– Ту, в которой будет большая часть товара, – пояснил Алим. – Если первую проверят и ничего особенно не обнаружат, вторую или вообще не станут досматривать, или сделают это наскоро. Такой у моих боссов расчёт…
– Расчёт верный. – Захар снова закурил. – Значит, пока больше ничего сказать не можешь? Я слышал, что Сакварелидзе – человек без слабостей.
– Это верно, – согласился Алим, прикрыв ладонью половину лица. – Уязвимых мест у него нет.
– К тому же, он хороший водила? – зачем-то спросил Захар.
– Отличный! Он же – бывший автогонщик. Да и мой Жунда – шофёр первого класса. Ншан кого попало на такое дело не пошлёт.
– А Назар этот знает, на кого ты работаешь? – спохватился Горбовский.
– Ну, если только догадывается. Скорее всего, он считает меня человеком Хаджиева. Это – основной конкурент и враг Ншана.
– Вот оно как, значит! – тяжело вздохнул Захар и повернулся к Людмиле. – Иди, отдохни. Авось, в окно никто не влетит.
– Я не устала, товарищ майор, – тихо сказала она.
– Дивчинка, та хиба ж я не бачу? – Горбовский поднял её за плечи, повернул лицом к себе. – Та очи б мои не дывились, яка ты хмарна… – Напомнив, таким образом, Люде о её украинских корнях, майор перешёл на русский. – Иди, прошу тебя. Нужна будешь – позову. От твоих страданий толку мало, да ещё нас напрягаешь. Слушайся приказу, Людмила!
Закрыв за ней дверь в смежную комнату, Горбовский снова сел за стол. Он одновременно был и возбуждённый, и усталый, что ещё больше действовало на нервы.
– Путь предстоит дальний, Алим?
– Скорее всего, да. Ншан как-то обронил, что ехать нужно будет через весь город. Только откуда и куда – я не знаю. И даже не предполагаю.
– А вот это – самое главное! Время и место – соль всей операции.
– Если бы я мог ответить на этот вопрос сейчас, считал бв свою миссию выполненной! – Гюлиханов вдруг вцепился пальцами в свои смоляные волосы и дёрнул их так, что они затрещали. – Можно лишь предполагать, что начальным и конечным пунктами станут две железнодорожные станции, и всё. Больше ничего я не могу сообщить.
Гюлиханов встал и, чтобы унять волнение, принялся расхаживать по комнате. Майор сидел неподвижно, глядя куда-то в тёмный угол, где поблёскивал полировкой шкаф.
Из-за двери выглянула Люда:
– Захар Сысоич, мне всё равно не заснуть. Можно вернуться?
– Возвращайся. Ведь не отцепишься! – махнул рукой Горбовский. – Алим, они ведь собираются, как ты говоришь, ещё и машины закупать?
– Да, пять иномарок. Каких – не знаю, – тусклым голосом ответил агент. – Ими занимается Валериант Ким, кличка – Ниндзя.
– А не Додонов? – удивился майор.
– Здесь Додонов – только посредник. Он даст знать Киму, который постоянно живёт во Владивостоке. Тот прибудет в Ленинград к началу операции по переброске товара.
– Ниндзя? Знаю такого, – оживился Захар и внимательно посмотрел на огонёк своей сигареты. – Без его ведома ни одна японская машина не попадает на нашу территорию. С каждой Ниндзя имеет неплохую прибыль. Сам ездит в лимузине марки "Ниссан-300-ZX". Значит, автомобили из Японии. Круг поиска сужается.
– Да, но через Японию продаются не только их модели, – осторожно поправил Алим. – Кстати, насчёт Ниндзя… Он ведь имеет заявки на лидерство среди торговцев наркотиками. Его сводный брат прибрал к рукам эту отрасль в Приморье. Сейчас там запарка – конопля поспевает, да и мак тоже.
– Ещё с этой семейкой иметь дело! – недовольно проворчал Горбовский. – Навязались на нашу голову!.. Замучил я вас, ребятки. – Он оглядел осунувшиеся лица Алима и Людмилы. – Значит, больше сведений нет? Тогда езжай, сейчас придёт машина. – Захар посмотрел на свои часы. – Половина третьего.
– Опять мои удрали! Старые уже, как дерьмо мамонта. – Люда подошла к солидному сооружению в завитушках, открыла циферблат и стала крутить стрелки пальцем. Видно было, что ей необходимо чем-то заняться.
– Захар Сысоич, я думаю, что завтра Ншан должен встретиться со Стеличеком и назвать время "Ч". По крайней мере, дату переброски.
– Хоть бы дату родили, и то дело! – Горбовский откинулся на спинку стула. Ноги у него затекли, спину начало ломить.
– Я не обещаю, конечно, но если представится хоть малейшая возможность, попытаюсь сориентировать вас по маршруту. Вы же знаете – я делаю всё, что только могу.
– Знаю, ты молодец! И дай Бог тебе удачи!
Захар осторожно выглянул из-за шторы во двор. При свете показавшейся из-за туч луны тускло блестел мокрый асфальт. Как раз в это время из-за угла, с Рябовского шоссе, завернула чёрная "Волга" с еле светящимися фарами и остановилась за кустом сирени.
– Иди, Алим, они уже там. – Горбовский взял руки Гюлиханова в свои. – Давай договоримся так… Если всё будет в порядке, и боссы обо всём договорятся, ты встретишься с моим человеком в "Висле", завтра, в шесть часов вечера. Он будет у стойки. Смотри на фотку. – Горбовский достал портрет Гагика Гамбаряна и показал Гюлиханову. Тот кивнул. – Ты встанешь рядом и что-нибудь закажешь. Он попросит закурить – якобы закончились сигареты. Ты дашь ему открытую пачку. Крайнюю левую сигарету в верхнем ряду обернёшь листком папиросной бумаги, на которой напишешь дату и час, а также, если удастся узнать, станции убытия и прибытия. Старайся писать убористо и в то же время понятно.
– Есть! – Гюлиханов через силу улыбнулся.
– После того, как этот парень заберёт у тебя сигарету, можешь уходить. Усёк? – Захар внимательно смотрел на Алима, который уже надевал куртку. – Это и будет концом твоей миссии. Далее действуй по известному тебе плану – уходи на конспиративную квартиру и пережидай там шухер. Она будет под нашей охраной, так что бывших дружков можешь не опасаться. Да и вряд ли они найдут этот дом, если честно. А потом отправим тебя к семье – они давно там заждались.
– Договорились! – Алим даже немного повеселел. – Если сведений на тот момент не будет, я просто не появлюсь в "Висле". А ваш человек пусть подождёт до половины восьмого.
– Если, паче чаяния, почувствуешь, что туда ходить опасно, передай свои соображения через Люду. Слышишь, тебя касается! – Майор повернулся к девушке.
– Так точно! – по-военному ответила она.
– Всё, Алим, счастливо! – Горбовский крепко сжал руки Гюлиханова. – Ни пуха, ни пера.
– К чёрту! – Гюлиханов вдруг почувствовал резкую боль в сердце, словно его пырнули ножом.
Он страдальчески усмехнулся, словно уже всё знал заранее, пристально посмотрел на застывшую в дверях комнаты Людмилу и вышел.
* * *
Горбовский неожиданно почувствовал, что уже не один в кабинете, и поспешно обернулся. Разом ввалились двое – Гагик Гамбарян в джинсовом костюме и белых, в цветную полоску, кроссовках, и Саша Минц в мокром плаще. Зонтик-автомат он держал в руке и поспешно приглаживал растрёпанные волосы. Все трое сегодня уже виделись, а потому не здоровались.
– Ну, чего у вас там? – Захар никак не мог прогнать воспоминания о ночной встрече с Гюлихановым, и потому посмотрел на своих ребят немного шальными глазами. – Гагик, выезжаешь?
– Люда звонила. Сказала, что Алим не может быть в "Висле"! – Гамбарян говорил горячо, взволнованно.
– У него нет сведений? – удивился Захар, пытаясь уверить самого себя в том, что причина может быть только эта.
– Нет. Он сказа, что опасно. Могут следить, – честно ответил Гамбарян.
– И что же он предложил? – Горбовский без сил опустился в своё кресло.
– Он хочет, чтобы я на углу Невского и Садовой подсел в белую "Таврию". Это должно быть в восемь часов. Я, конечно, согласился. У вас не будет возражений? – на всякий случай спросил Гагик.
– Конечно, иди! – Горбовский немного приободрился. – Значит, ему есть, что доложить.
– Люда говорит, тот имеются новости. – Гамбарян пожевал губами. Так он делал всегда, когда очень волновался.
Минц тем временем освободился от макинтоша и от зонтика. "Автомат" он раскрыл в уголке, а верхнюю одежду развесил на "плечиках". Потом уселся за стол для совещаний и стал смотреть в окно, на не стихающий ливень.
– Погодка как раз… Под неё покойники снятся. – Горбовский потёр пульсирующие виски пальцами. – Надо ехать – делать нечего. Номер машины Люда тебе сказала?
– Ну, конечно, сказала! – Гамбарян приплясывал на одном месте.
– И что ты должен сделать? Какой "маяк" поставить? – Майор тепло посмотрел на Минца, давая ему понять, что поговорят они после, наедине.
– Просто "проголосовать". Он же меня по фотке знает, – пояснил Гагик. – Ничего удивительного. В такой дождь можно ловить "колёса"…
– Тогда выполняй. Сейчас же и выходи, как раз в семь там окажешься. Обязательно захвати оружие – а что чёрт их знает…
– Есть! – Гамбарян помолчал и спросил: – Разрешите идти?
– Ступай. – Захар торопился, потому что видел – Минц хочет что-то ему сказать.
– Счастливо! – подал голос Саша. – Ни пуха тебе…
– К чёрту! – рявкнул Гагик уже из-за двери.
Сунув во внутренний карман куртки "макаров", Гамбарян взял свой зонт и направился к выходу. Он решил подъехать к месту предполагаемой встречи на каком-нибудь общественном транспорте, где "базарным" будет трудно вести наблюдение – особенно в сутолоке, при непогоде.
Без десяти семь он был уже на месте, и пожалел, что явился так рано. Пришлось обойти всю "Гостинку", а потом переместиться к знаменитой "Стене гласности". Тут торговали как порнушкой, так и разнообразной прессой, а также просили милостыню. Читая плакаты около протестующих, Гамбарян между делом изучал обстановку и в который уже раз видел, что всё пока чисто.
Закончив с плакатами, он отправился к подземному переходу, откуда слышалось бренчание гитары и хриплое, надрывное пение. Как только ливень стал стихать, непонятно откуда, скорее всего, из метро, выползли деловитые тётки в чёрно-цветных одеждах и глухо повязанных платках. Они вели за руки или тащили под мышками странных молчаливых детей, которые ни разу за всё время не заревели, даже не издали ни звука. Следом за всеми спустился безногий дед на тележке. Он немедленно поставил на асфальт кепку и начал, безостановочно крестясь, кивать головой. Монеты со звоном падали на рваное, грязное и вшивое дно кепки.
Гамбарян повторял про себя номер "Таврии", чтобы, не дай Бог, ничего не спутать. Он знал, что машина должна приехать со стороны Адмиралтейства, смотрел в ту сторону и ругал себя за то, что отлучался в Гостиный. В то же время Гагик знал, что тогда не мог пропустить машину Гюлиханова – было слишком рано.
За это время к Гамбаряну несколько раз подходили проститутки и фарцовщики, ошибочно решив, что он здесь ищет приключений или же деловых контактов. Но и за то время, что Гагик темпераментно отшивал непрошенных собеседников, "Таврия" прошмыгнуть не могла – Невский проспект постоянно оставался в поле зрения.
Внезапно за спиной грянул вальс "На сопках Маньчжурии". Напротив входа в метро, блестя трубами и тарелками в лучах заходящего солнца, выстроились перед пюпитрами музыканты, подставив под гонорар глубокую картонную коробку с яркими надписями на боках. Чуть подальше, в направлении Думской улицы, шумел очередной толчок. Там развевался имперский флаг и, вроде бы, раздавали малоимущим вещи и продукты. Проносящийся по Невскому ветер трепал плакаты, листовки и объявления на деревянном заборе. Громко спорили собравшиеся активисты различных партий, и у некоторых дело едва не доходило до драки.
Гюлиханов уже должен был появиться, но его всё не было. В потолке машин Гагик заметил уже три "Таврии", и одну из них белую – но с другим номером. За рулём там сидела девица, крашеная хной, и Гагик заметно поскучнел.
Прошло уже двадцать минут после срока, и Гагик начал беспокоиться по-серьёзному. Ещё горячее, летнее солнце даже вечером просушило тротуары. Внезапно откуда-то пахнуло скошенным сеном и мокрой землёй, но тут же аромат потонул в автомобильных выхлопах.
Чтобы чем-то занять себя, Гагик начал опять смотреть по сторонам. Он заметил, что к долговязому прыщавому парню, торгующему порнухой, подошли два рэкетира и принялись задушевными голосами требовать с него дань. Тот, серо-жёлтый от ужаса, беспокойно бегал глазами, словно искал кого-то. Потом появился третий "качок", судя по всему, охранник торговца, и начал выяснять отношения уже более предметно.
Их переговоры заглушили громоподобные вариации на тему известной песенки "Цыплёнок жареный", раздавшиеся от подземного перехода. Гагик понял, что надо уходить, но сначала доложить обстановку Горбовскому. Алим на встречу не явился – факт, а о причинах Гамбарян старался не думать. Мало ли какие могут быть непредвиденные обстоятельства? Лишь бы исправную будку найти! Эх, рацию не взял, так ведь не всегда и найдёшь свободную…
– Чего, не подгребла твоя марьяна? – Коротко стриженая девушка в зелёной с золотыми прошивками юбке и джемпере фасона "летучая мышь" остановилась рядом, благоухая розовым ароматом. – Ну и падла! Такой парень ждёт, а она с другими пилится! Может, я её могу заменить? Не думай – дёшево возьму.
Солнце отражалось в её индийских разноцветных бусах и резало глаза.
– Спасибо, красавица, не надо, – вежливо ответил Гамбарян.
– Любишь её, что ли? Ну и дурак! – Девушка скрестила руки на груди. Теперь солнечный луч упал на камень перстня-маркиза. – Тебе не всё равно, куда отлить?
– Я же сказал тебе по-доброму! – повысил голос Гагик. – Или ты по-плохому хочешь?
Он искал глазами телефонную будку, и девица сразу просекла его намерение.
– Беги, беги! Звони, фанера! Попутного тебе ветра! – Она плюнула Гамбаряну вслед, уселась на каменный парапет подземного перехода и заболтала ногами, напевая что-то на ломаном английском.
Гагик, не считая нужным конспирироваться там, где это было не обязательно, вошёл в ближайшую будку, снял трубку и прижал её к уху. В мочку словно разом впились тысячи тоненьких иголок; потом слабый, но противный ток пошёл по мозгу. Гамбарян выругался, Разозлившись из-за проститутки, он не обратил внимания на то, то трубка расколота, а провода торчат наружу. А время бежало, и Горбовский на Литейном ждал его донесения.
Гагик перебежал в другую будку, на Садовой улице. Он, на всякий случай, ещё наблюдал за дорогой, в отчаянии выискивая глазами белую "Таврию", но машина так и не появилась.
Захар отозвался после первого же сигнала:
– Майор Горбовский!..
– Захар Сысоич, Гамбарян говорит, – начал Гагик.
Начальник перебил его:
– Встретились?!
– Нет. – Это короткое слово далось Гагику с огромным трудом.
– Как нет? – оторопел Горбовский. – Он же сам назначил встречу!
– Он не приехал. Время уже кончилось, уходить надо.
– Чёрт побери! Он же обещал… Ладно, возвращайся, – разрешил майор. В его голосе Гагик уловил обиду и безысходность.
Вокруг будки топталось и снова много народу, но все они были не опасны. На всякий случай Гагик говорил шёпотом, хотя никого, похоже, его персона не интересовала .– Возвращаться к вам? – на всякий случай уточнил Гамбарян.
– А что тебе там делать? Следи за хвостом, береги себя. Да ты и сам знаешь…
Больше Горбовский ничего не сказал и торопливо положил трубку.
* * *
Ншан Тер-Микаэльянц нажал кнопку "стоп" и склонился над диктофоном. Он долго молчал, почёсывая за ухом ножом из слоновой кости, и старался взять себя в руки. "Братва" не должна была видеть его обескураженным, растерянным, испуганным, а потому следовало молчать как можно дольше. Он так поступал всегда, когда наваливались проблемы, и в полной тишине искал верное решение.
Ншан отошёл к окну и долго смотрел, как с крыши деревянного дома падают последние капли дождя. Кроме него, в Горской сейчас находились Зураб Сакварелидзе, Рафик Алмякаев и Назар Жунда. Последний был крепко прикручен к резному, почерневшему от времени стулу красного дерева. Из распухших фиолетовых его губ сочилась сукровица, оба глаза распухли и пропали за расползающейся по скулам чернотой. Жунда открыл рот, и оттуда, лопаясь, вырвались розовые пузыри. Всех передних зубов сверху и снизу не было – они вместе с кровавыми ошмётками валялись на полу.
Ншан был высокого роста, с иссиня-чёрными, тронутыми сединой волосами, которые он гладко зачесывал назад. Иконописное лицо его было красиво и печально. Несмотря на то, что утром Ншан тщательно побрился, верхняя губа его и подбородок опять покрылись синеватой тенью. Рассеянный взгляд главаря "базарных" скользил по увешанным плодами яблоням. Там, радуясь окончанию бури и дождя, громко чирикали воробьи.
Во множестве звуков и запахов, смешавшихся в очаровательный коктейль, угадывалось приближение вечера и осени. Косые лучи красноватого солнца сверкали в окнах соседних домов, отражались от мокрых стен деревянной башенки напротив. Все здешние строения буквально утопали в зелени, и со двора доносилось кудахтанье кур. Ншан внимательно наблюдал за одной из них – белой, намокшей и сильно из-за этого подурневшей. Курица выбежала на песчаную дорожку с отпечатками автомобильных шин, в самой середине которой ярко зеленела травянистая широкая полоса.
– Ну, что ж, Назар… – Ншан отвернулся от окна, потеряв из виду двух куриц. К первой за это время прибавилась вторая – чёрная, с малиновым мясистым гребнем. – Твоя судьба была в твоих руках. То, что ты оказался идиотом, не моя вина. Простить я тебя не могу, и ты сразу знал, что так будет. – Тер-Микаэльянц подошёл к связанному и двумя пальцами взял его за подбородок.
В бессмысленных, белых на фоне кровоподтёков глазах Жунды вдруг появились мутные слёзы. Они тут же упали на колючие щёки и покатились вниз, размазывая грязь и кровь.
– Не надо плакать, – задушевно, даже тепло сказал Ншан. – Ты заслужил лёгкую смерть. Так вот, находясь у престола вечности, скажи мне – давно Гюлиханов пашет на ментовку?
– Н-нет… Н-не ж-ж-наю… – Страшный кровавый рот не мог произносить членораздельных слов.
И тотчас голова Жунды мотнулась под ударом кулака Сакварелидзе. Фонтан ярко-алой крови брызнул из разорванной губы, и по грязной рубахе рассыпались тёмные пятнышки. Связанного стало рвать, и тогда Зураб, поморщившись, лениво ударил его ребром ладони по горлу. Несчастный, протяжно застонав, потерял сознание.
Ншан невозмутимо пожал плечами:
– Странно… Работал на Алима и не знал, откуда тот взялся, кому литерит.
– Врёт он всё, шеф. – Сакварелидзе зачерпнул кружкой воду из ведра и вылил её на голову Назара. Тот попытался открыть глаза, но лицо всё больше синело и распухало. Поэтому прорезались только слезящиеся щёлочки.
– Назар, это глупо. – Ншан положил руку на голову Жунды, взял его за мокрые жидкие волосы и стал оттягивать её назад, одновременно нажимая пальцем другой руки на кадык. – Ты знал, что он – мой враг, но молчал. Так ведь?
– Х-хадж-жиеву… Д-думал-л… – Жунда всё более терял человеческий облик.
Ншан внезапно отпустил его:
– Ах, Хаджиеву? Так и шёл бы к нему. Мы разве тебе плохо платили, а? – Наш мигнул Алмякаеву, и тот, подойдя, ударил Жунду ногой в низ живота. Тот, выгнувшись дугой, страшно закричал от боли и смолк.
Тер-Микаэльянц похлопал Рафика по плечу: