
- Гляньте-ка! - Виноградов склонился над штурманским столиком. Лист карты с текущей прокладкой был изуродован матерным словом из трех букв и соответствующей иллюстрацией: колоссальных размеров и угрожающего вида член раскинулся на просторах от Петрокрепости до банок в центре Ладоги.
- Сволочи… - Головин потянулся к карте.
- Не трогай!
- Почему?
- Вещественное доказательство. Потом для экспертизы пригодится. - Виноградов вовсе не был умнее, просто он слишком долго носил милицейские погоны. И все оставшиеся годы ему предстояло жить с оперативно-следственным видением мира.
- Командир! В радиорубке чисто.
Здоровяк из второй штурмовой группы с трудом скрывал возбуждение.
- Что там?
- Никого… Правда, пошалили там, чувствуется, от души - дверь выломана, кровища! И вообще.
- Рация работает?
- А я чего - инженер, что ли? - удивился боец.
- Тоже верно…
Неожиданно чисто, почти без помех, ожил динамик внутренней связи:
- Эй, наверху! Это кто там командует?
- А это кто? - Головин покосился на речника, пытающегося совладать с какими-то кнопками и тумблерами. - Ты, что ли, Борька?
- Ну так! - радостно отозвался старший группы, отправленной в машинное отделение. - Как у вас?
- Порядок, - суховато оценил обстановку командир. - Так что глуши мотор.
- Попробуем.
- В каком смысле? У вас что - тоже ни кого?
- Почему? Двоих взяли - один со стволом был, у другого нунчаки.
- Моряки?
- Не-ет… - В голосах собеседников слышалось полное взаимное непонимание.
- Так, все - я спускаюсь. Сидите тихо.
- Есть, командир! Ждем-с…
- Саныч, пойдешь со мной? - повернулся Головин к майору. Чувствовалось, что он в недоумении. - Одна голова хорошо, а две…
- Разберемся, - кивнул Виноградов.
- Петров! За старшего здесь, понял? Мы быстренько, пять минут…
Однако прошло значительно больше времени, прежде чем офицеры вернулись на мостик. Вернулись не одни… И с информацией, сложившейся наконец в целостную картину.
…Рейс начался как обычно - вечером отошли от Речного вокзала, пригласили пассажиров на ужин. Погода не баловала, поэтому на палубе никто не задержался: ресторан "Чернышевского" мог вместить всех желающих в одну смену.
С иностранцами вообще никогда никаких проблем - в основном финны напиваются, да бывшие собратья по социалистическому лагерю. Что же касается мелких бытовых придирок, то это скорее исключения: приезжая в Россию, западные туристы уже заранее морально готовы к тому, что уровень сервиса здесь заметно отличается от остального цивилизованного мира.
"Новая русская" публика куда хлопотнее… Хотя, впрочем, тесная мужская компания, решившая прокатиться по водным просторам, сначала не выделялась: поели, поговорили о чем-то своем, поглазели издалека на веселых зарубежных дам и вблизи - на круглые, обтянутые форменными юбками задницы обслуживающего персонала. Вместе со всеми перебрались в Музыкальный салон - выпили, потанцевали.
Еще выпили… Где-то после полуночи возникла короткая ссора - с криком, матерными оскорблениями, хватанием за грудки. Кто и что не поделил, выяснить не удалось, но к приходу вызванного барменом пассажирского помощника компания уже снова достаточно мирно расселась за угловым столиком.
В три часа уже все разбрелись по каютам - даже неугомонные старухи-француженки и влюбленная пара немцев отправились спать в ожидании Валаама.
Швартовались в тумане - вторым бортом к пришедшему несколько раньше трехпалубному красавцу "Байкалу". Встали тихо, чтобы никого не разбудить: до завтрака время еще оставалось… Да и потом все шло как обычно. Иностранцы дисциплинированно отправились на экскурсию, щелкая в разные стороны искусственными челюстями и вспышками фотоаппаратов - а страдающие с перепоя соотечественники предпочли "подлечиться" пивком, без особой охоты пошлялись по ближним скалам и отправились досыпать.
Судя по всему, ситуация изменилась после обеда, незадолго до отхода. Видимо, компания с "Чернышевского" повстречала знакомых… Вахтенный матрос заметил, как братва обнималась у трапа, потом началось суматошное хождение туда-сюда - и отделить своих от чужих стало практически невозможно.
А потом сменились матрос и вахтенный штурман, трижды по традиции громким гудком просигналили с мостика, и белоснежный речной теплоход отправился в обратный путь. Восторженные интуристы помахивали на прощание остающимся на берегу и делали последние снимки - не зная еще, что ожидает их грядущей страшной ночью. Ни о чем не подозревал и экипаж: к ужину злополучная мужская компания вышла даже не в полном составе и в изрядной степени подпития. Само по себе это криминалом считать было нельзя, обычное, в общем, дело - но именно с ресторана начался отсчет последующей цепи трагедий и драм…
Пассажирский помощник по должности своей - немного психотерапевт, немного дипломат, немного массовик-затейник и администратор. Состояние смутной тревоги не покидало его с первого взгляда на этих людей… И увидев, что соотечественники, не обращая никакого внимания на остальных посетителей ресторана, режутся в карты прямо на уставленном посудой столе, он еще некоторое время раздумывал, стоит ли делать им замечание. Но когда на пол со звоном упали задетые нетвердой рукой одного из игроков бокалы - пришлось подойти.
Замечание в вежливой форме… Грубая матерщина в ответ. Тогда до страшного не дошло - один из картежников, потрезвее, похожий то ли на корейца, то ли на казаха, в последний момент осадил своих.
Наобещав пассажирскому помощнику массу неразрешимых проблем по прибытии в Петербург и купив с собой, на вынос, еще полдюжины бутылок отвратительного коньяка, компания отправилась восвояси - к облегчению работников ресторана и радости иностранцев.
Но ненадолго. Видимо, уязвленное самолюбие вскоре все-таки взяло верх над ослабленным литрами алкоголя инстинктом самосохранения. Братву потянуло восстанавливать справедливость.
Они вернулись… За столиками уже никого не было - только бармен да несколько официанток. Их не тронули поначалу, только побили посуду да вытащили из кладовки непочатый ящик "Стрелецкой" водки.
Кровь пролилась в Музыкальном салоне - ворвавшаяся толпа посчитавших себя оскорбленными бандитов на глазах у собравшихся туристов повалила пассажирского помощника и буквально втоптала его в палубу. Один здоровенный бугай, с остекленевшими, налитыми патологической злобой глазами, оторвал от переборки многопудовый концертный усилитель и со смаком опустил его на окровавленную голову первой жертвы.
Музыка оборвалась. Кто-то пронзительно, не по-людски, завизжал. Кто-то ринулся к противоположной двери.
Тогда же начали лапать женщин… Все дальнейшее окрасилось патологической, необъяснимой одними только наркотиками и дрянным алкоголем жестокостью. Били всех, оказавшихся на пути: выбежавших по тревоге матросов из боцманской команды, старух-иностранок, случайного немца с фотоаппаратом… Бандитов оказалось, по разным оценкам, от полутора до двух десятков - во всяком случае, много больше, чем числилось в официальном списке пассажирской службы.
Непостижимым образом огромное судно за считанные минуты оказалось во власти кровавого беспредела. Вряд ли существовал какой-то план, какая-то конкретная цель, кроме ничем не ограниченного насилия… Больные животные, отторгаемые обществом звери, на какое-то время лишившиеся инстинкта самосохранения - но зато накопившие за долгие годы лагерей и тюрем, за годы и месяцы нелегальной полужизни критический запас неутоленной злобы на все остальное человечество.
К тому же бандиты оказались неплохо вооружены.
Кровавая волна прокатилась от музыкального салона до капитанского мостика, захлестнула радиорубку, машинное отделение… Большинство пассажиров загнали в каюты, пытавшихся оказать сопротивление калечили, а тех членов экипажа, кто еще мог самостоятельно передвигаться, заперли в одном из трюмов.