- Вы поедете со мной в банк? Линч кивнул и снова отвернулся к окну. Берридж, довольный, что удержался и не сел за свой красного дерева письменный стол, вышел из кабинета и направился через черный ход к гаражу. Он нажал кнопку, открылась третья из четырех дверей, за которой стоял его "торнадо". За соседней, четвертой дверью был "мустанг" его дочери, а за первой и второй находились "кадиллак" и "фольксваген" жены. Катафалк и машина для цветов содержались в другом гараже, рядом с домом.
За рулем "торнадо" Берридж чувствовал себя молодым и полным энергии. И хотя он замечал, что почти все водители "торнадо", каких ему случалось видеть, были толстые пожилые люди, такие же, как он сам, вождение машины создавало в нем иллюзию молодости. Как и многим другим, двойной стандарт был не чужд и ему.
Взять, например, деньги. Он считал себя порядочным, честным человеком, американским патриотом, презирал битников, тех, кто устраивал шумные антивоенные демонстрации и вообще вел себя антисоциальным образом, но в то же время это не мешало ему подавать в налоговое агентство отчеты о своих годовых доходах, больше напоминавшие фантастику, чем реальность. Это была другая грань его характера, характера хитрого, расчетливого бизнесмена. Бедняки обычно платили за его услуги наличными, которые нигде не фиксировались, и надо было быть дураком, чтобы сообщать о них в налоговую инспекцию, а Норман Берридж дураком не был. В своем банковском сейфе он хранил пачки помятых банкнотов, полагая это лишь одним из способов защиты слабой личности от посягательств могущественного государства.
А если представлялась возможность удвоить какую-то сумму - но и потерять, вложив ее в сомнительное предприятие таких людей, как Линч, - то что в этом плохого? С каких пор инвестиции считаются преступлением?
По дороге в центр оба хранили молчание. Берриджа присутствие Линча лишало душевного равновесия, но он держал себя в руках, не выказывая признаков беспокойства. Правда, вел машину чуть медленнее и осторожнее обычного, несмотря на то, что движение в этот утренний час было небольшим.
Припарковал машину на оборудованной счетчиком стоянке на расстоянии квартала от банка и вышел, сказав только:
- Я скоро вернусь.
Линч по своему обыкновению ничего не ответил.
Берриджа терзали сомнения - опустить десятицентовик в счетчик или не опускать? Сочтет ли его Линч дураком, если он опустит, или разгильдяем, если не опустит? В обоих случаях презрения Линча ему, по всей видимости, не миновать.
Сунув руку в карман с мелочью, он не нашел десятицентовика; проблема решилась сама собой. Он прошел мимо счетчика и зашагал к банку.
Берридж всегда получал наслаждение от сложной процедуры получения доступа к своему сейфу - пройти ворота, подписать бланк, поздороваться с величественным и вместе с тем услужливо-подобострастным охранником, вставить в сейф ключ одновременно с охранником. Все это вызывало в нем сознание собственной значимости. Видя, с каким тщанием охраняется его вклад, он и себя начинал чувствовать чрезвычайно важной персоной. Приятные минуты, проведенные в банке, в какой-то степени вознаграждали его за дискомфорт, испытанный им в десятиминутной поездке с безмолвным как рыба Линчем.
Он попросил большой конверт. С конвертом и ящиком, с деньгами в руках, он вошел в одну из запирающихся изнутри комнат, сел за стол и начал отсчитывать пятидесяти- и двадцатидолларовые (иной раз и десятидолларовые) купюры, пока не набрал трех тысяч долларов. Пухлый конверт едва удалось заклеить. Затем та же процедура, но в обратной последовательности, наконец, сейф заперт, и хозяин его снова оказался на улице.
Когда Берридж вернулся к машине, в ней было не продохнуть от дыма. Ленч все это время курил. Заводя машину, Берридж как бы невзначай включил кондиционер. Линч разорвал конверт и начал считать деньги, совершенно не обращая внимания на Берриджа. Отсчитав небольшую пачку денег, он засунул ее в один из своих бесчисленных карманов. В конце концов, конверт опустел, а Линч выглядел точно таким, как прежде.
Когда Берридж остановился на красный свет. Линч протянул ему помятую двадцатидолларовую бумажку:
- Вы ошиблись, - сказал он.
- Да? - Берридж настолько удивился, что не заметил, как загорелся зеленый свет, и только гудки стоявшей сзади машины вывели его из состояния столбняка. Остаток пути он проделал, так и сжимая купюру в правой руке.
Когда они подъехали к большому белому дому, окруженному со всех сторон ухоженной лужайкой. Линч сказал:
- Высадите меня здесь.
- Пожалуйста.
Выйдя, Линч даже не попрощался. Он пересек улицу и сел в "понтиак" с номером штата Нью-Йорк. Краденый? Все может быть.
Подождав, пока Линч уедет, Берридж направил машину в гараж, дверь которого автоматически открылась при его приближении. Уже внутри он глянул на валяющийся конверт и дал волю своему раздражению; Линч, его молчаливая надменность, пренебрежение, с каким он бросил конверт на сиденье, вызывали в нем холодную ярость.
Двадцатидолларовую купюру он все еще сжимал в руке. Линч всего лишь раз пересчитал деньги. Откуда же у него такая уверенность, что ошибся именно Берридж?
Внезапно Берридж почувствовал, как у него схватило живот.
Глава 7
- Паркер больше не выводит меня из равновесия, - сказала Элен.
- Да? Отлично.
- Просто мне неприятен, и все, - сказала она, сознавая, что ее голос звучит ровно и убедительно.
- Рад, что ситуация упростилась. Что же произошло?
- Да разное. Поначалу мне казалось, что причина одна, но сейчас я поняла, что это не так.
- Одна? И какая?
- Дело в оружии, - сказала она, но, сообразив, что начала с середины, осеклась и потом быстро объяснила: - Помните, в среду я рассказывала, что он куда-то поехал, чтобы раздобыть деньги? На операцию.
- Да. Мне показалось любопытным, почему их пришлось доставать где-то на стороне.
- И вот вчера он купил оружие. Оно лежит в двух коробках для игрушек.
- И много?
- Два автомата и четыре пистолета. Выглядит все очень невинно. Стен сказал, что он приобрел их у владельца игрушечного магазина, который занимается нелегальной продажей оружия.
- Вас беспокоит это оружие?
- Не само оружие, - ответила Элен. - А то, как Паркер поступил с ним.
- Что же он сделал?
- Он положил его в стенной шкаф Пемы. - Элен прикрыла глаза, еще теснее обхватив свои плечи руками. Она представила себе, как эти смертельно опасные железяки лежат сейчас у дочки в шкафу среди безобидных игрушек, спрятанные в картонные коробки с забавными рисунками и пестрыми веселыми надписями. - Неужели вы не понимаете? - сказала она, не открывая глаз. - Он использует Пему. Не только меня, не только мой дом, Стена или даже Марта. Он использует Пему, пряча среди ее игрушек эту мерзость.
- Вы чувствуете себя оскверненной, - высказал предположение доктор Годден.
Открыв глаза, Элен принялась изучать узор ковра, словно стоило ей найти определенный угол зрения, чтобы возникли буквы, слова и фразы, из которых она узнала бы что-то очень важное, и тогда все стало бы легко и возможно. Но узор оставался узором, и его линии не складывались в буквы.
- Не оскверненной, - сказала она, - нет. Просто я для него ничего не значу, можно сказать, не существую. Ему абсолютно все равно, есть я или нет. Я для него червяк, пустое место. Не заслуживающее даже презрения.
- Другими словами, - сказал доктор Годден, - вы впервые встретили человека, который относится к вам так, как вы сами относитесь к себе. То есть так, как, по вашему мнению, вы и заслуживаете.
Нахмурившись, она продолжала изучать ковер.
- Вы думаете?
- Конечно. Разница в том, что у вас есть выбор: вы можете перестать так относиться к себе, как только захотите. Но его отношением к вам вы не в силах управлять. Он ведет себя так не для того, чтобы вы как-то искупили свою вину. Ему совершенно наплевать на ваше чувство вины.
- Ему наплевать на то, что я думаю, его это совершенно не трогает. Обычно люди устроены по-другому. Вы можете ненавидеть человека, но вам интересно, что он думает, вам бы хотелось это знать.
Доктор Годден промолчал; это означало, что ей следует погрузиться в себя и проверить, не скрывает ли она от себя еще что-нибудь.
- Выходит, на самом деле я расстроена не из-за Пемы, да? И даже не из-за себя?
- Да? - спросил он мягко. - Но тогда из-за чего же?
- Из-за маски, которую я ношу. Маски любящей матери. Знаете, это маска, по существу, помогает мне уйти от ответственности за все ошибки, которые я сделала в жизни. Я прячусь за этой маской. А Паркер не обращает на нее никакого внимания. Он кладет оружие в Пемин шкаф, даже не спрашивая меня. Маска любящей матери ничего для него не значит.
- Вы полагаете, он видит вас насквозь?
- Да, - сказала она. - По-моему, он знает мне цену.
- А Стен? О нем он думает?
- Паркер? Его интересует только его собственное драгоценное "я".
- В таком случае не устроит ли он так, что он один и скроется?
- Вы думаете? - обеспокоенно произнесла Элен.
- Не знаю. А что вы думаете? Она задумалась и, желая быть справедливой, ответила:
- Нет, он не из таких. Человек он безжалостный и холодный, он безразличен к людям, но ему не безразлично дело. По-моему, даже не из-за денег. Для него важнее всего организовать операцию и удачно провести ее. Сомневаюсь, что он хотел бы, чтобы кого-нибудь из участников поймали.
- Это было бы непрофессионально?
- Да. Знаете, они нашли место, где собираются отсиживаться.
- Где же?
- За Хилкер-роуд. Охотничий дом у границы, который горел пару лет назад.
- Сторожка Эндрю?
- Кажется. Они вчера ездили смотреть ее.
- Значит, план готов?
- Не до конца, насколько я понимаю. Разве только в голове Паркера, но они пока его не обсуждали. Наверное, ждут остальных участников.
- Сколько их?
- Трое. По-видимому, они приедут в понедельник вечером. Поэтому, скорее всего, в следующий раз мне вам нечего будет рассказывать. Но зато в среду...
- То есть в день операции, - продолжил доктор Годден. Элен вздрогнула.
Глава 8
Джек Кенгл отпер дверь своей меблированной комнаты, бросил портфель на кровать и достал бутылку виски, стоявшую на полу стенного шкафа. В ванной он взял, стакан, налил полстакана виски и сел на кровать, чтобы дать отдохнуть ногам, пока он будет не торопясь пить. Портфель лежал рядом, толстый и черный, безмолвно, но настойчиво призывая его снова приняться за работу.
Послать бы все это к чертям собачьим! Потягивая виски, Джек с тоской смотрел в окно на серую кирпичную стену вентиляционной шахты в пяти футах от дома. Потом с каким блаженством он нагнется и снимет ботинки. Казалось, ноющие ноги уже радовались близкому освобождению. От виски стало тепло в горле, на глазах выступили слезы. Напряжение в плечах медленно ослабевало.
Когда наконец Джек наклонился, чтобы стащить с ног ботинки, краем глаза он снова увидел портфель, нагло развалившийся на кровати. В порыве внезапной ярости он схватил его и швырнул что было силы в сторону окна и вентиляционной шахты. Но конечно, не в само окно. Портфель шмякнулся на пол. Кенгл оставил его в покое.
Портфель был набит так называемой презентацией.
Красочная глянцевая реклама; кроме того, две, видимо, очень дорогие папки с отрывными листами. В них рассказывалось о том, какая прекрасная вещь эта вонючая энциклопедия, провались она в тартарары.
Неужели она кому-нибудь нужна? Он не мог себе этого представить. Со вторника, когда Кенгл получил эту работу, он целыми днями ходит по домам, и вот уже субботний вечер, а не нашлось ни одного дурака, кто захотел бы выложить три сотни баксов за связку книг. Нулевая продажа - нулевые комиссионные.
Нет более отвратительного способа зарабатывать деньги, чем звонить в двери и предлагать свой товар. Но хороший, легкий заработок не валяется под ногами таких, как он. "В вашей расчетной книжке, мистер Кенгл, за последние четыре года нет никаких записей. Почему?"
- Я сидел в тюрьме.
- Да? Гм.
Он освободился первого сентября, а сегодня уже двадцать шестое, и за это время ему удалось найти только две работы - в первый раз он ходил по домам с проспектом холодильного агрегата, во второй раз - с рекламой книг. Вначале ему повезло - уже на второй день он нашел семью, которая только что переехала в этот паршивый город, и, поскольку у их друзей была такая морозилка, они тоже захотели ее купить. И он сразу получил шестьдесят баксов комиссионных. Но зато в следующие десять дней никто на его товар не клюнул, и после дурацкого спора с менеджером по фамилии Нетлтон с этой работой было покончено.
Как вы думаете, сколько дней может прожить здоровый мужик на шестьдесят баксов? В понедельник хозяин стал требовать плату за комнату, а у него уже не было ни шиша. Что делать дальше?
Беда еще в том, что душа у него не лежала к карманным кражам. Он готов был участвовать в крупном деле, которое обещает десять-двадцать тысяч баксов, и справился бы с ним отлично. Но украсть в парке у старушки кошелек с шестью долларами и тридцатью семью центами?! Он никогда этим не занимался, ему казалась унизительной перспектива быть схваченным за воротник. Так что ничего другого не оставалось, как сидеть в комнате - или торчать на улице, если его вышвырнут отсюда, - и подыхать с голоду, и все потому, что ему не удается заработать честный доллар и не хочется добывать нечестный цент.
Портфель на полу походил на лежащего на спине жука с оторванными лапками. Книжный менеджер - его звали Смит, и был он такой же прохвост, как Нетлтон, - утверждал, что книги лучше всего продаются в уик-энд, когда дома собирается вся семья. Все оказалось вздором, сейчас уже три часа, а он ничего не продал. Неужели сегодня снова придется идти по домам? Кто же работает субботним вечером? Или воскресным утром, или воскресным днем? Парни, вышедшие из тюряги, - вот кто.
Если бы кретин адвокат не истратил до последнего пенни все его деньги на бесполезные апелляции, ему не пришлось бы сейчас так туго. Он мог бы жить скромно, но вполне прилично, пока не нашлось бы нового дельца. Но нет, ходи и навязывай людям книги, как тот комик из кино в брюках с пузырями на коленях.
Кенгл допил виски, встал и в носках подошел к шкафу. И тут в дверь постучали.
Неужели нельзя подождать до понедельника? Вот уж поистине пришла беда - отворяй ворота. На пороге возник высокий, тощий, кожа да кости, паренек в нижней рубашке.
- Вас к телефону, - сказал он. Это было то еще местечко. Один телефон, к тому же платный, находился в вестибюле около лифта. Тот, кто брал трубку, при желании звал того, кому звонили. Или не звал. Всю жизнь мечтал о такой конфиденциальности!
Джек закрыл за собой дверь и пошел к телефону. Наверное, Смит, книжный менеджер, интересуется, как идут дела. Будь он проклят!
- Джек? - услышал он в трубке.
Он сразу же узнал голос, и словно огромная тяжесть свалилась с его плеч. Говорил Эди Дант, владелец ночлежки в Атланте, к которому обращались, когда хотели связаться с Кенглом. Такую же услугу он оказывал и другим. Когда Кенгл приехал сюда, он сразу же дал телеграмму Эди со своим новым адресом и телефоном.
Сдерживая охватившее его возбуждение, Кенгл спросил:
- Что нового, дружище?
- Ничего особенного. Позвонил, чтобы поприветствовать тебя, рад, что ты вышел. Как дела?
- Нормально. Нашел постоянную работу.
- Рад слышать. Встретил недавно твоего старого дружка. Помнишь Марти Фуско?
- Еще бы! Как он?
- Работает то здесь, то там. Был бы не прочь повидаться с тобой. Завтра можешь? Я не был уверен, что у меня верный адрес, поэтому сказал, что перезвоню ему после разговора с тобой.
Кенгл отбарабанил свой адрес.
Поговорив еще немного о том о сем, они закончили разговор. Возвращался к себе Кенгл с улыбкой до ушей.
Внезапно блеснула мысль: "А что, если дело опасное?"
Но вслух он произнес:
- Все лучше, чем разносить эти сучьи книги!
Все-таки он сделал одну уступку здравому смыслу. Прежде чем вышвырнуть ненавистный портфель на улицу, он открыл окно.
Глава 9
- Может быть, сообщить в полицию? - сказала Элен. Она так сильно стиснула плечи руками, что ей стало больно.
- Не думаю, что вам следует это делать, - возразил доктор Годден, тщательно взвешивая слова. - У вас и так много поводов испытывать чувство вины.
- Это произойдет сегодня ночью. - Элен бил озноб, с которым она не могла совладать.
- Стен сделал свой выбор, и рано или поздно это все равно должно было бы произойти.
- Никто не устоит против Паркера; Как я его ненавижу.
- В понедельник мы правильно проанализировали поведение Стена, - сказал доктор Годден. - Он предложил провести операцию днем, чтобы отвести от себя возможные подозрения.
- А если я сообщу полиции, что должно произойти, но не скажу о предполагаемых участниках, а потом дам знать Стену, что полиция знает об этом...
- Таким образом вы впутаете себя, - сказал доктор Годден. - А Стен просто возненавидит вас.
- Но другого выхода нет! Если их поймают, это ужасно, а не поймают. Стен войдет во вкус и захочет этим заниматься снова и снова, что не менее ужасно.
- Откуда у вас такая уверенность, что он захочет продолжать заниматься этим, - сказал доктор Годден, и звучание его мягкого, ровного голоса немного успокоило ее, хотя дрожь продолжала ее бить. - Он ведь неспроста уклонился от активного участия в этом деле, скорее всего потому, что немного боится. Увидев, как это все происходит в реальности, он, возможно, решит, что это не для него, и никогда больше не захочет участвовать в такого рода делах. Заранее ничего нельзя сказать наверняка.
- Но если их схватят?
- Давайте пройдемся по всему плану, - сказал доктор Годден, - и посмотрим, нет ли в нем изъянов, на которые не обратили внимание Паркер и остальные. Мы с вами время от времени обсуждали отдельные детали плана, но ни разу не рассматривали его целиком, с начала до конца. Давайте сделаем это сейчас. - Хорошо, - сказала Элен упавшим голосом.
Глава 10
Стоя в дверях, доктор Годден подождал, пока Элен выйдет из приемной, и знаком пригласил в кабинет худощавого юношу.
Молодой человек с прыщавым лицом поспешно вскочил с дивана, на котором сидел, и язвительно сказал:
- А Ральф опять опаздывает!
Войдя в кабинет, он снова сел на диван, растопырив ноги и сложив руки на коленях, и опять сказал:
- Ральф всегда опаздывает.
Доктор Годден, подавив в себе желание резко оборвать парня, закрыл дверь и, подойдя к своему креслу, сел.
- Это проблема Ральфа, - произнес он. - Возможно, когда-нибудь он с ней справится.
- Скоро все станут идеальными, - сказал юноша. Он, как обычно, старался придать своим словам сарказм, но ничего, кроме капризности, в его тоне не слышалось.