Наконец его прорвало.
– Этот парень ходит с двадцать вторым калибром, – сказал он. – Вроде бы ему другого и не нужно. Значит, он в своем деле мастак. Он стучится к тебе в дверь, сует пушку тебе в брюхо, вталкивает тебя в комнату, говорит, что пришел, чтобы навсегда заткнуть тебе рот, – и все же ты его одолеваешь.
Безоружный. В одиночку. Ты, парень, видать, и сам мастак.
– Слушай, – сказал я и взглянул на пол. Подобрал еще одну шахматную фигурку и стал вертеть ее в пальцах. – я решал шахматную задачу. Пытался забыть все, что случилось.
– Что-то ты затаил, приятель, – вкрадчиво произнес Коперник. – Ты ведь не станешь врать старому фараону, а, парень?
– Первоклассное задержание – я же тебе его дарю, – сказал я. – Какого черта тебе еще надо?
Человек на полу промычал что-то сквозь полотенце. Его лысая голова блестела от пота.
– В чем дело, приятель? Скрываешь что-то? – почти прошептал Коперник.
Я быстро взглянул на него и отвернулся.
– Ладно, – сказал я. – Ты чертовски сообразителен – знаешь, что в одиночку мне его не осилить. Он держал меня на прицеле, а стреляет он без промаха.
Коперник прикрыл один глаз и одобрительно прищурился.
– Дальше, приятель. Мне тоже это пришло в голову. Я еще немножко потянул время, чтобы было больше похоже на правду. Потом медленно заговорил:
– Есть один паренек, который пошел на грабеж в Бойл-Хайтс. Ничего у него не вышло. Грошовое дело на бензоколонке. Я знаю его семью. Вообще-то он парень неплохой. Пришел ко мне просить денег на железнодорожный билет. Когда раздался стук, он спрятался – вон туда.
Я показал на дверь возле откидной кровати. Коперник медленно повернул голову туда, потом обратно.
– И у этого парнишки был пистолет, – сказал он. Я кивнул.
– Он зашел сзади. Для такого нужна смелость. Ты должен дать парню шанс.
Не впутывай его в это дело.
– В полиции знают про этого парня? – осторожно осведомился Коперник.
– Вроде бы пока еще нет. Он боится, что узнают. Коперник улыбнулся.
– Я расследую убийства, – заявил он. – Остальное меня не касается.
Я указал на скованного человека с заткнутым ртом.
– Ведь это ты его задержал, верно? – ласково спросил я.
Коперник продолжал улыбаться. Большим белесым языком он лизнул толстую нижнюю губу.
– Как я это сделал? – прошептал он.
– Пули достали из Уолдо?
– Конечно. Двадцать второй калибр. Одна расплющилась о ребро, одна целая.
– Ты человек аккуратный. Ничего не оставляешь без внимания. Обо мне толком ничего не знаешь. Вот и зашел проверить, какого калибра у меня оружие.
Коперник встал и снова опустился на одно колено возле убийцы.
– Слышишь меня, парень? – спросил он, пригнувшись к нему поближе, Тот издал невнятный звук. Коперник встал и зевнул.
– Какого черта! Кто его вообще будет слушать? Давай дальше, приятель.
– Ты не ожидал у меня ничего такого найти, но хотел посмотреть, как я живу. И пока ты там возился, – я указал на гардеробную, – а я помалкивал – может, немножко обиделся – в дверь постучали. Он вошел. А немного погодя ты подкрался сзади и схватил его.
– Ara, – Коперник широко ухмыльнулся, показав лошадиные зубы. – Заметано, приятель. Я дал ему в челюсть, потом коленкой и задержал. У тебя оружия не было, а парень полез на меня всерьез, ну, я ему и показал, где раки зимуют.
О'кей?
– О'кей, – отвечал я.
– Так и расскажешь в полиции?
– Ara, – отвечал я.
– Я тебя не выдам, приятель. Если со мной по-хорошему, я всегда пойду навстречу. Не беспокойся насчет того парнишки. Дай знать, если надо будет его выручить.
Он подошел и протянул руку. Я ее пожал. Она была влажная и липкая, как дохлая рыба. От влажных рук и от людей с такими руками меня тошнит.
– Только вот что еще, – сказал я. – Напарник твой – Ибарра. Не обидится он, что ты его не взял с собой?
Коперник вытер ленту внутри своей шляпы большим желтоватым шелковым платком.
– Итальяшка-то? – оскалился он. – Да пошел он к черту! – Он подошел ко мне вплотную, дыша мне в лицо. – Значит, чтоб без ошибок, приятель, – так и будем рассказывать.
У него пахло изо рта. У таких, как он, всегда пахнет.
Глава 4
В кабинете, где Коперник докладывал о своей победе, нас было пятеро: стенографист, Коперник, Ибарра, их начальник и я. Ибарра покачивался на стуле у стены. Шляпа у него была надвинута на глаза, но не могла скрыть их мягкого блеска, в углах четко очерченных губ играла слабая улыбка. Он избегал смотреть Копернику в глаза. Коперник не глядел даже в его сторону.
Чуть раньше в коридоре сделали снимки: Коперник пожимает мне руку, Коперник в шляпе, с револьвером в руке, с суровым, сосредоточенным выражением лица.
В полиции мне дали понять, что теперь-то знают, кто такой Уолдо, но мне не скажут. На столе у начальника я видел фотографию Уолдо, снятую в морге.
Прекрасная работа: волосы приглажены, галстук завязан, свет бьет прямо в глаза – и они блестят. Невозможно догадаться, что это снимок мертвеца с двумя пулями в сердце; прямо король дансинга, решающий, кого выбрать – блондинку или рыжую.
Домой я добрался около полуночи. Парадная дверь была заперта. Пока я искал ключи, что-то шевельнулось в темноте, и я услыхал тихий голос.
Она произнесла всего одно слово "пожалуйста", но я ее узнал. Я обернулся и увидел темный "кадиллак" у грузовой площадки. Фары его были погашены. Блеснул свет улицы, отразившись в больших глазах. Я подошел.
– Вы жуткая идиотка, – вымолвил я.
– Садитесь, – ответила она.
Я влез в "кадиллак", машина тронулась с места и проехала полтора квартала по Фрэнклин-стрит, потом свернула на Кингсли. Горячий ветер по-прежнему обжигал кожу и неистовствовал. Из открытого, плотно занавешенного окна большого дома доносилась по радио веселая музыка. Машин здесь было много, но она нашла свободное место позади новехонького "паккарда", у которого с ветрового стекла еще не сняли торговый ярлык.
Притиснувшись к тротуару, она затормозила и откинулась на спинку сиденья, не снимая с руля рук в перчатках.
Сейчас она была вся в черном или в темно-коричневом, в маленькой дурацкой шляпке. Я ощутил знакомый запах духов – сандаловое дерево.
– Неважно я с вами обошлась, да? – спросила она.
– Всего-навсего спасли мне жизнь.
– Что было потом?
– Я позвонил в полицию, немного наврал одному полицейскому, который мне не симпатичен, представил арест как его заслугу – на том дело и кончилось. А парень тот как раз и есть убийца Уолдо.
– Значит... вы им про меня ничего не сказали?
– Мадам, – повторил я, – вы всего-навсего спасли мне жизнь. Ради вас я на все готов...
Она ничего не ответила и не пошевельнулась.
– От меня про вас никто не узнает, – сказал я. – Кстати, я и сам не знаю.
– Меня зовут миссис Фрэнк Барсали, улица Фремонт, дом двести двенадцать, телефон два – сорок пять – девяносто шесть. Вы это хотели узнать?
– Благодарю, – пробормотал я и стал разминать незажженную сигарету. – Но зачем вы вернулись? – Тут я щелкнул пальцами. – Бог ты мой! Шляпа и жакет...
Сейчас же пойду принесу.
– Не только в этом дело, – сказала она. – Мне нужно мое жемчужное ожерелье. – Кажется, я слегка подпрыгнул. Только жемчуга мне сейчас не хватало.
По улице промчалась машина, должно быть вдвое превысив дозволенную скорость. Горькое облачко пыли взметнулось в свете фонарей, завихрилось и растаяло. Она быстро закрыла окно.
– Ладно, – решил я. – Валяйте – про ожерелье. У нас уже есть убийство, загадочная женщина, сумасшедший преступник, героическое спасение и лживый полицейский. Теперь займемся жемчугами. Выкладывайте.
– Я должна была выкупить его за пять тысяч у человека, которого вы называете Уолдо, а я Джозефом Котсом. Ожерелье было при нем.
– Не было никакого жемчуга, – сказал я. – Я видел, что выудили у него из карманов. Много денег, но никакого ожерелья.
– А не мог он спрятать его у себя в квартире?
– Мог, – ответил я. – Насколько мне известно, он мог спрятать ожерелье в любом месте штата Калифорния, кроме своих карманов. Как себя чувствует мистер Барсали в такую жару?
– Он все еще на совещании. Иначе я не смогла бы приехать.
– Почему же... Могли бы привезти его с собой, – заметил я. – На откидном сиденье.
– Ну, не знаю, – откликнулась она. – Фрэнк весит двести двадцать фунтов и выглядит довольно внушительно. Да и зачем ему ехать на откидном сиденье, мистер Марлоу.
– Что за чушь мы несем!
Она не ответила. Руки в перчатках легонько, чуть вызывающе похлопывали по тонкому ободу руля. Я швырнул незажженную сигарету в окно, повернулся и притянул ее к себе.
Когда я ее отпустил, она отодвинулась от меня как можно дальше к дверце и провела перчаткой по губам. Я сидел неподвижно.
Мы помолчали. Потом она очень медленно произнесла:
– Считайте, что я вас на это подбила. Я не всегда была такой. Только с тех пор, как Стэн Филипс погиб в своем самолете. Иначе я бы сейчас была миссис Филипс. Ожерелье подарил мне Стэн. Как-то он сказал, что оно стоит пятнадцать тысяч. Белый жемчуг, сорок одна жемчужина, самая крупная диаметром примерно треть дюйма. Не знаю, сколько по весу. Я их не оценивала и не показывала ювелирам. Но я их любила из-за Стэна. Я любила Стэна. Так, как любят всего раз в жизни. Можете вы это понять?
– Как мне вас звать? – спросил я.
– Лола.
– Рассказывайте дальше, Лола. – Я вытащил из кармана новую сигарету и стал разминать ее, просто чтобы чем-то занять руки.
– На ожерелье была простая серебряная застежка в виде пропеллера. В самой середине – маленький брильянт. Фрэнку я сказала, что жемчуга поддельные и купила их я сама. Он поверил. Отличить и правда трудно.
Понимаете... Фрэнк довольно ревнив.
В темноте она придвинулась ко мне, чуть коснувшись меня бедром. Но на этот раз я не шевельнулся. Завывал ветер, содрогались деревья. Я по-прежнему мял в пальцах сигарету.
– Наверное, вы читали этот рассказ, – сказала она. – Про жену и жемчуг, как она обманула мужа, сказала, что жемчуг фальшивый.
– Читал, – ответил я, – это Моэм.
– Я взяла на службу Джозефа. Муж тогда был в Аргентине. Мне было очень одиноко.
– Понятно, – сказал я.
– Мы с Джозефом часто катались на машине. Иногда заходили вместе в бар.
Но больше ничего не было. Я не...
– Вы рассказали ему про жемчуг, – прервал я. – И когда ваши двести двадцать фунтов говядины вернулись из Аргентины и вышвырнули его вон, он прихватил с собой ожерелье, потому что знал, что оно настоящее. А потом предложил вам вернуть его за пять тысяч.
– Да, – просто ответила она. – Конечно, я не хотела идти в полицию. И, конечно, в этих обстоятельствах Джозеф не побоялся дать мне свой адрес.
– Бедный Уолдо, – заметил я. – Мне его даже жалко. Надо же было в такой момент нарваться на старого друга, который на тебя имеет зуб.
Я чиркнул спичкой о подошву и прикурил. Табак так высох от горячего ветра, что вспыхнул, словно степная трава. Женщина тихо сидела рядом, снова положив руки на руль.
– Ах уж эти летчики, – сказал я, – погибель для женщин. И вы все еще любите его, или вам так кажется. Где вы хранили ожерелье?
– В шкатулке из русского малахита на туалетном столике. Вместе со всякой бижутерией. Иначе я не могла бы его носить.
– А оно стоило пятнадцать кусков. И вы думаете, что Джозеф спрятал жемчуг у себя в квартире. Тридцать, первая, да?
– Да, – подтвердила она. – Наверное, это слишком большая просьба.
Я открыл дверцу и вылез из машины.
– Эту услугу вы уже оплатили, – сказал я. – Пойду посмотрю. У нас в доме двери не слишком упрямые. Когда полиция обнародует фотографию Уолдо, то узнает, где oн жил, но скорее всего это будет еще не сегодня.
– Это страшно мило с вашей стороны, – заявила она. – Мне ждать здесь?
Я стоял, опершись на дверцу, и смотрел на Лолу. На ее вопрос я не ответил. Просто постоял, вглядываясь в блеск ее глаз. Потом захлопнул дверцу и пошел к Фрэнклин-стрит.
Даже при таком ветре я все еще ощущал запах сандалового дерева от ее волос. И прикосновение ее губ.
Я отпер парадную дверь "Берглунда", прошел через тихий вестибюль к лифту и поднялся на третий этаж. Прокрался по коридору и взглянул на дверь тридцать первой квартиры. Света под ней не было. Я постучал – легко, уверенно, как стучит бутлегер с широкой улыбкой и бездонными карманами.
Никакого ответа. Я вытащил из кармана кусок целлулоида, вставил его между язычком замка и косяком и сильно налег на дверную ручку, нажимая в сторону петель. Замок сухо щелкнул, словно сосулька сломалась. Дверь подалась.
Внутри было темно, только с улицы просачивался свет и кое-где лежали его желтоватые отблески.
Я закрыл дверь, включил свет и постоял, осматриваясь. В квартире был странный запах. Через секунду я его распознал – запах черного табака. В стоячей пепельнице у окна я нашел четыре коричневых окурка ? мексиканские сигареты.
Наверху, у меня на этаже, кто-то встал с постели и отправился в уборную. Было слышно, как спустили воду. Я прошел в ванную. Легкий беспорядок, но здесь ничего не спрячешь. Кухня отняла больше времени, но я уже искал лишь для проформы. Ясно, что в этой квартире никаких жемчугов нет.
Заметно было, что Уолдо собирался в спешке и что-то не давало ему покоя, когда он направлялся под пули своего старого дружка.
Я вернулся в гостиную, откинул кровать от стены и заглянул за зеркальную дверь в гардеробную, потом откинул кровать еще больше. Тут я перестал искать ожерелье. Я нашел человека.
Он был невысокий, с седыми висками, очень смуглый, в бежевом костюме с галстуком винного цвета. Аккуратные смуглые руки бессильно свисали по бокам.
Маленькие ноги в остроносых блестящих ботинках почти касались пола.
Он был привязан к металлической спинке кровати ремнем, захлестнутым вокруг шеи. Язык у него был высунут не правдоподобно далеко, я и не знал, что такое бывает.
Все это мне не понравилось, поэтому я задвинул кровать на место, и он уютно устроился там между двумя подушками. Я к нему так и не притронулся. И без того было ясно, что он холодный как лед.
Я вошел в гардеробную и обтер платком дверные ручки. Вещей почти не было – так, всякая мелочь, необходимая одинокому мужчине.
Выйдя оттуда, я все-таки занялся покойником. Бумажника при нем не было.
Уолдо, конечно, забрал его и выбросил. Плоская наполовину пустая коробочка для сигар с надписью золотом: Louis Tapia y Sia, Calle de Paysandu, 19, Montevideo. Спички из клуба "Спецциа". Под мышкой – кобура из грубой темной кожи, в ней маузер тридцать восьмого калибра.
Маузер свидетельствовал о том, что его хозяин профессионал, от этого мне стало как-то легче. Впрочем, не такой уж классный профессионал, иначе его не прикончили бы голыми руками, когда в кобуре спокойно лежало оружие, которым можно стену разнести.
Кое в чем я разобрался, но не до конца. Были выкурены четыре коричневые сигареты, значит, либо он здесь сидел в ожидании, либо они беседовали.
Потом, должно быть, Уолдо схватил человечка за горло и прижал так, что тот через секунду потерял сознание, и толку от его маузера оказалось не больше, чем от зубочистки. Потом Уолдо повесил его на ремне, возможно, уже мертвого.
Из-за этого, видно, Уолдо и спешил забрать из квартиры все свои вещи, а потом нервничал, не застав в условленном месте Лолу. Из-за спешки, кстати, он и машину возле бара оставил незапертой.
Все эти объяснения вполне годились, если человечка убил Уолдо, если это и вправду была квартира Уолдо и вообще если меня не водили за нос.
Я снова стал рыться в карманах убитого. В левом кармане брюк нашел золотой перочинный ножик, несколько серебряных монет. В левом заднем кармане – аккуратно сложенный надушенный платок. В правом – еще один, не сложенный, но чистый. В правом боковом – штук пять бумажных платков. Чистюля... Под бумажными платками был футлярчик с четырьмя новенькими ключами от машины. На нем золотом было написано: "Компания Р. К. Фогельзанг, Инк. Магазины фирмы "Паккард".
Я положил все на место, задвинул кровать, вытер платком ручки, а также другие выступы и поверхности, выключил свет и высунул нос за дверь. Коридор был пуст. Я спустился на улицу и свернул за угол. "Кадиллак" стоял все там же.
Я открыл дверцу и оперся на нее. Лола, казалось, так и не сменила позы.
Выражение ее лица трудно было разглядеть. Да и вообще трудно было что-нибудь разглядеть, кроме ее глаз и подбородка. Легко улавливался лишь запах сандалового дерева.
– От этих духов, – сказал я, – и священник спятит... Жемчуга там нет.
Что ж, спасибо за попытку, – сказала она мягким вибрирующим голосом.Наверное, переживу. Теперь... Нам нужно?.. Или...
– Вы поезжайте домой, – велел я. – И что бы ни случилось – вы меня никогда в жизни не видели. Что бы ни случилось. Возможно, вы меня никогда больше и не увидите.
– Было бы очень жаль.
– Удачи вам, Лола. – Я захлопнул дверцу и отступил.
Вспыхнули фары, заворчал мотор. Большая машина медленно развернулась против ветра и скрылась за поворотом. Я остался стоять на тротуаре.
Уже совсем стемнело. Я стоял и смотрел на багажник новенького "паккарда" – того, что видел и раньше на этом же месте, перед машиной Лолы.
Справа на блестящем ветровом стекле – синяя наклейка, И у меня в голове всплыла связка ключей в футляре с надписью "Магазин фирмы "Паккард", та самая связка, которую я нашел в кармане у мертвеца.
Я обошел машину и осветил наклейку карманным фонариком. Верно – тот самый магазин. Под названием фирмы чернилами – имя и адрес: Эжени Колченко, Западный Лос-Анджелес, Арвиеда, 5315.
Бред какой-то. Я вернулся в квартиру 31, открыл дверь тем же способом, откинул кровать и вынул футляр с ключами из кармана брюк аккуратного смуглого покойника. Через несколько минут я был снова на улице возле машины.
Ключи подошли.
Глава 5
Дом был небольшой, он стоял на краю каньона, окруженный чахлыми эвкалиптами. В доме напротив явно шла вечеринка – из тех, на которых гости непременно выскакивают на улицу и с воплями бьют бутылки о тротуар, словно болельщики после футбольного матча между Иелем и Принстоном.
Дом был огорожен проволочной сеткой, за ней виднелись несколько розовых кустов, мощеная дорожка и гараж – он был пуст, двери распахнуты настежь. Я позвонил. Пришлось довольно долго ждать, потом дверь внезапно распахнулась.
Женщина явно ожидала не меня. Это было понятно по выражению ее блестящих, сильно подведенных глаз. Это была высокая, худая, хищная брюнетка – щеки сильно нарумянены, густые черные волосы уложены на прямой пробор, во рту легко поместится трехслойный бутерброд. На ней была коралловая с золотом пижама, ногти на ногах позолочены. В мочках ушей легонько позвякивали миниатюрные храмовые колокольчики. Она медленно и презрительно повела сигаретой, вставленной в мундштук длиной с бейсбольную биту.
– Ну что такой, молодой человек? Что такой нужно? Заблудился с интересной вечеринка напротив?
– Ха-ха, – сказал я. – Ну и веселье там, да? Нет, я просто пригнал вашу машину. У вас ведь пропала машина?