С той поры, куда бы ни направлялся Кориолан, героин преследовал его едва ли не на каждом шагу; кажется, подпольное производство наркотика захлестнуло весь остров. Однажды Д’Агостино провел Кориолана в ангар на территории, принадлежащей семье Багерия. Здесь Сальваторе увидел уже знакомую картину: "химиков" в респираторах и булькающие колбы. Рядом с неизвестными людьми в темном, разговаривающими с сильным иностранным акцентом, лежали аккуратно упакованные пакетики с белым порошком. Один из "химиков" опустил небольшое количество порошка в пробирку и с удовлетворением продемонстрировал людям в темном. Те одобрительно закивали головами. "Это американцы, - негромко сказал Д’Агостино, - Они довольны качеством нашего товара". От удушливого запаха Сальваторе начинало мутить. "Прости, я выйду на воздух", - быстро произнес он и вышел, не глядя на Д’Агостино.
"Тебе пора к нам присоединяться", - сказал Д’Агостино, когда автомобиль уносил их в Палермо. В тот раз Сальваторе ничего не ответил. Через несколько дней из газет он узнал, что та партия товара - 40 килограммов чистого героина, что он видел в ангаре, была арестована сотрудниками таможенной полиции Америки. "Ты не чувствуешь себя в убытке?" - поинтересовался он у Д’Агостино. - "Ничуть, - отвечал тот, - на самом деле это всего двухдневная работа наших лабораторий. Там не только мой товар находился, но принадлежащий едва ли не всем семьям острова". - "Как же вы различаете ваш товар?" - "Очень просто, по наклейкам, - снисходительно улыбнулся Эмануэле. - Например, моего героина там находилось всего полкило". - "А кто же отвечает в том случае, если груз утерян или арестован?" - продолжал расспрашивать Кориолан. "Тот, кто непосредственно сопровождает груз, - охотно разъяснил Эмануэле. - Только он может провести дознание, ну и, конечно, наказать виноватых, а потом отчитаться перед виноватыми".
Помимо своей воли, Сальваторе чувствовал, что втягивается в эту сомнительную авантюру. Казалось, Эмануэле предложил ему решить шараду, а Кориолан попался на крючок. "Так объясни мне, как у вас принято переправлять героин в Америку?" - спросил он. "Чаще всего морем, - сказал Эмануэле. - На корабли мы переправляем товар на рыболовных лодках, а дальше все относительно просто: главное - благополучно добраться до берегов Ливии. Иногда удается переправить груз и по суше, поскольку большинство железных дорог находятся под нашим контролем. Вот только через Болгарию очень трудно пробраться: их таможенников неизвестно почему очень интересуют наркотики".
"У меня есть идеи получше, - почти неожиданно для самого себя заявил Сальваторе. - Почему-то никому не пришло в голову, что есть еще один путь - воздушный. Я даже могу испробовать его первым. Есть у меня один знакомый летчик-француз; он сделает для меня все, что угодно. И просто, и дешево, и не надо прятать товар среди мебели или граммофонных пластинок", - он даже засмеялся, так понравилась ему самому эта идея с самолетами. "А почему бы и нет? - заметно оживился Эмануэле. - На ближайшем же заседании я переговорю с шефом о тебе".
Затея Кориолана действительно имела огромный успех. После того как с помощью летчика Сальваторе в Америку были переправлены солидные партии героина, "крестные отцы", занимавшиеся производством наркотиков, связались с американской семьей Гамбино, под контролем которой находился аэропорт имени Кеннеди, и благодаря подсказке Сальваторе, предложившего подкупленным таможенникам вынимать заветные пакетики до того, как произойдет осмотр, торговля пошла поистине стремительными темпами. Известно, что всего за два года в Америку с Сицилии было переправлено, как минимум, десяток тонн чистого героина.
"Теперь и Эмануэле больше нет в живых, - мрачно размышлял Кориолан. - Так что же так сильно удерживает меня в этом грязном квартале? Большинство из осторожных людей уже греются под ласковым солнцем Бразилии. А я… Как признаться, что я люблю этот ужасный квартал Бранкаччи, где ко мне относятся как к королю, что мне нравятся пестрые толпы и даже вонь из помоек не так страшна, как запах опостылевшего героина. Многие говорят: жить здесь невозможно, потому что даже море отравлено отходами промышленности, а уличная еда готовится на неизвестно каком масле. Но где еще я смогу ходить так же свободно, всегда чувствуя себя молодым, смотреть на птиц, которыми торгуют на каждом углу. А эти скромные с виду домишки, где, ты знаешь, за плотно занавешенными шторами постоянно ждет тебя любящая жена?".
Он на самом деле испытывал некое подобие нежности к тем отверженным, которые по вечерам сидели по своим конурам без света и воды. Надо сказать, что отверженные платили Кориолану ответной любовью: никто во всем квартале ни за какие блага мира не согласился бы выдать его полиции. Однажды городские власти хотели было рядом с этим подобием домишек возвести в общем-то ни на что не годный комиссариат полиции. Что тут началось! Толпы бедняков высыпали на демонстрацию, протестуя против произвола властей. В результате от строительства комиссариата отказались и общественный порядок был восстановлен.
"Да, хорошие были времена, - прошептал тихий внутренний голос Кориолану. - То был мир, но теперь все иначе. Идет война, если ты не забыл. Будь осторожен, или даже твой любимый Бранкаччи не спасет тебя".
Несколько дней он напряженно размышлял, поскольку каждое утро ощущал: волна ненависти приближается; она становится все ближе, и вот уже дышит в лицо. Скоро она встанет перед ним, как цунами, и Кориолан не сможет ни сам спастись, ни уберечь семью от репрессий корлеонцев, которые шли по его следу, как хорошие гончие.
В то жаркое и влажное утро он отправил жену в никому не известное жилье в Бранкаччи, а сам вышел вместе с сыном из дома тестя, где до сих пор скрывался, только под вечер. На улице ничего необычного Кориолан не заметил; разве что его внутренний голос срывался на крик: "Опасность! Рядом опасность!". Стараясь не выдать сыну собственное волнение, Кориолан вел машину по дороге к Бранкаччи, повернул направо от заводика одного из своих знакомых, когда его автомобиль обогнал неприметный "фиат". Одного взгляда на водителя для Сальваторе было достаточно, чтобы он понял: за рулем находится такой же "человек чести", как и он сам.
Сальваторе слегка наклонил голову в знак приветствия, и водитель ответил ему тем же. На всякий случай Кориолан внимательно посмотрел в зеркальце заднего обзора: "фиат" "человека чести" по-прежнему едва тащился по дороге, однако совершенно из виду не пропадал. Проезжая мимо одного из зданий, Сальваторе обратил внимание на человека, стоящего со скучающим видом около открытого окна. "На уровне моего автомобиля, - привычно отметил про себя Кориолан. - И, кажется, его я тоже знаю…" Не прошло и нескольких секунд, как в поле зрения Сальваторе оказался еще один человек из клана Чакулли. Он принадлежал к семейству Микеле Греко, а завидев машину, сделал вид, что наслаждается душным вечерним воздухом в тени стены сада, что надежно защищала от посторонних глаз сад его отца. Сальваторе даже вспомнил имя этого человека - Марио Престифилиппо.
Как известно, трижды простых совпадений в жизни не бывает, а потому Кориолан окончательно понял: сейчас ему будет очень жарко, если, конечно, исключить то обстоятельство, что все бойцы Чакулли решили устроить совместную прогулку в надежде как следует подышать свежим воздухом. Конечно, улица в этот час была весьма оживленной. Прохожие отдыхали после трудового дня, а самые смелые отваживались даже купаться в отравленных химическими отходами водах залива. "И сколько же здесь их? - невольно подумал Сальваторе. - Пятеро? Десять? Они обложили меня, как дикого зверя".
Сзади взревел мотороллер, и Сальваторе весь собрался, как в ожидании прыжка. Этот мотороллер, неожиданно выскочивший из неприметного тупичка, на бешеной скорости приближался к его машине. Вот Кориолан уже мог ясно различить лица убийц (а в том, что это убийцы, у него не осталось и тени сомнений). За спиной водителя сидел сам Башмачок, и его вид не сулил Конторно ничего хорошего.
А затем произошло нечто странное. Для Кориолана время словно остановилось. Он видел, как постепенно сближается с его автомобилем мотороллер, как Башмачок, как будто при замедленной съемке, достает из-за спины "калашников" - излюбленное оружие, прицеливается в головы своих жертв.
Сальваторе Конторно мгновенно снизил скорость автомобиля и, оставив руль, упал всем телом на ничего не подозревавшего мальчика, стараясь закрыть его собой от града пуль, которые через доли секунды обрушились на машину. Казалось, крыша автомобиля взорвется от грохота обрушившихся на нее очередей. Вокруг посыпались разбитые вдребезги стекла; пули падали сквозь пробитый кузов.
И вдруг наступила оглушающая тишина. Сальваторе чувствовал, как непроизвольно дрожит всем телом мальчик, которого он продолжал прикрывать. Конторно быстро поднялся и осмотрелся вокруг. Мотороллер находился приблизительно в 20 метрах от его машины. Он замолчал только для того, чтобы пойти на второй круг и добить чудом уцелевших жертв, хотя весь их автомобиль был насквозь прошит пулями, так что невозможно было отыскать на нем живого места.
Вновь взревел мотор, и прохожие бросились с улицы врассыпную, не желая стать случайной жертвой чужих разборок. Кориолан завел машину и бросил быстрый взгляд на сына, смертельно бледного, но живого. Правда, его сильно оцарапал осколок стекла, и теперь кровь лилась по его щеке буквально ручьем. Сальваторе не задавался вопросом, ранен ли он сам; ему было вообще не до этого. Главное, он не чувствовал боли - вот и хорошо. Надо было срочно спасать сына.
Он проехал всего сто метров, именно столько было необходимо, чтобы успеть выйти из машины, вот-вот грозившей похоронить его навсегда под своими жалкими обломками. Открыв дверцу, он вытолкнул сына из автомобиля. "Уматывай! - заорал он. - Чтобы через секунду и духу твоего здесь не было!". Он посмотрел, как скрылся в проулке его сын, а сам прижался спиной к жалким остаткам своего "фиата". Положение казалось совершенно безнадежным. Но в конце концов сына он спас, а это уже немало.
Достав из кармана пистолет, Кориолан спокойно ждал приближающихся к нему преследователей. Он даже успел заметить, как внимательно наблюдает за происходящим водитель БМВ, специально остановившегося для того, чтобы в деталях рассмотреть разыгравшуюся как бы лично для него сцену. Одного взгляда на этого человека Сальваторе хватило, чтобы он сразу узнал его: глава Корсо дей Милле, Филиппо Маркезе по прозвищу Баклажан, чья патологическая жестокость не уступала маниакальному рвению Башмачка.
Тем временем мотороллер все ближе надвигался на Кориолана. Мало того, у него, кажется, появилась группа огневой поддержки в виде зеленого "гольфа", внутри которого без сомнения, находилось еще несколько бойцов Маркезе. "Сколько же людей и машин он бросил на то, чтобы уничтожить меня одного?" - невольно усмехнулся Кориолан.
Он видел, как усилившийся ветер дует прямо в открытый в яростном вопле рот Башмачка. Он дал очередь, практически не делая труда даже прицелиться как следует: он был уверен, что верный "калашников" не подведет его и на этот раз. Он даже не заметил, что Конторно поднял свой пятизарядный пистолет почти одновременно с ним, спокойно прицелился в грудь Башмачка и выстрелил. Он понимал, что второго раза у него может просто не быть. Кориолан допустил только одну ошибку, как он понял чуть позже, но все же его выстрел достиг цели.
Башмачок упал на спину, продолжая бешено давить на гашетку "калашников" а. Пули сыпались градом вокруг Конторно. Отрикошетив от железной вывески, пуля взвизгнула рядом с его головой. Рухнула разбитая витрина магазина. Острые, как бритва, осколки посыпались прямо на Сальваторе. Один из таких осколков полоснул его по лицу. Хлынула кровь, и только сейчас Кориолан понял, что действительно ранен. В тот момент его утешало только одно: его злейший враг, маньяк Башмачок, убит. Он сам четко видел, как пуля попала ему в грудь. Противники смешались, а Конторно юркнул в проулок, где недавно исчез его сын, и побежал. За ним не гнались.
К сожалению, на следующий день Сальваторе понял, что ненавистный упырь Башмачок остался жив. Как бы желая продемонстрировать всем, что он жив, Пино Греко лежал на пляже с местными красотками, причем на его теле не было заметно ни царапины. Только сейчас Кориолан понял, в чем состояла его ошибка: ему не следовало стрелять Башмачку в грудь - ведь было же совершенно ясно, что, собираясь убрать такого опасного противника, как Кориолан, он надел под рубашку пуленепробиваемый жилет.
Эта ошибка дорого обошлась Кориолану. Он знал, что Башмачок, если пользоваться военными терминами, предпочитает тактику "выжженной земли", а это значило: тот не успокоится, пока не убьет Конторно, а заодно всех его родственников, друзей и случайных людей просто потому, что ему покажется, будто те могут что-то знать о местонахождении Кориолана. Предположения Конторно оправдались: не прошло и двух недель, как были убиты его племянник, дядя и даже сводный брат тещи и муж двоюродной сестры. Был уничтожен даже врач госпиталя Чивико, который, по слухам, оказал Сальваторе первую помощь. В этой игре Башмачок проиграл, а потому шел на все…
"Выпьешь море - видишь сразу небо в звездах и алмазах"
Винченцо Синагра
Это море Винченцо Синагра видел с самого детства. Оно плескалось совсем рядом, позади скопления невзрачных бараков и купальных домишек, поражающих своей нищетой. Он помнил, что когда-то в этом море можно было даже купаться, однако теперь посреди грязного и замусоренного песчаного пляжа возвышался прокаленный солнцем, выцветший жестяной плакат, предупреждающий любителей принять морскую ванну, что делать этого не стоит: слишком вредно для здоровья.
Улица рядом с кварталом Бранкаччи, на которой родился Винченцо, не имела даже собственного названия. Она удостоилась лишь одной буквы и одной цифры - С-3. Он сумел закончить всего три класса средней школы, после чего немного научился разбирать буквы и даже мог кое-как нацарапать свою подпись, свидетельствующую о том, что ее делал неграмотный заморыш.
Нет, меньше всего ему хотелось бы, чтобы окружающие принимали его за заморыша. Во всяком случае, он себя таковым не считал. Пока, правда, доказать всем, что он способен на что-то серьезное, возможности так и не представлялось. Ему приходилось работать на засолке анчоусов и откликаться на приставшую с детства кличку Колокольчик из-за его дет-ской страсти к погремушкам и вообще всему, что звенит.
Окружающие относились к Колокольчику как к безобидному простому пареньку, тогда как ему больше всего на свете хотелось походить на своего старшего брата. Он казался Винченцо таким сильным, смелым, бесстрашным. Недаром же он получил такое уважительное прозвище Гроза.
Грозе нравилось, с каким восторгом смотрит на него младший брат, и однажды он признался ему, что принадлежит к одному из самых безжалостных кланов Палермо Корсо дей Милле. "Если ты будешь терпелив и станешь правильно вести себя, то станешь таким же, как я, - заявил старший брат Винченцо. - Ну и, конечно, немного удачи тебе тоже не повредит". И он самодовольно приосанился. "Много званых, но мало избранных", - почему-то вспомнил Винченцо воскресную проповедь священника, а почему - он и сам не понял.
Однако на улицах города шла война, и если раньше в ряды мафии действительно принимали только избранных, то сейчас было не до разборчивости: сколько отличных бойцов погибло за короткое время и скольким еще предстояло обагрить кровью улицы Палермо или лечь на морской песок, навсегда скрывшись под многими футами зеленоватой воды. Сейчас мафиозным боссам срочно требовалось вливание новой молодой крови в поредевшие ряды сторонников, а потому брезговать не приходилось практически никем. Давно остались в прошлом ритуалы и обряд инициации: было уже не до них. В результате вышло так, что несчастного, еще не вышедшего из детства Колокольчика старший брат затащил в свою организацию едва ли не насильно.
Впрочем, впоследствии Винченцо понял: это действительно было насилие по своей сути. В тот вечер оба брата, как обычно, сидели в кафе на набережной в компании двух приятелей Грозы. "Ну что, Колокольчик, все еще занимаешься своими анчоусами?" - спросил один из них, глядя на молодого человека с нескрываемой жалостью. "А что делать?" - с тоской пожал плечами Винченцо. "Что делать? - медленно произнес Гроза. - Да то же, что и мы. Что ты можешь заработать на своих анчоусах? Да ты бы не смог сидеть даже в этой забегаловке, если бы я не заплатил за тебя. Что делать! Да этих вонючих коммерсантов щипать или получать свою долю за исполненное дело. Разве мало я тебе рассказывал о том, чем мы вообще занимаемся?" - "Так ведь не убийца же я", - только и сумел пролепетать Винченцо. "Либо ты их, либо они нас, - отрезал Гроза, и его взгляд налился свинцовой тяжестью. - И не надо тут сопли разводить, если ты хочешь, чтобы окружающие считали тебя настоящим мужчиной. Короче, брат, либо ты выбираешь прежнюю жизнь, либо с сегодняшнего же дня становишься одним из наших".
Винченцо понял, что это угроза и даже больше. Никакой другой жизни не будет; его убьют сразу же, услышав его отказ. Он слишком многое слышал от Грозы, и теперь ему нельзя просто так уйти в тень и сделать вид, как будто ничего не произошло. Теперь он даже не мог сказать, что не был предупрежден, а потому покорно ответил: "Что мне придется делать?" - "Что скажут - то и будешь", - коротко ответил Гроза. "Это значит убивать, взрывать машины…" - подумал Винченцо, и видимо, эти мысли промелькнули на его лице, потому что тон старшего брата сделался немного мягче. "Ты немного не понял, братишка, - сказал он. - Сейчас идет война, и каждый настоящий "человек чести" должен сделать свой выбор; так неужели же ты пойдешь против меня?"
Винченцо обреченно молчал, а Гроза продолжал: "К тому же после войны ты сразу получишь много денег. Ты навсегда забудешь, что такое засолка этих треклятых анчоусов". Винченцо вспомнил свою жалкую зарплату, грязную фабрику, беспросветный, как вся его жизнь, пейзаж за окном, который он видел каждое утро и уже всей душой начинал ненавидеть. "Да, мир дерьмо, - подумал он. - Пусть будет так, как хочет брат". Поднимаясь из-за стола, Гроза произнес, кивнув в сторону своих собеседников: "Эти мои друзья славятся как самые жестокие во всей Корсо дей Милле, и прими мой совет. Как брат брату советую тебе: ты должен стать таким же жестким, как и они".
Довольно скоро довелось Винченцо познакомиться и с главой Корсо дей Милле, Филиппо Маркезе по прозвищу Баклажан. Он и по виду напоминал этот овощ: такой же коренастый и плотный. Однако на этом сходство с безобидным овощем и заканчивалось. Он был не менее жесток, чем маньяк Башмачок, с которым он любил работать в паре, а его власть казалась поистине безграничной. Маркезе значительно усилил свое влияние на Сицилии, породнившись с семьями влиятельных капо, особенно с кланом Корлеоне, имеющем все возрастающий вес в Капитуле. Он выдавал своих родственниц замуж за корлеонских убийц, за "людей чести" из кланов Цанка и Тиннирелло. Теперь все они были связаны намертво: ведь, как известно, брачный обет в понимании сицилийца могла нарушить только смерть, а кровные узы превыше всех остальных. В конце концов, Маркезе хотел навести на мысль глав семейств, что он, проникший при помощи кровных связей практически всюду, едва ли не всем по какой-нибудь линии приходившийся родственником, - просто идеальный представитель интересов семей.