- Я же тебе сказал, что свидетель заявила о троих, так им что, безразлично? - Арнаутский повысил голос, демонстрируя раздражение. Вам, мол, доброе дело делают, а вы кочевряжитесь.
- Ладно. Куда идти-то? Завтра? Во сколько?
В тот же день Козаченко и Саранцев встретились на квартире последнего. Распив бутылку водки, прикинули шансы. Козаченко не верил в возможность возобновления дела и категорически отказался идти к адвокату.
- Да на кой… мне это надо. Светиться лишний раз, - ругнулся он и злобно выдохнул в лицо Саранцеву. - Ты зачем, падла, придавил девку в землю? Трахнул, и черт с ней. Душить-то к чему было?
- А ты, сука, забыл, как у тебя не встал, так вогнал ей корень… Таких дел не оставляют, крутить будут вечно, пока нас не повяжут и к стенке. Витьке повезло. Небось, в заливе уже давно его корюшка сожрала. Придушил зачем, говоришь? А ты что, хотел свидетеля иметь, чтобы быстренько по червонцу схлопотать?
Козаченко криво ухмыльнулся:
- He-а, на нас у них ничего нет и не будет. А братана жалко. Нажрался водяры и полез в ледяную воду. Говорил ему, сведет судорога…
- А ты не лыбься. Ему легче, чем нам. Нет человека, и нет проблем. Пойдешь со мной, - жестко закончил Саранцев. - Вместе посмотрим на адвоката. По голосу видно, что молодой парень. Значит, из новых, шустрых.
- А ему-то зачем.
- Зачем-зачем. - С надрывом передразнил Саранцев. - Не понимаешь, козел? Баксы всем нужны. Такой крючок, не соскользнешь. Доить нас собрался, понял?
- Ты же говорил, что ему денег не надо, он сам сказал.
- Дурик, кто же по телефону скажет прямо. Заманку делает.
- Ну, это мы еще посмотрим.
- Вот-вот, именно посмотрим оба на него. А потом решим. Если это не липа, тогда нам надо знать, что за девка появилась. А там, сам знаешь, что делать.
- Хватит мне мокрухи, - Козаченко замотал головой.
- Не тряси кумполом. Еще не известно, кого мочить надо, ее или его. А может, пугнуть только. Ты что думаешь, я платить кому буду? Вот еще! Ну, дак как?
- А чо. Поглядим, что за гусь этот юрист.
На следующий день, в двенадцать, они сидели в кабинке юридической консультации. Стас узнал Казаченко сразу. Саранцев, конечно, был тот еще верзила, но лицо его, обрюзгшее, с мешками под глазами, было незнакомо. Козаченко почти не изменился, разве что заматерел, стал еще ниже и плотнее. Тот же нависший лоб, короткий волос, мутные глаза.
Ни тот, ни другой Арнаутского не узнали. Испуганный мальчишка в джинсиках не имел ничего общего с этим уверенным в себе адвокатом в строгом костюме с галстуком.
Арнаутский поздоровался с ними за руку:
- Арнаутский Станислав Васильевич. Мы почти ровесники. Можно по имени.
Саранцев и Козаченко кивнули и сели, выжидательно глядя на Арнаутского. Стас почувствовал, как они напряжены. Их немигающие глаза рассматривали его, но в них не было ни испуга, ни вопроса. Стас понял: в нем они видели очередную жертву. Но инициатива была в его руках. Он раскрыл журнал, записал фамилии посетителей. Делал он это нарочито, демонстративно. Фиксация официального контакта - гарантия от поспешных, необдуманных шагов, страховка от неожиданностей.
- А где третий? - спросил Стас, обращаясь к Саранцеву, сразу же определив, что именно он - главный в их компании.
- Сегодня не смог, уклончиво ответил тот. - Давайте к делу.
- Главное я вам сказал по телефону. Я знаю, что у вас есть алиби…
- У меня, - поправил Саранцев.
- У вас, у вас - Стас уверенно показал на обоих и в сторону третьего, отсутствующего. - Алиби как следует не проверено. Я-то знаю, что на рыбалке вы не были, найти и допросить того рыбака, настоящего рыбака, даже сейчас, через восемь лет, можно. Уж больно случай запоминающийся.
- Вы что нам дело шьете, - взорвался Козаченко, - вы что - следователь?
- Видно, что дело изучили неплохо, - усмехнулся Саранцев и коротко спросил: - Ваши условия?
- Гонорар.
- Чегой-то?
- Мне нужны приличные деньги. Я могу помочь, помешать расследованию.
Саранцев и Козаченко расслабились, удовлетворенно переглянулись. Не ошиблись они в этом напористом юристе. Теперь можно было говорить с ним на понятном им языке - о сделке, цена которой жизнь, его или их. Каждый имел на этот счет свое мнение. Может быть, и так, чем черт не шутит, усмотрел этот адвокат в деле что-то, чего другие не видели, подумал Саранцев. Вон как уверен, что их было трое, да и о рыбаке в самую точку сказал. Но вот новый свидетель… Мы же никакой другой бабы не видели. Хотя, помнится, Витька сказал тогда, мол, в стороне что-то хрустнуло. Может, заяц проскочил, а вдруг, в самом деле, баба притаилась?
- Сколько? - спросил Саранцев.
- Десять тысяч.
- Не слабо.
- Ребятки вы крутые, сразу видно. Достанете.
- А если скинуть две-три штуки?
- Торговли не будет, - поставил точку Арнаутский и захлопнул журнал.
То, что он пошел на смертельный риск, Стасу было ясно с самого начала. Выбор, разумеется, был: не поднимать эту историю, не вспоминать, продолжая жить в дерьме, все же грызть себя и закончить психушкой либо пойти на обострение этого дела, предъявить "улики", вести партию по своим нотам, а уж какая игра будет в финале, зависит не от них, а от его воли. Так он надеялся, так рассчитывал. С волками по-волчьи.
Стас выбрал второе. Если эти нелюди совершили такое преступление, то что же еще они натворили за эти восемь лет? Арнаутский подумал о своей дочке, которую могут встретить в любом возрасте вот такие жадные, потные руки-удавы, а его Светлану - где угодно и когда угодно. Разве только в лесу это происходит?… Пересечется дорожка с пьяным похотливым мерзавцем в лифте, подъезде, в пустынном переулке, а то и в машину затащат в многолюдном месте. Он только на мгновение представил рядом этих двоих и свою жену и дочку и с трудом сдержался, чтобы не выдать свою ненависть и отвращение. Нет, эта троица уже не сможет никого обидеть, не будет больше жертв, изнасилованных, задушенных. Не будет!
Арнаутский совершенно четко осознавал, что задуманное им не вписывается в законы, что это преступление. Он сам заранее вынес себе приговор и назначил наказание. Но так же четко, взвешенно обозначил для себя смягчающие обстоятельства: мотивы и цель. У него не было другого способа искупить свою вину. Государство, прокуратура в этом, конкретном случае оказались бессильными, он мог рассчитывать только на себя. А может, сделать еще одну попытку? Надо поговорить с прокурором - Людмилой Зайцевой, сегодня же, решил он.
- Нам нужны твои гарантии, - прервал его размышления Саранцев. Он перешел на "ты", вполне логично посчитав адвоката равноправным партнером в этой противозаконной махинации.
Арнаутский также спокойно принял предложенные правила игры, опустившись на уровень двух подонков, прекрасно понимая, что иначе ему не поверят и все оборвется на первом же этапе знакомства.
- Нам нужны доказательства, что не врешь, - повторил Саранцев.
- Копия допроса свидетельницы устроит?
- С адресом и телефоном…
- Само собой.
- Годится.
- Тогда договоримся о следующей встрече. Завтра. Нет, послезавтра, - предложил Стас.
- У меня дома, - многозначительно произнес Саранцев и невольно переглянулся с Козаченко.
- Не пойдет.
Они поняли друг друга: все правильно, в такой непредсказуемой ситуации адвокат побоится оказаться один с тремя в незнакомом месте.
- Но сюда мы тоже больше не заявимся.
- У моей родственницы есть квартира, она уехала с мужем на заработки. Квартиру не сдает. Там будет нормально.
Арнаутский узнавал, найти такую квартиру не проблема.
- С телефоном?
- Да. Вот что, мужики. Либо вы согласны, либо нет, но лапшу мне не вешайте. Я ведь человек занятой. Мой час работы стоит сорок долларов. Не хотите, расхлебывайте сами свою кашу. Боюсь, поперек горла встанет, не задавитесь случаем. Вопросов больно много задаете.
Стас, с трудом сдерживавший свои истинные чувства, выплеснул гнев им в лицо, используя этот очевидный повод - сомнение и претензии Саранцева.
- Адрес и телефон сообщу завтра. Я позвоню. Все.
Саранцев и Козаченко медленно поднялись. Стас посмотрел на них снизу вверх и тихо сказал:
- Послезавтра - валюту в полном объеме.
Они ушли, оставив в тесной кабинке тяжелый дух перегара, пота и какой-то мерзкой гнили.
У Стаса не было сомнений, что до следующей, последней встречи они не станут его убирать. Бандиты были напуганы, это очевидно, но он будет нужен им до тех пор, пока они не узнают все о свидетельнице. Они вели себя со звериным недоверием и осторожностью, но невесть откуда взявшаяся опасность уже погнала их вперед, к самому краю. Где будет этот край, каждый для себя уже определил.
"Всего один день, - прошептал Стас, - надо успеть."
В эти дни в обменниках были перебои с валютой, но ему повезло: в выносном пункте, ларьке у Финляндского вокзала быстро обменяли рубли на доллары. Должно хватить на все. С чего же начать? Да, конечно с прокуратуры. Стас позвонил Зайцевой и через полчаса сидел в ее кабинете.
Когда-то, студентами, они были очень дружны, и их связывала взаимная симпатия и легкая влюбленность, которая, возможно, могла бы привести к более близким отношениям. Но очарование Светланы оказалось сильнее, он женился на ней и не ошибся. Студенческая влюбленность прошла, но теплота и симпатия остались. Людмила была весела, какие-то искорки бегали у нее в глазах, и, посмотрев на озабоченного и серьезного Стаса, она сказала:
- Стас, если ты по делу, то лучше не сейчас. У меня сегодня вечером радостная встреча, не хотелось бы напрягаться и забивать голову проблемами.
- Людочка, ты же меня знаешь, не стал бы я использовать твою благосклонность для протекции или чего хуже. Вспомни, разве я хоть раз обращался к тебе с подобными просьбами?
- Но все-таки что-то стряслось, по тебе видно. Что с тобой?
- Хотел с тобой поговорить, но тема такая… необычная. Впрочем, для нас с тобой почему же необычная? О смертной казни.
- Ну, ты меня сразил! Будто мы с тобой не можем поговорить о более приятном, о любви, например, - рассмеялась Людмила, но, увидев, что Стас остался серьезен, настроилась на его лад. - Шучу, Светка побьет меня… Так что тебя интересует? Как я отношусь к смертной казни? Как прокурор или как человек? И в том и в другом качестве могла бы ответить: как все. Сейчас модно говорить: я, в принципе, против смертной казни, но… а дальше следуют стандарты: общество не готово, зверские преступления, будьте вы на нашем месте… Все звучит убедительно. И та и другая позиция, и те и другие аргументы.
- Скажи мне, как другу, что ты чувствуешь по этому поводу. Тебе не приходилось в суде просить смертный приговор?
- Бог миловал. Не довелось. А ты как на это смотришь?
- Извини, но мне очень хочется знать твои соображения, - уклонился от ответа Арнаутский.
- Ну, что тебе сказать, - задумалась Зайцева, - я ведь готовила себя к прокурорской деятельности и допускала, что когда-нибудь придется вести дело, по которому в суде неизбежно встанет вопрос о таком наказании. Просмотрела разную литературу, историю, я не буду говорить о подробностях. В правовых государствах от этой меры отказываются, правда, в некоторых вновь возвращаются к такому виду репрессий.
Стас внимательно слушал ее, и Людмила продолжила свой монолог:
- Сейчас появились два аспекта этой проблемы: общепринятый, международный, и внутренний. Ясно, что юрист да и просто образованный и культурный человек понимает, что насильственная смерть - дело мерзкое, негуманное. Но даже юридически нельзя не считаться с мнением большинства. Ты же помнишь, как нас учили: закон - это, сконцентрированная в норме права, воля большинства общества. Никуда от этого не уйти.
С другой стороны, как быть с теми, кто занимается исполнением приговора? Говорят, что раньше этим людям, а было это в сороковых, нет, постой, тогда не было смертной казни, ее возвратили в 53 или в 54 году. Так вот, этим людям давали стакан водки или спирта, для снятия стресса. Наверное, выдумка… А может, и так, кто знает…
Куда ни глянь, кругом одни минусы. Не думаю, что счастливы родственники погибших, убийца которых казнен. Удовлетворение, разумеется, будет, но все равно на душе останется осадок… Хотя это только предположение. Я ни с кем из них не общалась. Трагедий насмотрелась за эти пять лет прокурорства и без убойных дел. Адвокату, наверное, легче, все-таки он просит о снисхождении.
- Не скажи, - возразил Арнаутский, - были случаи, когда родственники и друзья потерпевших поддавали адвокату так, что небо с овчинку казалось. И потом, когда выступаешь с речью в суде, бывает, кожей чувствуешь, что зал каждое слово принимает в штыки. Так что адвокатский хлеб не легкий. Но вернемся к нашей теме.
- На чем мы остановились? Ах, да… - вспомнила Зайцева, - об исполнителях. Все равно эту… как бы назвать… работу… ну и словечко, а чем заменишь? Кто-то должен делать, раз есть закон.
- И все же, ты-то как, за смертную казнь или за ее отмену?
- Я за справедливость. Ты хочешь пояснений? Пожалуйста, официальные данные: за последние два года осуждены к высшей мере наказания человек шестьсот, исполнено двадцать. Комиссия по помилованию остальных миловала. Вопрос - почему? Гласности никакой. А ведь за каждым приговором исключительные обстоятельства: море крови, два и более трупа, растерзанные дети. Говорят, что чуть-чуть не помиловали Чикатило, перевес составил всего несколько голосов. Кто и как образовал такую комиссию? По какому принципу? Наверное, такие вещи надо делать гласно, с учетом мнения разных общественных групп. Если нереально выбирать членов такой комиссии всем народом, тогда пусть их выбирают представители народа. Кроме того, все, что непонятно, является неубедительным. Может быть, представители этой комиссии правы в своих суждениях, но тогда их мотивы и суждения должны знать все, кто в этом заинтересован.
- Я понял, ты подводишь к идее референдума.
- Да, Стас, да. Но не по этому частному вопросу о персоналиях, а в общем плане. Нас приняли в Европейское сообщество, и одно из условий - отмена смертной казни. Но нельзя такие вещи делать сверху, волевым способом. Закон должен "созреть", соответствовать настроениям большинства. А по такому важному вопросу, как отмена смертной казни, должен быть проведен референдум.
Я не верю, чтобы нормальный человек жаждал смерти себе подобного. Я не верю истеричным заявлениям типа: "да я бы его своими руками…". Импульсивные порывы быстро проходят.
- А если из года в год накапливается и не спадает, а усиливается чувство мести, особенно когда безнаказанность очевидна?
Зайцева задумалась и не без колебаний ответила:
- Это гораздо сложнее. Человек в этой ситуации находится в плену устойчивой, ставшей частью его натуры идеи фикс. Не стану утверждать, что это патология, но отклонение явное, непреодолимое для одного человека.
- Возмездие за безнаказанное зло, - возразил Стас, - это естественное стремление к справедливости.
- Все зависит от того, что ты имеешь в виду под безнаказанностью. Оценки наказания разными людьми очень разные, и хорошо, что наказание назначает независимый, посторонний для преступника и жертвы, суд.
- Ты, значит, меня не поняла. Под безнаказанностью я имею в виду вообще отсутствие наказания.
- Ах, вот ты о чем.
- Да, об этом самом, - тяжело вздохнул Арнаутский и, грустно улыбнувшись, посмотрел в глаза Зайцевой.
Только теперь она, вообще-то проницательная женщина, поняла: Стас затронул эту тему не случайно, что-то, заставлявшее страдать и думать об этом, напрямую касалось его жизни.
- Так ты под впечатлением этого дела… как его… Саранцева?!
Арнаутский молча кивнул.
- Да мы же с тобой законники, - воскликнула Людмила.
- Если ты внимательно изучил дело, то не мог не увидеть, что вина его не доказана и доказать ее невозможно.
Стас не стал ее переубеждать: бесполезно, решил он… Она была права, потому что не знала того, что знал он. Людмила была абсолютно надежна как друг, но поделиться с ней, рассказать о Лене он не посмел. Стас сменил тему:
- Давай не будем зацикливаться на событиях восьмилетней давности. Ведь важно и то, что произошло потом. Что случилось в жизни тех, кто причастен к погибшей, к Саранцеву?
- Ну, ты многого хочешь, Стасик. Вон сколько у меня наблюдательных производств, целый шкаф, а в сейфе еще половина этого. Только там уже приостановленные дела, по ним я должна все изучить и дать указания. Вникнуть надо, вдумчиво, не торопясь, подумать не о том, что есть, а чего не хватает.
- И все же, - настаивал Арнаутский. - Ну почему бы, - кивнул он на компьютер, - не запросить, к примеру, данные о судимостях за этот период.
- А что, интересно, - согласилась Зайцева и быстро набрала данные Саранцева, пробежав пальцами по клавиатуре.
- А ты сразу же, заодно, посмотри данные на Сердюка и Козаченко.
- Эти-то зачем?
- Напрасно следователь исключил версию о групповом убийстве. Они друзья Саранцева, были в тот день вместе. Алиби есть алиби. Но случайные ли они люди? Давай посмотрим.
Прокурор набрала и их установочные данные. На экране высветился текст, из которого выяснилось:
Сердюк - не судим, к уголовной ответственности не привлекался.
Козаченко в 1990 году осужден за злостное хулиганство к трем годам лишения свободы, освобожден в 1993 году по отбытии срока наказания.
Саранцев в 1990 году за угон автомашины осужден к условному наказанию, а через полтора года за рэкет с применением насилия к четырем годам, с частичным присоединением неотбытого наказания по предыдущему приговору. Освобожден в начале этого года.
Арнаутский удовлетворенно заметил:
- Вот видишь, информация интересная. Как ты полагаешь, что такие субъекты делают в свободное время, а его у них практически навалом? - И сам ответил на свой вопрос: - Делают то же самое, но эти дела остаются вне поля зрения суда и прокуратуры.
- И это я слышу от адвоката, защитника, - изумилась Зайцева. - Да ведь это же объективное вменение. Пройденный исторический этап, когда судили карманника за одну кражу, а имели в виду еще несколько.
- Ты права, Людмила, меня занесло под впечатлением дела Саранцева… Посмотри в свой календарь, послезавтра ты на месте?
- Да, а что?
- А с одиннадцати до часу?
- Если никакого совещания не будет, то на месте, а в чем дело?
- По этому глухарю могут появиться новые обстоятельства…
- Любопытно. От кого же?
- От меня…
- Ты что, из дела выудил идеи?
- Врать не хочу, все очень не просто. Подождем два дня.
- Станислав Васильевич, имей в виду, тогда я буду вынуждена тебя допросить.
- Людмила Кирилловна, о чем речь, разумеется. Но ведь можно дать показания и собственноручно. УПК это позволяет. Дай бланк протокола допроса, они же не строгой отчетности. А я тебе его представлю с текстом.
- Пожалуйста. Заинтриговал ты меня, Стас. Если поможешь раскрыть дело, кто же станет возражать. Хотя я не понимаю, что ты в нем такое обнаружил, чего никто не знает.
- И еще. Сможешь организовать по моему звонку немедленный вызов оперативника, следователя, эксперта для получения доказательств? Или как всегда: того нет, этот уехал, бензин кончился?