(Командор Парринелло - квестор)
- Командор Парринелло! Спасибо, что пришли.
- Это мой долг, господин квестор.
- Как его превосходительство?
- Забинтован не хуже мумии. Это надолго.
- Инспектор уехал?
- Да, вчера. Въедливый тип. Дотошный. Говорят, учинил длинный допрос супрефекту Бивоны. Думаю, добром это не кончится.
- Для префекта, если я вас правильно понял?
- Нет. Для супрефекта.
- Полноте, командор!
- Согласитесь, его превосходительству повезло. Благодаря тому, что в результате падения господин префект не может ни говорить, ни писать, ему не пришлось ни говорить, ни писать. А потому никаких чисел, никакого пустословия, никакого раздувания проблемы смутьянов, как он их называет. В глазах инспектора Коломботто-Россо, наш Марашанно остался беднягой, получившим увечье. К тому же в префектуре все было в полном порядке, я сам об этом позаботился. Чтобы сохранить лицо, Коломботто-Россо сделал несколько незначительных замечаний. А в оправдание дорожных и других расходов, связанных с приездом сюда, он потребует голову супрефекта, сочинившего донос на своего начальника.
- Вы хотите сказать, что мы должны терпеть в префектуре полоумного, которому место в сумасшедшем доме? Терпеть Марашанно, когда мне докладывают об опасности крестьянских волнений!
- Что вам сказать, господин квестор? Выходит, так.
- Послушайте, командор, вы, думаю, уже поняли, что перед вами человек, который спит с прислугой.
- Ничего я не понял. В любом случае это ваше личное дело.
- Да нет же, Парринелло, это такое выражение. В наших краях оно означает: люблю говорить ясно.
- Прошу прощения, не знал.
- Так вот я хотел вам сказать, что получил два письма. Одно от друга - он в Министерстве работает. Я ему тут вопросик послал, и он ответил. У Марашанно никогда не было жены - ни первой, которая якобы умерла, ни второй, якобы сбежавшей с любовником. Марашанно холостяк. Я вижу, вас это не удивило.
- Я это подозревал.
- Неужели?
- Я часто бывал в квартире его превосходительства на верхнем этаже префектуры. Сразу видно, человек привык жить бобылем - кажется, это так называется. Иной раз…
- …вам его было жалко.
- Он был похож на брошенную собаку. Такое же впечатление создалось у моей жены в тот вечер, когда мне удалось затащить его превосходительство к нам на ужин. После его ухода, когда мы легли спать, жена долго не могла уснуть. На мой вопрос, что с ней, она ответила, что думает о недавнем госте. А потом спросила: "Ты уверен, что он был женат?" И, помолчав, сказала: "Будь внимателен к этому бедолаге, добро тебе зачтется". Потому-то…
- …вы и полили лестницу оливковым маслом.
- Вы сами понимаете, что говорите?!
- Я же вам сказал, что сплю с прислугой. Не забыли?
- Можете спать хоть с драной кошкой, мне на это насрать. Но вы не смеете…
- Смею. Послушайте. Я получил анонимное письмо. Автор письма, который наверняка имеет отношение к префектуре, утверждает, что его превосходительство префект Марашанно упал не случайно, а поскользнулся: лестничная площадка и две первых ступеньки были политы оливковым маслом.
- А в этом чертовом письме не сказано, кто это сделал?
- Имен там нет.
- Вот видите? Ваше подозрение на мой счет просто оскорбительно!
- Командор, вы забываете, что я прежде всего полицейский. А посему я бы вас попросил. Подозрение, что его превосходительству господину префекту помогли упасть, возникло у меня еще до анонимного письма. Смотрите, какое совпадение! Утром объявляют об инспекции, а днем, в результате падения, состояние его превосходительства не позволяет ему говорить и писать. По-вашему, кто - провидение переломало ему кости, но при этом спасло карьеру? Бросьте! Минуту назад вы сами себя выдали, разве нет? Ваши слова о жалости к Марашанно - лучше всякого признания! А вы не подумали, что бедняга может сломать шею?
- Мы подумали, господин квестор.
- Кто это "мы"?
- Я и моя жена. Поэтому она тут же побежала в церковь и сделала богатое пожертвование святому Калоджеро, объяснив ему, что я действую во благо.
- Вы это серьезно?
- Мы верим в святого Калоджеро, господин квестор. И как видите… Короче говоря, я в ваших руках, скажите, что я должен делать, и я сделаю все - от самодоноса до отставки.
- Не смешите меня. Вот, возьмите. Это анонимное письмо, о котором я говорил. Изучите его хорошенько, может, вам удастся установить автора: почерк изменен довольно неуклюже. Искренне рад был встрече, командор Парринелло. И передайте привет вашей любезной супруге, с которой я не имею удовольствия быть знакомым.
- Окажите мне честь, господин квестор, пожалуйте в один из ближайших вечеров на ужин.
Б
(Джакомо Джилиберто - Пиппо)
- Да как ты посмел сюда явиться? Бесстыжая твоя рожа! Вон из моего дома!
- Синьор Джилиберто, выслушайте меня…
- А ху-ху не хо-хо, синьор Дженуарди? Убирайся или я вызову карабинеров!
- Ладно, ухожу. Вам напишет мой адвокат.
- Адвокат? Какой еще адвокат? Чья бы корова мычала… Если кто и должен был о законе вспомнить, так это я. Нет, вы только посмотрите на эту рожу! После женитьбы он переезжает сюда, на улицу Единства Италии, живет в соседней квартире, можно подумать, что он по уши влюблен в жену, если по ночам моя супруга уши вынуждена затыкать, чтобы не слышать, чем они занимаются в постели, а вместо этого…
- Может, не стоит старое ворошить, дорогой синьор Джилиберто?
- Не стоит, говоришь? Да передо мной до сих пор стоит лицо Аннетты, дочки моей, тринадцать годков ей тогда было! Дите малое! И ты!.. Ты!.. Она мне рассказала, что кажинный раз, как ты встречал ее на лестнице, ты ее за жопу хватал. Тюрьма по тебе плачет! Девочка по лестнице спускалась, веселая, беспечная, и вдруг ее цап за жопу! Доченьку мою!
- Так это все в шутку было. Не верите? Игра такая у нас с ней. Мы уговорились. Аннетта подстраивала встречи на лестнице, давала трогать себя, а взамен получала пол-лиры…
- Сперва охальничал, а теперь, гляжу, дите невинное опорочить вздумал! Что ты хочешь этим сказать? Что моя дочь продавалась? Убью!
- Синьор Джилиберто, положите нож. Не положите - стрелять буду. Видите револьвер? Заряженный. Кладите нож, сядем, поговорим. Слава богу, так-то лучше. Вернемся к тому, что каждое прикосновение обходилось мне в поллиры. Знаете, когда ваша дочь рассказала вам про встречи на лестнице? И почему вдруг она это сделала? Не знаете? Тогда слушайте дальше. Она подняла цену. Потребовала за каждый раз по лире. Я отказался. Спокойно! Помните про револьвер. А что сделали вы, когда узнали? Побежали в полицию? Подняли скандал? Ничего подобного. Вы пришли ко мне и потребовали возмещения - две тысячи лир. Деньги немаленькие, но я их выложил. Разве нет? Отвечайте.
- Да. Но ведь я деньги по доброте взял, пожалел тебя, чтоб жизнь тебе не портить, не хотел, чтоб ты до конца дней тюремным харчем давился.
- А еще две тысячи, которые вы через полгода потребовали, когда я на вашу дочку даже в подзорную трубу не смотрел?
- Мне тогда деньги очень были нужны. Позарез.
- И я их вам дал. Но вы допустили одну ошибку.
- Какую?
- Записочку мне написали. Она как раз у меня в кармане. Я вам ее прочту для освежения памяти. Слушайте: "Синьор Дженуарди, если вы не дадите мне две тысячи лир, я расскажу про вас и про мою дочку вашей жене". Стоит мне показать эту записку начальнику полиции Спинозо, он вас арестует. Знаете, как называется то, что вы сделали? Вымогательство. Шантаж.
- А ты в тюрьму сядешь за растление малолетних.
- Не торопитесь, друг мой, не торопитесь. Аннетта уже невеста, верно?
- Через полтора года замуж выйдет.
- Если эта история выплывет наружу, свадьбы не будет. Коли на то пошло, я всем расскажу, что не только за жопу ее трогал, но и раком ставил по всем правилам. Спокойно. Не дергайтесь. Помните про револьвер. После этого ваша Аннетта мужа себе не найдет даже среди людоедов. Вы меня поняли?
- Как не понять. Говори, чего тебе от меня надо?
- Хочу получить письменное согласие на установку нескольких столбов на вашей земле.
- А заплатишь?
В
(Кавалер Манкузо - командор Лонгитано)
- Кавалер Манкузо! Входите, входите.
- Вы хотели меня видеть, и я тут как тут. Для Филиппо Манкузо приказ командора Лонгитано закон.
- Изволите шутить, кавалер. Какие приказы! Только просьбы, покорнейшие просьбы. Сожалею, что пришлось вас побеспокоить. Кабы не я, сидели бы в Вигате, а то пришлось в Монтелузу тащиться. Я здесь уже дней двадцать, к брату приехал подлечиться, Нино у меня врач.
- Что-нибудь серьезное?
- Слава богу, нет. Но в нашем возрасте приходится думать о здоровье. Вы-то как себя чувствуете?
- Не жалуюсь.
- Поставьте свечку Богородице. Помните пословицу? "В шестьдесят инвалид: тут болит, там болит".
- Истинная правда.
- Чтобы не задерживать вас, сразу перейду к делу. Попросить вас приехать побудило меня письмо, которое я получил сегодня утром от депутата Палаццотто, моего дорогого друга. Вы знаете, какой это прекрасный человек, - второго такого не найти.
- Да продлит Господь его дни за все добро, которое он делает даже тем, кто этого недостоин!
- Вот его письмо. Я вам прочитаю. "Дорогой Лолло, к величайшему своему огорчению узнал, что ты неважно себя чувствуешь. Надеюсь, это ненадолго и твое здоровье скоро поправится. Нам с тобой еще предстоит столько сделать на благо нашего любимого края. Относительно устройства на работу в Сицилийский банк Манкузо Альберто, которого ты столь горячо рекомендуешь, с удовольствием сообщаю тебе, что все на мази. Через пару дней его должны пригласить для беседы в Генеральную дирекцию банка в Палермо. Говорить с господином Манкузо будет замдиректора центрального отделения Антенори Манджими, он из Болоньи, но наш человек. Так что можно не волноваться. Поправляйся скорее. Крепко тебя обнимаю. Твой Чиччо Палаццотто". Что с вами, кавалер? Вы хотите стать на колени?
- Да, хочу. Стать на колени и поцеловать вам руку! Не знаю, как вас благодарить. Скажите, что я могу для вас сделать, и я сделаю. Все что угодно. К вашим услугам!
- Поверьте, кавалер, для меня лучшая благодарность видеть, что вы довольны. Этого достаточно. Не смею вас больше задерживать. Надеюсь, при следующей нашей встрече смогу сказать, что вашего сына приняли на работу в банк. Я провожу вас до двери.
- Бога ради, командор, не утруждайте себя! Я найду дорогу.
- Минутку. Извините, забыл спросить у вас одну вещь. Вы знаете, что Филиппо Дженуарди подал ходатайство о проводке телефонной линии между ним и его тестем?
- Нет, я этого не знал.
- Если не ошибаюсь, часть столбов под провода должна быть установлена на вашей земле.
- Ну и пожалуйста, никаких проблем. Скилиро, тесть Дженуарди, мой друг, да и сам Пиппо Дженуарди родился и вырос на моих глазах. Повторяю: никаких проблем. Сколько нужно столбов, пусть столько и ставят.
- Одна проблема все-таки есть.
- Да?
- Да.
- А именно?
- Этих столбов на вашей земле быть не должно.
- Нет?
- Нет.
- Никаких проблем, командор! Даже под страхом смерти ни одного столба поставить не дам. Ни одного! Пускай Филиппо Дженуарди, ежели ему так надо, в другом месте землю рогами роет.
Г
(Пиппо - синьора Джакапоне - Мариано Джакалоне)
- Здравствуйте, синьора. Синьор Джакалоне дома?
- А вы, извиняюсь, кто?
- Филиппо Дженуарди. Вы меня не помните, синьора Берта? Вы меня с тех пор знаете, как я под стол пешком ходил.
- А, это ты! Пиппо! Извиняй, сынок, стара я стала, вижу худо. Ты ведь женат, верно? А дети есть? Дал тебе Господь детей?
- Пока не дал. Синьор Джакалоне дома?
- Мой муж? Мариано?
- Да, синьора, ваш муж. Синьор Мариано.
- Что тебе сказать, сынок? И да и нет.
- Как это?
- А так, что уже три дни у него у самого не все дома. Ум, понимаешь, отшибло. Всего три денечка назад молодым в свои восемьдесят с гаком выглядывал. А в понедельник за обедом вдруг уставился на меня, сердечный, и пытает: "Извиняюсь, синьора, а вы кто будете?" Я ажно похолодела вся. Отвечаю: "Берта я, твоя жена!" Он молчит, будто даже не слышит. Только когда уже темнеть стало, опять меня признал: "Где ты целый божий день пропадала, что я тебя не видел?" Какое несчастье, сынок! А зачем тебе мой муж?
- Можно мне с ним поговорить?
- Заходи, да только пустое это дело. Вот, посмотри на него. В кресле все время сидит и разговаривать не хочет.
- Как поживаете, дон Мариано?
- Ты кто?
- Филиппо Дженуарди.
- Документы покажи.
- Я при себе не ношу.
- А коли так, кто мне докажет, что ты Филиппо Дженуарди? А вы, синьора, кто будете и почему ведете себя как хозяйка, пользуясь тем, что моей жены Берты дома нет?
- О, господи, Мариано! Берта я! Мы с тобой уже шестьдесят два года как женаты!
- Вы тоже, синьора, документы свои покажите.
- Видишь, Пиппо? Я же тебе сказала, что пустое это дело!
- Вы правы, синьора. До свиданья, синьор Джакалоне.
- С кем ты прощаешься? Кто такой Джакалоне?
- Видишь, Пиппо? Видишь? Самого себя человек не признает!
- Врача не звали?
- Конечно, звала.
- И что он сказал?
- Сказал, что не знает, пройдет это или нет. Возраст, говорит, виноват. Позволь спросить, чего ты хотел от Мариано?
- Чтобы он подписал одну бумагу. Разрешение поставить на его земле несколько столбов.
- А как он подпишет, если не знает даже, кто ты такой? Сделаем так, Пиппо: ежели он хоть маленько опомнится и меня признает, я за тобой сразу пришлю, и ты придешь со своей бумагой, чтоб он расписался.
- Буду вам весьма признателен, синьора Берта.
- Всего хорошего, сынок.
- Надеюсь, до скорого, синьора.
- Ну что, Берта, ушел этот чертов Пиппо Дженуарди?
- Ушел. Как думаешь, он поверил?
- Думаю, да. Представление удалось. И все-таки вот что я тебе скажу: поехали завтра утром в Кальтаниссетту, поживем немного у сына. Не могу я больше сидеть дома и дурачком прикидываться ради того только, чтоб дону Лолло Лонгитано удовольствие доставить.
Д
(Джакомо Ла Ферлита - Пиппо)
- Синьор Ла Ферлита, считаю до трех, и если вы сами не уберетесь с моего склада, я вышибу вас хорошим пинком под жопу. Раз…
- Постойте, синьор Дженуарди, я пришел для очистки совести.
- Совести? После того как по милости вашего треклятого братца сгорел мой самокат?
- Думаете, это Саса?
- Думаю? Да я голову на отсечение дам!
- Вы правы, синьор Дженуарди. Хотя и не совсем.
- Что вы хотите этим сказать?
- Дозвольте вопрос вам задать? Вы газеты читаете?
- Нет.
- Выходит, вы не знаете, что произошло в Палермо с неким Калоджерино Лагана?
- С Калоджерино? Человеком командора Лонгитано? Не знаю.
- Вы давно видели командора?
- Порядочно. Но можно узнать, какого дьявола вы мне морочите одно место этими своими вопросами?
- Сейчас объясню, синьор Дженуарди. Мы вам ловушку устроили, и вы в нее попались. Я только тогда понял, до чего опасная получилась ловушка, когда у вас самокат сожгли.
- Да о какой ловушке вы говорите?
- Синьор Дженуарди, третий адрес Сасы, который вам в письме прислал Анджело Гуттадауро и который я подтвердил, а именно виа делле Крочи, дом пять, неправильный был. Мы сговорились - Саса, Гуттадауро и я. Мой брат догадывался и прав был, что вы каждый его новый адрес дону Лолло Лонгитано докладывали. Вот он и решил это проверить. Каждый вечер он приходил на квартиру и ждал. У него уже терпение на исходе было, когда этот самый Калоджерино заявился, которого дон Лолло послал, чтоб моего брата отделал. Саса его и подстерег, башку ему проломил и вытащил у него из карманов револьвер и нож. Калоджерино с оружием пришел.
- Скажите своему брату, чтоб гроб готовил. На сей раз, если командор его отыщет, он из него корм для кур сделает.
- А из вас для свиней корм.
- Из меня? Я-то здесь при чем?
- Гляжу, вы ничего не поняли. Прикиньте, синьор Дженуарди! В первый раз человек дона Лолло идет по адресу, какой вы дали, а Сасы там нет. Вы добываете новый адрес, даете командору, его человек едет в Палермо и опять остается с носом. На третий раз человеку дона Лолло черепушку проламывают. Что теперь прикажете думать бедному командору?
- О, Пресвятая Дева! О, святой Иосиф! Я пропал!
- Поняли наконец? Дон Лолло уверен, что вы ему мозги засрали, поскольку с моим братом сговориться успели, и для начала велел спалить ваш самокат. Теперь, по совести говоря, я боюсь, что дону Лолло мало сожженного самоката. Если уж ему моча в голову ударила, от него и похлеще чего ждать можно.
- Мне пора закрывать склад. Уходите. Мне пора закрывать. Уходите, я сказал, уходите, мне пора закрывать, пора закры…