* * *
В тот же самый день, в четверг, Джойс поймала такси и быстро добралась от Миланского аэропорта до гостиницы "Кавур" на Фатебенефрателли. Приветливый клерк, сидевший за конторкой, сказал на приличном английском, что да, ее приезд ожидался.
– А еще вам письмо, – добавил он, вручая Джойс заклеенный конверт. Она распечатала его здесь же и вынула короткое послание, написанное от руки на листе бумаги с названием гостиницы.
"Меня послал Гарри. Я – человек с африканской внешностью, в замшевой куртке, сидящий у противоположной стены холла. Посмотрите на меня, если хотите, подходить не надо".
Прервав чтение, Джойс подняла глаза и действительно увидела негра, сидящего в противоположном конце холла. Негр тоже посмотрел на нее, причем совершенно равнодушно, и подергал себя за короткую бородку. Джойс вернулась к записке.
"Поднимитесь в номер, я позвоню минут через тридцать, убедившись, что тут не появилось никаких неприятных типов. Меня зовут Роберт".
Поглядев на Роберта еще раз, Джойс увидела, что тот углубился в чтение газеты, и пошла в свой номер.
Номер оказался небольшим, но вполне приличным, в полном соответствии с тем, что называется "современные удобства, цена умеренная". Снаружи доносился шум большого города, окно выходило на какое-то здание на другой стороне улицы. Джойс пребывала в неуверенности. Стоит ли распаковывать вещи? А также в Милане ли Гарри, действительно ли именно он прислал этого Роберта и удастся ли включить электробигуди в розетку, которая в ванной.
Когда Роберт наконец позвонил, он начал задавать те самые вопросы, которые всегда задают, когда приезжаешь, – как прошел полет, не устала ли она и не хотела бы немного отдохнуть. А он позвонит потом.
– Сперва вы проверяете, нет ли за мной слежки, – возмутилась Джойс, – а потом спрашиваете, не хочу ли я отдохнуть. Вы что, и вправду думаете, что при таких обстоятельствах я захочу часок-другой вздремнуть?
– Как хотите. – Даже не видя Роберта, можно было представить, как тот пожал плечами. – Не хотите спать – и отлично, но мы все равно не двинемся никуда до завтра. Тут после вас зашли два парня, и они все еще здесь ошиваются; правда, ничего определенного я сказать про них пока не могу.
– Вы еще в гостинице?
– Сейчас я в другом месте. Мы сделаем вот что. Через час или около того прогуляйтесь в тратторию, она напротив гостиницы и чуть в стороне, а я вас там встречу. От главной двери идите прямо, а я посмотрю, следят ли за вами.
– Кто и откуда мог узнать, что я здесь?
– Поговорим об этом потом, ладно?
– Вы только скажите, где Гарри.
– Вот обо всем и поговорим. Через час.
В пятницу, двадцать седьмого ноября, перед посадкой в Милане, Ники готов был ущипнуть себя, не сон ли это, – Томми Зип удалился в туалет, прихватив с собой сумку, а через несколько минут вышел оттуда в свежей белой рубашке и другом галстуке. Затем попросил стюардессу достать из шкафа его костюм и помочь ему одеться. Потом начались сплошные сюрпризы; будет что рассказать Глории и парням по возвращении. Например, как Томми почти не разговаривал, а если и говорил, то только затем, чтобы отдать Ники очередное приказание. Или как прошли через таможню на терминал, не открыв ни одной сумки; как там Томми Зип остановился и вытянул вперед руки, но только не совсем, а прижав локти к бокам, ну как он всегда это делает. И тут подходят эти итальянские парни, двое их было, и каждый из них по очереди обнимает Томми Зипа и целует, сперва в одну щеку, а потом в другую. А Томми весь разодетый, а эти двое выглядят так, словно и спали прямо в своей дурацкой одежде, а одежда та – грошовые костюмчики и без галстуков, и оба они толстенькие такие, пухлые. И еще Ники расскажет, как они начали трещать по-итальянски, без остановки, а Томми, мать его... и не подумал даже представить им Ники. Ну ладно, а еще как они ехали в эту миланскую гостиницу, "Плаза", которая на Пьяцца-Диас, и там было еще много людей, и все они, считай, в очередь выстроились, чтобы облапить Томми и поцеловать его. Какой-то мужик хотел снять Томми, и тогда эти толстенькие ребята расшибли его камеру, а самого его выкинули из гостиницы, а у входа стояли два копа и все видели, и хоть бы что. Копы с белыми ремнями, а на ремне кобура.
Еще он расскажет, как они пошли в номер, заказанный для Томми, добыли несколько бутылок и лед и устроили вроде как банкет, причем Ники слонялся по углам, а они говорили все только по-итальянски, а потом ему надоело, и он сказал себе: а долбись оно все в грызло, и пошел в свой номер рядом по коридору. И стоял у окна, смотрел сверху, как мимо парка ездят какие-то оранжевые трамваи. А может, автобусы.
И как Томми позвонил ему потом и велел зайти. Томми теперь был один, а везде пустые стаканы и полные пепельницы, и чуть с дерьмом его не съел за то, что Ники оскорбил его друзей – взял вот так и ушел.
Сперва Ники решил, что он шутит. Это же надо – никто ему и слова не сказал за все это время, и это он, выходит, оскорбил их. Обычная параша, которую Томми несет про старые времена, всегда он про это самое уважение. Да Ники вырос в Северной Джорджии, в Атлантик-Сити, на той же улице, где жил сам Никодимо Скарфо, и всю дорогу видел его парней – они ходили в клуб на Фэрмаунт-авеню, где он работал тогда и где с ними и познакомился. Конечно же парни уважали Скарфо, только ведь они не выпендривались, как Томми, что итальянцы. И у Джимми тоже есть люди, которым и на хрен не нужен этот Зип. Они прямо так и говорят, что убрать бы его – и делу конец. Этот парень как пришелец с какой-то трижды гребанной другой планеты.
– Так ты скажешь мне, что тут происходит или нет? – спросил Ники.
Томми открыл спортивную сумку, принесенную одним из итальянцев, вытащил оттуда две девятимиллиметровые "беретты" и пару коробок с патронами и разложил все это хозяйство на столе.
– Подружка Гарри, – сказал он, – прилетела сюда вчера и переночевала в гостинице "Кавур". Она обедала с цветным парнем, американцем, которого Гарри, как видно, послал ее встретить. Цветной парень и так и сяк пытался выяснить, не следит ли кто за ней. Ну вроде как посылал ее выйти из гостиницы, а сам смотрел, не пойдет ли кто следом. Потом он подъехал к ресторану сзади и вошел с ней через черный ход. Катается он на серой "ланчии", которая, как узнали мои друзья, зарегистрирована на Гарри Арно. Куплена в прошлом году, номера на ней миланские. Сегодня утром другой мой друг, Бенно, проследил их отсюда до маленького городка к югу от Геновы, на побережье. Называется город Рапалло. Бенно звонил моим здешним друзьям, и они сказали, что цветной парень оставил ее в гостинице, а сам уехал. Пока что никто к ней не приходил. Бенно будет следить за гостиницей и встретит нас в Рапалло завтра. Женщина остановилась в "Астории". Если нам придется задержаться там на день или два, жить будем в квартире, которую они мне предоставят, так спокойнее. Так что, – подытожил Томми, – мы берем машину и гоним туда по автостраде, сто миль в час. Потом находим Гарри, и я предоставляю тебе возможность его шлепнуть. Ну как?
– Я-то считал, – сказал Ники, – что это у тебя на него член стоит.
– А вот я отдаю его тебе, Махо, и посмотрим, как ты справишься.
– Думаешь, не могу?
– Вот это мы и посмотрим.
Ну все равно что в открытую сказать, будто Ники струсит. Именно так это и прозвучало, и Ники завелся. Он начал представлять себе то, как он "сделает" Гарри, развернется и "сделает" Томми. Всадит пулю, спросит, что Томми об этом думает, и всадит еще одну пулю. Сделать такое – и будущее, считай, обеспечено. Он прямо представлял себе, как ухмыльнется Джимми Кэп. Джимми скажет: "Ну даешь, Джо Махо", а потом поднимется из своего кресла, стиснет его и поцелует в обе щеки.
* * *
В субботу, двадцать восьмого ноября, Рэйлен подъехал на такси к Центральному вокзалу Милана и решил было, что таксист что-то перепутал. Здание больше походило на музей, чем на железнодорожную станцию: огромное – он в жизни не видал таких больших вокзалов, – все в мраморе, статуях и с уймой самых разнообразных магазинов и заведений внутри. По другую от вокзала сторону улицы располагалась "Уэндис".
Вот на этом-то вокзале Рэйлен впервые и увидел карабинеров, сразу двоих. Со своими саблями, в зеркально начищенных черных сапогах, в светло-голубых брюках с широкими красными лампасами, эти ребята совсем не напоминали кодов, каковыми они, собственно, являлись, несмотря на свой армейский вид. Рэйлен подошел к ним, вынул бумажник с документами и продемонстрировал свою звезду. Карабинеры, каждый из них ростом выше, чем он, поглядели на значок с непониманием, никак не признавая в Рэйлене блюстителя закона, подобного им самим. Или даже более того.
– Маршальская служба Соединенных Штатов, – сказал Рэйлен. – Я – маршал, вроде тех, которые были когда-то на Диком Западе.
Теперь оба карабинера кивнули, глядя на звезду, однако благоговением вроде не прониклись. Да и с чего бы – при их-то саблях и сапогах?
– А вы, ребята, хоть иногда пользуетесь своими саблями? – поинтересовался Рэйлен. – С трудом представляю, чтобы часто встречались нарушители, с которыми можно было заняться фехтованием.
Его юмор не оценили. Они не поняли из его слов ровно ничего. Тронув пальцами в знак приветствия вздернутые поля своего стетсона, Рэйлен пошел на другую сторону улицы, покупать гамбургеры в дорогу.
В купе, кроме него, сидели еще трое; размахивая руками, с пылким энтузиазмом они спорили о каком-то виде спорта – о футболе вроде, но только не о том футболе, на который принимал ставки Гарри, а о соккере. У одного из них была газета, открытая на спортивной колонке; время от времени он что-то оттуда зачитывал – как бы в подтверждение своих слов. Некоторое время Рэйлену казалось, что сейчас его спутники передерутся; он решил, что в подобном случае будет держаться от драки как можно дальше или просто уйдет из купе: сейчас ему лучше не нарываться. У Рэйлена был с собой "смит-и-вессон комбэт мэг", из которого он стрелял наиболее метко, а заодно и тупорылый "Смит-357", иногда он прятал эту штуку в правом сапоге; оба они лежали на дне чемодана и благополучно прошли все просвечивания. "Беретта" осталась дома, в кабинете.
Глядя в окно, он видел в основном голые огороды – такое уж время года, – а цвет почвы здесь был такой же, как в Джорджии, только не столь красный. Мелькало неожиданно много скошенных пшеничных полей, покрытых короткой, похожей на щетину стерней. Пыльные оливы с расстеленными под ними сетками. Много олив. Время от времени поезд нырял в тоннели, выныривал из них – и снова тянулись холмы, на которых в изобилии росли деревья: кипарисы, тополя, иногда дубы и какие-то пальмы. Вскоре попался первый на пути акведук; начинаясь от холмов, он обрывался возле железной дороги и автострады, а за ними продолжался вновь. Ведь ему, наверное, две тысячи лет. Рэйлен читал когда-то про оливы в Италии, которым сотни лет, и про селения в горах, почти не изменившиеся со средних веков. Интересная, красивая страна, где историю видишь воочию, где старое и новое рядом, одни копы разгуливают с саблями, а другие, как в аэропорту, с автоматами.
К ужину приехали в Геную; здесь была большая остановка, и, пока стояли, Рэйлен съел два своих гамбургера. Следующая станция уже Рапалло. Туда поезд доедет, пожалуй, быстро, вот только тронулся бы пораньше. За окном уже темно, так что сегодня много не увидишь. В путеводителе по Италии был снимок Рапалло – финиковые пальмы вдоль набережной и уличные кафе. Курортный город с населением тридцать тысяч человек, посещаемый туристами как летом, так и зимой. Рэйлен выбрал гостиницу "Лигурия", названную так, видимо, в честь провинции, в которой находится Рапалло, – выбрал как не очень дорогую и позвонил туда из Милана, чтобы заказать номер; никаких проблем не возникло, хоть и звонил он в последнюю минуту. И все равно Рэйлену не нравилось, что он приезжает сюда так поздно. Похоже, самым последним. Джойс должна была приехать еще вчера, а Зип – сегодня утром. Ну что ж, еще полчаса – и с его прибытием в Рапалло соберется вся компания.
Глава 12
В воскресенье Рэйлен обнаружил, что за показухой, которая привлекает сюда туристов, в Рапалло есть и самые обычные кварталы, торговые улицы. Купленный в гостинице "Путеводитель по Рапалло" тоже все больше описывал финиковые пальмы и ботанические сады на Виа-Венето, где можно было полюбоваться на колеус в цвету и увидеть молоденькие пальмы – то ли сабалы, то ли ливистонии, Рэйлен не мог разобрать – в бочках. Но в городе были и автобусы, и оживленное уличное движение, и большой розовый вокзал; ночью, когда Рэйлен сошел с поезда, вокзал был ярко освещен.
Рэйлен прогулялся мимо пристани – путеводитель величал ее "Туристическая гавань" – и статуи Христофора Колумба, а затем покинул пляж и направился на поиски Пьяцца-Кавур, где находилась главная местная церковь. (По количеству церквей, решил он, с итальянскими городами может сравниться разве что Нэшвилл.) Потом он снова вышел на набережную, уже на южном конце разрекламированного проспектами залива, где людей и кафе было поменьше и где, если верить путеводителю, "пляжи знамениты своими элегантными бассейнами". Бассейны он, по всей видимости, не заметил. Путеводитель утверждал, что "в старинном квартале вы сможете с удовольствием понаблюдать за повседневной жизнью художественных мастерских". Их он тоже как-то пропустил, а может, они были закрыты по случаю воскресенья.
Сегодня у Рэйлена прибавилось уверенности, что Гарри найдется; на вопрос в гостинице, не остановился ли здесь, случаем, Гарри Арно, клерк сказал – нет, мистер Арно выписался в пятницу. В изумлении Рэйлен брякнул: "Вы серьезно?" – и был вознагражден удивленным взглядом клерка. Как оказалось, Гарри прожил в "Лигурии" две недели и выписался позавчера. Клерк не знал, куда направился мистер Арно. Нет, он не говорил, что собирается уехать из города. Тогда Рэйлен обзвонил все гостиницы; Гарри Арно он не обнаружил, однако выяснил, что Джойс Паттон остановилась в "Астории". Телефонистка решила, что Рэйлен хочет поговорить с Джойс, и соединила его с ее номером. Рэйлен услышал сказанное тихим, чуть настороженным голосом "Алло?" и повесил трубку. Потом он задумался, не стоит ли позвонить ей и посоветовать остерегаться Зипа. Зип наверняка уже здесь. Однако, обзвонив гостиницы вторично, Рэйлен не нашел ни Томазино Битонти, ни Ники Теста. Курс, который читали в учебном лагере Глинко, как-то не предусматривал такого варианта.
Рэйлен обошел, почти обежал город, все время надеясь наткнуться на Гарри, покупающего "Нью-Йорк тайме", завтракающего где-нибудь или занимающегося еще чем-нибудь. Мог бы поберечь подошвы. Так что теперь оставалось только слоняться по Виа-Витторио-Венето в туристской части города, где сейчас собрались буквально все приезжие – одни из них просто фланировали по набережной, другие – за столиками закусочных пили кофе. Никто не снимал пальто – погода стояла прохладная, градусов шестьдесят по Фаренгейту, а то и меньше, солнце часто пряталось за тучи, никто не купался, да и вообще на пляже не было почти ни души.
Потом Рэйлену попался на глаза небольшой цветник, вернее, клумба, усаженная красным шалфеем и отгороженная парой черных пушек и несколькими садовыми скамейками. Прочитав на табличке "Цветник Эзры Паунда", Рэйлен снова воспрянул духом – он чувствовал, что Гарри недавно был на этом месте. В тот раз, в Атланте, Гарри много говорил про Эзру Паунда. Паунд – одна из причин, которые привели Гарри именно сюда, в этом Рэйлен был уверен. Как-то он взял в библиотеке стихи Эзры Паунда и попробовал их читать, однако ровно ничего из этого не вышло, как он ни старался. Непонятно, что хочет сказать этот поэт? Какие-то сонеты с номерами. Интересно, а Гарри их понимает?
Затем Рэйлен набрел еще на одну табличку, точнее, мемориальную доску. Она была над входом в аллею, ведущую к зданию, тому самому, про которое на доске было написано:
"ЗДЕСЬ ЖИЛ ЭЗРА ПАУНД, АМЕРИКАНСКИЙ ПОЭТ".
Надпись была на английском и на итальянском. Далее шли годы – с 1924 по 1945-й, и какие-то стихи, наверное, Паунда. Что-то вроде "Признать содеянное зло, от правоты не отрекаясь", а дальше уже совсем непонятное. "Я же не знаю, – подумал Рэйлен, – а может, это не для меня?"