В ее мыслях Тинатин не за кассой в супермаркете, и не на солнце. Она – в тени. Совсем не оскорбительно, тень предполагает наличие второй девушки, так почему бы второй девушке не оказаться самой Лорой? Две девушки в тени, две девушки в джакузи, две девушки в ресторане, две девушки за шахматной доской, две девушки, грабящие банк, и, как следствие, – две девушки в наручниках. Лора… Согласилась бы Лора на такое развитие событий?..
Я и не знал, что Лора отпечатала фотографию.
Ту самую, которая была прислана вместе с адресом клуба "Hangar 51-19" .
Она всплывает в Лориных руках как рыба, поднятая с глубин. Рыба, тело которой обезображено чудовищным давлением; удильщик, я видел таких рыб в программах ВВС "Живая природа", ничего хорошего. Снимок явно проигрывает фотографиям в доме Август, всем этим мужикам, всем этим террористам, всем этим псевдоработягам, копающимся в моторах.
– Кто это? – спрашивает Август, разглядывая фото.
Ее лицо выражает страдание, не по поводу изображенной девушки, вовсе нет. Качество, вот что ранит сердце Август, профессионального фотографа.
– Девушка, которую… Которую ищет Макс, – слова даются Лоре с трудом.
– Как же бездарно снято! – сетует Август. – Хотите травы?
Трава – отвлекающий маневр. Август еще не решила для себя, вспомнить ли ей Тинатин или не вспоминать вовсе. Вспомнить Тинатин – означает вспомнить печальную историю с Ильей Макаровым, погибшим в Альпах под лавиной или что-то вроде того. Это означает вспомнить самого Илью. Илья назвал Август единственным другом, я сам читал его письмо. У единственных друзей всегда есть скучные обязательства, как говорила Марго? "Друзья дарят друг другу зажигалки, одалживают деньги и повторяют судьбу друг друга. Все остальное – не существенно". Повторяют судьбу – вот что должно волновать Август. Полную жизни и распоряжающуюся другими жизнями. Хотя бы и призрачными, запечатленными лишь на снимках. Август наверняка готова говорить о каждом из снимков, о каждой пуговице на летных и пожарных куртках, она готова развить дискуссию о модных писателях, о девичьих грезах, которые чужды ей так же, как эскимосу чуждо снаряжение для подводных съемок. Она готова говорить о чем угодно, но…
К Тинатин она не готова.
– Я бы пыхнула, – Лоре тоже нужна передышка.
– Я, пожалуй, воздержусь. – Вряд ли кто-то здесь слышит мой голос.
– Интересное лицо. – Август нужно что-то делать с фотографией, как-то реагировать на нее. – Но снято бездарно.
– Да брось ты… Мы ведь не о художественных достоинствах говорим…
– А о чем?
– Ты же сама сказала – интересное лицо.
– Я, знаешь ли, перевидала интересных лиц…
– Но не таких! – срывается Лора.
Вот ты себя и выдала, детка.
Все последующее происходит почти в гробовой тишине, все мы качаемся на ее волнах, все трое. Я даже начинаю переживать, как бы Август не намочила свежезабитый косячок, но Август – молодец, справляется. Она и делает первую затяжку, трава потрескивает, мы с Лорой не отрываясь смотрим на яркий кончик папиросы.
– Отличная трава. Я знала одного парня, который сочинял картинки из дыма, – Август передает косяк Лоре.
– Это как? – удивляется Лора.
– Ну выдувал картинки из дыма. Так, ничего особенного, но со стороны выглядело потрясающе. Раз – и картинка. Лучше всего у него получались сердца.
– Сердца?
– Обыкновенные сердца… Какими обычно их все изображают. – Август обеими руками рисует в воздухе сердце. – Вот такими! Он говорил, что это сердца его возлюбленных. Всех тех, кого он бросил. И которые бросили его.
– Что ты говоришь! А где теперь этот фокусник? Ты должна меня с ним познакомить. Непременно! – Лора вдруг проявляет необычайный интерес к рассказу Август.
– Ничего не получится, принцесса. Он теперь далеко, в Америке. То ли в Далласе, то ли в Денвере. Работает санитаром в доме престарелых. Написал мне письмо, что счастлив.
– Счастлив? – Трава уже берет свое, и Лора принимается хохотать. – В доме престарелых? Ну надо же! Ха-ха!
– Ха-ха, – подхватывает Август. – Представляешь это счастье?
– Ха-ха! Ха-ха-ха!
– Он бросил выдувать сердца и теперь выдувает логотип Nike! Берет за это деньги. Нет, ты представляешь, берет деньги за бутсу! По баксу с рыла. С одного старческого рыла! Ха-ха!
– Он их там всех разорит! Развалит все социальную систему!.. Ха-ха-ха!..
Август катается по полу, Лора корчится от смеха на диване, грустное зрелище.
– Я видела эту девушку, – сквозь смех говорит Август.
– Правда?
– Не лично, нет… И не на тусовке… Подожди… В каком-то из каталогов, уж не знаю чего. Она модель и, кажется, работает в рекламе.
– А ты можешь узнать точнее? – Лора вытирает взмокшее от смеха лицо. – Мы… То есть Макс… Макс будет тебе благодарен. Ведь так, милый?
– Да, – я киваю.
– Я поинтересуюсь… Не факт, что узнаю сегодня…
– Постарайся, – напирает Лора. – Это очень важно… Для Макса.
– Как ее зовут?
– Тинатин, – быстро отвечает Лора. Даже слишком быстро.
Август хмурится, у Август не остается никаких сомнений, Лора спрашивает не "для Макса", плевать ей на Макса и совсем не плевать на Тинатин. Губы Лоры, обычно жесткие, расцветают; да, теперь они похожи на чашечку цветка, в самой его сердцевине – беспечная пчела, мерцающие буквы на крыльях, мерцающие буквы на брюшке: Ти-на-тин.
– А у него разные глаза, – Август задумчиво смотрит на меня. – И как это я раньше не заметила…
***
…Лора спит на втором этаже, оправдывает свое звание принцессы.
Лора – нежная тварь, Лора совсем не такая двужильная, как Август. Музыкальный центр Август похож на приборный щиток космического корабля, все светится, все защищено тонким слоем стекла, колонки распиханы по всему дому, их никак не меньше десятка, новейшие хайтек-технологии, о которых я даже не подозревал.
Музыкальный центр Август поддерживает формат МРЗ, девять часов музыки на диске.
Девять часов еще не прошло, все это время мы слушаем джазовый вокал: уйма негров и белых, мужчин и женщин с глотками, устроенными совсем не так, как у меня, – все они толпятся и сменяют друг друга; лидируют саксофон и ударные, но иногда случаются скрипичные вкрапления, довольно удачные.
Джазовый вокал мне нравится, секс с Лорой – не очень.
Сексе Лорой.
О чем-то таком я подозревал, что-то подобное должно было произойти.
И происходит, стоит только Август закрыть за собой входную дверь.
Не сразу, для начала мы говорим с Лорой о самой Август, прелестное существо, не правда ли, милый? о карьере Август, она работает как проклятая, хватается за все и до сих пор отдает долги за квартиру, все те, с кем она спит, периодически ее обносят, но у Август легкий характер, ее любят все, кроме тех, с кем она спит, деньги тоже относятся к ней с симпатией, Август денежный человек? о, да! но за деньгами она бы могла смотреть получше; о работах Август, ну конечно же, она талантлива, милый, почти гениальна, ее поцеловал Бог, и это был единственный мужчина, кому она позволила себя поцеловать, ха-ха, хорошая шутка, не правда ли?., почему бы нам с тобой не сделать это? Первый опыт был не совсем удачным, но, может быть, сейчас все сложится? Я готова надеть для тебя белье, которое привезла Август…
Я не спрашиваю у Лоры – "зачем"?
Я хочу жрать.
Найдется ли у Август, прилетевшей сегодня ночью из Лозанны, что-нибудь пожрать? Вопрос застает Лору врасплох, ты мог бы быть почувствительнее, милый, не такой вонючей скотиной, какими вы все являетесь.
В холодильнике у Август обнаруживаются яйца, вакуумная упаковка сосисок, вакуумная упаковка ветчины, "морской коктейль" из мидий и креветок – тоже в вакуумной упаковке, кетчуп, майонез и открытая банка сгущенки. Я вываливаю морской коктейль в глубокую деревянную миску, туда же отправляются ветчина и сосиски, потом наступает очередь яиц, я поливаю ими полученную смесь и приправляю все кетчупом, майонезом и сгущенкой. Сгущенка не кажется мне перебором, я все сделал правильно. Я хочу жрать.
В жизни не испытывал такого зверского голода.
Все сожранное мной его не утоляет.
Я бесцельно брожу между колонок, кресел, бонсаев и венесуэльского гамака с пустой миской в руках, Лора бесцельно лежит на диване, халат она так и не переодела.
Полы халата распахнуты.
Я далек от мысли, что она соблазняет меня таким незатейливым образом, от голода сводит не живот, как это обычно бывает: сводит плечо. Плечо – мое самое уязвимое место на сегодняшний момент, что-то с ним неладно.
– Не мелькай, – говорит Лора надменным голосом. – Сядь, пожалуйста.
– Я тебя раздражаю?
– Нет. Просто сядь. Вот сюда.
Свесив руку с дивана, она похлопывает ею по полу, я должен подойти к Лоре, я должен приблизиться.
– Твоя затея с этой машиной…
– С "Тойотой Лэнд Крузер"?
– …да. Твоя затея не доведет тебя до добра. Я не хочу знать, о том, что произошло на трассе, но…
– Продолжай.
– Ты изменился, милый.
Нужно отдать должное Лоре: она действительно не стала расспрашивать меня о том, что произошло после того, как она оставила меня одного на шоссе, друзья так не поступают, но мы и не были друзьями, никогда. Она не стала расспрашивать меня, куда делся Кожаный Том, неожиданное появление на стоянке у "Че…лентано" моего нового джипа тоже не особенно ее поразило. Легкое пожатие плечами – вот и вся реакция, в Москву мы двинули на двух машинах: она впереди, я чуть сзади, дистанция пятьсот метров или около того, остаток пути я развлекался тем, что время от времени названивал ей по своему мобильнику (мобильник Макса Ларина все это время был у меня под рукой, но никто, никто не побеспокоил Макса):
прибавь газу, Лора, неужели это тот максимум, на который ты способна?
одинокая девушка ночью за рулем – волнующее зрелище.
не хочешь поставить песню "Si gapeut te consoler" ?
как насчет того, чтобы порулить моей тачкой, детка?
эй, а вот удрать не получится!..
– Ты изменился.
– Тебя это смущает?
– Сними рубашку.
Я подчиняюсь, снять рубаху совсем нетрудно, я снисходителен к прихотям Лоры, ей только кажется, что она хозяйка положения. На самом деле ситуацией управляю я, не она.
– Все не так. – Правая рука Лоры лениво скользит по моей груди. – Все неправильно, все не так. Зачем мы здесь? Что мы делаем здесь?
– Поздно об этом говорить, Лора. Мы уже здесь.
– Если бы я написала рассказ… Коротенький рассказ…
– Опомнись, Лора, – я улыбаюсь, к бредовым мыслям Лоры я тоже снисходителен. – Ты же никогда не писала рассказов. Максимум, что ты можешь состряпать, – меню для китайского ресторана.
– Если бы я написала рассказ… – Лора не слушает меня, не слышит. – О тебе, обо мне, о девушке, которая… которая нам нравится… Он остался бы без финала. Или финал оказался бы печальным. Давай вернемся.
– Что значит "вернемся", Лора?
– Просто вернемся в Питер. Забудем все. Мало ли кого можно встретить на вечеринке… У меня дурные предчувствия, милый.
– Что так? Ты не уверена в себе? В своей глобальной неотразимости?
Она и правда не уверена, или это трава так на нее подействовала? Как бы там ни было, передо мной – новая Лора, я видел ее разной, вернее – одинаковой: в сокрушительном чувстве превосходства, в тупой глянцевой самоуверенности. Теперь же Лора напоминает мне меня самого, двенадцатилетнего, сидящего за шкафом.
– Ты изменился, милый…
– Ты это уже говорила, Лора.
Она соскальзывает с дивана, садится мне на колени и обвивает шею руками.
– Это плохая идея, Лора.
– Это хорошая идея.
– Жембресс пасс.
– А я – совсем наоборот.
Несмотря на сказанное, коснуться моих губ она все же не решается, осваивает подступы, ближние и дальние, но ее поцелуи не волнуют меня, скорее – вызывают сострадание. С Лорой что-то происходит, определенно. Она вовсе не жаждет соблазнить меня (об этом я знал и раньше). То, что я знаю теперь, заласканный ее поцелуями: Лора ищет защиты.
Напрасный труд, детка, я не тот, кто может защитить тебя. Лучше бы тебе обратиться за этим к Август или к мужикам, которых снимает Август, любой из них набросил бы тебе на плечи свою куртку. Вот если бы на твоем месте сейчас была Тинатин…
Я прикрываю глаза.
Но представить Тинатин не получается, то есть я могу вызвать ее образ в любой момент, я помню все, до мельчайших подробностей, каждый волосок, каждую ресницу, я помню вырез ее платья, вырез ее ноздрей, я могу представить Тинатин где угодно, даже в объятиях Лоры (проклятье!), но только не в своих. Это сводит меня сума, хотя и не настолько, чтобы я потерял контроль над происходящим: Лора по-прежнему меня целует, теперь она добралась до плеча, которое так меня беспокоит. Она добралась до плеча и сконцентрировалась на нем.
– Откуда этот шрам? – спрашивает Лора.
– Упал в детстве с велосипеда.
– Он совсем свежий…
– Напоролся на гвоздь неделю назад.
– Он странный.
– Ты находишь?
– Мне кажется, он движется. Дышит.
– Тебе кажется.
– Нет, правда. Странный шрам, странное чувство.
– Поделись. – Не слишком ли я груб с Лорой? С беспомощной, ищущей защиты Лорой?
– Мне хочется заглянуть в него.
– Загляни.
Мне и самому хотелось бы, но это невозможно. У Лоры гораздо больше шансов увидеть, что же сделала с моим плечом Марго. Не так уж много времени прошло с тех пор, как мы расстались, а образ Марго уже потускнел, почти стерся, это открытие удивляет меня. Если так будет продолжаться и дальше, от него, кроме имени, ничего не останется.
– …Я испытывала нечто подобное только раз в жизни. – Губы Лоры кружат над моим плечом. – Когда была ребенком. Комната, в которой спали родители… Если они занимались любовью, то всегда запирали дверь на ключ, они были очень осмотрительны. А мне очень хотелось заглянуть туда. Когда они занимались любовью. У меня просто крыша от любопытства ехала. Вот и сейчас…
– Чего там точно нет, так это твоих родителей, – мне нужно как-то отвлечь Лору. – Кстати, ты можешь еще изучить родимое пятно у меня под лопаткой. Все, кто видел, говорят, что оно похоже на всадника на коне. И тоже движется.
Лору не интересует моя спина.
– Ты не думал о том, чтобы уволиться из нашего гребаного журнала? – спрашивает она.
Лора, Лора, ты как в воду смотришь: в "Полный дзэн" я больше не вернусь.
– Нет, а что?
– Нам всем пора оттуда линять.
Лора рассуждает вполне здраво, никто из нас уже давно не живет своей жизнью: ни я, ни Пи, ни Великий Гатри, ни сама Лора. Все мы – в одной упряжке, или скорее – в одной клетке, опущенной на глубину; давление в несколько атмосфер исказило наши лица, наши тела. Но кому интересны наши лица, наши тела? Тамагочи, акульей стаей кружащим вокруг нас, важно совсем другое: чтобы им вовремя кидали куски, побольше, пожирнее, посвежее, двойные CD с ланжем и трансом приветствуются с тем же энтузиазмом, что и фронтовые сводки из кегельбана. Дайте свежатинки! – вот главный лозунг тамагочи, Лора рассуждает вполне здраво. Так почему я не могу отделаться от ощущения, что она заговаривает мне зубы, подбирая отмычку к двери, за которой уж точно никто не занимается любовью.
– Трахни меня, – шепчет Лора. – Трахни меня!..