- Ее понесло в Нью-Йорк, милый папочка, чтобы отвязаться от этого потного жирного остолопа и его лавчонки, - не замедлила с ответом Пенни. - Она сбежала, потому что там жизнь поинтересней, чем в этой дыре, куда ты и сам забился, и нас всех за собой поволок, обдурив нас, как дурил раньше своих клиентов на бирже! Она сбежала, потому что невмоготу стало ждать, когда же ты наконец сообразишь, что пора просохнуть...
- Пенни!
Гневный монолог был прерван миссис Филипс, появившейся в гостиной вместе с еще одним существом женского рода - очевидно, второй Мариной сестрой. Папа между тем смирно сидел на стуле, посасывал свой "хайбол", кротко поглядывал в окно, умиротворенно созерцая свою недвижимость и пропустив мимо ушей то, что родная дочь выказалась о нем резко и прямо. Должно быть, это было не впервые.
- Наша Пенни сегодня встала не с той ноги, - объяснил он мне. - Ты ведь, кажется, в клуб собиралась? Ну и иди себе. Нам с мамой хотелось бы поговорить с этим джентльменом.
- Мне бы тоже, - расплылась она в улыбке и показала мне язык. - И не только поговорить. Да и мама, ручаюсь тебе, не прочь...
- Пенни, по-моему, тебе пора идти.
Пенни пожала плечами, взглянув на мать со всем превосходством неискушенности, подняла с полу сумку и раздавила в пепельнице окурок.
- Чрезвычайно, чрезвычайно рада была познакомиться с вами, сэр. Мы непременно, непременно должны с вами увидеться еще.
Она направилась к дверям, а сестра ее - за нею следом. Она была на несколько лет моложе Пенни, еще не достигла возраста, когда пококетничать с гостем кажется делом более важным, чем опоздать в бассейн. Ничего, придет время, и она своего не упустит. Пенни ее вразумит и наставит. Если сама не отвалит из родового гнезда.
Когда парочка скрылась, папаша произнес:
- Ну, сэр, как вы уж, наверно, догадались, я - Джозеф Филипс. А вы, позвольте узнать...
- Меня зовут Джек Хейджи, я - частный детектив из Нью-Йорка. - Надо было отредактировать миллеровскую историю, чтобы она прозвучала не так нелепо. - Некий джентльмен по имени Карл Миллер, уверяющий, что знаком с вами, сказал мне, что ваша дочь Морин была похищена одним человеком или группой лиц, ранее живших в вашем городе. Заранее прошу извинить, если придется сообщить вам сведения, которые вам неизвестны и которые покажутся вам недостоверными. Упомянутый Миллер дал мне список лиц, которые... э-э... были интимно близки с вашей дочерью. Он полагает, есть связь между ними и ее недавним исчезновением. Он нанял меня и дал задаток, поручив вернуть ее домой или, по крайней мере, удостовериться в том, что она жива.
- Ну а мы-то тут с какого боку? - спросила миссис Филипс, и ее чадолюбие, сделавшее бы честь самой Медее, тронуло меня до глубины души. Сухощавая, подтянутая, с острым птичьим лицом, она холодно смотрела на меня, ожидая ответа.
- Я надеялся, что вы сумеете пролить свет на эти загадочные обстоятельства. Как вы считаете, вашу дочь похитили?
- Конечно, нет! Вы и сами так не считаете!
- Тем не менее... Вы уполномочивали Карла Миллера заниматься этим делом?
- Я ему говорила, что он может делать все, что ему заблагорассудится. Он прибежал сюда, орал тут и бесновался, грозился всех поубивать. Все сначала... Мне это надоело задолго до того, как Мара ушла. Я и сказала: если ему нужно, пусть сам ее и ищет.
- А как понимать "все сначала"? - спросил я.
- Она имела в виду... - начал было папаша, но миссис Филипс оборвала его:
- Пожалуйста, не суйся не в свое дело! - И продолжала, уже обращаясь ко мне: - Карл и Мара беспрерывно ссорились. И по телефону, и когда ходили по магазинам или в ресторан, но больше всего - здесь, в этой комнате. - Что ж, это я мог понять: гостиная просто предназначена была для скандалов, а Мара, как и ее мамочка, предпочитала залы с хорошей акустикой. - Куда бы и с кем бы она ни пошла, а случалось это довольно часто, Карл прибегал сюда и устраивал мне сцены по поводу моей безнравственной дочери. А когда она однажды не вернулась, терпение мое лопнуло. Я выставила его вон.
Я продолжал задавать родителям вопросы, стараясь подобраться к истокам. Похоже, что и Миллер, и сержант Эндрен были правы: Мара действительно была совершенно шальная девка, настоящая оторва. А папа с мамой то ли отличались редкостным скудоумием, то ли просто привыкли к тому, что ее взбрыки известны всему городу и пытаться скрывать их - дело гиблое. Короче говоря, они подтвердили многое из того, что мне уже было известно.
Чета Филипсов терпела толстого Миллера, ибо надеялась: он сумеет как-то утихомирить их девочку, благотворно на нее воздействовать. В итоге Мара получила кучу подарков, Миллер же испил свою горькую чашу до дна. В один прекрасный день папа с мамой вдруг спохватились, что дочурка их уже довольно давно не ночует дома, в девичьей своей постельке, и кого-то из них тогда осенило: может быть, она и вовсе не придет. Миссис эта мысль только обрадовала, мистера - скорее огорчила.
- Мистер Хейджи, я прошу вас найти Мару. Вовсе не обязательно притаскивать ее домой за волосы, и вообще обойдемся без драм. Но сделайте то, о чем с вами договорился Карл. То есть найдите и дайте нам знать, что она жива-здорова.
Папаша произнес весь этот монолог, удаляясь от меня в угол гостиной. Там он присел к столу и выписал мне чек.
- Вот, - сказал он, вернувшись к нам и вручая мне его. - Это в дополнение к тому, что дал вам Карл. Сообщите мне, где находится Мара, и будем считать, вы отработали эти деньги.
Я кивнул, а он погрузился в кресло-качалку. Усилия, которых потребовали его действия, а главное - принятие решения, совершенно вымотали его. Я поблагодарил и сказал, что постараюсь сделать все возможное. Папа Филипс, по-прежнему находясь в состоянии легкого шока, тоже сказал мне "спасибо" и попросил жену проводить гостя. Покидая гостиную, я слышал характерный звук: он сбивал себе очередной "хайбол".
Я рад был убраться отсюда. В доме почти физически чувствовалась паника. Папа с мамой отлично изображали полнейшую свою незаинтересованность судьбой Мары, но подспудный ужас преследовал их по пятам, как пуэрториканцы преследуют своих кровников, парализовывал их, как забастовка транспортников - город.
Они мне не понравились. Типичнейшее порождение восьмидесятых, остатки тех, на кого внезапно свалились дурные деньги, которыми неизвестно как распорядиться. Не понравились. Ни эта сухопарая стерва, которая с наслаждением бы меня кастрировала, ни ее доченьки, которые подавали бы ей бритву, ни эта пьянь, бесформенным кулем осевшая в кресло. Будь он мужчиной, все могло бы повернуться по-другому. Будь он мужчиной, рождались бы у него не одни дочери. Впрочем, не думаю, что, случись тут сынок, жизнь в доме Филипсов наладилась бы.
Тем временем мы дошли до входных дверей, и тут миссис Филипс, быстро оглянувшись через плечо, протянула руку и сказала:
- Отдайте!
- Что отдать? - спросил я. - Клянусь, я не успел вынести ваше фамильное серебро.
- Вы знаете, о чем я, - и я действительно знал. - Отдайте.
- А почему, собственно?..
- Потому, что тогда мне не придется звонить в банк, чтобы остановить выплату. Взгляните на чек: вкладом могут распоряжаться только оба супруга вместе. Пожалуйста, не нарывайтесь на неприятности.
Мне было в высшей степени плевать, значилась на чеке ее фамилия или нет. Я вытащил бумажку из кармана и крепко держал ее.
- Вы что, не понимаете? - спросила она и обеими руками сделала этакое волнообразное движение. - Это же все не наше. Выплата ссуды за дом просрочена. Вообще ни за что не заплачено. И если он не "просохнет", как метко выразилась наша Пенни, и не устроится на работу, сюда придут и вынесут все до нитки. Отдайте чек. Так хоть не придется кормить лишний рот, а с Мариными вкусами это выходит слишком накладно.
Я скомкал бумажку и сунул ее в протянутую руку. Я поблагодарил ее за содействие примерно так, как мы бросаем "спасибо" пареньку на заправке, когда тот протирает нам ветровое стекло шершавой, жесткой, сухой тряпкой. Поблагодарил и пошел к машине.
Я неправильно поступил. Ну и черт с ним. Если бы я оставил чек у себя, миссис Филипс при случае и вправду могла бы отомстить и нагадить. Да и в любом случае чек этот давал ей возможность использовать его против мистера Филипса. Рано или поздно они поссорятся, и он напомнит жене, как настоял на своем и выписал сыщику чек, чтобы Мару нашли. И тут-то она расскажет, что чек она отняла, и Филипс сейчас же нальет себе стакан, а она будет орать что-нибудь о его бесхребетности, ни на минуту не задумываясь над тем, что это она, прежде всего она превратила его в пресмыкающееся, в слизняка.
Затылком чувствуя взгляд миссис Филипс, я шел к машине, отпирал дверцу, садился. Я старался не думать о ней, о ее муже, о ее дочках. Хватает мне хлопот и с одной Марой.
Глава 7
Я выбрался на шоссе и покатил назад, к центру города, раздумывая над делом в ожидании зеленого света. Ничего особенного я не надумал, потому что дела как такового все еще не было. Чем я располагал? Любовными терзаниями толстого Миллера и не ночующей дома девчонкой. Беседа же с ее семейством ничего не прояснила, а только подтвердила некоторые мои догадки.
Поглядев на карту, я выяснил, что мне ближе до Карраса, чем до подружки Серелли. Еще пятнадцать минут мелькали за окном деревья и каркасные дома, и я подъехал к особняку на четыре семьи, где Каррас занимал правую нижнюю сторону. Я подошел к его двери и позвонил. Очень скоро хнычущий голос, мало похожий на мужской, угрюмо осведомился, кого там черт несет.
Я крикнул через дверь:
- Мистер Каррас здесь проживает? У меня к нему дело.
"Мистер" вызвало оторопь. Любопытство возобладало на срок, достаточный, чтобы мой невидимый собеседник вышел из глухой обороны и спросил, что именно мне надо.
- Я по поводу его друга. Он дома?
Подействовало. За дверью, очевидно, соображали, по поводу какого еще друга я появился, потом попросили минутку подождать, шаги удалились, потом звук их приблизился. "Открывайте", - крикнули мне. Я нажал на ручку.
Внутри было темно: свет не горел, шторы были задернуты. Но я различал силуэт Карраса: тощую фигуру, несуразно длинную шею и наклоненную голову. Все это делало его похожим на больную нахохлившуюся птицу. Каррас был высок ростом, но почти бесплотен. Кажется, это о таких говорят: "Чихом перешибешь". В голосе прибавилось любезности:
- Извиняюсь, что не сразу вас впустил. Я с ночи, только встал. Что стряслось-то?
- Меня зовут Джек Хейджи. Я из Нью-Йорка. Ваш друг Карл Миллер нанял меня, чтобы я нашел...
- Да, знаю, - прервал он, - чтоб нашли эту сучонку Мару. Когда ж он поумнеет наконец? - Тут хозяин заметил, что я все еще на пороге. - Ой, извиняюсь, заходите, заходите.
Я последовал приглашению, вошел, закрыл за собой дверь и оказался в затемненной комнате.
- Насчет света - извиняюсь. Я только встал, сразу - не переношу. Ничего?
Я кивнул в том смысле, что ничего. Не знаю, свои ли глаза он берег, мои ли щадил - чтобы не увидели, какого рода окурки киснут в пепельнице. А может, не хотел, чтобы я заметил кровоподтеки на его физиономии. Не знаю. Неважно. Я дождался, когда он натянет купальный халат, и спросил:
- Вы с Карлом давно знакомы?
- Да. С тех пор, когда оба еще вот такими были. В школу вместе ходили, и всякое такое.
- А насчет женитьбы на Маре? Как вы думаете, это серьезно?
- Да ч-черт его знает... Она же с него не слезала. Как она скажет, куда захочет пойти, что ей втемяшится - так все и будет. "Ну, пожалуйста, Карли, ну, ради меня, сделай то-то, пойди туда-то". Он и рад. Вот, ей-богу, если в она сказала: "Ну, пожалуйста, Карли, перережь себе глотку", - этот придурок сейчас же бы это сделал. Понимаете? - Я не собирался возражать. Судя по всему, он был прав. Каррас продолжал: - А насчет свадьбы... Это вряд ли. На кой ей это было нужно. Она же его порастрясла, а дальше он ей без надобности.
- Порастрясла?
- А то! А вообще - точно не могу сказать. Думаю, что обошлась она Карлу недешево. Не знаю. Они мне не докладывали.
"Неужели?" - мысленно спросил я, а вслух сказал:
- Значит, потому она и сбежала?
- Выходит, вы не верите в эту чушь с похищением, так надо понимать?
- Я просто рассуждаю.
- Ага. И кто поверит, что этого ангелочка под покровом ночи чудища из Нью-Йорка выкрали из собственной спальни?
- Но вы-то как считаете?
- Я как считаю? - Он глядел на меня, и голова на длинной шее качалась взад-вперед, словно вопрос ошеломил его. - Я как считаю? - повторил он. - Я считаю, что наша Мара накушалась Миллером досыта и решила подыскать себе такого, чтоб у него и бумажник, и кой-чего еще было в потолще, чем у Миллера. Врубились? Вот что я об этом думаю.
Каррас был, как говорится, в порядке. Отрицать это было бы глупо. Об этом красноречиво свидетельствовали и его драный халат, и вся обстановка его тонувшей во мраке комнаты. Оранжевый таз, куда он сваливал грязные кружки, бумажные тарелки с остатками еды, какое-то барахло, словно бы по собственной прихоти и воле расползшееся повсюду, початая двухлитровая бутыль "Канадского Клуба" на телевизоре, а рядом несколько бутылок поменьше - "Ночной Экспресс", "Тигровая Роза" и абрикосовый бренди - все говорило об очевидном преуспевании.
Впрочем, меня это совершенно не касалось. Мне не было дела до того, как живет Тед Каррас. Мне надо было сдвинуться с мертвой точки, и потому я спросил:
- Ну и куда же она, по-вашему, подалась? Где она?
- Карл прав: она - в Нью-Йорке. Рванула от него. Да нет, мне никто ничего об этом не говорил, но догадаться нетрудно. Карл ей плешь переел, вот она и собрала свои вещички и махнула за лучшей долей.
- И что же, она уехала следом за кем-нибудь из тех, кто переселился в Нью-Йорк?
- Не-е-ет. Вот уж нет! Она за деньгами поехала. Она же - настоящая блядь, пробы некуда ставить. Ей без разницы - с кем, как, когда. Лишь бы платили. Врубились?
Одно я понял. До конца дней моих слово "врубаться" будет для меня кошмаром. И еще я понял, "врубился", так сказать, что Каррас или врет мне в глаза или чего-то недоговаривает.
- Вы уверены? - легко, стараясь, чтобы в голосе не прозвучало никаких обвиняющих нот, спросил я. - Ничего другого не допускаете?
- Нет. - На лбу у него под редеющими волосами проступил пот, и даже в полутьме заметно было, как сузились его глаза. - Мара - она такая. Она за деньги на все готова. Время терять на своих земляков ей неинтересно. Эти птички - не ее полета. Это точно.
Вот теперь мне стало ясно, что он не умалчивает о чем-то, а нагло врет. Я протянул руку и дотронулся кончиками пальцев до его разбитой скулы, заметив, как он резко дернулся назад.
- Отличный фингал. Сделано на совесть. Кто это вас так?
- Кто-кто?! Никто! Сам. Споткнулся, ударился.
- И на ногах - тоже сам?
- Да!
Я изучал багрово-желтые, уже отцветающие синяки у него на лице.
- Примерно недельку назад, - сказал я. - Верно?
- А вам-то что? У вас нет никакого права лезть в мои дела! Вы ж не из полиции или там еще откуда! - Он захлебнулся и не вдохнул, а как-то всосал воздух. - И вот что: уматывайте отсюда! Уматывай, говорю! Нечего тут!..
Он был перепутан насмерть. Не знаю только, кто и чем так его напугал. Но одно несомненно: кому-то было нужно нагнать на этого плейнтонского отщепенца страху, и этот "кто-то" не пожалел для исполнения своего замысла ни времени, ни сил. Результат - на лице. Но кто же это так постарался?
- В чем дело, Каррас? Вы что, не хотите помочь Карлу?
- Я ему не могу помочь. Да и вы тоже. Он и сам, придурок толстожопый, себе помочь не может. Мара ушла - и с концами, ясно вам? И не вернется. - Он снова глубоко, словно затягиваясь сигаретой, вздохнул, стараясь успокоиться. - Ей-богу, шли бы вы отсюда. Куда подальше. Мне на работу скоро.
- Сейчас, Каррас, сейчас уйду. Но если что-нибудь припомните... - я достал одну из своих визитных карточек и опустил се в карман его халата. - Я не буду у вас на глазах, но тем не менее глаз с вис не спущу. Здесь что-то происходит. Мы с вами это знаем. Хотелось бы знать, что же именно. И я узнаю, будь уверен. - Я сменил тон, и когда он что-то злобно залопотал, взял его всей ладонью за лицо и слегка оттолкнул, - Молчи, суслик. Хватит сотрясать воздух. Сиди помалкивай, как мышка. А не то я "врублюсь" и вырублю тебя. И помни, крепко запомни: это дело распутываю я. И я разберусь, распутаю этот клубок и каждую ниточку повешу сушиться отдельно. Если же обнаружу, что ты один из них...
- Уб-бирайтесь отсюда!
Улыбаясь, я повернулся и вышел, а Каррас, вопя и дрожа, остался - вернее, это я его так оставил. Можно было бы и посильней. Можно. Но не нужно. Он из тех, кто побежит в полицию качать права. Да его и без меня неделю назад отделали на славу.
Самое правильное было - оставить его одного и напустить на него его же собственную трусость: может быть, в клацанье его зубок я прочту ответ на вопрос, от которого мне нет покоя. Полицейские называют этот метод "дать клиенту покипеть". Я помнил данное сержанту обещание не обижать никого из граждан богоспасаемого Плейнтона. Так что иных средств я к Каррасу применить не мог. А кто знает, сколько времени Каррас будет кипеть? Хорошо бы - до моего отъезда.
Я завел мотор и поехал к мисс Кэрол Беллард. Солнце уже садилось. Один из пунктов миллеровского списка, некто Эрнест Серелли, прервал отношения с нею перед своим отъездом в Нью-Йорк. А она осталась. Сержант советовал обратить на нее внимание - она заслуживала этого и сама по себе, и как партнерша Мары.
Я сверился с картой, нашел ее улицу, рванул по шоссе, свернул налево, торопясь завершить поиски до темноты. Еще неизвестно, застану ли я ее дома, но в маленьких городках, да еще в начале недели люди редко уходят надолго. Имело смысл рискнуть. Брошенные жены и бывшие любовницы обычно просто кладезь информации, особенно если они приобрели этот статус не совсем по своей воле.
Я затормозил у ее дома как раз в ту минуту, когда солнце скрылось за деревьями. Домик был очень симпатичный и уютный и ничем не огорожен, но откуда-то доносился обязательный для провинциальной Америки собачий лай. Пахло цветами и свежескошенной травой, и запах этот, смешиваясь с ароматом каких-то блюд, доставил мне ни с чем не сравнимое удовольствие, снова напомнив, что я - не в Нью-Йорке, где воняет только бензиновыми выхлопами и мусором, сложенным у обочины в пластиковые мешки и потом миллионов тел, несущихся по раскаленным улицам.