– Вы догадливы, – сказала она. – Оррин много занимается, потом у него есть очень дорогой фотоаппарат, он любит снимать людей, когда те ничего не подозревают. Иногда это их бесит. Но Оррин говорит, что людям надо видеть себя такими, как они есть.
– Будем надеяться, с ним этого никогда не случится, – сказал я. – Что у него за аппарат?
– Маленький, с очень хорошей оптикой. Снимать можно при любом освещении. "Лейка".
Я полез в конверт и достал две небольшие, очень четкие фотографии.
– Снимки сделаны вовсе не "лейкой", – заметил я.
– Нет, нет. Его снимал Филип. Филип Андерсон. Молодой человек, с которым я одно время встречалась. – Орфамэй вздохнула. – Очевидно, потому-то я и обратилась к вам, мистер Марлоу. Потому что вас тоже зовут Филип.
Я буркнул: "Угу", но был слегка тронут.
– Что же сталось с Филипом Андерсоном?
– Но мы говорили об Оррине...
– Знаю, – перебил я. – Но что сталось с Филипом Андерсоном?
– Живет все там же, в Манхэттене. – Орфамэй отвела взгляд. – Матери он очень не нравился. Вы, наверное, знаете, как это бывает.
– Да, – ответил я. – Знаю. Можете заплакать если хотите. Не стану вас упрекать. Я и сам сентиментальный плакса.
Я взглянул на фотографии. На одной Оррин смотрел вниз, и она мне была ни к чему. Другая представляла собой вполне сносный снимок высокого угловатого парня с близко поставленными глазами, тонким прямым ртом и острым подбородком. Выражение лица было таким, как я и ожидал. Если забудете вытереть ноги, этот парень напомнит вам. Отложив снимки, я взглянул на Орфамэй Квест, пытаясь найти в ее лице хотя бы отдаленное сходство с братом, но не смог. Ни малейшего сходства, что, разумеется, ни о чем не говорило. И не могло сказать.
– Ладно, – вздохнул я. – Съезжу туда, полюбопытствую. Но вы, наверное, и сами догадываетесь, что случилось. Ваш брат живет в чужом городе.
Какое-то время недурно зарабатывает. Может, побольше, чем когда-либо в жизни. Встречает людей, каких до сих пор не встречал. Притом в городе – поверьте, я знаю Бэй-Сити, – совершенно не похожем на Манхеттен в штате Канзас. Поэтому он пренебрегает всем, что ему внушали, и не хочет, чтобы дома об этом узнали. Хватит с него семейного гнета.
Орфамэй молча поглядела на меня, потом потрясла головой.
– Нет, Оррин не способен на это, мистер Марлоу.
– На это способны все, – сказал я. – Особенно такие, как Оррин.
Набожный парень из маленького городка, всю жизнь прожил под каблуком матери и надзором священника. Здесь он предоставлен сам себе. У него завелись деньги. Теперь ему подавай развлечений и света, отнюдь не того, что падает из восточного окна церкви. Не подумайте, что я осуждаю добродетельную жизнь. Я хочу сказать, что она ему осточертела. Так ведь?
Орфамэй молча кивнула.
– И он начинает пользоваться благами жизни, – продолжал я, – но не знает, как это делается. Здесь ведь тоже нужен опыт. Сходится с какой-нибудь заурядной девицей, пьет дешевое виски и чувствует себя ужасным грешником. В конце концов, парню двадцать девятый год: хочет поваляться в канаве, пусть себе. Потом он найдет, на кого свалить вину.
– Я не хочу верить вам, мистер Марлоу, – медленно произнесла Орфамэй. – Не хочу, чтобы мать...
– Если я не ошибаюсь, вами было что-то сказано о двадцати долларах, – перебил я.
Орфамэй была потрясена.
– Платить сейчас?
– А как это принято в Манхеттене, штат Канзас?
– У нас нет частных детективов. Только полиция. То есть вроде бы нет.
Она снова полезла в свою уродливую сумочку, достала красный кошелек, а из него – несколько аккуратно сложенных по отдельности ассигнаций. Три пятерки и пять долларовых бумажек. Оставалось у нее, похоже, немного.
Орфамэй подержала кошелек, словно демонстрируя, как он пуст. Потом разгладила на столе деньги, сложила их стопкой и придвинула ко мне. Очень медленно, очень печально, словно топила любимого котенка.
– Сейчас напишу расписку, – сказал я.
– Мне не нужна расписка, мистер Марлоу.
– Она нужна мне. Вы не оставляете визитной карточки, так уж пусть у меня будет какая-то бумажка с вашей фамилией.
– Для чего?.
– При необходимости я смогу доказать, что представляю ваши интересы.
Взяв квитанционную книжку, я заполнил бланк и протянул ей, чтобы Орфамэй подписала дубликат. Помедлив, она неохотно взяла жесткий карандаш и аккуратным секретарским почерком вывела на дубликате: "Орфамэй Квест".
– Адреса вы так и не указываете? – спросил я.
– Я бы не хотела.
– Тогда звоните в любое время. Номер моего домашнего телефона тоже есть в справочнике. "Бристол апартментс", квартира четыреста двадцать восемь.
– Вряд ли я пойду к вам в гости, – холодно сказала Орфамэй.
– Я вас пока и не приглашал. Если хотите, позвоните часа в четыре.
Возможно, я что-то разузнаю. А может, и нет.
Орфамэй поднялась.
– Надеюсь, мать не сочтет мой поступок дурным, – сказала она, почесывая губу ногтем без маникюра. – Я имею в виду мой приход сюда.
– Только не рассказывайте мне, чего не одобряет ваша мать, – сказал я.
– Просто опускайте эти подробности.
– Ну, знаете ли!
– И перестаньте говорить "Ну, знаете ли!"
– Мне кажется, вы очень неприятный человек, – сказала она.
– Нет, вам этого не кажется. Вы находите меня очень симпатичным. А я нахожу вас очаровательной лгунишкой. Неужели вы думаете, что я берусь за это дело ради двадцати долларов?
Орфамэй обратила на меня немигающий, неожиданно холодный взгляд.
– Тогда почему? – И не получив ответа, добавила:
– Потому что на дворе весна?
Я опять промолчал. Она слегка покраснела. Потом хихикнула.
У меня не хватило духу сказать, что я просто устал от безделья. Может, какую-то роль сыграла тут и весна. И кое-что в ее глазах, гораздо более древнее, чем Манхеттен, штат Канзас.
– Я нахожу вас очень славным, право же, – негромко сказала Орфамэй.
Потом быстро повернулась и чуть ли не бегом бросилась из кабинета. В коридоре ее ноги издавали легкий, резкий, отрывистый стук: так стучит, наверное, по столу ее мать, когда отец тянется за вторым куском пирога. А у отца больше нет денег. Нет ничего. Он сидит в кресле-качалке на веранде в Манхеттене, штат Канзас, держа во рту пустую трубку. Раскачивается легко, спокойно, так как после удара нужно ко всему относиться легко, спокойно. И ждать следующего. С пустой трубкой во рту. Без табака. Ничего не делать и ждать.
Я положил двадцать заработанных тяжким трудом долларов Орфамэй Квест в конверт, написал на нем ее имя и бросил в ящик стола. Выходить на улицу с такой большой суммой денег в кармане не хотелось.
Глава 3
Можно долгое время знать Бэй-Сити, не зная Айдахо-стрит. И многое знать об Айдахо-стрит, ничего не зная о доме номер 449. Площадка перед ним неравномерно вымощена булыжником. К потрескавшемуся тротуару на другой стороне улицы примыкает покосившийся забор лесосклада. Чуть подальше ржавые рельсы подходят к высоким, скрепленным цепями деревянным воротам, похоже, не открывавшимся лет двадцать. Ворота и забор мальчишки исписали и разрисовали мелом.
На низкой некрашеной веранде дома в беспорядке праздно стояло пять деревянных и тростниковых кресел-качалок, скрепленных проволокой и влагой океанского воздуха. Зеленые потрескавшиеся жалюзи нижних окон были опущены на две трети. У парадной двери красовалось печатное объявление "Свободных мест нет". Висело оно, видимо, уже давно, так как выгорело и было засижено мухами. За дверью тянулся длинный коридор, из него наверх вела лестница длиной в треть коридора. Справа от двери находилась узкая полка с подвешенным на цепочке карандашом. Там же была пуговка звонка, а над ней приколотая тремя разными кнопками черно-желтая бумажная табличка "Управляющий". На противоположной стене висел телефон-автомат.
Я нажал пуговку. Звонок раздался где-то поблизости, но за ним ничего не последовало. Я позвонил снова. Опять ничего. Тогда я подошел к двери с черно-белой, теперь уже металлической, табличкой "Управляющий". Постучал.
Потом ударил в дверь ногой. Обратить на это внимание, похоже, было некому.
Я вышел, свернул за угол на узкую бетонную дорожку и направился к служебному входу. Для квартиры управляющего там, казалось, самое место.
Вся остальная часть дома, очевидно, сдавалась жильцам. На маленькой веранде стояли грязное мусорное ведро и деревянный ящик, набитый бутылками из-под спиртного. Сквозь стекла было видно, что дверь на кухню распахнута.
В кухне стоял полумрак. Я прижался лицом к застекленной двери веранды и стал вглядываться. Мне удалось разглядеть прямой стул с висящим на спинке мужским пиджаком, а на стуле человека в рубашке и шляпе. Замухрышку. Что он делает, не было видно, но было похоже, что этот полукарлик сидел у встроенного стола в обеденном уголке кухни.
Я постучал по стеклу. Замухрышка не обратил на это внимания. Я постучал снова, посильнее. На сей раз он откинулся назад вместе со стулом, явив мне маленькое бледное лицо с сигаретой во рту.
– Чего тебе? – рявкнул замухрышка.
– Управляющего.
– Его нету, малыш.
– А ты кто?
– Тебе-то что?
– Хочу снять комнату.
– Нету мест, малыш. Читать, что ли, не умеешь?
– У меня есть другие сведения, – сказал я.
– Вот как? – Замухрышка ногтем смахнул пепел с сигареты, не вынимая ее из маленького неприятного рта. – Ну и катись вместе с ними.
Засим он вернул стул в прежнее положение и предался прежнему занятию.
Громко топая, я спустился с крыльца и совершенно бесшумно поднялся снова. Осторожно подергал застекленную дверь. Заперта на крючок. Я поддел его лезвием складного ножа. Крючок слегка звякнул, но там, за столом, раздавалось гораздо более громкое звяканье.
Я вошел и прокрался на кухню. Там находились газовая плита с тремя конфорками, несколько полок с грязной посудой, обшарпанный холодильник и обеденный уголок, столик которого был завален деньгами. Главным образом, бумажными, но были и серебряные монеты всех достоинств, вплоть до доллара.
Замухрышка пересчитывал деньги, раскладывая их кучками, и делал пометки в маленьком блокноте. Карандаш он слюнявил, не вынимая изо рта сигареты.
На столе лежало, должно быть, несколько сотен долларов.
– День платежа? – добродушно осведомился я.
Замухрышка очень резко обернулся. С минуту он молча улыбался. Улыбка была нарочитой. Вынув изо рта окурок, он швырнул его на пол и загасил ногой. Достал из кармана рубашки новую сигарету, сунул в рот и стал искать спички.
– Ловко ты вошел, – весело сказал он.
Не найдя спичек, замухрышка небрежно повернулся и полез в карман пиджака. О стул ударилось что-то тяжелое. Я ухватил его запястье, не давая вытащить эту тяжелую штуку. Замухрышка откинулся назад, и оттопыренный карман его пиджака начал подниматься ко мне.
Я выдернул из-под замухрышки стул. Ударившись головой о торец стола, замухрышка грохнулся на пол. Это не помешало ему сделать попытку ударить меня ногой в пах. Я отскочил назад вместе с его пиджаком и достал из кармана пистолет тридцать восьмого калибра.
– Вставай, – сказал я. – Не трону.
Замухрышка медленно поднялся, притворяясь, что ушибся сильнее, чем это было на самом деле. Он запустил руку за ворот, и когда в какой-то момент его рука метнулась ко мне, в ней сверкнул металл.
Боевой петушок.
Я саданул замухрышку по челюсти его собственным пистолетом, и он снова плюхнулся на пол. А я наступил на державшую нож руку. Лицо замухрышки скривилось, но он не издал ни звука. Я пинком отшвырнул нож в угол. Лезвие было длинным, тонким и, похоже, очень острым.
– Как не стыдно, – сказал я, – угрожать пистолетом и ножом людям, которые просто ищут жилье. Даже в наши времена это слишком.
Замухрышка сунул свою большую руку между колен, стиснул ее и стал что-то насвистывать сквозь зубы. Видимо, удар по челюсти на нем не особенно сказался.
– Ладно, – сказал он. – Ладно. Я не мастер в этих делах. Забирай деньги и сматывайся. Но только знай, что тебе от нас никуда не деться.
Я поглядел на ассигнации и монеты.
– Судя по твоему оружию, ты выбирал его очень тщательно, – сказал я и подошел к ведущей в дом двери. Она была не заперта. Я обернулся.
– Пистолет я оставлю в почтовом ящике. В следующий раз требуй предъявить полицейский значок.
Замухрышка по-прежнему насвистывал сквозь зубы, держа руку между колен.
Сощурясь, он задумчиво поглядел на меня, потом смахнул деньги в старый портфель и защелкнул его. Снял шляпу, расправил поля, небрежно нахлобучил ее на затылок и спокойно, уверенно улыбнулся.
– Пушка – черт с ней. В городе полно старых железяк. А вот нож оставь у Клозена. Я немало потрудился над ним, чтобы привести в норму.
– А им?.. – спросил я.
– Все может быть. – Он легонько потыкал в мою сторону пальцем. – Скоро, наверно, встретимся. Когда со мной будет друг.
– Только пусть наденет чистую рубашку, – сказал я. – И тебе одолжит.
– Надо же, – проворчал замухрышка. – Какими мы становимся наглыми, какими остроумными, едва только нацепим полицейский значок.
Он бесшумно прошел мимо меня и спустился по деревянным ступеням. Его шаги простучали по бетонной дорожке и затихли. Они напомнили мне стук каблучков Орфамэй Квест по коридору. И у меня почему-то возникло гнетущее чувство, что я пошел не с той карты. Может, его пробудила твердость этого замухрышки: ни хныканья, ни крика, только улыбка, свист сквозь зубы, негромкий голос и злопамятный взгляд.
Я нагнулся и поднял нож. Лезвие было длинным, гладким и тонким, словно отшлифованная пилка для ногтей. Рукоять с усиками из легкого пластика, казалось, была сделана целиком. Взяв нож за эту рукоять, я бросил его острием в столешницу. Лезвие глубоко вошло в древесину и задрожало.
Я вздохнул. Вытащил лезвие. Любопытный нож, особой формы, для особой цели. И то, и другое не особенно приятно.
Распахнув дверь, ведущую из кухни, я шагнул вперед, держа в одной руке нож и пистолет.
Комната с откидной кроватью. Постель измята. Туго набитое кресло с прожженной на подлокотнике дырой. У окна – придвинутый к стене высокий дубовый письменный стол с похожими на старомодные двери винного погреба покосившимися дверцами. Неподалеку от него – диван-кровать. На ней лежал мужчина, ноги его в серых вязаных носках свисали над полом. Головой он не доставал до подушки, но сожалеть об этом, судя по цвету наволочки, не стоило. Туловище его облегали неопределенного цвета рубашка и серый заношенный шерстяной свитер. Лицо мужчины лоснилось от пота, дышал он открытым ртом, пыхтя, как старый "форд" с неплотной верхней прокладкой.
Рядом на столике стояла тарелка, полная окурков. Некоторые их них, похоже, были от самокруток. На полу – слегка початая бутылка джина, кофейная чашка, где, судя по всему, давно уже не бывало кофе, и стакан. Пахло в комнате главным образом джином и затхлостью, но ощущался и легкий запах марихуаны.
Я открыл окно и прислонился лбом к противомоскитной сетке, чтобы вдохнуть чистого воздуха и оглядеть улицу. Вдоль забора катались на велосипедах двое мальчишек. Время от времени они останавливались и разглядывали непристойные рисунки. Больше на улице никого не было. Даже собак. На углу вилась пыль, словно только что проехала машина.
Я подошел к письменному столу. В ящике оказалась регистрационная книга.
Я стал листать, пока не наткнулся на запись: "Оррин П.Квест", сделанную четким, аккуратным почерком, и "номер 214", написанную другой рукой, отнюдь не четко и не аккуратно.
Я пролистал книгу до конца, но новой регистрации не обнаружил. Номер 215 занимал некий Дж.У.Хикс. Сунув книгу на место, я подошел к диван-кровати. Лежавший перестал храпеть и, словно произнося речь, положил руку себе на грудь. Я нагнулся, зажал ему пальцами нос и заткнул рот подолом свитера. Мужчина проснулся, резко открыл тусклые, налитые кровью глаза и стал вырываться. Убедившись, что он полностью очнулся, я отпустил его, взял с пола бутылку, налил немного джина в валявшийся рядом стакан и протянул ему.
Он потянулся к стакану с восхитительным волнением матери, радующейся нашедшемуся ребенку.
Я отдернул вожделенную посудину и спросил:
– Ты управляющий?
Вяло облизнув губы, мужчина пробормотал:
– Гр-р-р.
Потом он попытался выхватить стакан у меня из рук. Я поставил его перед ним на столик. Мужчина бережно взял посудину двумя руками и вылил джин в рот. Потом он довольно засмеялся и запустил в меня стаканом. Я ухитрился поймать посудину и снова поставил ее на столик. Мужчина, старательно, но безуспешно напуская на себя суровый вид, оглядел меня.
– Чего тебе? – недовольно прохрипел он.
– Управляющий?
Мужчина кивнул и едва не свалился на пол.
– Видать, хватил лишнего, – сказал он. – Самую малость.
– Ничего, – утешил я. – Еще дышишь.
Он опустил ноги на пол, с трудом встал, ни с того ни с сего весело захихикал, сделал три неуверенных шага, опустился на четвереньки и попытался укусить ножку стула.
Я поднял его, усадил в кресло с прожженным подлокотником и налил еще один глоток лекарства от похмелья. Он выпил, сильно содрогнулся, и взгляд его сразу же стад осмысленным и хмурым. У пьяниц такого типа бывают минуты прояснения. Предвидеть, когда оно наступит и как долго продлится, невозможно.
– Кто ты такой, черт возьми? – пробурчал он.
– Я ищу человека по имени Оррин П.Квест.
– Кого?
Я повторил. Управляющий провел ладонью по лицу и кратко ответил:
– Съехал.
– Когда?
Он махнул рукой, чуть не свалился с кресла и, чтобы сохранить равновесие, тут же махнул в другую сторону.
– Дай выпить.
Держа стакан так, чтобы он не мог до него дотянуться, я налил еще одну дозу джина.
– Дай, – заканючил управляющий. – Мне очень плохо.
– От тебя требуется лишь нынешний адрес Оррина П.Квеста.
– Подумать только, – съязвил он и тщетно попытался выхватить у меня очередную порцию.
Поставив стакан на пол, я протянул ему свою визитную карточку.
– Это поможет тебе сосредоточиться.
Он поглядел на карточку в упор, ухмыльнулся, сложил ее пополам, потом еще раз, подержал на ладони, плюнул на нее и бросил через плечо.
Я протянул ему джин. Он выпил за мое здоровье, торжественно кивнул и отправил стакан вслед за карточкой. Стакан покатился по полу и стукнулся о плинтус. Управляющий с удивительной легкостью встал, поднял большой палец, сжал остальные и издал резкий звук языком и зубами.
– Проваливай. У меня есть друзья, – сказал он, бросил взгляд на телефон, прикрепленный к стене, потом ехидно глянул на меня. – Парочка ребят, способных разделаться с тобой, – фыркнул он.
Я промолчал.
– Что, не веришь? – внезапно рассердясь, зарычал он. Я покачал головой.
Управляющий метнулся к телефону, схватил трубку и набрал пятизначный номер: Я следил за ним. – Один – три – пять – семь – два.