- Я подожду, пока состояние ее внутренних органов не укажет, что мне думать. Одно мне известно твердо: то количество таблеток, которое я ей выписал, смертельной дозы не составляет. Но, возможно, у нее уже был их запас, или она где-то взяла еще.
Он откинул простыню. Труп блестел, как рыба, выброшенная на железный берег. Ногти на ногах были красными не от крови, а от лака. Лицо Секундины было погружено в непробудный сон.
- А теперь предупреждаю вас заранее, - сказал Саймон, беря кривой нож с острым кончиком, - вам лучше уйти, если вы не хотите наблюдать, как я сделаю разрез-бабочку. Для непрофессиональных глаз зрелище не из приятных.
Он занес нож, и я повернулся, чтобы уйти. В дверях стоял Тони Падилья.
- Господи! Он хочет ее резать? - В его голосе было испуганное недоумение, глаза остекленели.
- Вреда ей не будет, Тони. Она ведь мертва.
- Я знаю. Фрэнки слышал по радио.
Он прошел мимо меня и остановился, глядя на покойницу. Она смотрела на него из-под опущенных век без страха и без радости. Его рука погладила обнаженное плечо.
- Для чего вам ее резать, доктор?
- Боюсь, это необходимо. В случае насильственной смерти или смерти по неустановленным причинам вскрытие обязательно. А при данных обстоятельствах оно обязательно вдвойне.
- Как она себя убила?
- Знай мы это, мне бы не для чего было ее резать. Сержант Гранада считает, что она приняла смертельную дозу снотворных таблеток.
- При чем здесь Гранада?
- Он ее нашел. Поехал к ней домой, чтобы задать ей кое-какие вопросы...
- О чем?
Этот выкрик заставил Саймона поднять брови, но ответил он вполне вежливо:
- О деятельности ее мужа, насколько я понимаю. Она лежала в постели, а ее дети стояли возле и плакали. Видимо, она уже умерла, но он на всякий случай поторопился привезти ее сюда в машине "Скорой помощи". К несчастью, она действительно умерла.
- Прямо как Бродмен, а?
Саймон пожал плечами и бросил на нас нетерпеливый взгляд.
- Простите, но у меня нет времени обсуждать с вами все эти подробности. Лейтенант Уиллс и сержант Гранада ждут результатов вскрытия.
- Почему такая спешка? Они разве и так не знают? - При каждом слове Падилья дергался всем телом, как лающая собака.
- Что, собственно, это означает? - Саймон повернулся ко мне. - Насколько я понимаю, он ваш приятель. Объясните ему, что я прозектор, хорошо? Ученый. И не могу обсуждать действия полиции.
- По-вашему, я недоумок? - крикнул Падилья.
- Во всяком случае, ведете вы себя как недоумок, - сказал я. - Уважайте хоть мертвых, если не уважаете живых.
Падилья умолк. Виновато посмотрев на покойницу, он повернулся и побрел вон из секционной. Я вышел в коридор следом за ним.
- Я не знал, что она была вам так дорога, Тони.
- И я не знал. Я думал, что ненавижу ее, давно так думал. Видел ее на улицах и в барах - с мужем видел, с Гранадой. И всегда злился, когда видел. И вдруг вчера вечером, когда Гэса пристрелили, я подумал: я же могу теперь жениться на ней. Прямо как озарило: я могу теперь жениться на ней. И женился бы.
- А вы были женаты?
- Нет. Никогда. И уже не женюсь.
Металлическая дверь закрылась за нами. У Падильи был такой вид, будто жизнь была по ту ее сторону и она навсегда отрезала его от жизни.
- Сейчас не время принимать решения, - сказал я. - Вернитесь на работу, забудьте про смерть и крушение надежд.
- Уж конечно! А Гранада пусть выйдет сухим из воды?
- Вы как будто твердо уверены в его вине.
- А вы - нет, мистер Гуннарсон?
Ответить было трудно. Уверенность моя со вчерашнего дня поубавилась. Я знал, что Гранада застрелил Донато. Я вполне мог допустить, что он убил Бродмена. Но мне представлялось невозможным, чтобы он убил Секундину - женщину, которую, по слухам, прежде любил. Да и убежденность Тони в его вине вызвала у меня профессиональную реакцию, то есть сомнение.
- Я вовсе не уверен. Но в любом случае считаю, что вам не следует бросаться такими обвинениями.
- Так-так, - сказал он деревянным голосом. Он задал вопрос человеку, а ответ получил от профессии. Но пока меня это устраивало.
Я предложил Падилье сигарету, он отказался. Я сел на скамью у стены, Падилья остался стоять. Воцарилось неловкое молчание, и продолжалось оно очень долго.
- Может, вы и правы, мистер Гуннарсон, - сказал он наконец. - Этот день у меня тяжелый. Месяц, другой, третий я спокоен, нормален, а потом что-нибудь стрясется, и я теряю голову. По-вашему, может, я с придурью? Когда я был мальчишкой, мне в драках часто по голове попадало.
- Нет, по-моему, вы просто хороший человек. После нового долгого молчания он сказал:
- Я бы покурил, если вы так любезны. Свои сигареты я забыл в клубе.
Я достал сигарету и дал ему прикурить. Он еще не докурил, когда доктор Саймон открыл металлическую дверь и высунул голову.
- А, вы здесь! Я не знал, будете вы ждать или уйдете. Кое-что я уже установил. Практически бесспорно, что она, как и Бродмен, умерла от удушья.
- Так что же, ее газом отравили? - перебил Падилья.
- Это одна из форм удушья. Но их есть несколько. И в данном случае, как было и с Бродменом, все указывает на нехватку кислорода, и только. Такой же отек легких. И опять-таки никаких внешних следов насилия. Мышцы шеи я еще не исследовал и тем не менее полностью убежден, что ее удушили. - Саймон вышел в коридор. - Позвоню Уиллсу и продолжу.
Я стоял рядом со столом Саймона, пока он пытался дозвониться Уиллсу, а потом Гранаде. Через пять минут тщетных усилий он повесил трубку.
- Ни того, ни другого. Ну да это им не терпелось.
- Но таблетки она приняла? - спросил я.
- По-видимому. Позднее я смогу ответить вам более точно. А теперь мне лучше вернуться к даме, возможно, ей есть что сказать мне еще.
Падилья у двери испепелил его взглядом, возмущенный таким бездушием. Саймон словно бы не заметил. Он вышел, и его резиновые подметки зашептались, удаляясь по коридору.
Я сказал Падилье:
- Поедем домой к Секундине.
* * *
Вечерний свет струился по проулку, как алая вода. Ягоды кизильника были цвета маникюрного лака и крови. Мы постучали, дверь открыла сестра Секундины с младенцем на руках.
Она смерила Падилью жестким взглядом.
- Опять ты!
- Опять я.
- Что тебе теперь нужно?
- Спросить тебя кое о чем, Аркадия. Не надо так.
- Я уже ответила на все вопросы. Толку-то что? Старуха говорит, что в больнице захотели ее смерти и дали ей смертельные пилюли. Может, и правда.
- В больницах так не делают, - сказал я.
- Откуда мне знать, что они там делают? - Она отодвинула младенца от меня, заслоняя ладонью его личико от моего взгляда.
- Это мистер Гуннарсон, - сказал Падилья. - Он не сглазит маленького. Он адвокат и хочет узнать, что тут сегодня было. - И добавил, обернувшись ко мне: - Это миссии Торрес, сестра Секундины.
Аркадия Торрес пропустила его слова мимо ушей. Ее напряженный темный взгляд был прикован к Падилье.
- Что было сегодня? Секундина умерла сегодня. И ты это знаешь.
- Она покончила с собой, приняв снотворные таблетки?
- Она приняла пилюли из больницы, все, сколько их было в пузырьке. Легавый... полицейский сказал, что их там не хватило бы убить ее. Но она ведь умерла, верно?
- Что ее толкнуло на такое? - спросил Падилья.
- Она же на своем Гэсе совсем свихнулась. Ну и боялась. А когда ее вот так скручивало, она что угодно пила. Миссис Донато говорила, что у нее было susto.
- Вы сказали "что угодно", миссис Торрес. Но что именно?
- А все, что ей под руку попадало. Снотворные пилюли, или микстуру от кашля, или другое что. Ее фамилия была в списке во всех аптеках. В запрещенном списке.
- А еще что-нибудь она принимала, если могла достать?
Ее красивый рот с опущенными уголками сжался в жесткую линию. Глаза Мадонны превратились в пыльные стекляшки - такие я наблюдал и у ее сестры.
- Я не хочу об этом говорить.
- Она втянулась? - негромко спросил Падилья.
- Да нет. Давно бросила. Может, иногда марихуану покурит на вечеринке.
- Вы упомянули, что она боялась, - сказал я. - Чего?
- Что ее убьют.
- И потому постаралась убить себя сама? Где тут смысл?
- Ну, вы не знали Секундину.
- Но вы-то ее знали, миссис Торрес. И вы серьезно верите, что она убила себя или пыталась убить?
- Старуха говорит, что так. Она говорит, что моя сестра за это горит сейчас в аду.
- Миссис Донато тут? Аркадия покачала головой.
- Она пошла к albolaria. Она говорит, что семью поразило проклятие и снять его может только albolaria.
- Вы были здесь, когда ее увезли на машине "Скорой помощи"?
- Я их видела.
- Она была еще жива?
- Я думала, что жива.
- Кто вызвал "Скорую помощь"?
- Полицейский.
- Сержант Гранада? Она кивнула.
- Что тут делал Гранада?
- Он хотел поговорить с ней о Гэсе.
- Откуда вы знаете?
- Она мне сказала. Он прислал ей записку с мальчиком из угловой бакалеи. Но когда он пришел, она уже лежала на кровати и не двигалась. Он вошел и увидел ее.
- А вместе вы их видели?
- После того, как он вызвал машину, видела.
- И она была жива?
- По-моему, она дышала. Но не проснулась.
- Она боялась Гранады?
- Не знаю. Она много чего боялась.
- Отвечай! - резко сказал Падилья.
Она мотнула головой вбок, полуотвернув от меня лицо, и ответила ему по-испански.
- Что она говорит, Тони?
- Она, извините, больше не хочет с вами разговаривать. Когда такое несчастье случается с нами... то есть они не хотят иметь дела с людьми из вашей части города. Вот если вы позволите с ней поговорить мне?
- Конечно. Я подожду в машине.
Я выкурил пару сигарет, следя, как сумерки окутывают Пелли-стрит. По тротуарам по двое, по трое расхаживали смуглые мальчики. Неоновые вывески баров и кафе мерцали на фоне темнеющего неба как ignis fatuus. Механическая музыка отдавалась в моих ушах точно дальние боевые кличи и стенания. Соперничая с ней, за закрашенными окнами смахивающей на склад церкви загремел хор. Он пел "Позвоните Иисусу по телефону".
Из проулка вышел Падилья. Он двигался с робостью собаки, получившей пинка, и оглядел улицу слева и справа, словно бы не заметив меня. Я вылез из машины.
- Она вам еще что-нибудь сказала?
- Угу. - Он неловко стал на цыпочки, приподняв левое плечо. - Только я не понимаю. Она говорит, что Секундина боялась Холли Мэй.
- Она ее назвала?
- Сомневаться все равно не приходится. Точно она. Секундина видела ее с Гейнсом и Гэсом Донато позавчера вечером, ну, когда та исчезла. Они устроили в горах вечеринку и накурились.
- Где в горах?
- Аркадия не знает. Ей известно только то, что она слышала от Секундины. У Гэса были связи, и марихуану достал он. Секундина поехала покурить. Она много чего понарассказала сестре. Вечеринка была та еще. Холли затевала ссоры со всеми подряд, кричала, что она самая великая актриса в мире. И что у нее самая красивая фигура в мире. Потом в доказательство разделась донага. Гэс полез к ней, Секундина набросилась на него, а Холли отбила горлышко у бутылки и кинулась к ней. Не понимаю. Она, выпив, никогда себя так не вела.
Падилья опустил защитное левое плечо и стал на всю ступню.
- Холли курила марихуану?
- Чем-то она одурманилась, это точно.
- От этого люди иногда меняются, Тони. Особенно неуравновешенные.
- Угу. Я знаю, сам пробовал. - Он спохватился. - Ну, давно. Очень. - Глаза у него стали жалкими.
- Где?
- Когда был мальчишкой.
- Здесь, в городе?
- Угу. - Он посмотрел налево и направо. - Я не хотел вам это говорить, мистер Гуннарсон. Мне тут нечем гордиться. Одно время я был в шайке, которая собиралась на ледяном заводе. До того как сообразил, к чему это ведет. Мы курили марихуану, чуть удавалось ее раздобыть.
- Вы были тогда знакомы с Гэсом?
- И с ним и с Секундиной.
- А с Гранадой?
- Угу. И я был там в тот вечер, когда у него с Гэсом завязалась драка. Я бы мог их остановить. В те дни я неплохо боксировал. Но, черт, я не стал вмешиваться. И надеялся, что они хорошо изуродуют друг друга. Только вышло не так.
- А что вы имели против них?
Лицо у него побелело. После паузы он сказал:
- Погодите, мистер Гуннарсон. Вы что, хотите и меня приплести? - Он оглянулся через плечо на полный теней проход. - Это когда было! Я только школу кончил и искал острых ощущений, как всякий мальчишка.
- Как и Гранада?
- Они с Гэсом были другие. Я их всегда ненавидел, сволочей.
- Из-за Секундины?
- Угу. - Кровь снова прихлынула к его лицу, и оно стало сафьяново-красным. - Я ее знал еще в школе Святого Сердца. Она в третьем классе училась, а я в шестом. Ясноглазая такая девчушка, веселая и беззаботная. Мать отправляла ее в школу в чистом платье, с ленточкой в волосах. Господи, она же была ангелом в живой картине Рождества Христова! А поглядите на нее теперь.
- За это нельзя винить мужчин в ее жизни. Люди уходят из детства.
- Под землю они уходят, - сказал он. - Под землю! - И хмуро уставился на тротуар, словно видел под ним геенну.
- Прошу вас, Тони, хорошенько подумайте. Может быть, вы ошибаетесь относительно Гранады?
- Угу, - ответил он медленно, - могу и ошибаться. Я в ком угодно могу ошибиться. Очень жалею, если сбил вас с толку.
Я ничего не ответил. Жалел я много сильнее.
- Может, меня занесло. Слишком уж много всего сразу. У меня бывают дни, когда вся моя проклятая жизнь вдруг встает на дыбы и бьет меня копытами по голове.
Он ударил невидимого противника левой в челюсть. Кривую кулак завершил возле его собственного подбородка. Он повернулся в сторону проулка.
- Куда вы, Тони? Разве вы не вернетесь в бар?
- Аркадия хочет, чтобы я остался у нее. Она засадила Торреса в тюрьму за оставление семьи без средств к существованию. А теперь боится быть одна. Думает, что и сама теперь susto.
- А что такое susto?
- Черная болезнь. Доктор говорит, чисто психологическая. А моя мать говорит, что она от злого духа.
- А что говорите вы?
- Не знаю. В школе учили, что никаких злых духов нет. А я не знаю. - Глаза у него были как погасшие фонари.
Он скрылся в проулке, а я поехал к себе в контору. Мысли мои оставались с Тони и Аркадией, замкнутые в смутном мраке между двумя частями города, между двумя магиями.
21
Моя собственная фамилия У. Гуннарсон, написанная по штукатурке стены над моим местом на автостоянке, напомнила мне, где я и почему. Я выключил мотор, прошел к задней двери и собственным ключом отпер ее. В приемной горел свет.
- Я вас разыскивала, - сказала миссис Уэнстайн. Вид у нее был усталый, улыбка поблекла. - Мне кажется, я нашла нужный вам городок. Маунтин-Гроув, примерно в шестидесяти милях отсюда вверх по долине. Больше половины фамилий сошлось. Адреса я выписала.
Она протянула мне аккуратно отпечатанный список из шести фамилий с названием улицы и телефонным номером. В том числе Аделаида Хейнс, живущая на Канал-стрит. Меня захлестнула волна удовлетворения. Как я нуждался в такой удаче!
- А Дотери не было? - спросил я и повторил по буквам.
- Нет. Правда, книга в справочной довольно старая. Кстати, пока я сидела там, вам звонил какой-то человек. Полковник Фергюсон. Сказал, что просит вас заехать к нему, и дал понять, что дело очень срочное.
- Давно?
- Минут двадцать назад. Я только что вернулась сюда.
- Белла, вы - сокровище.
- Знаю. Погребенное сокровище. А вы все-таки рассказали бы мне, что происходит?
- Может быть, завтра, когда вернусь из Маунтин-Гроува.
Она поглядела на меня с тревогой.
- Домой вы не заедете? Выдержка у миссис Г. железная, но всему есть предел.
- Вы мне оказали огромную услугу. Можно, я попрошу вас еще об одной?
- Знаю. Переночевать у миссис Г. Ничего другого я не ждала.
- Но вы согласны?
- Буду рада, Билл. (Она очень редко называла меня по имени.) И вы себя поберегите. Мне нравится работать для вас всем тревогам и утомительным поручениям вопреки.
Перед домом Фергюсона горели прожектора, отбрасывая черные тени вдоль обрыва и поперек подъездной дороги. На развороте стоял пыльный "форд" последней модели. Мне он показался знакомым, и я заглянул внутрь. Прокатная машина, как свидетельствовала регистрационная бирка. На переднем сиденье лежала летняя шляпа с сияющим солнцем на ленте.
Когда Фергюсон открыл дверь, рядом с ним возник страстный коротышка из Майами. Он спросил у Фергюсона:
- Это кто, вы сказали?
- Мистер Гуннарсон, мой здешний поверенный. Мистер Солемен, мистер Гуннарсон.
- Мы знакомы.
- Верно, - вставил Солемен. - В клубе "Предгорья" на автостоянке. Чего же вы не сказали, что работаете у Фергюсона. Мы прямо на месте все и уладили бы. - Он улыбнулся, не показав зубов.
Фергюсон выглядел обессиленным и несчастным.
- Не будем стоять в дверях, господа.
Мы пошли следом за ним в большую комнату, выходившую окнами на океан. Солемен занял позицию в центре, словно хозяин. При таком освещении вздутие у него под мышкой сразу бросалось в глаза. От нее по габардиновому пиджаку разбегались морщинки.
- В чем, собственно, дело? - спросил я. Солемен кивнул Фергюсону.
- Объясните ему.
- Мистер Солемен - бизнесмен из Флориды, - хрипло произнес Фергюсон. - Он утверждает, будто моя жена должна ему крупную сумму.
- "Будто" не то слово. Она ее должна и уплатит!
- Но моей жены здесь нет. Сколько раз мне повторять, что я не знаю, где она!
- Да ладно вам! - Солемен покачал головой с грустной снисходительностью. - Вы знаете, где она. И скажете мне. А нет, так мы ее сами разыщем. У нас за спиной надежная организация. Только лучше бы по-хорошему. Для вас лучше.
- Насколько я тогда понял, вы питаете к этой даме самые теплые чувства? - заметил я.
- Так-то так, только не на шестьдесят пять тысяч долларов. Да и вообще, - добавил он деликатно, - стоит ли сюда на слуху у ее старика секс примешивать? Я законный брак уважаю. И мне ничего не нужно, кроме моих шестидесяти пяти тысяч.
- Шестидесяти пяти тысяч за что?
- За полученный эквивалент. В векселях так и обозначено. А векселей она подписала - будьте спокойны.
- Покажите мне векселя.
- Я их с собой не вожу. Только зарубите себе на носу, все строго по закону. Как сами сможете убедиться, если заставите меня подать в суд. Только вам-то это ни к чему.
- Да, - сказал Фергюсон. - Ни к чему.
- А на что эти деньги потрачены?
Солемен протянул руку ладонью вверх, тыча большим пальцем в сторону Фергюсона.
- Скажите ему.
Фергюсон сглотнул горькую усмешку и чуть не задохнулся.