Глядя в ее глаза – глубокие темные колодцы, уходящие в глубокую тьму прошлого, – я не знал, что сказать ей в ответ.
– Я сама себя обманула, – проговорила она с вернувшейся силой. – Не о своем имени я заботилась, а об имени сына. Хотела вырваться из этих больших северных городов, поселиться подальше и воспитывать его таким, каким хотел бы видеть его отец. А теперь его арестовали.
– Где его отец? Было бы очень хорошо, если бы он был поблизости.
– Да, было бы хорошо. Отец Алекса погиб во время войны. Мистер Неррис был старшиной во флоте Соединенных Штатов!
Сила и аффект этого восклицания зажгли ее слова гордостью.
Я подождал немного и спросил:
– Когда Люси Чампион поселилась у вас?
– Она приехала на такси утром перед воскресной службой. Должно быть, это было две недели назад. По воскресеньям я не люблю заниматься делами, но как я могла дать ей от ворот поворот из-за своего упрямства? Приличные отели в этом городе для нее закрыты, а то, что сдается в наших домах, не годится и для собак. Она хорошо говорила и была хорошо одета. Сказала, что сейчас в отпуске и хочет остановиться в частном доме. Боковая комната пустовала у меня с весны, а с тех пор, как Алекс стал учиться в колледже, мне нужны деньги.
Она казалась мирной душой, хотя была нервной и робкой. Она почти не выходила из дома, только на ленч. Завтрак она готовила себе сама, а обедала с нами. Так мы договорились.
– У нее был хороший аппетит?
– Я бы сказала, что нет. Схватит что-нибудь как птичка. Раза два я спрашивала ее, может, моя еда ей не нравится, но она отвечала уклончиво.
– Она не говорила вам о какой-нибудь болезни?
– Никогда, мистер Арчер. Хотя, извините меня, говорила. У нее было что-то с желудком. Нервные боли.
– И вы послали ее к доктору Беннингу?
– Я ее не посылала. Просто сказала, что если ей нужен доктор, то он как раз подходящий. А ходила она к нему или нет – сказать не могу.
– Ходила. А с вами о докторе Беннинге она не заговаривала?
– Не помню такого случая.
– А о миссис Беннинг она упоминала?
– О миссис Беннинг? Насколько мне известно, у доктора нет жены.
– Я встретил ее вчера в его доме. Во всяком случае, женщина назвала себя миссис Беннинг. – Вы, должно быть, говорите о Флориде Гутиерец. Она работает у доктора. Он ни за что не женился бы на ней. Доктор Беннинг ни на ком бы не женился после тех бед, которых он натерпелся от первой жены.
– Он вдовец?
– Разведен, – отрезала она, с явным неодобрением в голосе и быстро добавила:
– Я ни в чем не виню доктора, кроме его глупой женитьбы на женщине, которая была настолько моложе его... Она безо всякого стыда дурно с ним обходилась. Кончилось это, как я и ожидала, ее бегством, а потом разводом. Так, по крайней мере, я слышала.
Она приняла суровый вид.
– Не надо было мне поганить себе язык, повторяя слухи и скандальные сплетни в божий день.
– Как ее звали, миссис Неррис?
– Элизабет. Доктор называл ее Бесс. Ее девичьей фамилии я не знаю. Он женился на ней во время войны, когда был военным врачом во флоте Соединенных Штатов. – А когда она его оставила?
– Примерно через два года. Ему было без нее куда лучше, хотя я не осмеливалась ему об этом сказать.
– Похоже на то, что она вернулась.
– Сейчас? В его доме?
Я кивнул.
Она сжала губы и лицо ее замкнулось.
Недоверие к белому человеку было заложено в ее сознании глубоко и крепко, краеугольным камнем, на который наслоился опыт поколений.
– Вы никому не скажете о том, что я вам наговорила? У меня дьявольский язык, и я все еще не научилась придерживать его.
– Я стараюсь вызволять людей из беды, а не усугублять ее.
– Я вам верю. Это правда, что она к нему вернулась?
– Она у него в доме. Разве Люси ничего об этом не говорила? Она была у доктора три раза, а миссис Беннинг работала как его помощница.
– Люси ничего не говорила, – твердо ответила она.
– Доктор сказал мне, что вы опытная сиделка. Скажите, у Люси проявлялись признаки какой-нибудь болезни, психической или физической? – Она казалась мне здоровой женщиной, если не считать ее дурных привычек. Но она пила, и это портило ей аппетит.
– Она пила?
– К своему стыду и печали, я узнала, что она пьяница. А теперь, когда вы спросили о ее здоровье, я вспомнила кое-что, озадачившее меня.
Она открыла черную сумочку и вытащила из нее медицинский термометр в кожаном футляре. Миссис Неррис передала его мне.
– Я нашла его в аптечке, в ее комнате. Не стряхивайте его. Я хочу, чтобы вы посмотрели на температуру.
Я открыл футляр и начал поворачивать термометр, пока не стала видна полоска ртути. Она показала 41,7 градуса.
– Вы уверены, что этот термометр Люси?
Негритянка указала на инициалы Л.Ч., написанные карандашом на футляре.
– Это ее термометр. Она была медсестрой.
– У нее не могло быть такой температуры, не правда ли? Мне кажется, что такая температура смертельна.
– Совершенно верно – для взрослых. Я сама этого не понимаю. Вы думаете, мне надо показать его полиции?
– Если хотите, я покажу. А пока, не могли бы вы мне рассказать еще что-нибудь о ее привычках? Вы говорите, что она была тихой и робкой? – Да, очень, и вначале все время сидела одна. Почти все вечера она просиживала в своей комнате с портативным приемником, который привезла с собой. Я считала, что для молодой женщины странно проводить отпуск подобным образом, и сказала ей об этом. Она рассмеялась в ответ, но не от веселья. У нее началась истерика, и тогда-то я поняла, в каком она находится напряжении. Я сама начинала чувствовать напряженность в атмосфере, когда она была дома. Она, пожалуй, была дома двадцать три часа в сутки.
– У нее бывали посетители?
Миссис Неррис задумалась.
– Нет, не было. Она сидела в своей комнате и слушала музыку. А потом я обнаружила, что она пьет. Однажды, когда она ушла на ленч, я стала убираться в ее комнате. Я открыла ящик, чтобы сменить на дне бумагу, а там лежали бутылки из-под виски, три или четыре пустых бутылки.
Ее голос сделался резким от гнева.
– Может быть, это успокаивало ее нервы, – заметил я.
Она пристально посмотрела на меня.
– Алекс сказал то же самое, когда я рассказала ему об этом. Он защищал ее, и тогда я задумалась о том, что они живут под одной крышей. Это было в конце прошлой недели. А потом, в середине этой недели – это было в среду, поздно вечером, – я услышала, что она топчет по полу в своей комнате. Я постучалась, и она открыла дверь. Она была в красной шелковой пижаме, и в ее комнате был Алекс. Она сказала, что учит его танцевать. А на самом деле она учила моего сына безнравственности, и я высказала это прямо ей в лицо.
Ее грудь колыхнулась от вызвавших гнев воспоминаний, как почва от запоздалого толчка после землетрясения.
– Я сказала ей, что она превращает мой добропорядочный очаг в дансинг и что она должна оставить моего сына в покое. Она ответила, что Алекс сам ее просил, а он поддержал ее и сказал, что любит ее. Тогда я поговорила с ней резко. Эта красная шелковая пижама на вызывающе выставленном теле убила во мне всякое милосердие. Дьявол разжег во мне гнев, и я сказала, что пусть она оставит в покое Алекса или сейчас же уходит из дома в той ночной одежде, в какой была. Я сказала, что рассчитываю на лучшее будущее для своего сына, нежели на то, которое она сможет ему дать. Тогда заговорил Алекс. Он заявил, что если Люси уйдет, то он уйдет с ней.
В некотором смысле он так и сделал. Глаза его матери, казалось, уже видели его тень в той эфемерной стране, куда исчезла Люси.
– Да. Желания моего сына для меня закон. На следующее утро Люси ушла, но вещи свои оставила. Не знаю, где она провела день. Она ездила куда-то на автобусе, потому что, вернувшись вечером, она жаловалась на обслуживание. Она была очень взволнована.
– В четверг вечером?
– Да, это было в четверг. В пятницу она весь день была спокойна, хотя, возможно, она только скрывала свое беспокойство. Думаю, что она что-то замышляла, и я страшно испугалась, как бы она не убежала с Алексом. А ночью опять случилась беда. Я так и знала, что если она останется, то все так и пойдет одно за другим.
– Что же случилось в пятницу?
– Мне стыдно об этом говорить.
– Но это может оказаться важным.
Будучи невольным свидетелем ссоры, я догадывался, о чем она не решается сказать.
– У нее был посетитель, не так ли?
– Возможно, мне лучше рассказать вам все, если это может помочь Алексу.
Она колебалась.
– Да, в пятницу ночью у Люси был гость. Я слышала, как он вошел к ней через боковую дверь. Я проследила за ним и видела, как он вошел. Она впустила в комнату мужчину, белого мужчину. В ту ночь я не стала об этом говорить, не стала давать волю своему гневу. Я решила уснуть и забыть об этом, но спала очень мало. Люси встала поздно и, пока я ходила в магазин, ушла на ленч. Вернувшись, она принялась искушать моего сына. Она поцеловала его прямо на улице, на виду у всех. Это было бесстыдством и распутством. Я сказала ей, чтобы она уходила, и она ушла. Мой мальчик хотел оставить меня и уйти с ней. Тогда мне пришлось рассказать ему о мужчине в комнате.
– Вам не следовало этого делать.
– Знаю. Я стыжусь своего поступка. С моей стороны это было опрометчиво и необдуманно. Он все равно не отвернулся от нее. Я поняла, что он для меня потерян. Раньше он всегда был послушным.
Она вдруг согнулась, закрыла лицо руками и зарыдала. Черная мать, оплакивающая разбитые надежды всех матерей на своих сыновей, черных, белых и смуглых!
В дверях появился дежурный сержант. Он некоторое время молча наблюдал за ней потом спросил:
– С ней нехорошо?
– Она беспокоится о своем сыне.
– Ее право, – равнодушно заметил он. – Вы Арчер?
– Да.
– Если вы к лейтенанту Брейку, то он сейчас примет вас у себя в кабинете.
Я поблагодарил его, и он исчез.
Приступ скорби миссис Неррис утих так же внезапно, как и начался.
– Мне очень жаль, – сказала она.
– Все в порядке. Вы должны помнить, что Алекс невиновен, хотя он и ослушался вас. Он достаточно взрослый, чтобы принимать решения.
– Я согласна с вами, – ответила она. – Но то, что он ради какой-то женщины мог покинуть меня – жестоко и несправедливо. Она привела его прямо в тюрьму.
– Вам не следовало играть на его ревности.
– Из-за этого вы не будете ему верить?
– Буду, но из-за этого у него появился мотив. Ревность – штука опасная, особенно когда нет фактов. – Разве не ясно, кем она была, раз принимала ночью в своей комнате белого мужчину?
– У нее была только одна комната.
– Это верно.
– Где же она могла принять посетителя?
– В моей гостиной, – ответила она. – Я разрешила ей пользоваться гостиной.
– Может быть, у них был секретный разговор.
– Хотела бы я знать, почему. – Ее вопрос уже содержал в себе ответ.
– Есть множество причин, по которым мужчина может посетить женщину.
Как выглядел этот человек?
– Я видела его только секунду под фонарем на углу. Обычный человек среднего роста, средних лет. Во всяком случае, двигался он нетерпеливо. Лица его я не разглядела.
– Вы заметили, как он был одет?
– Заметила. На нем была соломенная панама и светлый пиджак. Брюки более темные. Он не казался мне респектабельным.
– Возможно, вы правы, миссис Неррис. Но могу утверждать, что он приходил к ней по делу.
– Вы его знаете?
– Это Макс Хэйс. Он частный детектив. – Как вы?
– Не совсем.
Я встал, но она удержала меня за руку.
– Я слишком много наговорила, мистер Арчер. Вы по-прежнему верите, что Алекс невиновен?
– Конечно, – ответил я.
Но мотив, которым она снабдила сына, беспокоил меня.
Миссис Неррис заметила мою озабоченность и поблагодарила меня печальным поклоном.
Глава 19
Кабинет Брейка представлял собой комнату с такими же зелеными, как в коридоре, стенами. К потолку на металлических штырях были подвешены лампы дневного света, похожие на железные внутренности какого-то аппарата. Высоко на стене – маленькое окно в одну створку, и в нем квадрат голубого неба.
Доктор Беннинг сидел в неудобной позе на стуле у стены, со шляпой на коленях. Брейк с обычным видом флегматичной готовности разговаривал по телефону, стоявшему на письменном столе.
– Я занят, разве вы не слышали? Пусть этим займется дорожный контроль. И я не занимаюсь дорогами уже двадцать лет.
Он положил трубку и, словно бороной, провел рукой по волосам. Потом он сделал вид, будто только что заметил меня в дверях.
– А, это вы. Решили почтить нас своим визитом. Входите и присаживайтесь. Док как раз говорил мне, что вы развели по этому делу бурную деятельность.
Я сел рядом с Беннингом, который протестующе улыбнулся и открыл рот, собираясь заговорить. Но раньше, чем он успел это сделать, Брейк продолжал:
– Учитывая положение вещей, давайте говорить прямо. Я работаю не на себя и приветствую помощь от частных сыщиков, граждан и кого угодно. Я рад, что вы прислали ко мне доктора.
– Что вы думаете о возможности самоубийства?
Мой вопрос Брейк отмел.
– К этому я еще подойду. Вначале о другом. Если вы намерены заниматься этим делом, беседовать с моими свидетелями и вмешиваться во все происходящее, то мне нужно знать, какова ваша позиция и какова позиция вашего клиента.
– Мой клиент от меня удрал.
– В чем же заключается ваш интерес? Док говорил мне, что вы намерены выгородить этого парня Нерриса.
– Так определенно я не говорил, – возразил Беннинг. – Но я согласен с мистером Арчером, что парень, вероятно, невиновен.
– Это ваше мнение, Арчер?
– Верно. Я бы хотел поговорить с Алексом.
– Еще бы! Кстати, не наняла ли вас его мать? Чтобы водить меня за нос?
– У вас мания преследования, лейтенант.
Враждебность черной тенью медленно наползала на его лицо, подобно тени от черной тучи, проходящей над холмом.
– Вы признаете, что считаете Нерриса невиновным. Так вы и раньше думали. Вы что, собираете улики, чтобы за них зацепился какой-нибудь адвокат? Или вообще собираете показания? Это мне надо знать.
– Вообще собираю показания. Вчера меня наняла мисс Сильвия Трин. Она компаньонка миссис Синглентон.
Услышав вторую фамилию, Беннинг подался вперед.
– Это та женщина, у которой пропал сын?
– Вот именно, – сказал Брейк. – На прошлой неделе мы провели насчет него обычное расследование. Потом мы нашли в вещах Чампион газетную вырезку о награде за сведения о нем. И теперь я пытаюсь сообразить, чем мог быть связан пропавший аристократ с зарезанной здесь в долине черномазой. У вас есть какие-либо соображения, док?
– Я, собственно, об этом не думал.
Прекрасно он об этом думал.
– На первый взгляд кажется, что связь может быть только случайной. Некоторые из моих пациентов таскают с собой самые невероятные вещи, не имеющие к ним никакого отношения. А эмоционально неуравновешенные женщины часто связывают себя с людьми, о которых пишут в газетах.
Брейк нетерпеливо повернулся ко мне.
– А вы, Арчер? Что вы об этом думаете?
Я посмотрел на длинное честное лицо Беннинга и спросил себя, достаточно ли хорошо он знает свою жену. Вводить его в курс дел насчет нее не входило в мои намерения.
– Ничего такого, из-за чего вам стоило бы заряжать свой пугач.
– У меня, между прочим, револьвер сорок пятого калибра, – заметил Брейк. – А чего добивается ваша клиентка? Мисс Трин, кажется?
– Мисс Трин сообщила мне кое-какие детали исчезновения Синглентона.
Я сообщил Брейку часть их, достаточную для того, чтобы удержать его в Белла-сити, подальше от Эройо-Бич. О блондинке я не упомянул.
Утомленный моей сокращенной версией, Брейк то щелкал стальными наручниками, то играл бумагами в папке с надписью: "входящие". Беннинг слушал внимательно и очень нервничал.
Когда я кончил, доктор стремительно встал, вертя в руках шляпу.
– Извините меня, но я должен успеть до церкви забежать в больницу.
– Спасибо за то, что вы пришли, – сказал Брейк. – Если хотите, можете осмотреть труп, но вряд ли вы найдете признаки колебания жертвы. Я никогда не видел самоубийц с перерезанным горлом без таких признаков. А также с таким глубоким разрезом.
– Она в больничном морге?
– Да, в ожидании вскрытия. Просто идите и скажите охраннику, что я вас послал.
– Я состою в штате больницы, – напомнил Беннинг с кислой улыбкой.
Он нахлобучил шляпу и боком двинулся к двери, неуклюже переступая длинными ногами.
– Одну минуту, доктор.
Я встал и протянул ему термометр, который дала мне миссис Неррис. – Термометр принадлежал Люси Чампион. Интересно, какие вы сможете сделать выводы.
Он достал градусник из футляра и посмотрел его на свету.
– Сорок один и семь. Да, температура впечатляющая.
– У Люси не было вчера лихорадки?
– Я этого не заметил.
– А разве не положено измерять температуру пациентов?
Он помолчал и ответил:
– Да, теперь я вспомнил. Я измерял у нее температуру, она была нормальная. А с температурой сорок один и семь она бы долго не продержалась.
– Она и не продержалась.
Брейк обошел стол и взял термометр у Беннинга.
– Откуда вы его взяли, Арчер?
– У миссис Неррис. Она нашла его в комнате Люси.
– Она могла подержать его над горящей спичкой, так ведь, док?
Беннинг казался озадаченным.
– А зачем? Это не имеет смысла.
– По-моему, имеет. Может быть она пытается доказать, что у Чампион была горячка, и она покончила с собой в состоянии невменяемости.
– Я этого не думаю, – сказал я.
– Подождите-ка минутку.
Брейк постучал ладонью по столу.
– Чампион появилась здесь в первых числах месяца?
– Как раз две недели назад.
– Вот об этом я и думаю. Знаете, какая жара стояла тогда в долине? Сорок три градуса. Лихорадка была не у Чампион, а у этого проклятого города.
– Разве может быть такое, доктор? – спросил я. – Разве могут эти термометры показывать температуру воздуха?
– Конечно. Это сплошь и рядом случается.
– Вот вам и ключ, – сказал Брейк.
– И теперь я могу идти, – добавил Беннинг с тонкой улыбкой.
Когда дверь за ним закрылась, Брейк откинулся на спинку стула и закурил сигарету.
– Думаете, в идее дока насчет фобии Чампион что-то есть?
– Похоже, что он разбирается в психиатрии.
– Еще бы. Он говорил, что одно время собирался в ней специализироваться, только не мог позволить себе лишних пять лет учебы. Когда он говорит мне, что у девчонки с головой было не в порядке, я готов верить ему на слово. Он знает, что говорит.
Брейк выпустил кольцо дыма и проткнул его пальцем в непристойном жесте.
– Сам-то я стою за вещественные улики.
– И у вас что-нибудь есть?
– Достаточно. Будете держать это при себе, к защите не помчитесь?
Я поймал его на слове:
– А вы не забегаете немного вперед?
– Я так знаю свое дело, что могу забежать и далеко.