Честер Скотт сильно обманулся, связавшись с женой босса. Теперь его шантажируют компрометирующими снимками. Да тут ещё и погиб офицер полиции, под колёсами его собственного автомобиля. Он им не управлял, но кого это будет волновать? Приходится приниматься за расследование самому, пока не стало слишком поздно...
Содержание:
-
Глава 1 1
-
Глава 2 4
-
Глава 3 6
-
Глава 4 8
-
Глава 5 11
-
Глава 6 14
-
Глава 7 17
-
Глава 8 20
-
Глава 9 23
-
Глава 10 26
-
Глава 11 29
-
Глава 12 31
-
Глава 13 33
-
Глава 14 36
-
Примечания 39
Джеймс Хэдли Чейз
Дело о наезде
Глава 1
Некоторые боссы придерживаются твердого правила – никогда не смешивать работу и личную жизнь. Именно к такому типу начальников принадлежал Роджер Эйткен. Лишь после того как он упал с лестницы перед "Плаза Грилл" и сломал ногу, я попал к нему домой и увидел его жену.
До этого случая он меня к себе ни разу не приглашал, и это меня нисколько не беспокоило. По-моему, нет ничего хуже, когда начальник, крупная птица, изображает из себя эдакого отца родного. Если шеф раз в месяц устраивает дома званый ужин для сотрудников, совершенно нестерпимый ужин, на котором все боятся притронуться к рюмке или повысить голос, от такого шефа надо бежать как от чумы – в этом я твердо уверен.
Роджер Эйткен являл собой совершенно противоположный тип босса – это был босс-феодал. Людей он подбирал себе очень тщательно и платил им на четверть больше, чем любое другое рекламное агентство. Примерно неделю он присматривался, подходит человек или нет, и, если решал, что нет, невезучим приходилось с треском вылетать вон.
Эйткен возглавлял "Международное Тихоокеанское агентство" – самое большое и лучшее рекламное агентство на всем побережье. Прежде чем попасть туда, я работал в маленьком занюханном рекламном бюро, которое одной ногой стояло в финансовой могиле, а босс его вскоре загремел в дом для неизлечимых алкоголиков. Было это года два назад. Хорошо помню, я сидел за своим столом и ломал голову, как лучше подать рекламу посудомоечной машины – это убогое создание даже не могло счистить с тарелки остатки соуса, – как вдруг мне позвонила секретарша Роджера Эйткена. Она сказала, что Эйткен хочет видеть меня по личному делу и просит зайти к нему в шесть часов.
Я, разумеется, много слышал об Эйткене. Я знал, что он управляет агентством, принадлежащим кучке богатых бизнесменов, и делает это очень здорово. Естественно, я сразу же подумал, а не хочет ли он предложить мне работу? Естественно, я заволновался: работать в "Международном" считалось мечтой для любого рекламщика на побережье.
В шесть часов я как штык стоял в приемной агентства, а еще через пять минут – перед столом Эйткена, стараясь мужественно выдержать взгляд стальных голубых глаз, который, как нож масло – по-моему, здесь это сравнение уместно, – пронзал меня до самого затылка.
Эйткен был крупный, свыше ста восьмидесяти сантиметров роста, мужчина, ширококостный, с живым лицом. Рот его напоминал защелкнутый капкан, агрессивная челюсть – челюсть крупного чиновника. Выглядел он лет на пятьдесят семь и был полноват в талии, но если это и был жирок, то жирок тугой, плотный. Короче говоря, было ясно, что этот человек держит форму.
Секунд десять он пристально рассматривал меня, потом поднялся, протянул руку и крепко, до боли в косточках, пожал мою.
– Вы Честер Скотт? – требовательно спросил он. Голос его, безусловно, можно было услышать в приемной, не прикладывая ухо к замочной скважине.
Не знаю, за кого еще он мог меня принять, поскольку, прежде чем добраться до его кабинета, я назвал свое имя по меньшей мере четырем его служащим.
Я сказал, что я – Честер Скотт.
Он открыл лежавшую на столе папку и постучал по ней пальцем:
– Ваша работа?
В папке было около двух десятков вырезок из разных газет и журналов – реклама, сделанная мной за последние четыре-пять месяцев.
Я сказал, что это – моя работа.
Он закрыл папку и начал вышагивать по комнате.
– Не так уж плохо, – заметил он. – Вы могли бы мне подойти. Сколько они вам платят?
Я назвал сумму.
Он приостановился и уставился на меня, как будто не расслышал.
– Вам известно, что вы стоите больше?
Я сказал, что известно.
– Почему же вы сидите сиднем и ничего не предпринимаете?
Я сказал, что последнее время у меня было много работы и думать о чем-то другом не приходилось.
– Может, для вас работа важнее денег?
– Я бы не сказал, – ответил я. – Просто последнее время я действительно был занят.
Еще несколько секунд он не сводил с меня глаз, потом обошел вокруг стола и сел в свое кресло.
– У меня вы будете получать на сотню в неделю больше, чем сейчас. На работу можете выйти с понедельника.
Так я начал работать в "Международном".
С тех пор прошло два года. За это время я стал в агентстве вторым человеком после Эйткена и подчинялся только ему самому. Получал я столько, сколько два года назад мне и присниться не могло. У меня появились "кадиллак" с открывающимся верхом, бунгало с тремя спальнями и видом на океан, мальчишка филиппинец, помогавший мне вести холостяцкое хозяйство, а также счет в банке на кругленькую сумму.
Только не думайте, что я вышел на этот уровень, посиживая в кресле и покуривая сигаретки. Если вы попадаете к Эйткену, вам приходится вкалывать до седьмого пота. Каждый день, включая субботы, я садился за свой стол ровно в девять утра и нередко просиживал до полуночи. Платили в "Международном" прилично, но Эйткен за эти деньги драл три шкуры. Я, наверное, в жизни своей так много не работал, но мне это нравилось, к тому же со мной работали хорошие ребята: каждого парня или девушку Эйткен отбирал лично, а это кое-что значило. Короче говоря, я был на вершине блаженства. Слезать с этой вершины я никак не собирался, но, к сожалению, иногда обстоятельства складываются не так, как нам хочется.
Однажды жарким июльским вечером все вдруг полетело кувырком. Я поздно засиделся на работе – был уже десятый час. Со мной оставались только моя секретарша Пэт Хэнесси и художник-график Джо Феллоуз. Остальные ушли домой. Мы работали над рекламой нового туалетного мыла. Работа была большая и ответственная, кое-что делалось специально для телевидения, и вкладывалось в это дело около двух миллионов долларов.
Феллоуз показывал мне какие-то куски рекламы для еженедельников, и тут на столе Пэт зазвонил телефон.
Она подошла к столу и сняла трубку.
Пэт – девушка очень симпатичная. Высокая, длинноногая, с рыжими волосами и большими голубыми глазами, цвет лица – как на картинке. Ей двадцать шесть лет, а язычок такой, что лучше не попадаться. Мы с ней работали в одной упряжке. Если бы не ее напоминания, я бы выходил из всех графиков и запорол половину работ, которыми меня забрасывал Эйткен.
Я не слушал, о чем она говорила, – мы с Джо исправляли один из его эскизов. Мне не нравилась девушка, которую он использовал в качестве модели.
– Слушай, Джо, – говорил ему я, – девицу с такой грудью прищемит первая же вращающаяся дверь.
– Ну и прекрасно, – с обезоруживающей простотой парировал Джо, – именно это я и хочу передать. Я как раз и хочу, чтобы мужики, увидев эту рекламку, сразу задали себе вопрос: а что будет делать такая дамочка, если ей потребуется пройти через вращающуюся дверь? Это же психологический рисунок.
Я попытался удержаться от смеха, но не смог и бросил в него эскизом, а Пэт в это время повесила трубку и своим тихим, спокойным голосом сказала:
– Мистер Эйткен сломал ногу.
– Жалко, что не шею… – сострил было Джо, но тут же осекся. – Шутишь, что ли?
Пэт взглянула на меня.
– Звонила его экономка, – добавила она. – Мистер Эйткен поскользнулся на лестнице в "Плаза Грилл". Он упал и сломал ногу.
– Это в духе нашего шефа! – довольно беспардонно воскликнул Джо. – Если уж ломать ногу, так не где-нибудь, а в "Плаза Грилл". А какую ногу, она не сказала?
– Заткнулся бы ты, Джо, – оборвал его я. Потом спросил у Пэт: – А где он? В больнице?
– Его отвезли домой. Он хочет видеть тебя. Экономка просила передать, чтобы ты приехал прямо сейчас.
Тут я вдруг сообразил, что и понятия не имею, где живет Эйткен.
– Где его найти? – спросил я, вставая.
– У него небольшая хибарка на Пальмовом бульваре, – с циничной улыбкой ответил Джо. – Такой милый домишко на двадцать четыре спальни, а гостиную можно вполне использовать под автобусный гараж. Ни дать ни взять загородная дачка из рекламного проспекта.
Его юмор был явно неуместен. Я вопросительно повернулся к Пэт.
– Это "Гейблз", на Пальмовом бульваре, – быстро проговорила она. – Третий дом справа.
Она начала вытаскивать из ящиков и папок какие-то бумаги и складывать их в одну папку.
– Это еще зачем? – удивился я.
– Могут пригодиться. Ты думаешь, Р. Э. зовет тебя только для того, чтобы ты посидел с ним? Завтра заседание правления, и вести его придется тебе. Он обязательно захочет посмотреть все бумаги, вот увидишь. – И она сунула папку мне под мышку.
– Да человек же ногу сломал! Какая ему сейчас работа! Небось на стенку лезет от боли!
– Возьми бумаги, Чес, – произнесла Пэт серьезно. – Вот увидишь, они понадобятся.
Она была права. Бумаги действительно понадобились.
"Гейблз" оказался огромным домом, окруженным садом акра примерно на два, с прекрасным видом на океан и далекие горы. Насчет двадцати четырех спален Джо, конечно, загнул, но за десять я мог поручиться. Дом был хороший. Во всяком случае, я бы в таком жил с удовольствием. Таким домом восхищались бы твои друзья, даже если в душе они тебя ненавидят.
Слева от дома находился приличных размеров бассейн, а также гараж на четыре машины, в котором стояли солидный "бентли" – Р. Э. ездил на нем на работу, – спортивный "кадиллак", "бьюик" фургонного типа и маленький "ТР-2".
Залитый светом сад утопал в цветах: розы, бегонии, петунии… Пустынный в эту пору бассейн тоже был освещен. Я проехал по дорожке, посыпанной гравием. Вот это бассейн! Ну и красотища! А если еще вокруг будут нежиться красотки в бикини…
Я был слегка ошарашен всей этой роскошью. Я, конечно, знал, что Р. Э. – птица высокого полета, но и подумать не мог, что у него такие доходы.
Я вышел из машины, поднялся по лестнице – к парадной двери вели двадцать мраморных ступенек – и нажал на кнопку звонка.
Через некоторое время дверь открылась. На пороге, вопросительно подняв седые брови, стоял высокий полный человек в костюме английского дворецкого. Позже я выяснил, что звали его Уоткинс и Р. Э. выписал его из Англии за приличную сумму.
– Я Честер Скотт, – отрекомендовался я. – Мистер Эйткен ждет меня.
– Да, сэр. Сюда, пожалуйста.
Я прошел за ним через большой холл, потом вниз по лестнице в комнату, видимо служившую Р. Э. кабинетом. Там стояли стол, диктофон, четыре кресла, радиоприемник. Вдоль стен – полки с книгами, тысячи две книг.
– Как он себя чувствует? – спросил я Уоткинса, когда тот зажег свет и уже собрался исчезнуть в дальних закоулках огромного дома.
– Все необходимые меры были приняты, сэр, – ответил он замогильным голосом. – Прошу вас, подождите несколько минут, я сообщу ему о вашем приходе.
Он удалился, а я подошел к полкам и стал рассматривать корешки книг.
Через некоторое время Уоткинс вернулся:
– Мистер Эйткен готов принять вас.
Прижимая к боку папку, которую мне сунула Пэт, я прошел за Уоткинсом по коридору в лифт, который поднял нас на два этажа. Через широкий вестибюль мы подошли к двери. Уоткинс легонько постучал, повернул ручку и сделал шаг в сторону:
– Мистер Скотт, сэр.
Я вошел в большую, типичную мужскую комнату. Портьеры на большом окне были раздвинуты, и за ним плескался освещенный луной океан. А на односпальной софе лежал Эйткен.
Выглядел он как всегда, если не считать того, что я привык видеть его на ногах, а не в постели. В зубах у него торчала сигара, а поверх одеяла была навалена куча бумаг. У изголовья горела лампа, остальную часть комнаты скрывала темнота.
– Входите, Скотт, – пригласил Эйткен, и по тому, как скрипнул его голос, я понял, что собственное положение доставляет ему мало удовольствия. – Здорово я устроился, да? Берите стул. Ну, ничего, я заставлю этих кретинов заплатить! Я послал моего адвоката полюбоваться на эти ступеньки – это же настоящая волчья яма! Прищучить я их прищучу, только нога от этого здоровей не станет.
Я поставил стул поближе к софе и сел. Потом начал было выражать соболезнование, но он отмахнулся.
– Не надо, – устало произнес он. – Это все пустые слова, какой от них толк? Если верить этому дураку доктору, я вышел из строя по крайней мере на месяц. В моем возрасте и при моем весе ломать ноги не очень-то рекомендуется. Если не отлежать сколько положено, можно остаться хромым на всю жизнь, а такая перспектива мне никак не подходит. Поэтому я буду лежать. А завтра заседание правления. Вести его придется вам. – Он посмотрел на меня. – Справитесь?
Проявить скромность? Нет, это был явно не тот случай.
– Скажите, как я должен провести заседание, – твердо сказал я, – и я его проведу.
– У вас бумаги с собой?
Спасибо тебе, дорогая моя Пэт! Каким балбесом я бы сейчас выглядел перед шефом, если бы не ты!
Я вытащил из папки бумаги и протянул их Эйткену.
Секунд десять он смотрел на меня в упор, потом на его непроницаемом лице появилось некое подобие улыбки.
– Знаете, Скотт, – произнес он, беря бумаги, – вы очень толковый малый. Как вы догадались взять это с собой? Как догадались, что я не лежу здесь бездыханный и ни на что не годный?
– Я просто не могу представить вас в таком состоянии, мистер Эйткен, – учтиво ответил я. – Свалить такого человека, как вы, не так-то просто.
– Да уж это точно.
Я понял, что попал в точку. Положив перед собой бумаги, он наклонился стряхнуть с сигары пепел в стоявшую на столике пепельницу.
– Ответьте мне на один вопрос, Скотт, у вас есть деньги?
Вопрос был настолько неожиданным, что какой-то миг я с удивлением смотрел на Эйткена.
– У меня есть двадцать тысяч долларов, – ответил я наконец.
На этот раз удивился он.
– Двадцать тысяч? Совсем недурно, а? – Он даже прищелкнул языком. На моей памяти он впервые выглядел таким веселым. – Похоже, я вас так перегрузил, что вам некогда было их истратить?
– Да нет, – произнес я. – Просто большая часть этих денег досталась мне по наследству.
– Я вам объясню, почему я задал этот вопрос, – сказал он. – Мне надоело гнуть спину на какого-то дядю. Я хочу перебраться в Нью-Йорк и открыть там самостоятельное дело. В ближайший месяц управлять "Международным" придется вам. Я вам буду говорить, что надо делать, но иногда решение придется принимать с ходу, консультироваться со мной будет некогда. Мне ни к чему, чтобы вы звонили сюда каждые полчаса и спрашивали, как сделать это и как сделать то. Я дам общую установку, а уж действовать будете сами. Если увижу, что вы справились, получите возможность, за которую любой занятый в нашем бизнесе отдал бы все на свете: если вы согласитесь вложить деньги в дело, будете моим компаньоном. Это значит, что Нью-Йорк будет на вас, а я буду пока продолжать заниматься "Международным". И тогда мы оба сможем зарабатывать хорошие деньги. Ну как?
– Господи, ну конечно. – Я выпрямился. Как сильно колотится сердце! – Вы можете рассчитывать на меня, мистер Эйткен.
– Ну ладно, посмотрим. Пока что ваша задача – справиться с "Международным". Справитесь – я вас беру. Не справитесь – разговора не было. Ясно?
Не успел я как следует обдумать, какая передо мной открывается возможность, мы перешли к обсуждению завтрашнего заседания. Но позже я понял: такое выпадает раз в жизни. Это запросто позволит мне подняться на один порядок выше, перейти в класс Эйткена, а там, рано или поздно, – полная самостоятельность! С двадцатью тысячами долларов на кону, с возможностями, какие открывает Нью-Йорк перед молодым предприимчивым рекламщиком, и с поддержкой Эйткена это действительно был случай, за который любой в нашем бизнесе отдал бы все на свете.
Я просидел у Эйткена два с половиной часа. Мы изучали протоколы предыдущих заседаний, потом обсуждали задачи на новую неделю. Благодаря Пэт у меня с собой были все необходимые бумаги. Она не упустила ничего, и это произвело на Эйткена большое впечатление. Наконец примерно в половине двенадцатого в комнату вошла высокая худая женщина в черном шелковом платье – это, как я потом выяснил, была его экономка миссис Хэппл – и прервала наше бдение.
– Пора вам немножко и отдохнуть, мистер Роджер, – сказала она, и по глазам ее было ясно, что никаких возражений она не потерпит. – Доктор Шульберг велел вам ложиться спать не позднее одиннадцати, а вы уже пересидели лишних полчаса.
Я ожидал, что Р. Э. пошлет ее к черту, но этого не случилось.
– Ох уж мне эти лекари, – не глядя на нее, проворчал он и оттолкнул от себя бумаги. – Ладно. Забирайте эту макулатуру, Скотт.
Я начал складывать бумаги в папку. Эйткен продолжал:
– Что ж, придется целый месяц со всем этим мириться. Как только заседание правления окончится, звоните мне. Будьте осторожны с Темплменом. От него в любой момент можно ожидать пакостей. А завтра вечером снова приезжайте сюда. Я хочу знать, как вам удастся утрясти вопрос со счетом Вассермана. Это дело ни в коем случае нельзя проморгать, и "Прекрасное мыло" тоже.
Я заверил его, что все сделаю как надо, пожелал ему спокойной ночи и с облегчением вышел из комнаты.
Подойдя к лифту, я нажал на кнопку, но ответного сигнала не было. Наверное, кто-то внизу забыл захлопнуть дверцу шахты. Я пошел вниз по лестнице.
Внизу я увидел площадку, на которую выходило несколько дверей. Одна из них была широко распахнута, и лившийся из нее свет прямоугольником высвечивал бело-зеленый ковер.
Ковер на ступеньках был такой толстый, что я не слышал собственных шагов. Поэтому, наверное, их не услышала и она.
Она стояла перед большим, в полный рост, зеркалом и любовалась собой. Чуть склонив голову набок, она поднимала с плеч длинные каштановые волосы. На ней были забавные короткие штанишки, которые кончались чуть выше колен. А ноги босые.
Более очаровательного создания я не встречал за всю свою жизнь. Ей было года двадцать два, а скорее всего, двадцать. Это была сама молодость, красота и свежесть, и все в ней, от длинных блестящих волос до маленьких босых ног, манило и будоражило.
Я увидел ее и почувствовал, как во мне вспыхнула искра, которая словно разожгла костер: меня всего обдало жаром, голова пошла кругом. Во рту вдруг пересохло, горло сдавило, а сердце рванулось в галоп.