Маргеладзе оттолкнул парней, некоторое время смотрел на родственника белыми от гнева глазами, затем стал бить ногами – сильно, жестоко, беспощадно.
Шалва пытался закрыть голову, лицо.
Из соседнего "обезьянника" мрачно наблюдали за происходящим бритоголовые во главе с Лехой.
Уже на выходе Вахтанг бросил сопровождающему его дежурному майору:
– Оружие замути, а самого утром выпусти. Я сам с ним разберусь. Пока!
Бритоголовые во дворе не расходились, и при виде вышедшего Вахтанга стали скандировать:
– На-Кав-каз! Чер-ны-е-на-Кав-каз! На-Кав-каз!
Маргеладзе сел в свой джип и понесся прочь. На выезде со двора отделения чуть не столкнулся с другой иномаркой.
Из нее вышли двое немолодых крепких бритоголовых мужчин, направились ко входу в отделение.
Бритоголовые при их появлении восторженно вскинули вверх кулаки, стали скандировать:
– Хоп-хоп! Уга-га-га! Хоп-хоп! Уга-га-га!
И принялись аплодировать.
Вскоре Леха с корешами были выпущены.
Пока толпа скинхедов обнимала и поздравляла освобожденных парней, старший из приехавших бритоголовых, по кличке Гамаюн, взял Леху под локоть, отвел к машине, кивком велел сесть в салон.
Сам плюхнулся рядом, внимательно посмотрел парню в лицо:
– Рассказывай.
– А чего рассказывать? – пожал плечами Леха. – Увидели, что черные беспредельничают, вот и решили наказать.
– Молодцом. Этих сволочей только так надо и учить, – одобрительно похлопал его по плечу Гамаюн. – В какой-нибудь структуре состоите?
– В какой структуре? – не понял тот. – Мы сами по себе… Скины.
– А почему именно скины?
– Потому что патриоты. Русские! Россия для русских!
– Плохо.
– Что – плохо? – подозрительно покосился на Гамаюна Леха.
– Плохо, что сами по себе. Надо объединяться. Поодиночке всех переколотят… – Гамаюн обнял парня. – Будем объединяться?
Тот улыбнулся, кивнул на толпу, окружившую его парней:
– А мы уже объединились.
День был веселый, солнечный, живой.
"Мерседес" с затемненными окнами остановился возле небольшого невзрачного вида здания, из автомобиля вышел Виктор Сергеевич, как бы невзначай огляделся, набрал код на входной двери подъезда и вошел в него.
В лифте поднялся на нужный этаж, нажал кнопку звонка.
Дверь открылась, и Виктор Сергеевич увидел Оксану – красивую, выспавшуюся, улыбающуюся.
– Здравствуй, красавица, – произнес гость, входя в прихожую.
– Здравствуйте, Виктор Сергеевич, – ответила она. – Фантастическая точность. Можно сверять часы.
– Опыт. Служебный, жизненный.
Они прошли на кухню. Виктор Сергеевич снял пиджак, повесил его на спинку стула. Оксана налила чай, уселась напротив.
– Все нормально, девочка? – улыбнулся гость.
– Вполне.
– Тогда к делу.
Он достал плотный конверт, положил перед девушкой.
– Вся сумма.
Она кивнула.
– Ты отлично справилась с задачей. Умница… Но! Буду откровенным. После передачи денег, таких агентов, как ты, принято убирать.
– Понимаю.
– С тобой мы так поступать пока не будем.
Оксана нервно усмехнулась:
– Пока?
– Прости, оговорился. Вообще не будем. Ты нам по всем параметрам подходишь. Молода, красива, тренированна. И, как выяснилось, отличная актриса.
Оксана рассмеялась, не сводя с гостя вопросительного взгляда.
– Ты должна жить, – произнес тот.
– Спасибо.
– Тебе спасибо, что не подвела… Но ты в Новосибирске засветилась. Тебя запомнили охранники, администрация гостиницы. Тебя будут искать. Обязательно соорудят фоторобот.
– Мне надо уехать?
– Нет. Будем слегка корректировать внешность.
Она снова засмеялась:
– Даже родная мама не узнает?
– О родной маме придется забыть. Тебя для нее просто нет. Уехала, исчезла, погибла. Ты готова к этому?
– У меня нет другого выхода.
– Именно… – Виктор Сергеевич был доволен собеседницей. – Слегка подтянем глазки, сгорбим носик, растянем ротик.
– А если случится новое задание?
– Не "если", а случится. Ты для этого нами и взята. Будешь выполнять самые серьезные дела.
Но мы будем в дальнейшем осмотрительнее. Тебя, девочка, надо беречь.
– Спасибо.
– Это все, что я хотел тебе сказать.
– А на улицу, в магазин… можно выходить?
Виктор Сергеевич рассмеялся:
– Конечно можно. Но далеко не заруливай. Береженого Бог бережет. А через неделю мы займемся твоим личиком… – Он внимательно посмотрел на девушку. – Как поживает твоя главная страсть?
– Лошади?
– Ни мужчин, ни друзей, только лошади? – Гость продолжал изучающе смотреть на девушку.
– Что делать, если нет мужчин? – мило улыбнулась та.
– Проблему можно решить.
– Не надо. В данной ситуации, Виктор Сергеевич, мне лучше общаться с животными. А то вдруг расколюсь с мужиком?
Лерр ждал Сабура в приемном отделении тюремной больницы, листал какой-то толстый еженедельник, и когда конвоир ввел подследственного, не сразу его узнал. Сабур здорово сдал, лицо его стало серым и нездоровым, походка почти старческой.
– Пятнадцать минут, – сообщил старший конвоир.
Так называемое приемное отделение представляло собой небольшую, окрашенную в зеленоватый цвет комнату с несколькими приваренными к полу железными табуретками и двумя столами, ножки которых также были привинчены.
Подследственный вяло пожал руку адвоката, сел на стул напротив.
– Вот сейчас вы мне уже нравитесь, – удовлетворенно произнес Лерр. – Я имею в виду внешний вид.
– Не понял.
– Старый больной человек… А теперь вам нужно слечь окончательно. И постарайтесь отказаться от еды. Нет, это не голодовка, а состояние вашего организма. Как говорится, еда не идет.
Сабур возмущенно смотрел на Лерра.
– Меня что, специально задвинули в этот могильник?
– Почему? – удивился тот. – Все идет по плану.
– Какой план?! К дедушке на небеси? Не сегодня завтра откину когти. Жрать нечего – кормят детским поносом. Уколы… каждый день по пять если не в зад, то в брюхо. А колесами… ну, таблетками… можно вообще пол-Африки на ноги поставить… – Сабур неожиданно наклонился к адвокату, почему-то шепотом попросил: – Послушай, как тебя…
– Михаил.
– Послушай, Миша… Ну, хотя бы хавки какой-нибудь прихватил! Колбаски там или сырочка. Они ж, суки, меня тут как дистрофика лечат. А я – здоровый. Как бугай здоровый! Мне рубать охота! Видишь, как похудел? Кузьма понарошку меня сюда упек… Чтоб ноги сделать! Ты хоть в курсе?
Тот кивнул.
– В курсе… А насчет еды – даже и в голову не пришло. Давайте, Кирилл Иванович, потерпим до лучших времен.
Сабур гневно распрямился:
– До лучших времен? А когда они придут? Сколько вы еще меня мурыжить тут будете?
– Надеюсь, недолго.
– А ты не надейся – действуй! Работай! За что ты лавэ получаешь?
– В том числе и за вас.
– Вот именно! Мало? Выйду – отдельно насыплю! Тонну! Только не крути зайцу бейца.
– Ваши материалы, Кирилл Иванович, уже отосланы в Генпрокуратуру.
– Вот это зря. Они ж, падлы, знают меня, как бабушка с дедушкой Колобка.
– Не зря. Во-первых, у нас там есть свои рычаги. А во-вторых, вы действительно больной человек.
Сабур с недоверием посмотрел на Лерра.
– Да? Может, мне пойти на ха-ха?
– То есть?
– Косонуть под психа! Я эти дела проходил.
– Не стоит. Вот там вас точно напичкают таким количеством "колес", что папу с мамой не узнаете… Нам сейчас важно проработать с вами дальнейшую тактику.
– Прорабатывай, парень.
– Станьте совсем больным.
– Не понял.
– С трудом поднимайтесь, с трудом говорите. На вопросы реагируйте вяло и незаинтересованно, или вообще невпопад… То есть вы потеряли всякий интерес к жизни.
– Но потом же интерес вернется?
– Надеюсь.
– Что значит – надеюсь?! – в очередной раз возмутился Сабур. – Я ведь играю роль! Как в театре! – Наклонился снова к гостю, просительно произнес: – А может, все-таки кусок колбаски протащишь? В следующий раз.
Адвокат мягко улыбнулся:
– Нельзя. При таком состоянии организма даже крохотный кусок колбасы – смерть.
Сабур с некоторым недоверием кивнул головой, согласился:
– Смерть – хреново. Надо жить… Дел – выше чердака.
Что-то, очевидно, мучило его. Он пощелкал пальцами, как бы решаясь на какой-то шаг, быстро склонился к Лерру совсем близко, шепотом сообщил:
– Учти, парень, я тебе доверяю. А мое доверие тоже смерти стоит. Усек?
– Может, не стоит? – Лерру стало не по себе.
– Стоит, – жестко ответил подследственный. – У меня нет другого выхода… Вот тебе малява, передашь Кузьме. Хоть в трусы, хоть в носки засунь. Понял? Не дай бог, перехватят.
Лоб адвоката взмок, тем не менее он кивнул: понял.
– Как тебя? Миша? А если шмонать, Миша, станут, проглоти. Потому как если узнают, что написано, голову тут же оторвут. Сначала тебе, потом мне.
Лерр достал из кармана носовой платок, вытер покрытые потом губы.
– Что должен сделать Сергей Андреевич?
– Прочитать маляву и действовать по усмотрению. А ты забудь, что передавал. Ты хоть и балабол, но законы наши должен знать. Трепанешь кому про маляву, считай, что тебя не было на этом свете. Я тебя предупредил, Мишка.
Лерр заперся в своем кабинете, достал из туфли конверт с малявой Сабура, какое-то время повертел его в руках, затем решился. Взял ножницы, аккуратно надрезал сбоку, вынул из конверта сложенную вчетверо бумажку.
Развернул. На ней было написано:
КУЗЬМА! ДАВНО У МЕНЯ НЕ БЫЛ, И НЕ ЗНАЮ, КОГДА БУДЕШЬ, ПОТОМУ ПЕРЕДАЮ ЧЕРЕЗ ТВОЕГО АДВОКАТА. ВАХТАНГ ВОВСЮ ТОРГУЕТ ОРУЖИЕМ. ГОНИТ НА КАВКАЗ ВСЕ, ЧТО ПОПАДАЕТСЯ ПОД РУКУ. ЭТУ ПАДЛУ НАДО ОСАДИТЬ, ОН, СУКА, НАЖИВАЕТСЯ НА ЖИЗНЯХ ЛЮДЕЙ.
Лерр посидел, задумчиво глядя на написанное. Затем разыскал в ящике стола чистый конверт, запечатал в него записку.
Никитка проснулся только к полудню. Открыл глаза, медленно, с недоумением осмотрел потолок, стены комнаты, увидел сидящих напротив него Грэга и Кулиева, от неожиданности вздрогнул.
Кулиев осклабился:
– Чего, парень? Не въезжаешь в обстановку?
Лоб паренька покрылся потом, язык прошелся по сухим губам.
– Пить…
Грэг налил из графина воды, подал ему стакан.
Никитка жадно выпил, вытер кулачком мокрый лоб.
– Болит… Голова болит. – Лицо его сморщилось, на глаза навернулись слезы. – Хочу к маме.
– Сейчас поедем, – кивнул Кулиев.
– Правда?
– Можно подумать, я тебе когда-нибудь врал… Соберемся и поедем.
Мальчишка с готовностью сполз с кровати.
– Я уже готов… – Его сильно качнуло. – Голова кружится. – Опустился на постель, с испугом посмотрел на парней. – Я, наверно, заболел?
– Сейчас вылечим, – усмехнулся Кулиев.
– Кулек… – посмотрел на него Грэг. – Не надо. Пацан и так уже в зависимости.
– Заткнись! – Кулиев продолжал смотреть на Никитку. – Будем лечиться?
– Нет… – повертел тот головой.
– Как хочешь, – пожал плечами Кулиев. – Только ты как к мамке поедешь, если на спичках еле держишься?
– Не знаю…
– Я тоже не знаю. – Кулек достал из кармана шприц, ампулу, чуть ли не демонстративно подвернул рукав своей сорочки, ввел иглу в вену.
Никитка, сжавшись от ужаса, наблюдал за происходящим. И повторил, когда Кулиев закончил процедуру:
– Хочу к маме…
– Лечиться будем?
Мальчишка молчал.
– Как хочешь… – Кулиев выбросил пустую ампулу в мусорную корзинку.
– Будем лечиться, – сказал Никитка.
– Не надо, – вмешался Грэг. – Так к мамке поедем, без лечения.
Кулиев коротко и сильно ударил его по лицу ладонью.
– Тебя не спросили. – Достал из кармана еще одну ампулу, одноразовый шприц, направился к мальчишке.
…Двор дачи был пуст, безлюден, чисто подметен.
Грэг, Кулиев и Никитка вышли из дома, спустились с крыльца, направились к машине.
– А где Жора? – спросил пацаненок. – Уехал, что ли?
– Уехал, – бросил Кулиев.
Погрузились в автомобиль, Кулиев занял место за рулем, Грэг, с фингалом под глазом, сел сзади вместе с Никиткой. Выехали со двора.
Вскоре узкая, хорошо заасфальтированная дорога слилась с широкой, оживленной автострадой, и они помчались в сторону виднеющегося белокаменного города.
– Значит, так, малый, – обратился Кулиев к Никитке. – Первое! Если нас тормознут менты, ты кочумаешь… то есть молчишь как рыба. Вякнешь хотя бы одно слово, и, считай, тебя больше нет… – Достал из кармана черный пистолет, продемонстрировал его. – Ты меня понял?
Тот молча кивнул.
– Второе… – продолжал Кулек. – Мамку ты сегодня не увидишь. Побазаришь с ней по телефону, и этого для первого раза хватит.
– А когда увижу?
– Скоро. Скажешь, что у тебя все хорошо, и пусть она с нами не ссорится и не обижает нас. Мы ж тебя не обижаем?
– Не обижаете.
– Так мамке и скажешь. Договорились?
– Договорились.
…У кольцевой дороги проезжая часть шоссе была сильно заужена бетонными "быками", машины двигались медленно и плотно. Милиционеры внимательно высматривали в потоке подозрительный транспорт, некоторых резким свистком останавливали, заставляли съехать на обочину для проверки.
В "Жигулях" все молчали. Нервно сжимал баранку Кулиев. Грэг на заднем сиденье крепко прижимал к себе Никитку, готовый в любой момент закрыть ему рот. Сам же мальчишка испуганно молчал, его пальцы впились в колено Грэга.
Поравнялись с одним из гаишников, и Кульку показалось, что тот как-то по-особому взглянул на него. От волнения он дал перегазовку, машина дернулась и вдруг заглохла. Виновато и растерянно посмотрел на милиционера, попытался даже улыбнуться, крутнул ключ зажигания, и машина покатила дальше, сопровождаемая удивленным взглядом сержанта.
Остановились на каком-то заброшенном пустыре недалеко от завода железобетонных изделий. Завод окружал длинный серо-грязный забор, и к нему были прилеплены две телефонные будки.
Грэг помог Никитке выйти из машины, взял за руку, быстро повел к одной из будок.
Кулиев остался в салоне, внимательно следя за общей обстановкой.
В будке болтался всего лишь шнур – телефонная трубка отсутствовала.
Перебежали в другую будку.
Грэг, намертво вцепившись в ручонку паренька, нашел жетон, набрал номер.
– Але. Госпожа Пантелеева?
– Да, я, – голос Нины напрягся.
– С вами сейчас будет говорить ваш сын.
– Что? – От неожиданности спазм перехватил горло матери. – Кто будет говорить?
– Сын! Никита! Вы готовы к разговору?
– Боже… Конечно, конечно, – выкрикнула Нина. – Где он? Сынок!
– Одну минуту… – Грэг приложил трубку к уху Никитки, кивнул: – Говори.
– Мамочка, здравствуй, – закричал тот. – Это я, Никита!
– Никитушка! Сыночек! Родной! – Нина плакала. – Ты где?
– В телефонной будке!
– Как ты? Что ты? Сыночек! Ты здоров?
– Немного болел, мамочка!
– Чем? Чем болел?
– Голова болела! Но сейчас все хорошо! Меня лечат.
– Кто лечит?
– Парни! Взрослые! Уколы делают!
– Какие парни? Кто они, сынок?
– Их двое! Грэ…
Никитка не успел договорить, Грэг выдернул у него трубку, зажал ему рот ладошкой.
– Сыночек! Почему молчишь, сыночек? – дребезжал в трубке голос Нины. – Ты где, сынок? Никитушка!
Пацаненок вырывался, брыкался, кусался, пытался крикнуть:
– Ммам… ммам…
– Сынок! Никитка!
Кулиев сразу оценил происходящее, выскочил из "Жигулей", заспешил на помощь Грэгу. Схватил Никитку, силой потащил к машине.
Грэг приложил трубку к уху.
– Мадам… – И чтобы Нина услышала его, сам перешел на крик. – Мадам, послушайте! Але! Ваш сын, как вы слышали, жив и здоров. То есть мы свое слово держим. Теперь важно, чтобы слово сдержали вы. Понимаете?
– Понимаю.
– Деньги приготовлены?
– Да.
– Два лимона?
– Да.
– Завтра я вам опять позвоню и скажу, где нужно будет их оставить. Как только я получу бабки, мои друзья выпустят вашего парня. Это гарантированно… Вопросы будут?
– Когда вы позвоните? Время?
– Вам, может, назвать еще и место, откуда я буду звонить? – хмыкнул Грэг. – Завтра! На протяжении дня! Чао! – Он повесил трубку и бегом понесся к машине.
"Жигуленок" рванул с места и, поднимая цементную пыль, помчался прочь.
Они не заметили, что из огромного бетонного кольца, оборудованного под жилище, за происходящим наблюдал пожилой бомж. Вначале он решил подойти к машине, потом увидел, как один из взрослых парней силой потащил упирающегося малыша к машине, затаился, замер и с интересом стал следить за людьми на пустыре.
Оперативники на телефонном перехвате гоняли туда-обратно запись на замедленной скорости, пытаясь понять имя одного из парней, которое не успел произнести Никитка.
– Какие парни? Кто они, сынок? – кричала Нина.
– Их двое! Грэ… – И снова: – Их двое! Грэ…
– Странное имя, – пожал плечами один из оперативников. – То ли это кличка… то ли пацана путают.
– Скорее всего, путают. Не идиоты же они, чтоб называть настоящие свои имена?!
– Тем не менее поработаем и над этим "Грэ"… Криминалисты уже выехали к железобетонке?
– Думаю, да. Прошло более двадцати минут.
Черная милицейская "Волга" стояла на пустыре возле завода железобетонных изделий.
Криминалисты снимали отпечатки с телефонной трубки, со стекол будки. На земле хорошо были видны следы от колес "жигуленка", их заливали специальным затвердителем, складывали слепки в отдельные коробки.
Собака радостно брала след от телефонной будки до того места, где стояла машина, но дальше теряла его. Нервничала, повизгивала, снова неслась к телефонной будке…
Бомж что-то рассказывал оперативнику. Тот записывал его на диктофон.
– Машина у них раздолбанная, старая… – рассказывал старик. – "Жигуль", по-моему.
– Цвет?
– Черный.
– Номера не запомнили?
– Не видно! Они вот где, а я вон где! – показал бомж на свое "жилище". – Тут молодой и то не увидит!
– Как они выглядели?
– Малый… ну, пацаненок… может, лет восьми. Тот, который звонил, высокий, волосатый.
– Что значит волосатый?
– Волосы у него длинные. Как у женщины! Я вначале так и решил, что женщина. Потом пригляделся – нет, вроде мужик.
– Возраст?
– Мой?
– Нет, волосатого.
– Похоже, что молодой, только больно волосатый.
– Их двое было?
– Двое. Второго я разглядел поменьше. Вроде как невысокий, крепкий. Что-то там у них, видать, случилось, так этот второй с такой злостью тащил к машине пацаненка, что чуть все ноги ему не поотрывал.
– Одеты были во что?