Огер снова покровительственно улыбнулся:
– Нет... он нам не нужен, Аллен. Неужели ты не видишь, что он говорит правду? Он хочет, чтобы мы отправились на поиски, чтобы выиграть для себя время. О, мы, конечно, все найдем, но, видишь ли, он хочет заставить нас играть... скажем, в поиски сокровищ. Каждая находка заставит нас искать остальное, и так – вплоть до самой темноты, чтобы у нас не было времени вернуться и проверить, не освободились ли они. Очень хитрый... и смелый план, Аллен.
– Он рехнулся.
Огер сунул купюру себе в карман.
– Нет... он, скорее, человек толковый. Не так чтобы очень, но мозгов хватает. – Он взглянул на меня, кончиком языка увлажнив губы. Он шел ва-банк и прекрасно понимал это. Теперь ему оставалось лишь выкинуть козырного туза.
– Я даже не дам себе труда связать вас, мистер мэр. Мы с Алленом отправимся на поиски, а вас оставим на попечение Курка. Приятная перспектива, не так ли. Курок?.. Тебе это нравится?
– Нравится, мистер Огер.
– Мы доберемся до места на патрульной машине, найдем деньги и вернемся за тобой, Курок. Я предполагаю, что к тому времени ты уже окажешься в одиночестве, не так ли?
– Я буду один, мистер Огер.
– У тебя есть время. Курок. Не торопись. Пускай они обдумают свое положение. Пускай осознают, что в любом случае им никуда не деться. Ты понимаешь, что я имею в виду, Курок?
– Я не буду торопиться, мистер Огер.
Аллен старательно размахнулся и от души врезал мне по челюсти. Голова у меня мотнулась, и я оказался на полу, чувствуя во рту вкус крови.
– Спасибо, – сказал я ему.
– Не стоит благодарности, – ответил Аллен. Нагнувшись, он подобрал мешки и вышел.
Я поднялся во второй раз и посмотрел на толстяка. Засовывая пистолет в карман, он глянул на меня.
– Некоторым образом мне жаль, что не могу лично пристрелить вас, – произнес задумчиво, – но я обещал Курку, что не лишу его этого удовольствия.
– И вы предполагаете, что вам удастся унести ноги?
Он был преисполнен серьезности, что заметил даже я.
– Я предполагаю, что удастся.
– Хотите пари? – предложил я.
Он улыбнулся в последний раз и вышел. Вскоре из-за хижины вырулила машина и уехала. Курок тычком локтя прикрыл двери.
В глазах у него мелькнуло странное выражение. Что-то вроде голода.
* * *
Пока шум мотора не стих вдали, никто не обращал внимания на часы, висевшие на стене. Часы старинной ручной работы, в которых механизм порядком поизносился. Стена резонировала в унисон с тиканьем, и каждый "тик-так" был отчетливо слышен. В этих звуках было что-то неестественное, потому что часы отмеривали не будущее, а напоминали об исходе настоящего.
Даже Курок заметил их и понял, о чем мы думаем. Эта мысль ему понравилась. Она делала его королем последних минут, вручив ему власть над жизнью и смертью заложников. Перекатывая во рту остаток сигареты, он поглядывал то на часы, то на нас.
Шериф сидел, крепко привязанный к стулу, и я мог себе представить, что ему пришлось пережить, когда мы ушли, бросив его, и что произошло с его помощником, который до сих пор плакал.
Я посмотрел на Кэрол и подумал, какого черта, все так нелепо складывается. Она выглядела усталой, и, когда я бросил на нее пристальный взгляд, на глаза девушки навернулись слезы.
– Кэрол...
Помедлив, она подняла на меня глаза.
За спиной у меня Курок сказал:
– Чего в тебе не поцеловать ее, Мак?
– Ясно, спасибо, – ответил я, пересек комнату и протянул ей руку. Она лишь коснулась ее.
Вот и конец, подумал я. Ничего не осталось. Взлет и падение. Повернувшись, я взглянул на Курка.
– Ты считаешь меня идиотом, так, что ли? – неожиданно спросил он.
– Именно так.
– И вовсе я не идиот. – Он играл пальцами на спусковых крючках револьверов. – А ты вовсе не мэр.
– Нет? (Часы громко тикали.) А кто же я?
– Ты не мэр.
– Ты мог бы раньше сказать.
– А никто не спрашивал, приятель. – Лицо его было перекошено ухмылкой. – У меня своя игра. А те... – Он кивнул в сторону двери. – Они слишком умные. Они все не позволяли тебя прикончить, а мне так давно этого хочется. Мак.
– В самом деле?
– Ага. Ты – мужик сообразительный. Ты прикинул, что Аллен и Огер пойдут искать денежки и сцепятся из-за них. Ты на это рассчитывал, верно? А пока они будут выяснять отношения, их сцапают. Так?
Я покачал головой.
– Не совсем.
– Ну и ладно. Выходит, ты все понял, приятель? Тебя я пришью в мгновение ока. Тебя и всех остальных. Пока Аллен с Огером будут там цапаться, черт побери, можешь быть уверен, я тут разберусь с вами со всеми. Вот что тебя ждет, парень.
– Я не рассчитывал на это, – отозвался я.
Был слышен скрип веревок – шериф тщетно пытался разорвать путы. Он все еще был примотан ими к стулу. Его изрытое глубокими морщинами лицо пылало от ненависти; глаза и рот напоминали прорезанные ножом щели.
– Ты кретин, – сказал он. – Молодой и самонадеянный кретин. Ты не должен был возвращаться сюда. И тащить ее с собой. Зачем было сюда являться...
– Он был должен, папа, – еле слышно ответила вместо меня Кэрол.
– Болван, актеришка...
– Он – не актер, – засмеялся старик.
Все мы уставились на него, и я покачал головой. Я хотел было сказать ему, что не стоит, но его уже ничто не волновало. Он предвидел, что-то должно случиться, и ждал этого.
– Папа...
– Ты – не актер, каким он тебя считает. Не так ли, сын? Ты – не мэр, и ты – не актер. – Он помолчал немного. У него опустились уголки рта. – Но может быть, ты просто чертовски хороший парень.
Раздался громкий металлический щелчок взводимых бойков. Я повернулся к двери, у которой застыл Курок.
– Что ты там о себе воображаешь, приятель?
Я посмотрел на часы. Вроде время. Теперь уж скрывать нечего.
– Сюда направляется группа вооруженных людей и отряд полиции, Джейсон. Они полны дикого желания добраться до нас. Сейчас, пока твои дружки дерутся из-за денег, они уже идут по нашему следу, сбиться с которого невозможно. Они не будут задавать никаких вопросов. Они их просто пристрелят на месте, что ждет и тебя.
По выражению его глаз я понял, что он начал что-то осознавать.
– Только не меня. У дома стоит джип. Меня не пристрелят. – Он обвел комнату беспокойным взглядом, из которого опять исчезло осмысленное выражение, уступив место звериному голоду. – Пристрелят всех вас...
Шериф не отрывал от меня глаз. В нем чувствовалось предельное напряжение, которое мне не нравилось.
– Значит, ты – не актер, сынок.
– Значит, не актер.
– Рич?..
Старик не дал мне ответить:
– Он совсем не таков, каким ты его себе вообразила, Кэрол.
– Рич...
– Я – не Тербер, Кэрол. – (С растущим изумлением она смотрела на меня.) – Просто я похож на него, вот и все. Я – не киноактер. Но порой это сходство помогает мне в жизни.
– Рич... я люблю тебя.
– Не надо, – коротко остановил ее старик.
– Я всегда буду любить тебя, Рич.
– Не надо, – упрямо повторил старик.
Ушло время, исчезло расстояние, и остались только мы вдвоем. Два человека, смотревшие глаза в глаза, безмолвно говорившие слова, которых никто в мире не мог понять. То были и любовь, и желание, и нежное понимание, родившееся при единственной встрече, и внезапное осознание конца, который нас ждет... Ее глаза недоверчиво расширились и вдруг наполнились слезами.
Наступила тишина, в которой было слышно лишь гулкое тиканье часов. Стоящий у дверей киллер переступил с ноги на ногу.
– Вы назвали меня Джейсоном, мистер!
– Именно так, Джейсон.
– Вы сошли с ума, мистер!
– Не я, Джейсон. А ты. Только ты.
Его губы стянулись в странный плотный овал.
– Мне плевать, что там делается снаружи, мистер. Это понятно?
– Не важно. Все кончено.
– Ясно, кончено. И сейчас я приступлю к делу. Как приказал мистер Огер. – Он облизал губы и, не отрывая от меня взгляда, вытер их о плечо. – Теперь-то я займусь делом, как давно хотел. Их-то я ждать не стану.
Голос старика донесся, словно эхо из туннеля:
– Почему ты не предупредил толстяка?
Джейсон улыбнулся, решив, что старик обращается к нему.
– Я его предупреждал, – хмыкнул он.
Часы снова тикнули, в них что-то зашипело, и надреснутый колокольчик отбил четверть часа.
Откуда-то издалека донесся приглушенный треск автомата. Ему ответил другой, потом присоединился грохот сдвоенных выстрелов из охотничьих ружей и резкие щелчки пистолетных выстрелов. Перестрелка длилась пару минут и еще до того, как до нас донеслись пистолетные выстрелы, там уже все было кончено.
Здесь тоже все было ясно. Абсолютно все. И все это понимали, даже Джейсон. Очень тихо, так, что я еле расслышал ее, Кэрол сказала:
– Я люблю тебя, Рич...
Я повторил за ней:
– Я люблю тебя, Кэрол.
Я сказал это, глядя на старика. Он покачал головой.
– Не стоит...
Киллер уставился на меня безумными, налитыми кровью глазами, и я понял, что наш конец близок. Он ухмыльнулся до ушей, и его лицо перекосилось от радости при мысли, что наконец-то всех прикончит.
Кэрол тихонько плакала, сидя в углу со сцепленными на коленях руками, но страха в ней больше не было. Она уже не боялась. Не осталось ничего, кроме мрачного убийственного ожидания. Киллер перевел на нее взгляд, снова улыбнулся и облизал губы. Он не мог решить, расправиться ли с ней первой или оставить ее на потом... не знал, как будет лучше.
Шериф продолжал молчать. Теперь его лицо было бесстрастным. Веревки глубоко врезались в запястья, и его руки напоминали белые перчатки. Перед смертью он стремился, преисполнившись ненависти к убийце, сохранить достоинство.
Его помощник тихо плакал. Хныкал, как идиот. С пустой кобурой на поясе он напоминал мне большого ребенка, который свалился в воду, играя в полицейских и гангстеров.
Рядом с Кэрол стоял старик, который так много повидал в жизни; засунув костлявые руки за пояс, он покачивал головой, и это было единственным признаком жалости к тому, что происходило перед его глазами. Он ничего не боялся и ничего не ждал от жизни. Смерть так часто касалась его крылом, что он спокойно воспринял ее приближение. В силу каких-то причин он испытывал странное сочувствие к убийце. На лице старика проступила презрительная жалость к неуклюжему мальчишке с вытаращенными глазами, судорожно сжимавшему два револьвера в руках.
Моя соломенная шляпа лежала на полу рядом со мной, и киллер медленно и осторожно подтянул ее ногой к себе, а потом с подчеркнутой медлительностью растоптал ее.
В его движениях было что-то зловещее и омерзительное. Раздался громкий хруст. Старомодная соломенная шляпа рассыпалась в пыль. Киллер ухмыльнулся, глядя на меня, и взвел курки обоих револьверов. Мне предстояло быть первым.
Он и не подозревал, почему я тоже улыбаюсь.
За дверями стоял джип, и до границы я доберусь без больших хлопот. Может, она перекрыта, но с этим я справляюсь. Если я останусь, копы или репортеры конечно же вычислят меня, а если дело дойдет до пальчиков, меня как пить дать выведут на чистую воду.
Когда-нибудь такое обязательно случится, но мне не хотелось бы видеть в тот день рядом с собой Кэрол. Ее мечты должны оставаться при ней, как и мои при мне... и может быть, она никогда не догадается.
Такова жизнь, подумал я.
Киллер снова ухмыльнулся, наводя на меня стволы, и я знал, что у меня за спиной старик ждал: окажется ли он прав или нет?
Киллер продолжал улыбаться, но вдруг замер, пытаясь понять, почему и я улыбаюсь до ушей.
Он так и не понял почему. Или не успел.
Когда я выхватил маленький 32-й калибр из нарукавной кобуры, до него наконец дошло, но было уже поздно. Джип и граница ждали меня, а он, скорчившись, умирал на полу, и из-под него медленно вытекала струйка крови.
Старик засмеялся. Он-то знал, что окажется прав.
Я тоже был киллером!
Девушка за изгородью
Коренастый мужчина, вручив пальто и шляпу швейцару, через холл прошел в главный зал клуба. На секунду остановившись в дверях, он успел увидеть все, что заслуживало внимания: шахматистов у окна, четверку игроков в вист и одинокого мужчину с бокалом у дальней стены.
Проложив себе дорогу меж столиков и бегло раскланявшись с картежниками, он направился к нему. Мужчина поднял глаза от бокала и улыбнулся ему.
– Добрый день, инспектор. Присаживайтесь. Выпьете?
– Здравствуйте, Дункан. То же, что и вы.
Тот лениво сделал еле заметное движение рукой. Официант кивнул и удалился. Инспектор со вздохом расположился в кресле. Он был широкоплеч и мускулист, грузен, но без склонности к полноте. Только высокие ботинки позволяли догадываться, кто он такой. Посмотрев на Честера Дункана, он про себя позавидовал его осанке и манерам, но тем не менее меняться с ним он бы не хотел.
Вот сидит человек, не без удовлетворения подумал инспектор, у которого могло бы быть все... но у которого ничего нет. Правда, у него есть и деньги, и положение в обществе, но самое прекрасное, семейная жизнь, так и не сложилась... Поскольку у него самого подрастал выводок из пяти отпрысков, инспектор считал, что добился своей цели в жизни.
Появился напиток, и инспектор с удовольствием отдал ему должное.
Поставив бокал, он сказал:
– Я пришел, чтобы поблагодарить вас за... э-э-э... подсказку. Знаете, я ведь в первый раз играл на бирже.
– Рад был оказать вам услугу, – ответил Дункан. Он играл бокалом, катая его меж ладоней. Внезапно он вскинул брови, словно вспомнив что-то забавное. – Я предполагаю, до вас дошли эти грязные слухи?
Инспектор покраснел.
– Определенным образом, да. Волей-неволей, я – в курсе. Некоторые из них поистине отвратительны. – Он сделал еще один глоток и постучал сигаретой о край стола. – Но вы понимаете, – продолжал он, – что, если бы смерть Уолтера Харрисона, вне всякого сомнения, не была бы самоубийством, вам бы пришлось предстать перед следствием?
Дункан усмехнулся:
– Бросьте, инспектор. Вы же знаете, что даже биржа никак не отреагировала на его смерть.
– В общем-то верно. Тем не менее ходят слухи, что вы ее каким-то образом спровоцировали. – Он надолго замолчал, всматриваясь в лицо Дункана. – Скажите, это в самом деле так?
– С какой стати я буду обвинять самого себя?
– Все выяснено. Дело закрыто. Харрисон погиб, выбросившись из окна отеля. Дверь была заперта. Никто не мог войти в комнату и выкинуть его. Нет, мы совершенно не сомневаемся, что имело место самоубийство, и все, с кем нам доводилось беседовать по этому поводу, сходятся во мнении, что он сделал миру большое одолжение, покончив с собой. Тем не менее ходят разговоры, что и вы приложили руку к этой истории.
– Скажите мне вот что, инспектор. Вы в самом деле полагаете, что у меня хватило бы смелости и сообразительности противостоять такому человеку, как Харрисон, и тем более побудить его к самоубийству?
Нахмурившись, инспектор кивнул.
– По правде говоря, да. Его смерть в самом деле пошла вам на пользу.
– Как и вам, – засмеялся Дункан.
– Гм-мм...
– Хотя стыдиться нет ровно никаких оснований, – продолжал Дункан. – Когда Харрисон умер, финансовый мир, естественно, решил, что акции его компаний упадут в цене, и поспешил от них избавиться. Так уж получилось, что я был одним из немногих, кто знал, что они надежны, как золотой запас, и скупил все, что мог. И конечно, поделился информацией со своими друзьями. Даже смерть... крысы кому-то может пойти на пользу.
Сквозь сигаретный дымок инспектор Эрл заметил, как у его собеседника сурово стянулись складки вокруг рта. Он ухмыльнулся, наклонившись вперед в кресле.
– Дункан, в какой-то мере мы можем считать себя друзьями. Но мне свойственно профессиональное любопытство копа и почему-то кажется, что Харрисон перед смертью проклинал именно вас.
Дункан вертел бокал меж ладоней.
– Вот в этом я не сомневаюсь, – откликнулся он. Его глаза наткнулись на пристальный взгляд инспектора. – Вы в самом деле хотите услышать эту историю?
– Нет, если она включает в себя признание в убийстве. В таком случае я бы предпочел, чтобы вы беседовали непосредственно с окружным прокурором.
– О, в ней нет ничего подобного. Ни в коей мере, инспектор. При всем старании мне не могут вменить в вину ровно ничего, что сказалось бы на моем положении или репутации. Видите ли, Уолтера Харрисона довела до смерти его собственная неуемная и алчная натура.
Инспектор откинулся на спинку кресла. Подошедший официант заменил пустые бокалы полными, и оба собеседника молча чокнулись.
– Скорее всего, кое-что вы уже знаете, инспектор, – снова заговорил Дункан. – Тем не менее начну с самого начала и расскажу вам обо всем, что произошло. С Уолтером Харрисоном я впервые встретился в юридическом колледже. Оба мы были молоды и не отличались особым прилежанием. Помимо прочего, у нас была еще одна – только одна – общая черта. Оба мы были детьми преуспевающих родителей, которые, не жалея сил и средств, баловали своих отпрысков. Поскольку в колледже мы были единственными, кто мог себе позволить... э-э-э... определенного рода развлечения, нас, естественно, потянуло друг к другу, хотя, вспоминая те времена, я прихожу к выводу, что подлинной дружбы между нами и тогда не было.
Так уж получилось, что у меня прорезались некоторые способности к учебе, в то время как Уолтер не уделял ей ни малейшего внимания. На экзаменах мне приходилось вытаскивать его. В то время мы ко всему относились с отменным юмором, но по сути, я делал за него все задания, пока он веселился в городе. Я был не единственный, на кого он воздействовал подобным образом. Многие студенты, считая за честь ходить у него в друзьях, давали ему свои конспекты. В случае необходимости Уолтер мог бы очаровать и самого дьявола.
Кстати, свое обаяние ему нередко приходилось пускать в ход. Далеко не один уик-энд он бы провел за решеткой, куда умудрялся попадать за разные мелкие нарушения, не умей он так виртуозно отбалтываться. Я был свидетелем, как он даже декана ухитрялся обводить вокруг пальца. Но что бы там ни было, я оставался его преданным другом. Я делил с ним все, чем обладал, включая и девушек. И не огорчался, даже когда, отправляясь на свидание, я прихватывал его с собой, после чего он удалялся к себе с моей девушкой.
Во время последнего года учебы в стране случился серьезный финансовый кризис. На мне он никак не сказался, потому что отец предвидел его и заблаговременно обезопасил состояние; оно даже возросло. Отец Уолтера тоже пытался выкрутиться, но попал под каток кризиса. Он был одним из тех, кто покончил с собой в те дни.
Уолтер, конечно, испытал потрясение. Он впал в панику и напился до беспамятства. Мы с ним серьезно поговорили. Уолтер хотел бросить учебу, но я уломал его взять у меня деньги и окончить колледж. Кстати, он так никогда и не вернул мне тех денег. Хотя это мелочь.