– На борьбу с мафией, – ответил я. Но у самой крытой синим сукном цели мне преградил дорогу узкой грудью заместитель председателя.
– Вы, товарищ, кто будете?
– Я, товарищ, буду ваш новый участковый, – сообщил я, и узкогрудый в буквальном смысле расступился передо мной, ибо мне не удалось зафиксировать, вправо он отступил или влево или просто растворился в воздухе. Но когда я повернулся лицом к залу, он тотчас возник у меня за спиной:
– Слово имеет...
– Спасибо, я сам представлюсь, – через плечо сказал я ему и, оглядев разгоряченные лица рядовых пайщиков, начал как можно спокойнее и добродушнее: – Фамилия моя Северин. Со вчерашнего дня я ваш новый участковый инспектор. Так что, если у кого есть какие проблемы, – милости прошу.
В помещении стало потише. И я продолжал уже жестче:
– Вот тут товарищ Козленко, у которого зять работает в прокуратуре и с такой легкостью делится с домашними служебной информацией, дал справку. Я тоже хочу дать справку. По закону никто у нас не может быть признан виновным иначе как по приговору суда. Вот и в отношении Байдакова придется подождать этого приговора. А потом уж, в зависимости от него, решать вопрос об исключении Байдакова из членов ЖСК и делить его квартиру. Но это так, к слову. Что же касается основной цели моего прихода... – я собрался попросить слова в конце собрания, но речь моя была вдруг прервана самым неожиданным образом.
В задних рядах поднялась дородная, раскрашенная хорошей косметикой дама в черном лайковом пальто нараспашку.
– Минуточку, – сказала она твердым и властным голосом женщины, знающей себе цену. – А почему это вы вообще собираетесь делить мою квартиру?
– Вашу квартиру? – эхом откликнулся Елизар Петрович.
– Ну да, мою, мою. Я жена Байдакова Виктора Михайловича и прописана вместе с ним в сто шестой квартире. – Она щелкнула изящной кожаной сумочкой и извлекла оттуда паспорт. – Желаете убедиться?
При общем немом изумлении она пробралась к столу президиума и выложила на него свой документ. Он принадлежал Скачковой Кире Алексеевне. Я взял его в руки и начал листать. Елизар Петрович и Козленко заглядывали мне через плечо. Ранее Кира Алексеевна была прописана в городе Ростове-на-Дону, ныне, действительно, в квартире своего законного супруга Байдакова В.М. Я перелистнул еще несколько страничек, чтобы взглянуть на штамп о регистрации брака. Он был на месте. В счастливом союзе Скачкова и Байдаков соединились ровно месяц назад.
7
– На, – сказал Валиулин, протягивая мне тощую папочку. – Здесь все, что мы нарыли по делу о квартирах. Связи тех, кого обокрали, где пересекаются, – ну, и так далее.
– А что Байдаков? – спросил я, принимая папку. Валиулин оттопырил нижнюю губу, что отмечало бестактность или бессмысленность заданного вопроса.
– Следствием занимается Степанида. Помнишь такую?
– Помню. Старая грымза. Очень жесткая.
– Мягкий следователь – жареный лед, – изрек Валиулин. – Это только в плохих романах бывает. Если тебя интересуют стаканы – я ей позвонил. Она назначила экспертизу. В том, на котором отпечатки Байдакова, действительно "Алабашлы". В другом – португальский портвейн.
– Ну и?..
– Ну и ничего. Он уже вспомнил, что пришел к Черкизову со своей бутылкой. С ней и ушел.
– Хороший следователь Степанида, – сказал я.
– Хороший, – согласился Валиулин, глядя мне прямо в глаза.
– Что ж он у нее про ключи от переходов не вспоминает? Валиулин пожал плечами.
– Почему верблюд вату не ест? Не хочет. Я хотел напомнить ему про краны, но промолчал. С кранами я, по точному выражению Валиулина, фраернулся.
– Может, еще вспомнит, – меланхолически заметил Валиулин. – К суду поближе.
Я поднялся, чтобы идти. Но Валиулин неожиданно остановил меня:
– Погоди.
Я снова сел. Валиулин, сняв очки, некоторое время тер покрасневшие глаза, потом снова нацепил очки, вздохнул и сказал:
– Ты что думаешь, я всего этого не вижу?
Я молчал.
– Всех этих хвостиков, ослиных ушек? Но ведь так часто бывает, всегда что-нибудь чему-нибудь противоречит. И это сейчас проблемы Степаниды. А мне важно другое.
– Что?
– Ты вот, например, знаешь, кто такой Байдаков? Вместо ответа я пожал плечами. Хвастаться своим прежним знакомством с Витькой сейчас явно не имело смысла.
– Байдаков – шестерка, – продолжал Валиулин, – Катала, мелкий игрочишка в карты и на бегах. Было время, чеки ломал у "Березок", пока их не закрыли. Потом с наперсточниками стал работать, по мелочи, что в руки приплывет. Но всюду на подхвате, потому что пил сильно, и все его подельщики знали, что тип он ненадежный. Портрет ясен?
Я кивнул.
– Теперь, кто такой Черкизов. – Валиулин сделал многозначительную паузу. – Черкизов был босс. Четырежды судимый. Насколько нам известно, вор в законе. Причем очень и очень авторитетный. По нашим оперативным данным, один из руководителей организованной преступности в Москве. Ты понял?
Я ничего не понял, и Валиулин, уловив это, посчитал нужным со вздохом объяснить:
– Одна мелкая гадина сожрала другую крупную гадину. И воздух от этого чище стал, и нам с тобой работы поубавилось.
Я молча смотрел ему прямо в глаза, и он наконец отвел их в сторону. Сказал раздраженно:
– Короче говоря, у меня указание больше этим делом не заниматься. Потому что прокуратура считает его достаточно чистым и ясным.
Вот тут я кивнул с пониманием. Указание есть указание. Приказ. Да и в конце концов, убийство – подследственность прокуратуры. А ей виднее. Я взял папку и поднялся со стула.
– Разрешите идти?
Повернулся через левое плечо и вышел почти строевым шагом.
Не мое дело. Так думал я, бредя длинным, тоскливым коридором управления. И Витька Байдаков мне не сват и не брат. Почему я должен портить себе нервы из-за какого-то Витьки Байдакова? Каталы, мошенника да еще и алкаша?!
А вот слева по борту и мой кабинет. Бывший, конечно. Интересно, кто теперь сидит за моим столом? Наверное, Шурик Невмянов. Он всегда хотел к окошку. – К свету тянулся наш Шурик.
Не злобствуй, сказал я сам себе, твердыми шагами проходя мимо двери. Если Шурик сидит теперь за твоим столом, значит, он парень несуеверный. Столик-то как-никак выморочный, меченый столик. Ох и повозили в свое время меня по нему мордой! До сих пор чешется.
За поздним временем в отделение я не поехал, а поехал я домой. Дома я первым делом поставил на плиту чайник, потом наделал себе бутербродов: один с колбасой, другой с сыром, а третий с любимым моим шоколадным маслом, которое вдруг ни с того ни с сего выкинули вчера в молочной. Глядя на этот третий ингредиент, я подумал, что бытие наше все-таки не без маленьких радостей и что вообще жить надо сегодняшним днем, а не переживать по новой прошлые неприятности и тем паче не искать на свою филейную часть новых. Делом надо заниматься, сказал я сам себе и желательно делом посильным, чтоб, значит, было это дело по моим, участкового инспектора Северина, слабым силам – и никак не больше. Потому что достаточно повозили означенного инспектора, а в те поры старшего оперуполномоченного угрозыска Северина мордой об стол. Хватит.
Чайник, молодецки свистнув, начал плеваться кипятком. Я обошел его с тыла и ухватил за ручку старой дедовской, прожженной во многих местах рукавицей. Замечательно! Стол накрыт, чай заварен. Усевшись на табуретку, я откусил от бутерброда с колбасой и раскрыл принесенную от Валиулина папку. Так, что тут у нас есть? Есть тут у нас схемка. Нет, это не схемка, это схемища! Кружочки, квадратики, черточки, стрелочки... Тут, похоже, и впрямь фамилий сто. И какие, однако, сидят в отделе у Валиулина каллиграфы! При мне таких не было. Интересно, он специально для меня эту красоту на ксероксе перегнал или она у него уже запущена в массовое производство? Ну-с, схема... Схему мы покуда отложим в сторону, кавалерийским налетом нам с ней не разобраться, тут, как говорится, надо войти в материал. Что в папочке дальше? Так, протоколы осмотра мест преступления, списки похищенного, все тоже отксерено. Оч-чень хорошо! Больше ничего? А, вот в самом конце замечательный документ, специально для начинающих, то бишь для меня: список, владельцев обчищенных квартир вместе с адресами. И что хорошо – потерпевшие идут, так сказать, в порядке поступления. Где тут мои голубчики? Ага, вот! Номер третий. Казарян Артур Викторович, проживает в доме, построенном то ли МИДом, то ли Министерством внешней торговли, вон его в окошко видно, двенадцатиэтажная башня. Номер восьмой, Таратута Олег Петрович, стеклянный дом. И номер шестнадцатый – Полева Маргарита Александровна, там же.
Приступим. Я пододвинул к себе телефон и в строгом соответствии с нумерацией начал с Казаряна. Артура Викторовича не оказалось на месте, отсутствовала также и его супруга. Все это мне сообщил осторожный женский голос, который, кажется, ни на йоту не поверил мне, что я действительно участковый, но с тем большей настойчивостью дал понять: в квартире живут, квартиру охраняют. Как участковый я был доволен, как сыщик – не слишком.
Следующим шел у меня Таратута Олег Петрович, который сам взял трубку.
– Участковый? – он говорил быстрым и нервным голосом, словно куда-то торопился. – А что, нашли чего-нибудь? Или кого-нибудь?
– Нет, – вынужден был признать я. – Пока нет. Но мне бы хотелось с вами встретиться, побеседовать.
– Встречайтесь, – согласился он. – Пожалуйста. Когда?
– Я бы мог сейчас, например...
– Хорошо. Жду, – отрезал он и, не дождавшись ответа, положил трубку.
Но прежде чем уйти, я набрал номер Маргариты Александровны Полевой. После двух или трех гудков в трубке вдруг что-то щелкнуло, зафонило, и внезапно приятный женский голос произнес:
– Здравствуйте! С вами говорит автоматический секретарь. В данный момент хозяев нет дома. Если вы хотите оставить им какое-либо сообщение, начинайте говорить после звукового сигнала. В вашем распоряжении одна минута...
"Би-ип!" – мелодично пропела трубка, и я положил ее на рычаги. Передавать неведомой Маргарите Александровне мне пока было решительно нечего. Вот только голос этого автоматического секретаря показался чем-то знакомым. Но чем именно – я сказать не мог.
Таратута широко распахнул передо мной дверь, но почему-то не отодвинулся в сторону, чтобы пропустить меня в квартиру, а остался стоять, держась за притолоку и молча меня рассматривая. Был он высокий и тощий, с всклокоченными волосами, а больше я в полутьме прихожей ничего разглядеть не мог. Стояние наше друг против друга затягивалось сверх всяких границ, и я сказал, в основном, чтобы прервать молчание:
– Здравствуйте. Олег Петрович?
– Здорово, – неожиданно ответил он. – Я, я Олег Петрович... – И, наконец посторонившись, махнул вялой рукой. – Заходи, чего стоишь...
Я зашел. Из маленькой прихожей мы сразу попали в большой холл, из которого в разных направлениях вели четыре или пять дверей, все, кроме одной, прикрытые плотно. Тяжелыми шагами хозяин направился к этой незапертой, я последовал за ним и оказался, вероятно, в гостиной: большой полукруглый диван, кресла в углах, громадный японский телевизор и горка с хрусталем и фарфором утверждали меня в этой мысли.
– Садись, – кивнул Таратута на кресло и сам упал напротив. – Рассказывай, чего надо.
Теперь я мог его наконец рассмотреть. Лицо у него было, как спущенный мячик, деформировано в самых неожиданных местах. Нос, губы и подбородок ехали куда-то в разные стороны, иногда он собирал их на одной линии, но они тут же опять расползались кто куда.
– Давай, давай, излагай, – подбодрил он меня.
– Что же это вы, Олег Петрович, – начал я заготовленную речь, слегка, конечно, этим "тыканьем" шокированный, но решив не обращать внимания. – Приходит к вам незнакомый человек, называется участковым, вы его в дом пускаете, а удостоверения не просите. Ведь вас, кажется, недавно обокрали? Надо бы соблюдать осторожность!
Он чуть подался вперед, ко мне, хотел, кажется, привстать, но повалился обратно в кресло. Части лица его снова пришли в движение, он широко взмахнул рукой и сообщил:
– А нечего у меня больше красть. Все унесли. Он снова безуспешно попытался побороть земное притяжение, и тут я с ужасом понял, что Олег Петрович Таратута вдрызг пьян. Удачный момент я выбрал для проведения профилактической работы! Не говоря уж о моих других далеко идущих планах.
– Уперли все подчистую, – помрачнев, продолжал он.
– Всю технику, видео-шмидео, лазерные-шмазерные... – Таратута икнул, извинился и помрачнел еще больше. – Все диски, все кассеты... Вот только телевизор не осилили, здоровый очень...
В эту секунду в холле стукнуло, потом что-то шлепнулось – звук был такой, будто груду мокрого белья шмякнули об пол, и я краем глаза увидел, как мимо раскрытой двери промелькнуло белое, голое, с большой грудью, в одних трусиках, а может, и без них. Олег Петрович вскочил с совершенно неожиданной прытью, захлопнул дверь и подпер ее спиной. Сделалось неловкое молчание, и я спросил, показывая на три видеокассеты, стопкой лежащие на верху горки:
– А что ж эти не взяли?
– Этих не было, – произнес, проследив за моим взглядом, Таратута и, пройдя вихляющей походкой через всю комнату, как бы между прочим сгреб кассеты, поискал глазами и сунул их в нижний ящик серванта. – Давал смотреть. Теперь вернули.
Тут дверь снова приоткрылась, кто-то сунулся в комнату, из холла послышался звук необычайно звонкого шлепка, там захихикали. Таратута бросился на дверь, как на амбразуру, и снова заслонил ее спиной. Я понял, что мне тут делать больше нечего, и поднялся.
– Айн момент, – пробормотал он, поняв мои намерения, и, пятясь задом, выдавил себя в дверь, плотно притворив ее за собой. Оттуда доносилось какое-то бубнение, потом чей-то высокий голос, затем все стихло. Интересно, думал я, за каким чертом он меня пригласил? Спьяну, что ли?
Наведя порядок, Таратута пригласил меня на выход. И я, вдруг разозлившись от всего происходящего, уже в прихожей взял да и спросил его напрямую:
– А вы сами, Олег Петрович, что думаете по поводу кражи? Может быть, у вас незадолго до нее бывали в доме малознакомые люди? Ну, женщины, например?
Он привел детали своего лица в относительное соответствие, с шумом втянул воздух и ответил:
– Малознакомых женщин не держу. Все проверенные. – И добавил, поминутно оглядываясь: – Вы звякните на днях, поболтаем. А то... видите... не дают сосредоточиться!
Я вышел на улицу совершенно раздосадованный. Казарян отсутствует, Таратута просто в некондиционном состоянии, у Полевой к телефону подходит какой-то механизм.
Не люблю, когда с самого начала все идет кувырком. Примета плохая. Надо переломить невезение. Я заглянул в тетрадку: Маргарита Александровна Полева проживала рядышком, буквально через два подъезда. Я шел туда наобум, даже не перезвонив еще раз предварительно. И как бывает, удача ждала меня там, где я не ждал ее никак.
Передо мной на пороге стояла Лялька. Лялька Прекрасная, Лялька В Гневе Ужасная, Лялька еще Бог знает какая... И было на ней черное шуршащее платье, и туфельки на стройных ногах были лаковые, блестящие, и в ушах у нее сверкало, и на шее у нее неземным светом переливалось. И пахло от нее французскими духами, и смотрела она на меня, сдвинув свои смоляные брови, будто ждала, что я сейчас скажу: "А вот точить ножи-ножницы!" Такая у меня теперь работа, подумалось мне. Звонить в чужие двери и, стоя на пороге, объяснять, кто я такой. Даже Ляльке.
– Ты?! – вглядевшись, с безмерным удивлением вскрикнула она.
– Я, – пришлось подтвердить. – Ваш участковый.
– Брось, – хохотнула она, хватая меня за рукав и затаскивая в квартиру, – вечно ты со своими шуточками. Да заходи же, чего встал! Лерик! – кричала она через плечо. – Иди скорей, смотри, кто пришел!
– Погоди, – останавливал я ее, – погоди. Я туда попал? Мне нужна Полева Маргарита Александровна.
– Туда, туда! – подтверждала она. – Марго – это моя мачеха, на нее квартира записана. А живем мы. Да Лерик же! – уже сердито прикрикнула она и даже ногой притопнула.
И Лерик выплыл из-за поворота коридора, как большой красавец-теплоход: сверкая линзами затемненных очков над пышными пшеничными усами, в роскошном сером костюме, при вишневом в крапинку галстуке.
– Ба! Какие люди! – воскликнул он и с ходу полез целоваться. От него приятно пахло хорошим мужским одеколоном.
Через полчаса я был в курсе всего. Правда, первые пятнадцать минут пришлось потратить на то, чтобы убедить их в том, что я действительно участковый.
– Погоди, – недоумевал Лерик, – ты же был, кажется, какой-то шишкой на Петровке!
Я терпеливо объяснял, что и шишкой особой не был, и поперли меня оттуда с треском, а почему поперли – разговор долгой, да и неинтересный.
– И вообще, – сказал я, – вы, кажется, куда-то собираетесь. Не отложить ли нам вечер воспоминаний до другого раза?
– Ни в коем случае! – торжественно провозгласил Лерик. – Мы идем в гости, а там без нас не умрут. Ни за что тебя не отпущу без рюмки коньяку! Хотя бы символически!
А Лялька уже несла коньячок и звенела уже хрустальными рюмками, и сами собой появились на столе икорка, и лимончик, и крабы в мисочке, и какая-то нежная до прозрачности рыбка на блюде...
– Да-а, – произнес я, оглядывая все это благолепие. – Похоже, все-таки, продовольственная проблема может быть решена в одной отдельно взятой семье. Позвольте осведомиться: уж не японская ли филология поставляет на ваш стол этакие разносолы?
– Порвато и растоптато, – хохотнул Лерик, разливая коньяк. – Видишь ли, японская филология слишком хрупкая и нежная вещь, чтобы кормить такого троглодита, как я. Как сказал поэт: "Вьюнок обвился вкруг бадьи моего колодца. У соседей воды возьму".
Мы выпили.
– Так-так, – сказал я, подцепив на вилку кусок рыбы. – И где же, если не секрет, ты теперь берешь... воду?
– Никаких секретов, – сообщил Лерик. – Мы – дети времени. Я, например, цивилизованный кооператор.
– Если ты Цивилизованный, не хватай рыбу руками, – встряла Лялька.
– Па-ардон, – сказал Лерик, облизывая кончики пальцев.
– И чем конкретно ты промышляешь? – поинтересовался я.
– Широкий профиль, – объявил он. – Комиссионная торговля, посреднические операции, общепит... ну, много чего еще.
– Так это, стало быть, не Полеву Маргариту Александровну, а тебя обнесли этой зимой?
– Меня, – беспечно махнул рукой Лерик. – Нажито махом – прожито прахом.
– А что забрали?
– Шубу Лялькину, кое-какие цацки, но не все, главное в тайнике лежало, не нашли. Видео, конечно, кассет штук пятьдесят – все, что было...
– Шубу жалко, – вздохнула Лялька.
– Купили ж тебе новую! – удивился Лерик.
– Старая лучше была! – капризно заявила она.
– Прорва какая-то, а не баба, – пожаловался мне Лерик со смехом. – Только не спрашивай меня, кто знал про то, что мы на два дня сматываемся в Домбай. Твои дружки меня этим вопросом замучили. Да сто человек знали!
Он налил еще по одной. И вдруг замер с бутылкой в руке:
– Слу-ушай, а может, мне тебя к нам на работу взять?
– В каком качестве? – полюбопытствовал я.
– Да все в том же! Нам охрана нужна – во как! Лезет, понимаешь, всякая шпана. Да и не шпана тоже... – Он помрачнел и взглянул на часы. – Это дело надо обмозговать. Все. Нам пора. Ляля, ты готова?