Что больше всего смущало Гремилли, так это именно та нелепость, с которой совершил свое преступление этот парень, чей острый ум - и это отмечали все, кто о нем говорил, - был отмечен полицейским с первых же минут его пребывания в особняке на бульваре Везон. Комиссар ходил по кругу. Стоило ему подумать, что объяснение найдено, как практически тут же возникало опровержение. Все свидетельствовало о том, что Арсизак является убийцей своей жены, все, кроме того, что речь шла о человеке, обладавшем тонким и проницательным умом. Страх, ужас от содеянного могли обезумить такого человека, как прокурор, настолько, чтобы он мог броситься сломя голову куда глаза глядят, вскочить в любой неизвестно куда идущий поезд, но только не заставить его вести себя так глупо. К тому же, по роду своих занятий, прокурор знал, кто работает в полиции, и не мог рассчитывать не то, что кто-то серьезно отнесется к этим жалким выходкам.
Заканчивая свой туалет, Гремилли почувствовал, что нервы его на пределе. В какую бы сторону он ни пошел, он все время оказывался там, откуда начинал движение.
В полвосьмого он спустился позавтракать, купив заодно местное издание одной солидной ежедневной газеты, выходящей в Бордо. Комментируя события, связанные с убийством, журналисты терялись в не представляющих никакого интереса догадках и мстили, как обычно, за нехватку информации, злословя что-то по поводу неповоротливости тех, кому поручено вести следствие. Гремилли с удовлетворением отметил, что его фамилия нигде не фигурировала. Таким образом, тайна его пребывания здесь была сохранена, что, надо признать, его удивило и обрадовало.
* * *
Полицейский из Бордо отвлекся от своих забот, стоило ему только окунуться в пестрый мир старого города. Он любил эту деревенскую атмосферу, где витали запахи полей. Вот гора домашней птицы, разложенной на лотках, где жирные гуси поражали своей белизной. Осторожные покупательницы с богатым опытом, идущим еще от прадедов, что-то щупали, нюхали, пробовали на язык и взвешивали на руке, не торопясь с решением. Но ни та, ни другая стороны не проявляли ни малейшего нетерпения и, считая спешку лишней в таком деле, не хотели лишать себя удовольствия, которое они испытывали от беседы. Здесь до сих пор еще чтут те традиции рынка, которые, проявляясь в шумной неразберихе и беззлобных спорах, сохраняют прочные связи между городом и деревней. Забыв, что он недавно поел, Гремилли жадным взглядом обводил эти несметные съестные богатства. За рядами белого мяса он увидел зажаренные в печи туши, покрытые золотистой и хрустящей корочкой с сочащимся по ней жиром, который передаст свой неповторимый аромат фасоли, томящейся вот уже несколько часов в глиняных чанах. Гастрономия - это та единственная отрада, которая остается мужчине, когда одни радости жизни оставили его, а от других ему самому пришлось отказаться.
К сожалению, комиссар прибыл в Перигё не в качестве туриста.
Основной его заботой был убийца, которого необходимо было выявить и, по возможности, арестовать. Вздохнув, он бросил последний взгляд на этот красочный мир и, пройдя по улице Сажес, затем по Эгийри, направился в сторону дворца правосудия, расположенного на бульваре Монтеня, где он заявил, что ему необходимо поговорить с месье Бесси. Он умышленно не показал удостоверение и не назвал должность, указав лишь свою фамилию на бланке, который ему протянул служащий. Гремилли старался сохранить свое инкогнито как можно дольше.
Следователь встретил его в высшей степени любезно.
- Итак, месье комиссар, удалось ли вам пообщаться с нашим городом, как вы того желали?
- Конечно же, месье следователь, и я в восторге. Более того, я просто влюбился в Перигё.
- Любовь с первого взгляда, надо полагать?
- Именно.
- Могу я позволить себе спросить, поможет ли это вдруг родившееся чувство решению той задачи, которая на вас возложена?
- Надеюсь, при условии, если я буду опасаться.
- Опасаться - чего?
- Всего.
- То есть?
- Прежде всего, вашего города, месье следователь, который может заворожить настолько, что одна только мысль о возможности существования здесь убийцы покажется нелепой, затем вашего неба, под которым лучше мечтается, чем работается, и, наконец, приветливости горожан, которая может задурманить моментально, если не быть постоянно начеку. Ваши сограждане, месье следователь, опасны тем, что от первой же улыбки теряешь всякую осторожность и начинаешь верить в их природную искренность.
- И на чем основываются ваши наблюдения?
- Я встречался с месье Арсизаком и мадемуазель Тане.
- Да? Ваши впечатления?
- Я только что о них и рассказывал вам, месье следователь. Оба симпатичны, милы, производят впечатление искренних людей, однако…
- …Однако?
- …Однако один из них, возможно, убил свою жену при посредничестве другого.
- Ну вот, наконец-то! Таким образом, теперь и вы верите в виновность Арсизака?
- Я не знаю.
- Ну, послушайте, месье комиссар, давайте рассуждать трезво.
- Это как раз и есть самое трудное.
- И все-таки попытаемся… Весь город любит или, по крайней мере, уважает Элен Арсизак, являющуюся олицетворением доброты. Молодежь восхищается ее красотой, а большинство из тех, кто постарше, завидует прокурору республики, что у него такая жена.
- И именно поэтому ему не прощают его связь с мадемуазель Тане.
- И это верно. Все возмущены, но не тем, что у Арсизака есть любовница - мы не пуритане, - а тем, что он мог обманывать женщину с такими моральными и физическими качествами, какими обладала мадам Арсизак. У всех ощущение, что они являются свидетелями некоего, так сказать, кощунства.
- И в то же время большинство из тех, кто критикует прокурора, при первой возможности охотно изменили бы ему с Элен Арсизак.
- Вне всякого сомнения. Не станем же мы переделывать человеческую натуру, не так ли?
- Разумеется! Вот только меня смущает, не будет ли объявление прокурора убийцей своей жены являться следствием скорее скрытой ревности, чем глубокой убежденности?
- Возможно. Ведь со смертью Элен Арсизак женщины Перигё вдруг почувствовали, что потеряли ближайшую подругу, а мужчины - что им просто наставили рога.
- И все втайне согласны мстить мужу.
- Не будем заходить так далеко, месье комиссар. Говоря вам так, я только хотел вам показать, что с трудом представляю себе кого-то в Перигё, кто ненавидел бы Элен Арсизак до такой степени, чтобы ее удушить, кроме…
- Кроме?
- …Кроме тех, кого бы исчезновение жены прокурора вполне устраивало, то есть самого прокурора и его любовницы.
- Из чего можно заключить, что вы не рассматриваете связь Арсизака с мадемуазель Тане как мимолетное увлечение?
- После всего, что я услышал, я так не думаю.
- Мне приятно отметить, что ваше мнение совпадает с моим. После разговора с мадемуазель Тане я пришел к выводу, что это серьезно.
- Это лишь осложняет дело. Будучи выходцем из католической и очень верующей семьи, в которой она была последней, мадам Арсизак никогда бы не пошла на развод.
- А отсюда убийство, которое было единственным выходом.
- Я вам этого не говорил!
Гремилли улыбнулся.
- Ну, скажем, слегка намекнули.
- Мне бы не хотелось, месье комиссар, чтобы вы думали, будто я питаю какую-то антипатию к Арсизаку, напротив. Я всегда считал его своим другом и был бы просто счастлив, если бы вам удалось найти доказательства его невиновности, поскольку я с ужасом представляю себе тот день, когда мне придется выдвинуть против него обвинение в предумышленном убийстве.
- Ну, до этого еще далеко.
- Вы в этом уверены? Вы сами признали, что нас пытались убедить в том, что речь идет о гастролере, которого, к его несчастью, застукали на месте преступления. Вы сами заявили, что возврат по почте так называемых украденных денег - детские уловки. Наконец, не вызывает сомнения и то, что мадам Арсизак знала убийцу и совершенно его не опасалась. И, после всего, именно муж - естественно, случайно - обнаруживает труп своей жены…
- Вполне естественная ситуация, вы не находите?
- Возможно… Во всяком случае, мне кажется, мы не можем долго затягивать с обвинением.
- Боюсь, месье следователь, что все может оказаться гораздо, гораздо сложнее, чем вы полагаете. Я признаю, что все говорит не в пользу Арсизака, но, одновременно, это "все" служит ему и оправданием.
Магистрат хотел возразить, однако Гремилли его опередил.
- Любовная связь Арсизака, его хрупкое алиби, неуклюжая хитрость с этим грабежом и возвратом денег, вскрытый без взлома сейф, очевидная безмятежность жертвы - все буквально кричит о том, что убийцу следует искать среди близких к дому людей, и, зная о целомудрии мадам Арсизак, не трудно предположить, что таким человеком может быть только ее муж.
- Вот видите!
- Однако кажется очень странным, чтобы такой умный и сведущий в криминальных делах человек, как прокурор, не приготовил себе какое-нибудь убедительное алиби и считал необходимым устраивать этот спектакль, несерьезность которого он не мог не видеть.
- В этом, дорогой мой, вы основываетесь на предположениях, а я предпочитаю доверять фактам.
- И я тоже, месье следователь. Почему мадам Арсизак симулировала свой отъезд в Бордо? К тому же, если ей захотелось уличить своего супруга в измене, то почему она не поехала непосредственно на улицу Кляртэ? Что помешало прокурору, если ему было неизвестно о приезде жены, не возвращаться домой до утра? К тому же, если допустить, что он виновен, элементарное чувство осторожности должно было его заставить после содеянного вернуться к любовнице и "обнаружить" труп своей жены, допустим, в семь утра.
- Да, не знаю…
- А нельзя ли допустить, что поездка в Бордо - вовсе не ловушка для мужа и она была вынуждена ее неожиданно прервать по каким-то другим причинам, которые нам пока неизвестны?
- Единственное, что я хочу вам сказать, так это то, что, согласно данным, полученным из Бордо, мать Элен Арсизак, живущая в доме престарелых для состоятельных особ, не видела свою дочь и что она сама уже встревожена ее отсутствием. Она пока ничего не знает.
- Ну вот, все, как нарочно, усложняется.
Телефонный звонок прервал беседу. Следователь выслушал и сказал коротко:
- Жду вас.
Положив трубку, он сообщил:
- Мне что-то хочет сказать Арсизак. Сейчас он придет.
Гремилли поднялся.
- В таком случае…
- Нет-нет, останьтесь. Если речь идет о том деле, которое нас интересует, вы не должны помешать прокурору.
Вскоре Арсизак, такой же непринужденный и уверенный в себе, вошел в кабинет. Может, это просто притворство? Полицейский подумал, что много бы отдал, чтобы узнать правду. Арсизак поздоровался со следователем.
- Спасибо, что согласились меня принять так быстро, дружище.
Гремилли обратил внимание на то, что Арсизак при этом не подал руку Бесси.
- Здравствуйте, месье комиссар…
- Здравствуйте, месье прокурор.
В разговор вступил следователь:
- Если вы пришли поговорить о том, что нас сейчас занимает всех, то, надеюсь, месье комиссар нам не помешает?
- Ну, конечно… Впрочем, я ненадолго, дружище. Мне известно - и месье комиссар это может подтвердить, - что на мне висят серьезные подозрения. Поэтому, доверяя правосудию, я хочу сказать, что можете со мной не нянчиться. Относитесь ко мне, как к любому другому подозреваемому. Я хотел было, попросить отпуск, но подумал, что это может смахивать на какой-то маневр или даже признание. Я не намерен бежать ни куда бы то ни было, ни от кого бы то ни было.
Следователь откашлялся, прежде чем ответить.
- Арсизак, я питал самые теплые чувства и еще больше уважения к вашей жене. Поэтому я считаю своим долгом - прежде всего, как магистрат, потом как друг, - не пренебрегать ничем в поисках ее убийцы. Не буду скрывать от вас - и говорю вам это с тяжелым сердцем, - что в настоящий момент на вас падают самые что ни на есть серьезные подозрения. Тем не менее, месье комиссар не до конца верит в вашу виновность.
- А вы?
- Мне хотелось бы разделять чувства комиссара.
- Надеюсь, что вы, по крайней мере…
- Не буду лукавить. Все говорит не в вашу пользу. Я знаю вас как блестящего и честного магистрата, но, мой бедный друг, вы не первый, кто теряет голову от любви. Поэтому, Арсизак, если убили вы, то признайтесь в этом прямо и… и я дам вам несколько часов, чтобы… ну, в общем, чтобы вы привели свои дела в порядок.
- Месье следователь, я признателен вам за то, что вы так яро защищаете честь магистратуры, но, представьте себе, у меня нет ни малейшего желания покончить с собой, тем более теперь, когда я свободен и могу начать новую жизнь.
- А это, месье прокурор, как раз то замечание, которое может сыграть роковую для вас роль в ходе следствия.
- Неужели вы меня считаете таким идиотом, что, будь я виновен, стал бы говорить подобное. Я не прощаюсь с вами, месье, ибо нам предстоит часто встречаться в эти дни. Кстати, месье комиссар, я забыл вам сообщить вчера во время нашей встречи, что накануне убийства, где-то около одиннадцати - одиннадцати тридцати вечера, к мадемуазель Тане заходил доктор Музеролль и мы оставались втроем до часу ночи. Я ушел от мадемуазель Тане вскоре после моего друга.
Комиссар осведомился с иронией в голосе:
- По сути дела, вы забыли свое алиби?
- Обстоятельства, разумеется, объясняют этот провал памяти.
- Позвольте мне, месье прокурор, сказать вам откровенно то, о чем я сейчас подумал.
- Прошу вас.
- Не надумали ли вы над нами посмеяться?
- Да уж, для меня сейчас самое время, чтобы паясничать.
С этими словами Арсизак вышел. Следователь растерянно пробормотал:
- Если Музеролль подтвердит свой визит…
- Он его подтвердит, месье следователь, будьте уверены.
- Откуда такая уверенность?
- Мадемуазель Тане работает у него секретаршей.
- Этого врача я знаю давно, месье комиссар. Это не тот человек, который способен пойти на лжесвидетельство, даже если речь идет о спасении друга.
- Мне хотелось бы в это верить, месье следователь.
Доктор Музеролль жил за дворцом правосудия в роскошной квартире, где все, казалось, было предназначено для того, чтобы услаждать взгляд, и говорило о том, что здесь обитает истинный сибарит. Старые предметы из олова, амурные гравюры 18 века, тонкий фарфор и старинные духовые инструменты украшали салон для гостей, в который его провела молоденькая и симпатичная служанка, чью талию элегантно опоясывал фартук, кружева которого гармонично перекликались с кружевной лентой в волосах. Несомненно, врач старался окружить себя не только изящными вещами, но и очаровательными людьми. И полицейский его прекрасно понимал.
К Гремилли вышла мадемуазель Тане.
- Здравствуйте, месье комиссар.
- Здравствуйте, мадемуазель.
- Вы пришли к доктору?
- Да. Служанка, видимо, меня неправильно поняла.
- Нет, правильно. Просто я подумала, что вы пришли из-за меня.
- Если мне будет необходимо вас увидеть, мадемуазель, у меня есть ваш адрес.
- В таком случае, прошу вас следовать за мной.
Доктор Музеролль, оказавшийся низкорослым толстяком; принял полицейского весьма любезно.
- Если не ошибаюсь, месье комиссар, я раньше не имел чести быть с вами знакомым?
- Я из регионального управления криминальной полиции Бордо.
- Должен ли я понимать, что вы пришли ко мне не в качестве клиента, а…
- Нет, доктор, в качестве полицейского.
- Вот как… В таком случае, мадемуазель, будет лучше, если вы нас оставите.
"Славная комедия", - подумал Гремилли, которого начинала бесить эта подчеркнутая любезность, все больше смахивающая на издевку.
- Слушаю вас, месье комиссар.
- Я пришел к вам, доктор, в связи с убийством мадам Арсизак.
- Бедняжка… Какой ужасный конец!
Врач вздохнул.
- Доктор, в ночь, когда произошло убийство, вы выходили из дома где-то около одиннадцати часов?
- Надо подумать. Погодите… Да, я решил пропустить стаканчик у мадемуазель Тане… Спешу заметить, что она была не одна.
- У нее был месье Арсизак.
- Ах, так вам это уже известно?
Комиссар готов был схватить этого человека за лацканы пиджака и встряхнуть как следует, чтобы отбить у него охоту кривляться, да еще с таким цинизмом.
- Мне, действительно, это уже известно. Вы не находите, что время для визита несколько необычное?
- Понимаете ли, мне приходится работать допоздна, и перед тем, как лечь в постель, я обычно позволяю себе небольшую прогулку по старому городу, который я просто обожаю. И вот в эту самую ночь случаю было угодно направить мои стопы на улицу Кляртэ, и когда я проходил мимо дома мадемуазель Тане, я увидел у нее свет и постучал в ставни.
Гремилли чуть не взорвался от негодования. Узнав все от мадемуазель Тане, доктор нагло воспользовался его же историей. Таким образом, он увиливал от любого обвинения, и становилось бессмысленным даже ставить под сомнение его слова. Они все заодно, как воры на ярмарке.
- Арлетта мне открыла, и мне было приятно увидеть там и Арсизака. Он познакомился с Арлеттой у меня, и я, старый холостяк, чувствую себя с ними словно в семейном кругу, по крайней мере до тех пор, пока у них хватает сил меня терпеть.
- В котором часу вы ушли от них?
- Мне, видимо, будет трудно точно ответить на ваш вопрос. Во всяком случае, уже перевалило за час, так как, вспоминаю, что то замётил Арлетте насчет боя ее настенных часов, который мне показался каким-то чудным. Тогда как раз пробило один час.
- Тем самым вы подтверждаете алиби месье Арсизака?
- А что, ему надо какое-то алиби?
- Послушайте, доктор, хватит ломать комедию. Вам прекрасно известно, что месье Арсизак подозревается в убийстве своей жены!
- Неужели есть такие болваны, которые могут его в этом подозревать?
- Позвольте мне не отвечать на этот ваш вопрос.
- Пусть будет так, но, если бы меня об этом спросили, не думаю, чтобы мой ответ вам очень понравился.
- Хочу вам напомнить, что я полицейский.
- Зачем напоминать, это и так видно.
Врач чувствовал свою неуязвимость. На сей раз Гремилли не выдержал:
- Мне кажется, мы плохо начали.
- Мне тоже так кажется.
- Тогда, может быть, попробуем по-другому?
- Як вашим услугам.
- Не могли бы вы рассказать мне что-нибудь о мадам Арсизак?
- Элен? Восхитительная женщина…
- …Которую обманывал муж.
- Возможно, жить рядом с восхитительной женщиной - не всегда самое великое счастье.
- А вы сами бывали у нее?
- Редко.
- И на то были причины?
- Она на меня тоску нагоняла. Я допускаю, конечно, что святость - дело серьезное… В общем, что-то в этом роде я имел неосторожность ей однажды сказать. Она на меня с тех пор обиделась, и одно мое присутствие, вероятно, оскорбляло ее чувства.
- Знала ли она о своей беде?
- Скажем, догадывалась.
- Вам не известно, кто будет ее наследником?
- Думаю, ее муж, но поскольку она ничего за душой не имела… Она была выходцем из семьи мелких аркашонских коммерсантов. Работала в бакалейной лайке родителей. Однажды туда вошел Жан, и она… она вошла в его жизнь.