Миссис Карлсон кудахтала над Халбасианом, держа его под своим крылом и не подпуская к Тоцци.
– У них квартира в Вашингтоне. Миссис Тоцци почти все свое время проводит там, да и мистера Тоцци служебные дела часто приводят в столицу.
– И сколько же времени вы будете проводить здесь? – спросил Халбасиан у Тоцци. Маленький поганец не давал себе труда скрывать свои чувства.
Тоцци открыл рот, чтобы ответить, но Роксана перебила, чтобы он опять чего-нибудь не ляпнул.
– Ну, живем мы в Вашингтоне, и к тому же я довольно много разъезжаю. То же самое мой муж. Так что трудно сказать, сколько времени мы будем проводить в Хобокене. – Она посмотрела на Тоцци, взглядом прося не подгадить в последний момент. – Может быть, недели по две в месяц?
Тоцци пожал плечами.
– Когда больше, когда меньше. Зависит от работы.
Юный Халбасиан кивнул, покосившись на Тоцци. Либо он обдумывал, как отделаться от мужа и сдать квартиру жене, либо прикидывал, как тишком сдать квартиру на те недели, когда их тут не будет. Маленький жадный сукин сын.
– Квартира поистине великоле-е-е... – выпалила Роксана, внезапно повернувшись к Тоцци. – Я видела прелестные эстампы Лоры Эшли – они прекрасно подойдут к персидскому ковру.
И как ты думаешь, не купить ли нам в столовую тот сосновый буфет, что мы видели у Диллингхема? И поставить его сюда?
Халбасиан повел своим острым носиком и поднял бровь. Он почуял истинный английский дух. И клюнул снова. Тоцци усмехнулся, прикрыв рот рукой.
– А над каминной доской повесить дедушкин портрет? И стеганые кресла по обе стороны. – Роксана повернулась к Халбасиану. – Вы обязательно должны зайти и выпить с нами чаю, когда мы устроимся. Настоящий английский чай у камина. Я пеку вкусные ячменные лепешки, мистер Халбасиан.
Жадный маленький крысенок перестал хмуриться. Его воображению представился Алистер Кук, и позади него – веселое пламя. Ячменные лепешки довершили дело. Роксана права. Таких хлебом не корми – покажи британскую родословную.
Он быстро покосился на Тоцци и остановил на Роксане восторженный взгляд. Лицо его как-то расплылось, словно у него вдруг схватило живот.
– Что я могу сказать, миссис Тоцци? Вы само совершенство. В понедельник я передам миссис Карлсон договор аренды.
– Ве-ли-ко-ле-е-е...
– Чудесно! – воскликнула миссис Карлсон с нескрываемым облегчением.
– Я знаю – вам здесь понравится, – объявил Халбасиан, попрощался с Роксаной, потом неохотно протянул руку Тоцци.
Тоцци разулыбался и стал трясти его руку.
– Еще одно, мистер Халбасиан. Когда уберут тот мусор на заднем дворе? – Он не отпускал руку юного Халбасиана. И ничего не мог с собой поделать.
– Скоро.
– Как скоро?
– Очень скоро.
– Надеюсь на это. – Тоцци наконец его отпустил. Халбасиан, правда, не поморщился, не желая прилюдно выказывать слабость, но пальцы у него покраснели.
* * *
Теперь играли тарантеллу, и это было благословением Божьим, ибо в тарантелле не было слов. Когда тощий гитарист принимался петь, он, заканчивая всякую фразу, скользил вокруг ноты, прежде чем взять ее, словно на старый патефон поставили покоробившуюся пластинку Дина Мартина. Да и гитара у него была расстроена, и сам он не обращал никакого внимания на синтезатор, отбивавший быстрый ритм самбы. Второй парень, тот, что играл на аккордеоне, выглядел точь-в-точь как Дон Де Льюис. Играл он лучше, но слишком уж громко. Двоюродный брат Тоцци, Сэл, в детстве брал уроки игры на аккордеоне. Когда Сэлу исполнилось двенадцать, ему купили настоящий инструмент. "Испанца, я тебя обожаю", – разносилось на всю округу. Аккордеоны давно следовало занести в Женевскую конвенцию.
Роксана раскрыла раковину мидии, вытащила моллюска и бросила створки на пустую тарелку, стоявшую посередине стола.
– Халбасиан, может, еще передумает. Ты ему не понравился.
Тоцци поглядел на пластмассовые виноградные гроздья и бутылки из-под кьянти, что украшали стену. Бутылки при каждой трели аккордеона угрожающе позвякивали.
– Меня Халбасиан, конечно, терпеть не может, зато тебя он любит. – Тоцци взял из большой миски еще одну раковину. На самом деле он хотел окунуть кусок хлеба в соус, но боялся, не сочтет ли его Роксана свиньей. – Стоило ему услышать твой акцент, и я понял: парень попался.
– Только поэтому ты и попросил меня проассистировать? Потому что я англичанка?
– Нет, я не такой расчетливый.
– Еще бы.
– К тому же ты не совсем англичанка.
Роксана перестала жевать и уставилась на него.
– Ах черт, да ты и в самом деле легавый! Как ты узнал?
– Акцент у тебя не всегда одинаковый. Когда ты не следишь за собой, он вообще пропадает. Лексикон тебя тоже выдает. Например, ты почти всегда говоришь, что все "здорово", но с Майти Маусом все у тебя было "великоле-е-е". – Тоцци взял кусок хлеба, решив все же макнуть его в соус, но одумался и положил рядом с собой на тарелку.
– Ну теперь моя карта бита, и придется выкладывать все начистоту. – Она раскрыла еще одну мидию, прожевала ее, проглотила и только потом продолжила: – Я родилась в Америке – здесь, в Нью-Джерси, точнее – в Трентоне. Мой отец – англичанин. Он работал в научно-исследовательской лаборатории в Принстоне.
– Откуда же у тебя акцент?
– Мы вернулись в Англию, когда мне было четыре года. Отцу надоело то, чем он тут занимался, так что он решил поехать домой преподавать. И до двенадцати лет я жила в Лондоне.
– А потом?
– Странно, но папа все же вернулся в Принстон. Он получил пожизненную стипендию от Фонда научных исследований.
– Людям платят за то, что они сидят, сославшись в кружок, и думают?
Роксана усмехнулась.
– Можно определить и так. – Она разломила кусочек хлеба и опустила его в соус. Тоцци улыбнулся: она была что надо.
Тоцци тоже обмакнул хлеб в соус и принялся есть, стараясь не капнуть на рубашку.
– Ну, а теперь, если уж играть в Шерлока Холмса, – сказал он, вытирая рот салфеткой, – я должен заметить, что твоя мать не англичанка. Для стопроцентной британки ты слишком красива.
– Боже Всевышний! – произнесла Роксана с подчеркнутой иронией. – Неужели моя цыганская кровь так бросается в глаза?
– Цыганская?
– Да, моя мать – русская цыганка. С Украины.
Тоцци проглотил еще кусочек хлеба и кивнул. Цыганская кровь... Пожалуй, не следовало думать так, как он думал, но мысли сами лезли в голову.
К концу тарантеллы дуэт на полной громкости изобразил драматическое крещендо, и аккордеон забренчал, как серебряные ножи и вилки. Бутылки из-под кьянти задребезжали тоже. Все это напомнило Тоцци итальянскую свадьбу.
Тоцци даже вздрогнул. В самом деле, она что надо.
– У нас сейчас перерыв, – возвестил гитарист, вжав губы в самый микрофон, – но мы скоро вернемся и исполним программу, посвященную мистеру Синатре. Согласны?
Раздались жидкие хлопки. Старикан, перед которым лежала горка золотистых жареных кальмаров, постучал ножом по стакану с водой.
– Жду не дождусь, – сказала Роксана, закатывая глаза к потолку.
Плохи наши дела. Тоцци любил Синатру, но эти два парня могут все испортить...
– Извини за концертную программу. Мне нравится, как здесь кормят, вот я тебя и привел.
Роксана отхлебнула вина.
– Не извиняйся. Мне это знакомо. Чем скверней ресторанчик, тем лучше там кормят. В Трентоне я знаю пару таких местечек.
Крепко сложенный официант подошел к ним, забрал грязные тарелки и поставил салаты. Казалось, он приходился сродни музыканту, игравшему на аккордеоне.
– Все хорошо? – осведомился он.
– Прекрасно, – кивнул Тоцци.
– Вы ничего не хотите заказать оркестру? После программы, посвященной Синатре, разумеется.
– А они знают песню "Луна в ночи круглится, как большая пицца"? – спросила Роксана.
– Ну еще бы. – Официант улыбнулся, как довольный бульдог. Ему, наверное, тоже показалось, что Роксана что надо. Наконец он забрал миску со створками мидий и ушел восвояси.
– Эту песню они должны спеть хорошо, – сказала Роксана, заговорщически подмигнув.
Глотнув вина, Тоцци вспомнил, как по-настоящему называется песня.
– "Amore". – Он решил пока не форсировать события. – Итак, Роксана, раз уж ты была так добра и согласилась изображать мою жену на этой встрече, я отплачу тебе той же монетой и постараюсь решить твою проблему с японскими нянечками.
Она глубоко вздохнула и оперлась щекой на руку.
– Я просто не знаю, что делать. Если так и дальше будет продолжаться, нам не выстоять и трех месяцев.
– Расскажи поподробнее.
– Рассказывать особенно нечего. Мне перебежали дорогу. Не знаю точно, сколько берут эти япошки, но уж точно меньше нашего, потому что переманили всех наших клиентов.
– Откуда они берутся?
Роксана пожала плечами.
– Мне бы и самой хотелось знать. У нас в стране совсем немного школ, где готовят нянь, и я представляю их все.
– Ты хочешь сказать, что Академия Истлейк на самом деле не готовит нянь? Ты просто агент?
– Именно. То, что моя контора называется Академией, конечно, ерунда, зато привлекает клиентов. Публику вроде мистера Халбасиана такое наименование впечатляет. – Последнюю фразу она произнесла с британским акцентом, потом рассмеялась, но смех звучал невесело. – Сдается мне, что японочки – нелегальные иммигрантки.
– Возможно. Но работают ли они сами на себя или за ними стоит какая-то организация?
– О да, у них есть агентство... если это можно так назвать. Одна болтушка из моих бывших клиенток вынуждена была мне все о них рассказать, когда позвонила, чтобы отказаться от няни, которую я ей нашла. Дама болтала о какой-то миссис Д'Урсо из Шорт-Хиллс – как та ей прислала чудесную японочку, которая делает абсолютно все – вплоть до того, подумала я, что ублажает супруга. Насколько я поняла, эта миссис Д'Урсо действует полулегально, у себя на дому – ни рекламы, ни объявлений з справочниках, все из уст в уста. И налоги, полагаю, тоже не платит. Она, судя по всему, ввела этих японочек в обиход и, насколько я слышала, прекрасно умеет убедить зарвавшихся, наглых потаскушек, жен новоиспеченных богачей, что им просто необходимо иметь одну из таких девиц. Богатые дамочки всегда давали мне кусок хлеба, даже с маслом, а в этом году я их теряю пачками.
Тоцци подцепил на вилку аругулу и подумал, не рассказать ли Роксане, что ему известно, но потом решил, что это подождет. Может, он ошибается. Но если догадка его верна, конкурент у Роксаны еще более мощный, чем она предполагает. Он знал одного Д'Урсо, который жил как раз в Шорт-Хиллс, и это был самый агрессивный саро из семьи Антонелли. Но если эта миссис Д'Урсо – жена Джона Д'Урсо, на черта ей далось агентство по найму нянечек? Интересно, все ли ее нянечки японки? Интересно, не была ли убитая девушка из "жука смерти" одной из них? Тут вообще много интересного.
– Из твоего молчания я могу заключить, что дело мое дрянь, – заметила Роксана.
Тоцци покачал головой.
– Нет... не обязательно. Ты не можешь узнать адрес этой миссис Д'Урсо? Я бы его передал в Службу иммиграции и натурализации. Им было бы любопытно проверить у девчушек документы.
– Конечно, узнаю. Снова разговорю ту бывшую клиентку. Язык у нее без костей.
Роксана повеселела. У Тоцци слегка закружилась голова. И вправду хотелось помочь ей.
Он съел еще немножко аругулы и одобряюще улыбнулся Роксане, однако у него не было намерения беспокоить Службу иммиграции и натурализации. Они тут же устроят свой чертов рейд – им это принесет пользу, а ему, Тоцци, один только вред. Его заботило двойное убийство, а они попросту все изгадят. Пусть порезвятся позже.
И тут вернулся дуэт и снова взялся за инструменты. Тоцци надеялся, что гитарист подтянет струны, но он и не подумал этого сделать. Он просто перебросил ремень через плечо и ухмыльнулся в микрофон, пока его напарник настраивал синтезатор и задавал ритм.
Аккордеон внезапно взревел, как торнадо, наполнив зал вступлением к "Чужим в ночи". Бутылки из-под кьянти задребезжали. Тощий гитарист запел. Тоцци поглядел Роксане в глаза. Роксана поглядела в глаза Тоцци. Глаза у нее были, как тающий шоколад. Влажные губы полуоткрыты. Переплетенные пальцы лежат на столе. Оба вдруг начали отчаянно смеяться. Все как в кино. Тоцци был на седьмом небе. Роксана была великолепна.
– Роксана, можно я спрошу у тебя кое-что?
– Ну спроси у меня кое-что. – Она казалась ветреной и озорной.
– Ты бы не могла зайти ко мне, когда я перееду, – посоветовать насчет обстановки?
Она взглянула на Тоцци поверх бокала.
– Создать "атмосферу"? – Глаза у нее по-настоящему смеялись.
– Нет, в самом деле, чтобы обставить квартиру, нужен женский глаз. – Он тоже не мог сохранять серьезную мину.
– Ну что, перехитрили мы друг друга?
О да, еще как.
Аккордеон рычал что есть мочи. Бутылки дребезжали. Роксана была просто чудо. Тоцци никогда ещё не было так хорошо.
Глава 14
Тоцци чувствовал себя полным идиотом. Все тело болело, и в голове было пусто. Костяшки пальцев были ободраны, спина ныла, и никак не удавалось сосредоточить внимание на том, как Нил Чейни показывает приемы айкидо. Стоило классу разбиться на пары и начать практиковаться, как Тоцци снова и снова убеждался в своем полном идиотизме. И то, что Нил называл каждый прием по-японски, отнюдь не помогало – наоборот, запутывало вконец. И уж вовсе не помогало то, что каждый в классе беспрестанно его поправлял. Тоцци знал, это они не со зла, но ему вовсе не улыбалось выслушивать, что он и стоит не так, и сидит не так, и не так делает захват, и не так падает, и не так нападает, даже кулаками машет не так. Сколько раз в жизни приходилось ему вступать в рукопашный бой – даже сосчитать-то трудно, – и вот теперь он должен выслушивать от девчонки восемнадцати лет, что он не так сжимает кулак. Умом он понимал, что девчонка права, что в айкидо все делается по-особому, что он начинающий и должен учиться. Понимать-то он понимал, а все же чувствовал себя весьма паскудно.
Хорошо бы ему иметь такое терпение, как у Гиббонса. Гиббонс знает, как вести расследование, как дать фактам вызреть, как возвращаться на одно и то же место снова и снова, пока не обнаружится все, что там скрыто. Тоцци же – как малое дитя Ему нужно немедленно вознаграждение. Нащупываешь путеводную нить, следуешь за ней, обнаруживаешь неопровержимую улику, и – бац! – дело раскрыто. По здравом размышлении Тоцци понимал, что в реальном мире все по-иному. Но способность мыслить трезво никогда не входила в число его сильных сторон. Он предпочитал висеть между небом и землей, создать сумятицу, торопить события. Во всяком случае, ему самому нравилось так о себе думать.
Нил-сенсей – так все называли учителя, едва ступали на маты, – показывал прием вместе с другим обладателем черного пояса, ширококостным парнем с бледным, одутловатым лицом. Обладатель черного пояса с самым свирепым видом норовил ударить Нила-сенсея кулаком ниже пояса. Нил-сенсей отходил в сторонку, нежно захватывал запястье верзилы, покрывал его руку своей, разжимал ему пальцы и опрокидывал навзничь. Очень просто.
Ха! Тоцци уже знал: в айкидо никогда ничего не бывает просто. Ты не только должен правильно выполнять движения, правильно перемещаться – ты при этом должен держать в уме четыре главных принципа айкидо. Плакат на стене напоминал вам о них в случае, если подвела память: "Держись одной точки", "Совершенно расслабься", "Перенеси Вес на нижнюю часть тела", "Распространяй ки". Сегодня вечером Тоцци узнал, что "одна точка" находится где-то под пупком и, если ты ее ощущаешь, это делает тебя сильным и уравновешенным и заставляет твою энергию изливаться потоком. То, что вес нужно перенести на нижнюю часть тела, казалось разумным – тяжесть, конечно, должна быть в ногах, а не в голове. Совершенное расслабление тоже вроде бы мысль неплохая, но Тоцци было как-то трудно расслабиться, когда ему метили кулаком поддых. (Нил-сенсей твердил, что напряжение его проистекает из того факта, что он не держится "одной точки", во всяком случае, учителю так казалось, а Тоцци казалось, что это-то как раз он выполняет. Какой-то замкнутый круг.) Что же касается ки, то лучшее объяснение, которого он до сих пор добился, исходило от упитанного аспиранта из Технологического института Стивенса; тот поведал Тоцци, что км – "это когда ты вздымаешь свой дух, свои чувства, свою ауру, вроде того как твой папа воздел свою плоть".
Вот так. Улыбнись мне, Скотти.
Как же, черт его дери, возможно держать все это в голове, да еще правильно выполнять движения и усваивать проклятые приемы? И как, будь оно все неладно, можно хоть что-нибудь усвоить, сидя на корточках в позе "сэйдзи"? Все остальные ученики могли так восседать до бесконечности – им, казалось, ничто не мешало. Тоцци же постоянно ерзал, пытаясь ослабить боль, стараясь не думать о том, что ляжки и лодыжки вот-вот схватит судорога. Дьявол.
А он-то надеялся, что занятия помогут ему ослабить напряжение – не усилят его, во всяком случае. Ломота в ногах и ощущение того, что ты безнадежный неумеха, – вовсе не это требовалось сейчас Тоцци, который весь день провел у дома Д'Урсо, взрыхляя поганые клумбы, которым не видно было конца, и сгребая все до последнего листочка из-под паршивых кустов. Во всем виновата Роксана. Быстро сработала – сообщила адрес Д'Урсо рано поутру. Тоцци надеялся провести день с нею – может быть, съездить куда-нибудь, – но долг превыше всего. Черт бы его побрал.
Тоцци в самом деле хотел ее видеть. Но вместо того он отправился прямо к дому Д'Урсо, куда и прибыл как раз в тот момент, когда фургончик садовника отъезжал от большого особняка в псевдосредневековом стиле. Имя садовника красовалось на дверцах: Ник Паризи, подрядчик садово-парковых работ. Это натолкнуло Тоцци на мысль. Одет он был довольно небрежно – в джинсы, футболку, джинсовую куртку, – и вот он быстренько сгонял в питомник Фримена в Милберне, взял там трезубую тяпку и плоскую лопату, затем вернулся в Шорт-Хиллс и припарковал машину за углом, не доезжая квартала до дома Д'Урсо. Вытащил инструменты из багажника и пешком пошел к особняку.
Тоцци отправился прямо на задний двор, окруженный черной восьмифутовой чугунной решеткой. Словно в цирке, в клетке у льва. Посреди лужайки, рядом с бассейном в форме боба, виднелись деревянные качели и беседка; качели несколько успокоили Тоцци. Возможно, крутые парни не поднимают стрельбы, когда их собственная ребятня играет где-то неподалеку. К тому же, если прикинуться помощником садовника, опасности никакой не будет. Разве что вернется Ник.