* * *
Той ночью, однако, я ее не нашел. Надо сказать, что по пути в гостиницу я вообще не встретил ни одной девушки, с которой мне захотелось бы провести время. Добравшись до Пятьдесят девятой улицы, где находилась гостиница, я остановился у дежурного администратора. Джейкоб сообщил, что мне недавно звонили: три раза, через каждые полчаса.
- Похоже, это был один и тот же человек, - сказал он. - Передать ничего не просили.
Я поднялся в номер. Спать не хотелось, я открыл книгу. Зазвонил телефон.
Я снял трубку и услышал мужской голос:
- Скаддер?
Услышав утвердительный ответ, незнакомец спросил:
- Сколько ты готов выложить?
- О чем вы?
- Разве не ты разыскиваешь девушку?
Мне стоило бы бросить трубку, но я задал еще один вопрос:
- О какой девушке вы говорите?
- О той, чью фотографию ты носишь с собой. Разве не ее ты ищешь.
- Вы знаете, кто она?
- Сначала скажи, сколько заплатишь? - потребовал он.
- Может, кое-что ты и получишь.
- И сколько же?
- Ну, разбогатеть тебе не удастся.
- Назови сумму.
- Пожалуй, несколько сотен.
- Пять сотен долларов?
В сущности, сумма не имела значения. Я уже понял, что ему нечего было продать.
- Хорошо, - согласился я. - Пять сотен - так пять сотен.
- Дерьмо. Этого мало.
- Знаю.
Он помолчал, затем произнес решительно:
- Хорошо! Знаешь здание на углу Бродвея и Пятьдесят третьей, на стороне, противоположной центру, если стоять лицом к Восьмой авеню? Жди меня там через полчаса. Возьми с собой баксы. Если у тебя их нет, не трудись приезжать.
- Так поздно я не смогу достать деньги.
- Неужели у тебя нет банковской карточки? Дерьмо! Сколько ты можешь выложить прямо сейчас? Остальное отдашь завтра. Да не вздумай тянуть - цыпочка может скоро оказаться в другом месте. Тебе понятно?
- Даже больше, чем ты думаешь.
- Что ты сказал?
- Как ее зовут?
- Так это же ты ее разыскиваешь. Неужели ты не знаешь ее имени.
- Но ведь и ты не знаешь, верно?
Он задумался, помолчал несколько секунд, а потом нашелся:
- Мне известно имя, под которым она живет сейчас, - сказал он. Самые глупые из них оказываются обычно самыми хитрыми. - А ты, наверное, знаешь ее настоящее имя.
- И как же ее зовут теперь?
- Ха-ха!.. Это часть того, что ты приобретешь за свои пятьсот долларов.
Я понял, что приобрел бы лишь удовольствие почувствовать, как чьи-то пальцы сдавят мою шею, а может, и укол ножа меж ребер. Тот, кто хочет что-нибудь вам продать, никогда не начнет с вопроса о вознаграждении. Подобные люди не любят встречаться на уличных перекрестках. Меня внезапно охватила такая усталость, что захотелось просто бросить трубку, но он наверняка позвонил бы еще раз.
Я сказал:
- Заткнись-ка на минуту. Мой клиент не разрешит выплачивать вознаграждение, пока девушку не обнаружат, У тебя на продажу ничего нет, и тебе не удастся выудить у меня даже доллар. Я не намерен встречаться с тобой на перекрестке, но если бы и собрался это сделать, то денег с собой не взял бы. Я захватил бы с собой пушку и наручники и обеспечил бы себе подстраховку. Затащив в местечко поглуше, я поработал бы над тобой, пока твердо не убедился бы, что ты ничего не знаешь. А под конец, возможно, тебя всего бы обмочил. Ведь по твоей вине я понапрасну потерял бы время. Этого ты добиваешься? Все еще хочешь увидеться на углу?
- Мать твою...
- Ну, нет, - сказал я. - Ты неправильно меня понял. Это твою мать...
И, оборвав разговор, бросил трубку.
- Скотина! - громко произнес я, как будто кто-то мог меня услышать. Потом принял душ и отправился спать.
Глава 2
Паула Хольдтке - так звали девушку. Честно говоря, я не надеялся ее разыскать. Но как объяснить это ее отцу? Очень трудно порой заставить человека поверить в то, что он считает невозможным.
У Уоррена Хольдтке был массивный, квадратный подбородок и открытое лицо. Масса жестких седеющих волос морковного оттенка делала еще более крупной его голову. В Манси, штат Индиана, он был дилером автомобильной фирмы "Субару". Я живо представлял, как в рекламных роликах собственной компании он демонстрирует машины и, глядя прямо в камеру, сообщает телезрителям, что самую выгодную сделку они смогут заключить только в "Хольдтке Субару".
Паула была четвертой из шести детей Хольдтке. Она училась в Манси, колледже Боллстейт.
- Его посещал Дэвид Леттермен, конечно, задолго до Паулы, - сообщил мне Хольдтке. - Вероятно, вы об этом знаете.
После окончания колледжа по классу театрального искусства она сразу же отправилась в Нью-Йорк.
- В Манси невозможно сделать артистическую карьеру, - объяснил он. - Как, впрочем, и вообще в нашем штате. Для этого надо перебраться в Нью-Йорк или Калифорнию. Но, думаю, даже если бы и не мечтала стать актрисой, Паула все равно бы уехала. Она всегда стремилась к самостоятельности. Ее старшие сестры вышли замуж за парней из пригорода, но со временем их семьи перебрались в Манси. Ее старший брат занят автомобильным бизнесом, как и я. У нас еще есть мальчик и девочка.
Они пока учатся в школе, не знаю, какими они станут, когда вырастут; но я почти уверен, что они останутся рядом с нами. А вот у Паулы всегда была неодолимая жажда странствий. Я был просто счастлив, что она не уехала раньше, еще до окончания колледжа. В Нью-Йорке она брала уроки актерского мастерства, подрабатывала в ресторанах. Жила Паула в районе западных пятидесятых улиц. Я знаю, что она участвовала в презентации "Другой части города" в театре на Второй авеню и ей досталась роль в "Очень добрых друзьях" в Вест-Виллидже.
У Хольдтке сохранилось несколько экземпляров программок, и он показал мне имя дочери и ее крошечную биографию под шапкой "Те, кто занят в спектакле".
- Ей не платили, - продолжал рассказывать он. - Знаете, начинающим обычно не платят. Просто дают возможность выступить, чтобы они могли показать себя театральным агентам, постановщикам и тем, кто подыскивает актеров для какого-либо спектакля. Вы, конечно, слышали об актерских заработках: мол, такой-то сорвал пять миллионов долларов за фильм. Но большинство годами не получают совсем ничего или работают за чисто символическую плату.
- Да, я знаю.
- И мать, и я хотели побывать на ее спектакле. Не на читке, когда актеры просто стоят и читают тексты с листа, - это не казалось заманчивым. Конечно, если бы Паула позвала, мы бы приехали, но ей не хотелось видеть, нас даже на спектакле. Она сказала, что пьеса не очень удачная, да и вообще у нее маленькая роль. Просила нас подождать, пока ей перепадет что-нибудь поприличнее.
В последний раз они разговаривали в конце июня. В ее голосе он не заметил ничего необычного. Она упомянула, что лето, возможно, проведет за городом, но в подробности не вдавалась. Больше она не звонила. Через пару недель они сами попытались связаться с ней, но безуспешно - им всякий раз отвечал автоответчик.
- Она и прежде редко бывала дома. Паула говорила, что маленькая, темная комнатушка действует на нее угнетающе. Оставаться там долго казалось ей невыносимым. И, заглянув туда недавно, я ее понял. В комнату я не заходил, видел лишь дом и вестибюль, и этого оказалось достаточно. В Нью-Йорке платят огромные деньги за жилье в зданиях, которые в любом другом городе давно бы снесли.
Дочь трудно было застать дома, поэтому родители обычно ей не звонили. Паула же поступала так: она сама звонила им каждое второе или третье воскресенье месяца, заказывая разговор с Паулой Хольдтке. Родители отвечали телефонистке, что ее нет дома, и через пару минут по междугородной связывались с Нью-Йорком, понимая, что дочь хочет с ними поговорить.
- Никакого обмана тут не было, - объяснил Хольдтке, - потому что разговор стоил столько же, как если бы это она звонила нам. Только счет присылали нам, а не ей. Дочь же в результате, не торопясь, могла рассказать о своих новостях, так что компания даже выгадывала.
Но на этот раз молчание Паулы затянулось. Не реагировала она и на просьбы, записанные автоответчиком. В конце июля сам Хольдтке, его жена и младшая дочь, залив бензин в одну из "субару", отправились в путешествие по Северной и Южной Дакоте, где покатались на лошадях, затем посетили Дурные земли и гору Рашмор. Домой вернулись только в середине августа. Снова попытались созвониться с Паулой, но на этот раз вместо автоответчика прослушали запись телефонной станции, сообщившую, что номер временно отключен.
- Если она выбралась из города на все лето, - предположил Хольдтке, - то, конечно, могла ради экономии отключить телефон. Но почему она уехала, никого не предупредив? На нее это не похоже. Конечно, иногда она принимает импульсивные решения, но у нее всегда было чувство ответственности, и она непременно связалась бы с нами, чтобы сообщить о своих планах.
С этим можно было бы и поспорить, я не осмелился бы проверять по ее действиям часы. За три года, что прошли после окончания Боллстейтского колледжа, Паула иногда пропускала куда больше двух-трех недель, не удосуживаясь позвонить родителям. Вполне возможно, что и на этот раз она куда-то уехала на лето и была слишком занята, чтобы связаться с ними. Кроме того, она могла позвонить как раз в то время, когда ее отец и мать скакали на лошадях или шагали по тропам Национального парка Ветряной пещеры.
- Десять дней назад мы отмечали день рождения маты, - сказал Уоррен Хольдтке, - а она не позвонила.
- Вы думаете, она не могла забыть об этой дате?
- Никогда! Она бы позвонила обязательно. Ну, если не в тот же день, так на следующий.
Он не знал, что и думать. Обратился в нью-йоркскую полицию. Как и следовало ожидать, ничего там не добился. Побывал в мансийском отделении общенационального детективного агентства. Служащий из нью-йоркского офиса заглянул в дом, где жила Паула, и установил, что она оттуда съехала. Если он соблаговолит внести - существенный! - задаток, детективы будут рады продолжить поиски.
- Я проверил, что они проделали, получив мои деньги. Побывали там, где она жила, и убедились, что ее там нет. Но я и сам мог бы это сделать! Поэтому сел в самолет и отправился в Нью-Йорк.
Он зашел в дом, где раньше жила Паула. Выяснил, что она съехала в начале июля, не оставив нового адреса. Телефонная компания отказалась сообщить ему что-либо, кроме того, что ее телефон отключен. А это он уже знал. Посетил он и ресторан, где его дочь работала. Там ему сказали, что она уволилась еще в апреле.
- Возможно, она нам даже об этом рассказывала, - говорил он. - После переезда в Нью-Йорк она сменила шесть или семь мест. Она могла уйти из-за того, что ее не устраивали чаевые, или потому, что с кем-то не сошлась характерами; ей могло не понравиться и то, что ее не отпустили на прослушивание. Конечно, Паула могла расстаться с последней должностью и устроиться где-то еще, ничего не сказав нам, но, возможно, мы сами не обратили внимания на эту новость.
Он не знал, что еще предпринять, поэтому снова пошел в полицию. Там ему сказали, что прежде всего это дело не для них; по всей видимости, девушка просто переехала, не известив об этом родителей. Поскольку она совершеннолетняя, то у нее есть полное право так поступить. Ему также заметили, что он слишком долго ждал, прежде чем к ним обратиться: прошло более трех месяцев после исчезновения Паулы, и ее следы уже почти невозможно отыскать.
Офицер полиции посоветовал нанять частного детектива, если он все-таки надумает разобраться в том, что произошло. Правила запрещают им рекомендовать кого-либо конкретно. Тем не менее, заметил полицейский, ему представляется, что он вправе рассказать, как бы поступил сам, оказавшись в положении господина Хольдтке. Есть парень по фамилии Скаддер, к слову сказать, бывший полицейский. Он и живет в том же районе, где раньше проживала Паула Хольдтке, и...
- Что же это за полицейский?
- Его фамилия Деркин.
- Значит, Джо Деркин, - сказал я. - Очень любезно с его стороны.
- Мне он понравился.
- Да, парень что надо, - заметил я.
Мы расположились в кафе на Пятьдесят седьмой улице, совсем недалеко от моей гостиницы. Обеденное время закончилось до того, как мы там появились, поэтому нам дали спокойно посидеть за кофе. Я попросил еще чашечку. Кофе Хольдтке остывал, но он не замечал этого.
- Господин Хольдтке, не уверен, что я именно тот человек, который вам нужен.
- Деркин говорил...
- Знаю, что он мог сказать. Думаю, что вы добьетесь большего от людей, которым платили прежде. Тем, у которых контора в Манси. Они могли бы поручить ваше дело сразу нескольким оперативникам, им удалось бы охватить его шире, чем это смогу сделать я.
- Вы утверждаете, что они способны поработать лучше, чем вы?
Я подумал над его словами:
- Нет. Но они смогут лучше преподнести свою работу. Они будут снабжать вас подробными отчетами, сообщая, что именно ими сделано, с кем они разговаривали и что выяснили. Они тщательно, статья за статьей, подсчитают расходы и учтут каждый час, отданный вашему делу.
Отпив кофе, я поставил чашечку и, наклонившись вперед, сказал:
- Господин Хольдтке, я вполне приличный детектив, но у меня нет никакого официального положения. Чтобы заниматься сыскной работой в этом штате, нужна лицензия, а у меня ее нет. Никогда не чувствовал, что смогу выдержать волокиту, чтобы ее получить. Я не составляю постатейных перечней расходов, не обращаю внимания на время, не представляю отчетов. У меня даже нет офиса. Вот почему, кстати, мы пьем кофе здесь. У меня, конечно, есть приобретенные с годами нюх и опыт, но я не уверен, что именно для этих качеств вы нашли бы применение.
- Деркин не упоминал, что у вас нет лицензии.
- Ну, так мог бы. Секрета в этом нет.
- Как вы думаете, почему он посоветовал обратиться именно к вам.
Наверное, у меня был приступ совестливости. А может, просто не хотелось браться за эту работу.
- Отчасти потому, что он надеялся получить вознаграждение за свою рекомендацию, - ответил я.
Лицо Хольдтке помрачнело:
- Об этом он тоже ничего не сказал.
- Меня это не удивляет.
- Не слишком-то этично, - заметил он. - Ведь так?
- Вы правы. Впрочем, с его стороны было вообще не очень-то этично кого-то рекомендовать. Но отдам ему должное: он не направил бы вас ко мне, если бы не думал, что я самый подходящий детектив. Вероятно, он считает, что вы не прогадаете, вложив в меня деньги, а я вас не подведу.
- Вы с этим согласны?
Я кивнул.
- Прежде всего должен вас предупредить, что скорее всего вы понапрасну потратите свои деньги.
- Потому что...
- Потому что она объявится сама или не объявится никогда.
Задумавшись над моими словами, он помолчал. Никто из нас не говорил о том, что его дочь, возможно, мертва, но избавиться от этой мысли мы оба не могли.
Затем он спросил:
- И сколько же я выброшу на ветер?
- Предположим, вы мне выдадите тысячу долларов.
- Это будет предоплата, задаток или что-то другое?
- Не знаю, как вы это назовете. Поденной таксы у меня нет, и я не хронометрирую свое время. Просто иду, куда надо, предпринимаю то, что мне представляется разумным. В нашей работе, правда, всегда надо сделать и несколько обязательных шагов. Для начала я займусь тем, что полагается в таких случаях, хотя, честно признаюсь, не верю, что это окажется полезным. Да, и вот еще что!.. Возможно, мне придется кое-куда съездить, а это, как вы понимаете, тоже стоит денег. Когда, на мой взгляд, от вашей тысячи ничего не останется, я попрошу вас опять субсидировать меня, а вы уж решите, намерены ли это сделать.
Он принужденно рассмеялся:
- Не очень-то деловой подход.
- Знаю. Боюсь, я вообще не деловой человек.
- И все же вы внушаете мне доверие. Тысяча долларов... Полагаю, ваши личные расходы не войдут в эту сумму?
Я отрицательно покачал головой.
- Не думаю, что мне предстоят большие траты. И обычно я предпочитаю покрывать их сам, чтобы потом не приходилось отчитываться.
- Может быть, стоило бы поместить объявления в газетах, в колонках частных извещений? Или подать их в виде рекламы. С фотографией и обещанием вознаграждения. Конечно, мы бы оплатили их отдельно, не из вашей тысячи. Я знаю, что публикация подобных объявлений обходится дорого.
Мне не понравилась эта идея.
- Паула уже вышла из того возраста, когда ее фотографию целесообразно было бы поместить на молочных пакетах или среди объявлений о распродаже колготок, - сказал я. - Не думаю, что публикации в газетах вообще помогут нам. Вы только привлечете к себе внимание мошенников и охотников за вознаграждением, а от них больше хлопот, чем проку.
- Не могу избавиться от мысли, что у нее амнезия. Если она увидит свою фотографию в газете... А вдруг кто-то еще ее узнает?!
- Это не исключено, - сказал я, - но лучше пока отказаться от этой затеи.
* * *
На прощание он вручил мне чек на тысячу долларов, пару снимков дочери и листок с ее последним адресом.
Он перечислил мне названия ресторанов, где она работала. Кроме того, Хольдтке, оставил мне обе программки, заверив, что их у него еще много. Я записал его адрес и номера телефонов в Манси.
- Звоните в любое время, - несколько раз повторил он перед уходом.
Я сказал ему, что, вероятно, не стану звонить, пока не обнаружу что-нибудь конкретное.
Он заплатил за кофе и оставил официантке доллар. Уже в дверях Хольдтке произнес:
- Знаете, у меня появилось ощущение, что я приехал сюда не напрасно. Думаю, я сделал верный шаг: вы кажетесь честным и прямым человеком. Я это ценю.
У входа в кафе мастак по игре в три листика охмурял зевак, советуя не сводить глаз с красной масти, а сам то и дело озирался, опасаясь полиции.
- Я читал об этой игре, - заметил Хольдтке.
- Это не игра, - ответил я, - а чистой воды надувательство, наглое мошенничество. Выиграть у них невозможно.
- Именно так и было написано. И все же люди надеются, что им повезет.
- Знаю, - сказал я. - Это трудно понять.