Коп, сидевший впереди, разгадывал кроссворд. По двум своим предыдущим посещениям полицейского участка Риверсборо я его не узнал, а он даже если и узнал, то виду не подал. Когда же он снизошел до того, чтобы спросить, что мне надо, я ответил, что хотел бы навестить одного заключенного.
– Извините, – сказал он, – только что заступил.
Он продолжил, говоря, что у них уже две недели не было задержанных. Мои объяснения, что накануне я сам был у них задержанным, не произвели на него впечатления.
– Кто вас доставил? – спросил он.
– Охранники кампуса.
– Вам предъявили официальные обвинения?
– Нет.
– Тогда, – ответствовал коп, – вас можно не считать, верно?
Я сказал ему, что это его дело, считать меня или нет, но в настоящий момент я себя не интересую. В камере предварительного заключения сидел еще один парень, объяснил я, и он витал где-то очень далеко – между Луной и Сатурном. Ворча, коп защелкал клавишами своего компьютера.
– Имя заключенного?
Я сказал, что не знаю. Мои слова подействовали на него как палка, сунутая в муравейник.
– Послушайте, мистер, вы бы лучше не тратили мое время, не то живо окажетесь заключенным в этой самой тюрьме.
Вопреки своим словам он продолжал тыкать по клавишам. Думаю, прежде чем окончательно разъяриться на меня, он хотел убедиться, что я ошибаюсь. Чтобы я мог видеть, он развернул ко мне монитор. На экран были выведены бухгалтерские списки и списки арестованных за две недели. Только на одном бланке значилось имя. И это имя было мое. Жирным шрифтом под ним было напечатано:
ОТПУЩЕН К ДЕКАНУ ДАЛЛЕНВАХУ. ОБВИНЕНИЙ НЕ ВЫДВИНУТО
– Но я же говорю вам, – не отставал я, испытывая судьбу, – со мной в камере сидел еще один парень: блондин, длинные волосы, сережка в ухе, двадцать, может, двадцать один год.
– Ну, меня там вчера не было, а этот экран – все, чем я располагаю.
Когда я попросил разрешения встретиться с полицейским, который был на дежурстве, когда задержали меня, парень за пультом ответил:
– Невозможно. Сержант Уик вчера вечером уехал на соревнования по подледному лову на север Онтарио.
Другие полицейские, с которыми я виделся, когда только приехал в город, тоже оказались недосягаемы. Как удобно для всех, кроме меня, подумал я. Я всего-то хотел спросить у своего сокамерника, где он раздобыл "Изотоп". Теперь, похоже, галлюцинации начались у меня. К сожалению, в этой игре мне было уже поздновато жить ретроспективой. Мне морочили голову насчет чего-то отвратительного. Но у данной заморочки была и обратная сторона. Это означало, что в Риверсборо имеются люди, которым есть что скрывать. Может, в число того, что надо скрывать, входил и мой племянник. Настало время вызвать сюда Макклу.
– Спасибо, офицер.
– Это все? – Казалось, он огорчился, что я ухожу.
– Видите этот плоский участок? – показал я на свой лоб. – Я заработал его, когда бился головой об стену. Я усвоил, когда надо остановиться.
Теперь, когда Киры со мной не было, я был готов растерзать портье в "Старой водяной мельнице".
Его не оказалось на месте. Вероятно, уехал на подледный лов. Я забрал оставленные мне сообщения – звонили Макклу и Джефф. Ни один из них не требовал немедленно перезвонить. Взяв в холле местную газету, я поднялся в свой номер, чтобы урвать несколько часов нормального сна. Страсть – это чудесно, но обычно она нарушает привычное чередование сна и бодрствования.
Растянувшись на большом стеганом одеяле, я принялся листать газету. Дошел до фотографии на третьей странице. Она представляла собой увеличенный снимок с водительских прав лыжника, погибшего в Сайклон-Ридже. Звали его Стивен Маркем, безработный механик кресельного подъемника из Платсберга, штат Нью-Йорк. Но мне он был знаком под именем Капитана "ЛСД".
Некая романтика
Макклу приехать согласился. Он полагал, что я двигаюсь вперед. Если то, что из-за тебя погиб человек, можно считать прогрессом, тогда он прав. Мне это движением вперед не казалось. Трудно определить, чем это кажется, когда в тебе шесть банок пива и полбутылки водки. Я не очень умею смягчать боль алкоголем. Думаю, это вообще мало кто умеет. Но есть люди, такие, как Макклу и мой дядя Сол, которые достигают некоего временного катарсиса путем разгула. Даже в тошнотворном похмелье следующего дня они находят недоступное мне странное удовлетворение, некую романтику. Но я искал не романтики.
Я не мог оторвать взгляда от газеты, от бесстрастного лица Стивена Маркема. Я благодарил Бога, что за неимением лучшей альтернативы фотография оказалась не из числа снимков с пронзительным взглядом. Глаза его не были ни всевидящим оком, ни глазами, что пригвождают вас, извивающегося, к стене. Это были глаза, уставшие постоянно держаться начеку в машинном отделении подъемника. Я выпил за Стивена Маркема. Мы составляли ту еще пару, Маркем и я, немой и еще более немой. Немоту недооценивали.
– За Капитана "ЛСД"! Берегись красных меченых атомов.
Его это не тронуло.
В мою дверь постучали. Я заставил себя не слышать и принялся за вторую половину бутылки. Она шла не так легко, как первая. Головная боль уже начала прокрадываться в мои синусовы пазухи, а ужину в моем желудке это не слишком нравилось. Стук становился все громче, настойчивей.
– Дилан! – Голос Киры звучал встревоженно. – Дилан, с тобой все в порядке?
Я не ответил.
– Дилан, пожалуйста, впусти меня. И снова я не ответил.
– Дилан! Прошу тебя. Я слышу, ты там. Что случилось?
– Ты случилась! – гневно упрекнул я. – Убирайся отсюда к чертовой матери!
– Дилан!
– Игры закончились, Кира. Иди поищи каких-нибудь других детей и поиграй с ними во взрослых. – За закрытой дверью я мог быть таким смелым.
– Мне страшно, Дилан.
– Бога ради, – взорвался я, – прекрати называть меня Дилан. Я знаю свое гребаное имя!
– Может, кого-нибудь позвать?
– Нет! Я хочу, чтобы ты шла трахать кого-нибудь своего возраста и оставила меня, к черту, в покое. Ты мне здесь не нужна
– Дилан…
– Заткнись! – Я помолчал. – Знаешь, что мне интересно, Кира?
– Нет, не знаю.
– Мне интересно, где ты выучилась так хорошо трахать стариков. Я…
– Не делай этого, Дилан, прошу тебя.
– Я буду делать, что хочу. Отвечай на вопрос.
– Пожалуйста, Дилан, не…
– Отвечай, черт возьми, на вопрос!
– Что я сделала не так? – задрожал ее голос. – Почему ты хочешь вот так меня обидеть?
– Я не обижаю тебя. Я делаю тебе одолжение. А теперь сделай и ты мне одолжение – катись от меня прочь!
Наступило молчание. Ни мольбы. Ни шагов. Ни рыданий. Потом:
– Я тебя ненавижу. Я тебя за это ненавижу!
В этом мы сошлись. Подождала ли она еще мгновение или побежала по коридору, сказать не могу. Я был слишком занят, задыхаясь от жалости к себе, чтобы обратить внимание.
Вина
Я наблюдал, как Макклу с сумкой в руке входит в зал ожидания. И снова его вид встревожил меня. Не то чтобы я забыл, какой усталый и расплывшийся он пришел на похороны моего отца, но не поставил первым пунктом в своем списке первоочередных дел: докопаться до причин, заставивших его так неожиданно набрать вес. Но, набрал он лишний вес или нет, он все равно оставался профессионалом и следовал моим инструкциям буквально. Он не стал искать меня в толпе, хотя знал, что я наблюдаю за ним. Подтвердив в прокате получение автомобиля, Джон направился к ряду телефонов-автоматов сразу направо от вывески Торговой палаты Риверсборо. Я смотрел, как он медленно набирает цифры, поглядывая на клочок бумаги. Футах в семидесяти пяти от него, на противоположном конце терминала, зазвонил другой телефон. Я снял трубку.
– В детстве ты, видимо, слишком увлекался фильмами Хичкока, – сказал он – Уверен, что весь этот балаган плаща и кинжала необходим в таком дерьмовом городишке? Господи Иисусе, Клейн, да закусочная в Шипсхед-Бэй больше их аэропорта.
– И сырный пирог там лучше, но посадить на их парковке вертолет почти невозможно. Поверь мне, Джон, эти предосторожности необходимы. Как я сказал тебе вчера по телефону, у меня на хвосте постоянно висят два этих шута. Я точно оторвался от них по пути сюда, но не уверен, что за мной не пристроили кого-то, кого я не заметил. Ты забронировал номер в "Старой водяной мельнице"?
– Да.
– Отлично. Как хорошо, что ты приехал, – с улыбкой сказал я. – Я блуждаю тут в потемках, спотыкаясь о свой член.
– Готов поспорить, что ты проделываешь с ним не только это.
Я пропустил эти слова мимо ушей и назначил встречу в своем номере через час.
– Клейн!
– Да.
– Я останусь на линии, когда ты повесишь трубку. Если кто-то следит за тобой, кроме двух известных тебе ребят, я его засеку.
– Спасибо.
Обратный путь в гостиницу лежал мимо Сайклон-Риджа. Подъемники были практически пусты, я заметил лишь несколько одиноких душ, съезжавших вниз по трассе. Ничего удивительного. Смерть на склонах не прибавляет популярности. Однако со временем об этом забудут. Газеты займутся другими событиями, и люди вернутся. Несчастные случаи время от времени происходят. Как и убийства. А здесь произошло именно убийство. Я чувствовал это спинным мозгом. И еще я чувствовал свою ответственность. Потому что так же точно, как то, что в небе сияет солнце, я знал, хотя, возможно, никогда не смогу этого доказать: если бы Стивен Маркем со мной не встретился, сегодня он был бы жив. Я не был и близко столь же уверен, что знаю, как жить с такой виной. Долог спуск с горы.
Вернувшись в "Старую водяную мельницу", я даже не посмотрел, кто сидит за стойкой портье, и двинулся прямиком в свой номер. Когда я вошел туда, чья-то сильная рука схватила меня за ворот и уложила на пол. Во рту у меня оказался ворс ковра, руку до боли завели за спину. Что-то круглое и очень холодное ткнулось в нежное местечко за ухом. Затем, в течение одного мгновения, показавшегося вечностью, я услышал, как защелкнулся дверной замок и металлически лязгнул предохранитель пистолета.
Меня подняла, но не рука Господа, а рука Макклу.
– Идиот! – Он встряхнул меня. – Ты невнимателен.
– Теперь я весь внимание.
Мы обнялись. Отстранившись, Джонни пристально всмотрелся в меня. Чувствовалось, что увиденное ему не нравится.
– Что с тобой?
– Да так, ничего, Джон. – Я освободился от его хватки. – Только что умер мой отец. Пропал мой племянник. Я провалился в Голливуде. Умудрился получить перцовый спреем в глаза, побывать в тюрьме и поспособствовать убийству. А вчера вечером, поскольку я был слишком занят выбиванием из себя дерьма, чтобы заметить, что я делаю с другим человеком, я разрушил, возможно, самые восхитительные отношения, которые были у меня в жизни. Так что ничего, Джон, все в порядке.
Задрав штанину, он убрал в кобуру свою пушку тридцать восьмого калибра.
– Кончай себя жалеть или лучше возвращайся домой. Ты никому не принесешь пользы, если собираешься заниматься самоедством. Я не могу одновременно приглядывать и за тобой, и за собой.
– Почему? У тебя проблемы со зрением? – поинтересовался я.
– С глазами у меня все в порядке. Просто, похоже, слишком много народу интересуется твоей тощей еврейской задницей. Не уверен, что смогу уследить за всеми. Может, стоит присвоить им номера, как заказам в кафешках?
– За мной следили?
– Да, – подтвердил он. – Один парень похож на серфера, только в лыжном костюме. Ну, ты знаешь этот тип: выгоревшие на солнце волосы, навороченные темные очки, мускулатура от сих до сих. Видел такого?
– Половина населения Риверсборо так выглядит. А вторая половина похожа на самого толкового ученика третьего класса, только крупнее и с плохой кожей.
– Второй парень из федералов. В специальных группах я работал с сотней таких, как он. По тому, как он одевается, на спине у него может быть напечатано ФБР, АТО или АКН. Беда этих ребят в том, что их учат-учат не афишировать, кто они такие, но это выше их сил – не сообщить об этом всему миру. Однажды я вел наблюдение, было уже очень поздно, и длилось оно уже несколько часов. Мы рассказали все анекдоты, все похабные истории, все истории про секс, какие могли вспомнить. В конце концов я повернулся к одному из тех фэбээровцев и спросил, почему он стал федералом. Знаешь, что он мне ответил? – Макклу начал смеяться.
– Нет.
– Он говорит, что специальный агент ближе всего стоит к супергерою. Ну не долбаный ли придурок, а?
– Хорошо, что мультики про Супермена ему понравились больше, чем про бегающую кукушку.
Мы оба посмеялись над этим. Потом примолкли.
– Люблю тебя, приятель. – Он снова обнял меня, но очень крепко, почти с отчаянием. – Просто хочу, чтобы ты это знал.
– Я знаю это, Джон, знаю.
– Вот и хорошо. – Он отпустил меня. – Давай-ка заглянем в мини-бар. Нам надо о многом поговорить перед нашим завтрашним путешествием.
– Куда мы едем?
– В тюрьму.
– Я уже там был. Меня выпустили.
– Не в эту тюрьму, – сказал он. – И не волнуйся, мы там не задержимся. Всего лишь свидание.
– С одним из твоих родственников? – поддел я.
– Нет, дурья башка, с Валенсией Джонс.
– Как тебе…
– Не спрашивай, – приказал Макклу. – Не спрашивай.
И я не стал. Джон был на полпути к мини-бару, когда в дверь постучали. Это оказалась Кира. Сердце у меня забилось в горле. Макклу шепотом приказал мне отделаться от нее. Вместо этого я в некотором роде отделался от него. Он прекрасно поместился в стенном шкафу.
Когда она вошла, по щекам ее текли слезы. Я открыл рот, но не смог издать ни звука. Есть обиды, извиняться за которые значит нанести оскорбление. Я упал на колени и прижался щекой к ее животу. Кира погладила то, что осталось от моих седых волос. Поцеловала меня в макушку и сама опустилась на колени. Поцеловавшись, мы уже не могли остановиться. И я уже больше ни секунды не помнил о Джоне Фрэнсисе Макклу, прятавшемся в стенном шкафу.
Младенец Иисус на Рождество
Она не позволила мне объясниться за предыдущий вечер. Насчет демонов Кира все понимала. По большей части, сказала она, мы говорим за них. Иногда они говорят за нас. И когда она поклялась, что не испытывает ко мне ненависти, я почти поверил ей.
Ей стало любопытно, куда это я отправляюсь на целый день из города, но я ушел от ее расспросов. Если бы Макклу не сидел в шкафу, я, может, и рассказал бы Кире о нашей поездке к Валенсии Джонс. Но Макклу просто сдвинут на безопасности, и, поскольку он запретил посвящать в детали нашего расследования моего родного брата, думаю, ему не очень понравилось бы, что я рассказываю об этом своей девушке. Обняв напоследок Киру, я отправил ее восвояси.
Закрыв одну дверь, я открыл другую.
– Я восхищаюсь тобой, Джон. Надо иметь смелость, чтобы начать лазать по шкафам в таком возрасте.
– Начать бег! – Он достал револьвер. – Я дам тебе пять минут форы. Столько мне понадобится, чтобы вернуть чувствительность ногам.
– Прекрати жаловаться. Я иду в душ.
– Я могу пожаловаться только на то, что не мог видеть. В следующий раз, – он подмигнул, – я спрячусь за шторами. На слух она невероятна, но ты меня разочаровал, Клейн. Ни разу не запросил пощады, не заверещал, как поросенок.
– Иди ты знаешь куда.
– Ну так в чем, собственно, дело? – поинтересовался он, убирая пистолет.
Я дал Макклу газетную статью о смерти Стивена Маркема и постоял рядом, пока он читал.
– Мы с госпожой Водкой выместили это на Кире. Нам все же не удалось вырвать ей сердце, но не от недостатка усилий. – Я ушел в ванную.
– Евреи не пьют, – крикнул он через дверь. – Разве ты до сих пор об этом не знаешь?
– Попробуй объяснить это моему дяде Солу.
– Твой народ наказывает себя кофе с бисквитным пирожным. Кроме того, ты же не убивал этого паренька.
Я включил воду на полную мощь, чтобы заглушить голос Макклу. Я не был готов прослушать лекцию на тему "Ты в этом не виноват". Пока не был.
Я повернулся на бок и посмотрел на часы. Проклял час, когда родился Макклу, и снял трубку. Автоматический голос напомнил мне, что время вставать. Я велел голосу сунуть кое-что в свою механическую задницу, но он настаивал на повторении.
– Комната номер восемь, в соответствии с вашей просьбой, мы будим вас в четыре сорок пять утра. Рады служить вам. Нажмите на кнопку с колокольчиком, если хотите, чтобы звонок повторился через десять минут. Комната номер восемь, в соответствии…
Может, это и была моя просьба, но идея принадлежала Макклу. Единственным утешением служило то, что сам Джон уже встал и находился в пути. Я облегчил свой мочевой пузырь, почистил зубы и постарался одеться. Натянул древний бушлат Макклу, лыжную шапочку и покинул "Старую водяную мельницу" через боковой выход. Машину, взятую Джоном напрокат, я нашел у кромки тротуара. На переднем пассажирском сиденье лежала автомобильная карта. Остановку для отдыха на федеральной автостраде Макклу пометил красным. Я посмотрел на часы. У меня было полтора часа, чтобы добраться туда.
Я пил вторую чашку кофе, когда он подошел к моему столу.
– Тебе это пальто идет больше, чем мне, – сказал я. – Может, махнемся?
Последние десять лет я каждую зиму хотя бы раз задавал ему этот вопрос в той или иной форме. Он всегда отвечал отказом. Этот бушлат он хранил уже более тридцати лет, с тех пор как уволился с флота. И, подобно моей мотоциклетной куртке, бушлат олицетворял для него нечто труднообъяснимое. Это было больше чем ностальгия или эстетика. В бушлате словно бы заключалась часть его души. Не знаю, наверное, что-то подобное испытывает к своему младенческому одеялу ребенок.
– Можешь оставить его, – ответил он. – Ладно, нам пора.
Я чуть не прыснул кофе через нос.
Суд должен был состояться в Могаукскилле, штат Нью-Йорк, старомодном городишке, расположившемся на берегу озера Шамплейн, напротив города Берлингтон, штат Вермонт. Могаукскилл, штат Нью-Йорк, напоминал мою родную часть штата в той же мере, в какой город Бобо-Диуласо, Буркина-Фасо, напоминал Пекин. Одно я заметил сразу: индейцев могауков в Могаукскилле было немного. Мало было и черных, азиатов и латиноамериканцев. Еще у меня почему-то создалось впечатление, что не стоило рисковать, ставя на Рождество рядом с младенцем Иисусом семисвечник. Валяйте, назовите меня циником, но мне что-то с трудом верилось, что здесь, в Могаукскилле, молодая афроамериканка, дочь убитого наркобарона, задержанная с большим количеством галлюциногенов в своем "БМВ", могла рассчитывать на таких же присяжных заседателей, не говоря уже о простом сочувствии.
– Ну и как прошла наша шарада с переодеванием и обменом автомобилями? – заговорил я.
– Прекрасно. Я чувствовал себя крысоловом, – засмеялся он. – Они следовали за твоей машиной, как послушные детки. Вообрази их изумление, когда я остановился на обочине и, сняв твое пальто, начал потягиваться и поворачиваться во все стороны, чтобы они могли как следует рассмотреть мое лицо.