– "Уважаемый друг. Я посчитал, что обязанности смотрящего по "Углам" тебя сильно переутомили и устроил этот сюрприз. Смело отправляйся в романтическое путешествие, перед тобой все дороги открыты. Но главное, не мешкай, потому что через пятнадцать минут по городу будет разослана ориентировка, что из углов ушли в бега два особо опасных рецидивиста. Оба вооружены, по этому следует сразу стрелять на поражение..."
Шархан в бешенстве разметал узлы по сугробам. Выдрал маляву из пальцев Праслова, скомкал и стал пихать Праслову же в пасть своими длинными, будто для того и заточенными обезьяньими лапами.
– Погодь, это не все! – двинул Шархана коленом меж ног оказавшийся не таким уж слабаком Праслов. Поймал на лету стремящуюся сдрыснуть к такой-то матери вместе с пургой бумажку. Разровнял, – "...А москвичу Шархану передай, что главным по соскоку обзывается он. Типа, вставшего на путь исправления, чесно два года оттрубившего Праслова подбил. Да и то, поволок с собой, не как кореша, а как корову для пропитания".
– Да чтоб я об такую гниду грызло поганил! – застонала ползающая на карачках от боли по сугробам столичная штучка.
* * *
Вокруг вмерзшего крыльями в берега Литейного моста стояла продуваемая всеми ветрами простуженная ночь. Хорошо, хоть ветер разметал и погнал дальше к Финскому заливу метельные облака. Ветер бодал стальные конструкции, и они отвечали замогильным стоном. Ветер студеным шершавым языком до онемения вылизывал носы и щеки троих граждан, оказавшихся посреди моста в столь неурочное время. Слюна и сопли троих граждан рисковали превратиться в лед, но это была самая последняя из причин, по которым гражданам следовало беспокоиться.
Мост был закрыт на ремонт. Справа и слева громоздились горы вывернутого асфальта, и маячила задубевшая на морозе техника: катки, грейдеры и автопогрузчики. Чуть дальше угадывался мертвый строительный вагончик. А на правом берегу в тепле джипа дожидались три подчиненных Волчку братка, потому что всплывающая посреди моста история была вредна для их здоровья.
– ...Ну, разве что судью в последний момент заменили на новенькую. Какая-то Хохлова Анастасия Савовна, – торопился Андрюша, – Но я особо не напрягся. Заменили и ладно. Все равно дело то было пустяковое. Таких против "Гостиного двора" по три на дню возбуждается. Мы еще над их адвокатом поприкалывались – он в гардеробе на минутку оставил портфель, а мы Кодекс от туда стырили и в обложку "Остров сокровищ" Стивенсона подсунули, – зубки Андрюши часто цокали от дубака и страха. Попал Андрюша капитально, хотя ни в чем не виноват. Если бы Силантий Валерьяновыич посчитал иск серьезным, отправился бы в арбитражный суд лично, а не переваливал бы дело на плечи Андрюши, который в адвокатуре без году неделя.
– Это всего третье дело, которое вела Хохлова, – полез оправдываться и Силантий Валерьянович, – По двум первым решения были самые обыкновенные. Никто от Хохловой сюрпризов не ждал...
– Сейчас говорит молодой! – оборвал директора адвокатской конторы Волчок. Волчку тоже было холодно до свертывания кровушки в жилах, но все ж таки не столь безнадежно, как двоим держащим ответ.
– Ну, дальше по правилам: "Имеют ли стороны пожелания отвода...", "Не желают ли стороны прийти к досудебному мировому соглашению...", "Встать, суд идет", "Суть разбирательства: компания "Прозрачный бизнес" подала иск на ЗАО "Универмаг "Гостиный двор" с требованием возместить задолженость в сумме триста двадцать семь тысяч деноминированных рублей плюс пеню...". А потом вдруг эта жаба в мантии заявляет, дескать, со стороны "Прозрачного бизнеса" выдвинуто дополнительное исковое заявление. "Имеет ли взыскиваемая сторона возражения?" А я то помню, что мы их адвокату Кодекс подменили. Чуть спор начнется, он станет вместо имущественных статей вслух "Пиастры, пиастры!" орать. Ну, думаю, вместо одного сразу два дела выиграю. Да и затягивать бадягу было не охота. Какая разница, сколько они мечтают отгрести? Все равно получат шиш с маслом. Вот я и заявил, что сторона "Гостиный двор" ничего не имеет против дополнительного иска.
– Это мальчишка синициатировал! Я ему таких полномочий не давал! – засвистел выдыхаемым паром Силантий Валерьянович. Ему было очень холодно. Руки, грудь и внушительное брюхо – еще ничего. А вот ног он уже не чувствовал.
– Я устал повторять, что сейчас говорит молодой! – оборвал встрявшего маститого адвоката Волчок. Он тоже чувствовал себя не лучшим образом и лихорадочно выстраивал, как доложит о случившемся папе.
Ну, первым делом валить на судью. Типа, чужой стороне продалась. Но папа тут же спросит: "А почему не нам? Что мы – беднее?" И глянет сквозь стакан с виски на Волчка так, что у Волчка язык отсохнет.
– И тогда судья, – заторопился Андрюша, – Вдруг заявляет, что "Прозрачный бизнес" подает на банкротство "Гостиного двора" с требованием назначить внешнего управляющего. Я то был, еще не въехал, что подстава умышленная, я думал, что та сторона просто заламывает такой иск, чтоб побольше пени отсосать. А адвокатишка с той стороны встает и начинает бойко балаболить, что на основании таких-то параграфов и таких-то уложений должно быть по сему. Причем, гадина, листает "Остров сокровищ", но статьи вслух мечет, будто со страниц читает.
– И че, судья не просцала, что ей лажу впрыскивают? – без особого интереса спросил Волчок. Чего уж после драки костылями мотылять.
– А судья с уважухой на него пялится и кивает. Потому что дура неграмотная! Сама законов не учила. А дальше спрашивает меня: "Что я могу возразить?"
– И что ты возразил? – опять же вскучным голосом переспросил Волчок.
– А что я могу? Я быстрей по своему Кодексу эти подлые параграфы искать! А судья три минуты не дала, уже: " Суд принял решение исковое требование компании "Прозрачный бизнес" удовлетворить и начать процедуру банкротства ЗАО "Универмаг"Гостиный двор". Тут я наконец долистал до названного параграфа, а он в Кодексе совсем другой. Я вскакиваю, кричу, что постоновление-то лажовое! "Кодекс-то не настоящий!". А судья мне: "Сядьте на место, иначе прикажу вывести из зала за неуважение к суду. У вас было время возразить, но вы его не использовали". И далее чешет: "Временным управляющим ЗАО "Универмаг "Гостиный двор" назначается Гречкин Игорь Геннадьевич." А далее снова обычная туфта: "Стороны могут обжаловать решение суда в течение месяца".
Не за то, что из под Вензеля откололся айсбергом "Гостный двор", переживал Волчок. Подавай аппеляцию, башляй, и старшая инстанция суда, как миленькая, перекроит решение. Только, во-первых, за это время Шрамов ключник Ридикюль, он же Гречкин, трижды успеет активы универмага по швейцарским счетам разбазарить. А во-вторых, это ж какой удар по престижу Вензеля! Дескать, совсем похерился старче, не смог у Золотой рыбки разбитое корыто отстоять.
Волчок слушал и строил в голове розовые замки. Замки рушились еще в момент закладки фундаментов. Пока ни один из найденных Волчком вариантов доклада папе не гарантировал жизнь. Волчок жестом повелел заткнуться уже Андрюше и кивнул Силантию Валерьяновичу. Типа, теперь ваше слово.
Силантий Валерьянович от мороза и страха дошел до кондиции:
– Таких исков по десять в день против Гостинки выдвигается. Такие иски мы обычно, как семечки... Этот "Прозрачный бизнес" пока просто не врубается, на кого потянул...
– Почему сразу не доложили? – был предельно конкретен Волчок.
Да, не простят Вензелю другие авторитеты промашки, а Вензель не простит Волчку. Тут теперь только два пути. Или срочно мочить Шрама со всеми его группами поддержки. Но разве его достанешь из-за тюремных стен? Или идти к Шраму на поклон, давай, мол, замиримся-задружимся, только ты про успех универмажный языком не мети по округе.
– Обычно мы такие дела выигрываем, не глядя, – дул на негнущиеся ладони адвокат, – Вот и хотелось доложить уже о победе.
– Почему не лично вели дело, а сбагрили на молодого?
– Да говорю же – по десять таких дел в день. Сам за всем не уследишь!
– Хорошо, – сказал Волчок. Он придумал, как доложит папе Вензелю. Он не будет объяснять, почему сели в лужу по самые морщины на лбу. Он расскажет, какие шаги предпринял по устранению запутки.
Волчок посмотрел на небо и будто нечаянно толкнул подошвой тазик с застывшим цементом, в котором, как фикус в горшке, оттопыривался и зяб адвокат Силантий Валерьянович. Секция перил в этом месте моста была демонтирована, и по ледяной корке адвокат в тазике, будто на салазках, поехал навстречу ветру и смерти.
Он еще успел завыть на луну, пока отвесно солдатиком падал с моста. И черная не успевшая спрятаться под лед Невская вода сошлась над головой адвоката без громкого всплеска и булька. Типа, хорошо пошел.
– Как выглядел адвокат той стороны? – рубанул вопросом Волчок склонного к истерике Андрюшу, – Не бзди, ты не виноват. Виноват этот старый пень, что несмышленыша на дело заслал.
– Он был такой – толстенький, маленький, – сквозь телеграфный перестук зубов прогундел дилетант.
– Как Винни Пух? А его портфель вроде как у Жванецкого?
– Да-да.
– Бескудин, – в сердцах шлепнул себя кулаком по ладони Волчок, – А в зале от той стороны зрители были?
– Был один. Такой – коренастый. Лет тридцать пять – сорок. Неприметный, но прикинут по последнему писку.
– А глаза какие?
– Сверлящие. Поневоле взгляд отведешь. Непрозрачные, будто стальные.
– Шрам! – сплюнул под ноги Волчок. – А ведь казалось, загони этого попрыгунчика в "Малые углы", обруби связь, и вопрос решен.
– Кто?
– Не важно.
– Журналисты были?
– Никак нет!
– Тогда тебе не подфартило. Ты не виноват, но как юрист, должен понимать, что свидетели всегда являются серьезной юридической проблемой, – и Волчок пнул второй тазик с цементом. В котором "рос" Андрюша.
Андрюша замолотил воздух руками очень похоже на мельницу. Только секция перил здесь была снята, и ухватиться оказалось не за что. Короче, Андрюша скрылся под водой, погнав волну не большую и не меньшую, чем его начальник.
Глава четырнадцатая. Республика гнид.
И пока я прохлаждался,
Пал туман и оказался
В гиблом месте я.
И огромная старуха
Хохотнула прямо в ухо,
Злая бестия.
Во всю ширь распахнулись на той стороне улицы ворота следственного изолятора "Углы", и к кабине "Камаза", притаранившего прицеп с елкой, подтащился жирный воротный вертухай. Второй страж, не высовываясь из ворот, стал бдительно пасти застрявшую на полпути к базе "аварийку", потому что инструкция такая. Потому что предупреждали на поверке, де, бычье вокруг тюрьмы озорует.
– Развлекают зечар, – выпустил изо рта морозно-табачное облачко аварийщик в оранжевой жилетке, авангардистски заляпанной мазутом, машинным маслом и жиром с чебуреков. – А тут на праздник не хватает. Им на халяву, а ты плати.
– Сегодня сядешь, – второй аварийщик засунул отвертку за шиворот и почесал между лопаток, – Как раз на тюремный праздник успеваешь.
Это были настоящие аварийщики, перекуривающие возле заглохшей "аварийки". Отнюдь не переодетые комики. И даже не люди Вензеля. И машина, наступившая одним колесом на тротуар, как ни крути, как ни проверяй, а окажется самой обыкновеннной "аварийкой". И она действительно сломалась напротив "Углов", никакое представление здесь не разыгрывалось. Она вообще напротив чего только не ломалась, на аварийном счету желто-красного "газона" уже имелись ночевки напротив Смольного, напротив пивного фестиваля, посреди железнодорожного переезда и на пешеходном Горсткином мосту.
– Вот увидишь, – пророчески начал один из аварийщиков, воздев над головой отвертку, – ни к чему хорошему подарки зекам не приведут. Пожалеют еще об этой елочке.
А вертухай отшуршал сопроводиловкой, попялился на печати с подписями, вернул макулатуру экспедитору и махнул корягой шофериле, проезжай, мол, так твою за так, чего тянешь и без тебя делов хватает.
В ворота вслед за оранжевой "камазовской" головой величественно вплывала ель, царица лесов. Не меньше чем с хрущевских времен набиравшая рост и стать, ель высосала озера грунтовой воды, отловила тонны солнечных лучей, вытерпела орды жуков, белок, зайцев и грибников. Оказалось – для того, чтобы много-много радости в тюрягу принести.
Двор "Углов" встречал налитые морозной зеленью лапы, новогодне обсыпанные пушистым снегом, которые к стволу прижимала ржавая проволока-пятимиллиметровка, как руки психа прижимает к телу дурдомовская рубашка.
Шмонать автопоезд с деревом не стали. Другое дело, если б елку вывозили из "Углов", тогда бы ни один миллиметр не ушел от шмона, тогда бы простучали колеса, заглянули бы под днище, залезли бы под сиденья и в гущу еловых веток, показали бы класс. А так-то чего...
– На базе, – "экспедитор" поднес к губам под прикленными усами мобилу. – На базе. На базе.
В соседних переулках предстартово взревели прогретые моторы. В салонах джипов, бээмвух и "восьмерок" зазвякало железо, завозились крепкие пацаны.
За занавеской, на полке отдыха "камазовских" водил, разминаясь, заворочались не менее крепкие пацаны. Под еловыми лапами, под плотными одеялами снега, повисшими на этих лапах, тоже начали готовиться крепыши, заслышав лязг запираемых ворот. То есть не елка прикатила в СИЗО, а натуральная троянская кобыла.
– Эй, Долмат, слыхал такую попсу, ее спецом гоняют под Новый год? ("Экспедитор" догадался, что водила Кирсан обращается к нему, а не к кому-то в зеркале заднего вида, от которого Кирсан не отрывался). Новогодние игрушки, свечи и... – водила хмыкнул, – хлопушки в нем. А веселые зверюшки мой перевернули дом... Правильная песня, Долмат...
* * *
Дора Мартыновна, расплывшись в кресле, лыбилась в телевизор. Пустая чашка из под чая сохла рядом на журнальном столике. Лень было убирать, такая навалила расслабуха. А в вазочке оставалось всего три печенины, хотя десять минут назад там умещалось полкило.
И все же острое, в последние месяцы ни с того нис сего подкатывающее чувство голода не отпускало. Голод и расслабуха – атомная смесь.
Шоу "Как стать миллионером" прервалось на рекламную паузу. Дора Мартыновна знала, как стать миллионером, но только теоретически. На практике же вместе со своей политической партией все глубже увязала в финансовой трясине. А во всем виноват был директор "Венком-капитала" Сергей Владимирович Шрамов, раз за разом обламывающий Дору.
Шел рекламный ролик йогурта. Под лозунгом "Пусть весь мир подождет" все на экране замерли в нелепых позах. А девица сидела себе на скамейке и чавкала металлической ложкой йогурт из пластиковой коробочки.
"Она ложку с собой в косметичке таскает, или где-то сперла?" – вяло прикинула Дора Мартыновна.
А Шрамов оказался легок на помине, следующие десять секунд его образина требовательно зырила с экрана, призывая за себя голосовать. Далие начался ролик шарикового дезика. Чужие бритые подмышки не растормошили в Доре Мартыновне никаких сексуальных струн. Зато растормошили дверной звонок. Этакий требовательный и неотложный телефонный звонок.
Дора не сразу попала ногами в тапочки, не быстро дочапала до прихожей. В дверном глазке картинка мало отличалась от изображения на экране. Оказывается, в это неурочное время к доре пожаловал собственной персоной кандидат в муниципалы Сергей Владимирович.
Дора Мартыновна обрадовалась и огорчилась. В собственной квартире она могла бы выдоить из Шрамова не "оскорбление чести и достоинства", а "вторжение в частную собственность", что на десяток зеленых тысяч котировалось дороже. Но не было свидетелей.
– Кто там, – притворилась дурочкой из переулочка Дора Мартыновна. Просто она не знала, как поступить и чисто по женски решила потянуть время.
– Шрамов, Сергей Шрамов. Открывайте, Дора.
– Я сейчас занята. Приходите завтра, – решила отомстить Дора за бесцельно потерянные часы в офисе этого господина.
На это господин Шрамов нашел волшебные слова к сердцу депутата и женщины:
– Я деньги принес.
И уже через несколько секунд Дора снова плавала в кресле, а гость стоял перед ней, не сняв уличную обувь.
По телеку продолжался рекламный блок. Какой-то пришибленный тип нюхал ароматизированый стиральный порошок и торчал, будто это клей "Мрмент".
– Сколько вы готовы вложить в правое дело? – стала надменней чем английская королева и конкретно спросила Дора Мартыновна. И нервно одно за другим заглотила последние печенины.
– Сначала я хочу кое-что растолковать, – многообещающе оскалился Шрам и оглянулся по сторонам. Он нарисовался в этой квартире впервые, но бубново ориентировался, что где, – Когда звонят в дверь и говорят "Ленгаз", ни в коем случае нельзя открывать дверь. Знаете почему?
– Почему? – растерялась мадам.
– Потому что это никакой не "Ленгаз". Это менты понятых ищут!
– Вы пришли сюда глупые анекдоты рассказывать? – еще несмело, еще надеясь на спонсорство, зашипела мадам.
– А теперь совершенно серьезно. Вы, Дора Мартыновна, в последние пару месяцев никаких странных закидонов за собой не фиксировали?
– Что значит этот тон? – вспухла в кресле депутатша.
– То есть головка не бо-бо? Глюковые чертики из под койки хари не корчат?
– Я вызову милицию! – оторвала таки круп от кресла Дора, готовая броситься царапать харю нахалу.
– Торопиться не надо. Хочу устроить вам экскурсию по вашей же хазе. Зуб даю, вы сами растащитесь, как много вы не просекали. И пока Дора захлопывала распахнутый от удивления рот, Шрам взял с полки духи "Сальмонела".
– Вы, Дора, обращали внимание, что только побрызгаетесь духами, так сразу становитесь вроде шебутнее? А духи вам подарили на День Конституции? А знаете, что в духи добавлена вытяжка опия, то есть вы крепко подвисли на этой наркоте.
Дина так и не смогла закрыть рот, а Шрам взял растерявшуюся даму под руку и повел на кухню.
– Удивительная картина предстает перед глазами посетителей кухни известной общественной деятельницы, – гнал Шрам под экскурсовода, – Мадамы и джентельмены, хочу обратить ваше внимание на пачку "Майского чая". Чай вы, Дора Мартыновна, всегда покупаете в магазине "Продукты" по Бердника восемь? Так знайте, что в каждый покупаемый вами пакет подмешивается обыкновенная анаша? По хавке не пробивает? Или, может быть, по смеху?
В желудке у депутатши ЗакСа заурчал настой майской марихуаны.