Саранцев начал напряженно читать, молча шевеля губами.
- Вслух давай, - произнес Козаченко.
- А где Сердюк? - спросил Арнаутский.
- На том свете, - скривился в отвратительном оскале Саранцев и многозначительно взглянул на Арнаутского, чтобы проверить его реакцию на эти слова. Увидев то, что ожидал увидеть - бледность Стаса, - удовлетворенно хмыкнул. Мол, понимай, как знаешь. Это нам не впервой и запросто: ускорить путь туда, откуда не возвращаются. Стас уточнять не стал, поверив, что Сердюка, действительно, нет в живых.
- Ч-читай, - заикаясь от возбуждения торопил Козаченко.
- Протокол допроса свидетеля, начат в 11 часов, окончен в 15 часов. - Саранцев удивленно посмотрел на адвоката: - А чегой-то, одна страница, а четыре часа допроса.
- Так бывает. Многое остается за рамками протокола… Свидетель-то как, часто начинает говорить одно, потом отвлекается на другое, не имеющее отношение к делу. Да и перерывы не учитываются. Может, часа полтора на обед ушло. Отмечено фактическое окончание допроса. Кстати, в деле, в протоколе допроса Сердюка, тоже в одном из допросов указано восемь часов, а всего две страницы наговорил.
Саранцев удивленно переглянулся с Козаченко и продолжил:
- Гладышева Лариса Филипповна, 1969 г. рождения - он, напрягаясь, подсчитал сколько ей лет, - русская, б/п, со средним специальным образованием. Это что?
- Техникум, наверно, - разъяснил Арнаутский.
- A-а. Временно не работает. Проживает улица Софьи Перовской, дом 18, квартира 38, телефон номер… Так тут все данные есть, смотри-ка, Ванька, и адрес и телефон.
- Да ты читай, не тяни резину, - взвизгнул Козаченко.
- Саранцев, прочитай до конца, а потом поговорим, - поддержал Стас.
- 15 августа 1988 г. около шестнадцати часов тридцати минут я шла из совхоза "Рассвет" к Зеленогорску справа вдоль дороги по лесу. Хотела набрать литровую банку черники перед поездкой в город. Перед поворотом дороги налево услышала какой-то крик. Я испугалась и остановилась. Через кусты виднелась дорога. На ней никого не было. Постояв несколько минут, хотела было идти, но услышала на той стороне в лесу какие-то мужские голоса. Я еще больше испугалась. Чтобы не шуметь и не привлечь к себе внимание треском сучьев, я ждала. Прошло не меньше десяти минут, когда увидела, как на дорогу из кустов с той стороны вылезли три парня. Они были пьяные. Особенно два низкорослых. Третий высокий, здоровый. Как одеты, не помню. Но лица их запомнила, у двоих, что пониже, блестели металлические коронки. Они оглядывались в сторону станции, словно кого-то высматривали. Смотрели и вокруг и в мою сторону, так что я их разглядела. Страшно было жутко. Мне казалось, что они видят меня через кусты. В руках у них ничего не было, хотя вроде бы у одного, что пониже, с челкой на лбу – какие-то тряпки и что-то еще. Не обратила внимания, не до того было.
Вопрос следователя: Могли бы сейчас, через восемь лет опознать этих парней?
Ответ свидетеля: Прошло столько лет, но думаю, что узнаю. Мне кажется, что двух низкорослых я видела раньше в совхозе.
Вопрос следователя: Что было дальше?
Ответ свидетеля: Я подождала, когда они ушли в сторону совхоза, выскочила на дорогу и убежала на станцию. Забыла даже банку с ягодами. Потом, на следующий день, мы уехали с мужем к месту его службы. Вернувшись недавно, я только сейчас узнала, что в тот день была убита Лена Колоскова. Я знала ее. Правда, не близко, подругами мы не были. Общались иногда, когда отдыхали в совхозе.
Поэтому я явилась в прокуратуру, чтобы сообщить об изложенном. Может быть, это совпадение, а может быть, имеет отношение к этому преступлению.
Протокол мною прочитан, записано с моих слов верно.
Об ответственности по статьям 181–182 Уголовного кодекса предупреждена.
К концу чтения со лба Саранцева стекал обильный пот, а лицо Козаченко посерело. В горле у Саранцева пересохло. Арнаутский достал из шкафчика бутылку шампанского. На хлопок пробки никто не обратил внимания. Налил по стакану. Бандиты в три глотка осушили их. Стас медленно цедил, наслаждаясь вкусом вина и напуганным видом гостей.
Он налил еще по полстакана, но никто пить не стал. Пузырьки весело шипели, а в комнате нависла зловещая тишина.
- А чего же до сих пор не провели опознание? - подозрительно взглянул Саранцев на Арнаутского.
- А ты смотри на число. Когда был допрос. Видишь, всего три дня назад. Так быстро они не раскачаются. Делу-то восемь лет. Да и куда денутся опознаваемые.
Козаченко опрокинул в рот стакан и проглотил шампанское. Саранцев последовал его примеру. Оба скривились: кислятина сухая. Стас, потягивая "Брют", понимающе улыбался:
- Покрепче хотите?
Алчущий огонек мелькнул в глазах Козаченко, но Саранцев остановил его порыв:
- Надо проверить эту, как ее, Гладышеву. Прямо щас. Тут и адрес и телефон. Сходим, а? - спросил он у Козаченко и засомневался. - А зачем светиться. Надо позвонить.
- Пожалуйста, давай позвоню, - предложил Стас.
- Я сам, - осадил Саранцев.
- Ну, и что ты ей будешь говорить? Хочешь, чтобы она потом заявила в прокуратуру: так, мол, и так, какие-то люди обрабатывают меня, как свидетеля и так далее и тому подобное. Это только укрепит подозрение и сработает против вас. Я уж не говорю о том, что вы меня подставите.
- Да, - спохватился Саранцев, - а ты откуда достал протокол? Он же совсем недавний.
- Я же вам говорил, что следователь молодой, мой сокурсник. Я изучал подобные дела, для практики. Долго ли снять ксерокопию, пока его нет в кабинете. Да что объяснять детали. Это мои проблемы. Ваши посерьезнее. Чего тянешь, - звони Гладышевой.
Саранцев медленно набрал номер телефона. Стас занервничал. Он затаил дыхание, когда услышал звонкий голос Рудновой. Саранцев то ли умышленно, то ли по привычке не прижал трубку к уху.
- Але.
- Ларису можно, - глухо спросил Саранцев.
- А ее нет дома. - Голос Рудновой был веселый, жизнерадостный и какой-то напористый. "Умничка", подумал о ней Арнаутский. Саранцев и Козаченко обмякли, они не знали, как бы пошел разговор, окажись у телефона сама Лариса.
- А когда она будет?
- А кто ее спрашивает? Я соседка ее.
- Мастер по телевизорам. Она как-то обращалась к нам, у ней телевизор барахлил.
- Может быть. А будет она, наверное, вечером. Звоните.
- Ваш адрес правильно у меня записан? - спросил Саранцев и продиктовал адрес из протокола.
- Все правильно, - подтвердила Руднова.
Саранцев аккуратно положил трубку. Рука его потянулась к пустому стакану.
- А что есть покрепче-то?
- Возьми там в шкафчике коньяк.
Козаченко сорвал колпачок и, налив по полстакана себе и Саранцеву, протянул бутылку Арнаутскому. Стас отказался:
- Я мешать не буду. За рулем.
Гости выпили и еще налили по столько же.
Стас стал рассказывать, как проводится опознание, проинструктировал собеседников, как вести себя. Нужно максимально изменить внешность. Для этого надо две-три недели не жить дома, отрастить усы и бакенбарды, вставить Козаченко пластмассовые передние зубы. Сделать это надо у частника, а не в поликлинике, чтобы не узнали, что зубы вставлены только что.
Снотворное начинало действовать. Козаченко с усилием держал падающую голову. Через несколько минут сонливость стала одолевать и Саранцева - он плюхнул мимо стакана остатки коньяка. Монотонный инструктаж адвоката был прерван стуком упавшей на стол головы Козаченко. Саранцев мутными глазами удивленно посмотрел на него:
- Ты чего, Иван?
Потом с трудом перевел взгляд на Стаса:
- Чегой-то он? - спросил у Арнаутского, с трудом ворочая языком. - Ты…
В глазах у него полыхнуло бешенство: "Сука… Падла… ты!"
Качаясь, теряя равновесие, Саранцев медленно приподнялся, держа в руке пустую бутылку, больше ничего он сделать не успел. Стас коротким ударом ребром ладони по шее сбил его с ног. Тяжелое тело мешком рухнуло на пол.
Арнаутский подтащил Саранцева к батарее под окном, через трубу протянул цепочку наручников и с хрустом защелкнул запястья рук, завернутых за спину. Затем приволок Козаченко к батарее под вторым окном и сделал то же самое.
Бандиты теперь лежали голова к голове. Оба отключились на час, полтора, для Стаса этого времени было многовато. Ладно, там посмотрим, решил он и продолжил подготовку к финалу. Достал шнур, отрезал три метра. Две петли обвил вокруг каждой ступни Козаченко, общей петлей стянул обе ноги вместе, согнул их в коленях. Обвил веревкой шею и оба конца завязал тройным узлом под коленями. Теперь Козаченко лежал в согнутом положении с подтянутыми к подбородку коленями. Вытянуть ноги он смог бы только задушив самого себя.
Аналогично Арнаутский поступил и с Саранцевым, но наоборот: загнув ноги назад, за спину, продел шнур сквозь цепь наручников и тройной петлей обернул его вокруг шеи.
Палку швабры он сломал коленом посредине. Ножом обточил обломок, получился остроконечный, полуметровый кусок. Принес из кухни ведро с песком, из под дивана достал топорик, с Козаченко снял ремень, с трудом спустил джинсы до колен. С тугими плавками возиться не стал, срезал их ножом.
Проверил работу диктофона, приготовил широкую липкую ленту и стал ждать.
Время тянулось медленно, его темп совершенно не соответствовал степени возбужденного нетерпения Стаса. Будить Саранцева и Козаченко было нельзя - они нужны ему с работающими головами, чтобы могли осознавать, в каком положении оказались, и отвечать на вопросы. Напряжение Стаса требовало выхода. Он набрал номер. Рудновой. С первого же звонка она подошла к телефону. Стас коротко бросил: "Молодец", - и положил трубку.
Долго не решался (незачем пока звонить) набрать номер Зайцевой. Прокурорский телефон отозвался двойным писком автоматического определителя. Не дожидаясь ответа, Арнаутский опустил трубку и одобрительно подумал: "Сообразила Людмила. Есть фиксаж".
Первым стал приходить в себя Саранцев. Он глухо застонал, стал ворочаться. Открыл глаза и снизу посмотрел на стоявшего над ним Стаса. Пелена мути сошла, взгляд стал осмысленным. Удивление первого момента сменилось крутым бешенством. Изрыгая ругательства, Саранцев звякнул наручниками, дернул ногами и застыл от боли и удушья. Поняв, что ему лучше не двигаться, Саранцев заорал:
- Развяжи, гнида паскудная, мент поганый, а не то порублю на кусочки!..
Стас отхватил ножом кусок липкой ленты и заклеил ему рот. Саранцев дико замычал, выпучил глаза. Он видел макушку лежащего рядом Козаченко, попытался дотянуться до него головой. Ударившись пару раз об пол и один раз о батарею, затих, злобно глядя на Арнаутского.
Стас только сейчас отметил в себе абсолютное спокойствие и хладнокровие. Для него оба подонка давно уже были нелюди и, кроме брезгливости и гадливости, никаких эмоций не вызывали. Все действия, которые он сейчас совершал, были им продуманы в мельчайших деталях заранее, он выполнял их почти как автомат. Правда, он думал начать с Козаченко, но в принципе это уже было неважно. Стас вынес обоим смертный приговор, а кого он казнит первым, не имело никакого значения. Но прежде всего он добьется от них показаний, получит доказательства их преступления. Для этого следовало начать с Козаченко, как более слабого противника, чтобы затем сломать главаря.
- Жить тебе, Саранцев, осталось немного. Я не собираюсь вызывать милицию, чтобы вас задержать. Ну-ка, прикинь, зачем все это? Ведь вас могли взять и без меня. Мне твоих слов не надо. Пока не надо. Слушай меня дальше…
В этот момент очнулся и Козаченко. Все повторилось по новой: рев, мат, угрозы, попытка освободиться. Стас заклеил мокрую от злобы пасть.
Была секунда, когда Арнаутский испугался. Забившиеся в судорожных попытках вырваться, Саранцев и Козаченко едва не оторвали батарею. Но бились они не в такт, а батареи оказались прочными. В эту минуту Стас взял в руки топорик и приготовился пустить его в ход, если бы бандитам удалось вырваться.
- Так вот, слушайте меня оба… Жить вам осталось совсем немного, - повторил Арнаутский и усмехнулся. - Вижу, что начали соображать. Для тебя, Козаченко, повторю, милицию не ждите. Я вам и судья, и палач. Вы хотите спросить, за что? Отвечаю. За то… что… сделали с Леной… Нет, я ей не брат и не жених, но вам от этого легче не будет. Я тот парень, который был с ней вместе тогда, на лесной дороге. Вспомнили?!
Да, они не просто поверили, они вспомнили, потому что Стас увидел, как вылезли из орбит их мутные глаза. И они его узнали!
Вон какой неподдельный, животный страх перекосил их лица. Но Стас не испытывал ликования: жажда сверлить правосудие превратила его почти в автомат, который исполняет заложенную в него программу уничтожения двух полутрупов.
- Узнали, - удовлетворенно констатировал он. - Вы умрете мучительной смертью, чтобы на свой шкуре испытать, как мучилась она. Вы получите маленькую отсрочку, если ответите на мои вопросы. Я не буду обещать сохранить вашу жизнь, если вы все расскажете, так как моя главная цель - казнить вас за погубленную девочку и ее умершего отца.
Стас отодрал один конец ленты со рта Козаченко.
- У-у-у, - завыл тот и вновь задергался. - Одень штаны, козел… Я ничего тебе не скажу все равно.
- Посмотрим, - спокойно сказал Арнаутский.
Он взял заостренную палку, вставил ему в зад и ударил обушком топорика в другой конец. Палка легко вошла на пять-шесть сантиметров.
- А-а… - взревел Козаченко.
Стас заклеил ему рот и тоном лектора, как больному, объяснил:
- Я же сказал, что ты будешь мучиться. Ты вбил девочке корень…
Козаченко замотал головой.
- А это не имеет значения, кто из вас это сделал. Вы все трое - соучастники. Свалить на Сердюка не удастся.
Он ударил по палке: "Будешь рассказывать? Нет? - и вновь ударил. - Когда дойдет до глотки, уже поздно будет давать показания".
Палка ваша сантиметров на десять, но Стас и не думал останавливаться. Ударил еще раз. Козаченко замолчал. Стас его понял и оттянул конец ленты.
- Я скажу… вынь палку… О-о! - застонал Козаченко.
- И не мечтай, чувствуй то же, что чувствовала Лена, когда принимала смерть.
Арнаутский впервые вдруг ощутил, как в нем закипает ярость:
- Говори, - и приготовился ударить по палке. - Быстро.
Стас включил диктофон и поставил его на пол в полуметре от головы Козаченко.
- Тогда… мы утром сидели около клуба и пили.
- Кто мы?
- Братан Сердюк, я и он, - кивнул на Саранцева, - вынь палку-у…
Ответом был удар топориком по торцу.
- Ой! - пискляво ойкнул Козаченко и быстро заговорил, убедившись, что любая пауза влечет дикую боль от продвижения деревянного копья. - Мимо нас прошла та девка. Серега… хотел ее остановить, но мы с Витюхой удержали. Куда это она, спросил серый. Братан ответил: в город, видишь с книгами пошла. А обратно когда, спросил Серега. Электричка в четыре или в пять. Позже вряд ли она поедет. Я еще удивился, что Витюха все знает. Мы продолжали пить… Ох!.. Больно!.. Отпусти… Не надо, не бей, я дам показания, дам!.. А Серый больше не стал пить. Видно тогда он что-то задумал.
Саранцев издал глухой звук, пытаясь остановить Козаченко, но тот, кося глазами на руку с топориком, не обращал внимания на его предостережения.
- Днем добавили бутылку, и Серега сказал: пойдем встречать девку. Я, говорит, ее трахну, а вы поможете. А нам уже было все равно, крепко поддали… Ну, ослабь… Кровь же идет… Горит все внутри…
Стас посмотрел диктофон, лента кассеты медленно крутилась, и поторопил:
- Продолжай, быстро.
- Ну, мы и пошли. В лесу часик вздремнули, допили полбутылки. В общем ближе к вечеру там и встретили тебя и ее… Ой… Мы-и…
- Кто и что делал, все подробно! - приказал Арнаутский.
- Когда ты убежал, мы ее затащили в лес, недалеко, метров на двадцать… Она раз крикнула, а Серега заткнул ей рот… Я и Витюха… Ох!..
- Ну, - прорычал, задыхаясь от злости, Стас.
- Я и Витюха держали ее за руки и ноги, а Серега задрал платье, сорвал трусы и… трахнул… Она не шевелилась, наверно, отключилась. После мы немного подождали. Я закурил еще… думал, очнется, так тоже…
- А кто ее… задушил?
Козаченко затылком показал на Саранцева.
Стас заклеил ему рот и приступил к допросу Саранцева, оторвав ленту за один конец.
- Ты что же врешь! - закричал Саранцев. - Это же ты корень воткнул!
Он безумными глазами следил за топориком, ожидая удара по голове.
Слезы потекли по щекам этого здоровенного парня, и он заскулил:
- Не убивай… Хочешь сквитаться, ударь ножом… Только не убивай…
- Сквитаться, говоришь, - почти прошипел Арнаутский, - не-ет! Не со мной, а с Леной сквитаешься. Очень скоро. Но сначала дашь показания. Подтверждаешь то, что сказал твой подельник?
Саранцев подтвердил и добавил некоторые подробности. Корень использовал не Сердюк, а Козаченко. Рыбу они отобрали у местного пастуха. Братья его знают. Нож, которым он тогда угрожал Стасу, потом сломался и валяется у него дома в ящике с инструментами. Не выбросил, думал сделать финку поменьше. Следователь его не изъял, так как нашли другие, неломаные.
- А куда делись сандалии, трусики, лифчик Лены, где ее книги?
- Одежду бросили в яму.
- Где? - затаив дыхание, спросил Стас.
- Да за следующим поворотом, это с полкилометра оттуда. А книги кто-то из них забрал.
Арнаутский заклеил Саранцеву рот и вновь ударил по палке.
- Я же предупреждал - не врать и на мертвого не валить. Будешь говорить?
Козаченко мелко затряс головой: буду, буду!
Арнаутский освободил его рот.
- Я-а-а, корень… я-a! Не могу больше терпеть… Ой, как больно!
- Терпи, дальше больней будет. Ну-ка, говори, что за деталька, которую там нашли? Похожа на колпачок от твоей зажигалки.
- Это… не от этой… от другой… Я их наделал штук двадцать… продавал…
- И что, они сохранились?
- Не… все… Я тогда еще искал колпачок… Но не помнил… Пьяный был… где потерял. Отдай нас под суд… Не пытай… Я все тебе сказал… О-о…
- Погоди, погоди. А как ты делал-то их?
- Да… вытачивал на станочке… у нас… в МТС…
- Из какого материала?
- Из латуни… О-ох… Отпусти… Больше… не могу…
- И много у тебя этого металла?
- Много… тогда его было… завались… Еще остался…
- А книги где?
- Не… знаю… может, валяются где… у братана…
- Как зовут пастуха? Брали у него рыбу тогда?
- Колька косой… Да, у него отняли рыбу…
Арнаутский заклеил ему рот и набрал номер Зайцевой. Только бы она была на месте, думал он, крутя диск, дважды палец срывался и вновь крутил, пока не услышал усталый голос прокурора.
- Стас, ты. Я уже хотела выезжать в этот адрес.
- Людочка, слушай меня внимательно. Записывай. Лучше на пленку.
Раздался легкий щелчок диктофона на том конце провода.