- Интуиция у тебя была правильная, - сказал мне Деркин. - Ты боялся, что с ним что-то случилось, и хотел попасть в его квартиру. И в то же время ты думал, что его там нет. Так вот, его там и не было. Судебно-медицинский эксперт полагает, что смерть наступила между семью и девятью утра, и наверняка так оно и есть, потому что начиная с десяти в заведении внизу приступает к работе кухонная прислуга, и они бы услышали удар, когда он упал. Одного не понимаю: почему никто не обнаружил тела в обеденное время, - может, потому, что оно лежало в дальнем углу двора, а черный ход у них на другом конце, и никто не подходил настолько близко, чтобы его заметить. Наверное, когда несешь охапку баклажанных очисток, думаешь только о том, как бы поскорее их выбросить и вернуться, особенно если на улице холодно.
Было утро пятницы, и мы сидели в квартире Термена. Криминалисты прочесали все помещение накануне вечером, пока я гонялся за призраками в Маспете. Я обошел всю квартиру, переходя из комнаты в комнату и не зная, чего я ищу. Может быть, ничего.
- Неплохая квартира, - сказал Джо. - Мебель-модерн, стильная, но такая, что с ней можно жить. Мягкая вся и уютная. Обычно так говорят про толстых женщин, да? "Главное - удобство, а не скорость". А при чем тут скорость, не знаешь?
- Кажется, когда-то так говорили про лошадей.
- Да? Возможно. То есть на толстой лошади удобнее ездить. Надо будет спросить у кого-нибудь из конной полиции. Знаешь, когда я был мальчишкой и мечтал стать полицейским, я хотел попасть в конную полицию. Стоило мне в первый раз увидеть конного полицейского, как я только об этом и думал. Конечно, к тому времени, как я поступил в Академию, это у меня прошло. И все-таки, знаешь, служить в конной полиции не так уж плохо.
- Если любишь лошадей.
- Ну, конечно. А если не любишь…
- Нет, ты как хочешь, а Термен не кончал с собой, - сказал я.
- Трудно сказать. Человек раскалывается, потом приходит домой, утром просыпается, и до него доходит, что он сделал. Он видит, что деться ему некуда, да ему и вправду деться было некуда, ведь ты же собирался посадить его за убийство жены. Может, у него действительно просыпается совесть. А может, он просто начинает понимать, что ему предстоит немало времени просидеть за решеткой, а он знает, каково ему там придется - такому-то красавчику. Остается только прыгнуть в окно - и все позади.
- На него это не похоже. И он боялся не суда, он боялся Стетнера.
- Но на окне только его отпечатки, Мэтт.
- Стетнер был в перчатках, когда прикончил Аманду. Он мог и снова их надеть перед тем, как выбросить Термена в окно. Термен здесь жил, его отпечатки все равно тут есть. Или же Стетнер заставил его открыть окно. "Ричард, здесь невозможно жарко, нельзя ли немного проветрить?"
- Он оставил записку.
- Ты ведь, кажется, говорил, что она напечатана на машинке.
- Да, знаю, но бывает, что и настоящие самоубийцы оставляют записки, напечатанные на машинке. Записка довольно обыкновенная. "Господи, прости меня, я больше не могу". Там не сказано, что он это сделал, и не сказано, что не сделал.
- Это потому, что Стетнер не знал, много ли нам известно.
- Или потому, что Термен не хотел рисковать. Представь себе, что он упадет с пятого этажа и останется жив. Вот он лежит в больнице с двадцатью переломами костей, и ему совсем уж ни к чему обвинение в убийстве из-за собственной дурацкой записки. - Он ткнул сигарету в пепельницу-сувенир. - На самом деле я с тобой согласен. По-моему, ему помогли выпасть из окна. Вот почему я вчера вечером заставил ребят из лаборатории поработать здесь как следует, и вот почему мы ищем свидетелей, которые видели бы, как кто-нибудь входил или выходил отсюда вчера утром. Неплохо было бы отыскать такого свидетеля, и неплохо было бы, если бы ты как-то связал это со Стетнером, только могу тебе сказать, что этого не случится. А даже если и случится, ничего доказать не удастся. Ну приходил он сюда, ну и что? Когда он уходил, Термен был еще жив. Он был в отчаянии, он был как будто не в себе, но кто мог подумать, что несчастный покончит с собой? Все вранье, конечно, но пойди это докажи.
Я ничего не сказал.
- И к тому же, - продолжал он, - может, оно и к лучшему. Мы знаем, что Термен убил свою жену, и это не сошло ему с рук. Правда, ему в этом помогли, и, возможно, это был Стетнер…
- Конечно, Стетнер.
- Почему конечно? Мы это знаем только со слов Термена во время вашего частного, никак не зафиксированного разговора за несколько часов до того, как он упал и разбился. А что, если он морочил тебе голову, ты об этом не подумал?
- Я знаю, Джо, что он морочил мне голову. Он старался изобразить себя в самом выгодном свете, а Стетнера представить каким-то Свенгали и одновременно Джеком-Потрошителем. Ну и что из этого?
- А то, что, возможно, это был не Стетнер. Может, он имел еще каких-то сообщников, а может, у него по службе была причина подложить Стетнеру свинью. Послушай, я не говорю, что так и случилось. Я знаю, это все домыслы. Но это паскудное дело целиком построено на домыслах. Я хочу сказать, что Термен подстроил убийство своей жены, а теперь он мертв, и, если бы все дела об убийствах, которые я вел, кончались так благополучно, я бы не сидел тут и не изводился, понимаешь? Ну, допустим, Стетнер это сделал и сможет отмазаться - ладно, мне каждый день приходится видеть и кое-что похуже. Будь он такой мерзавец, каким его изобразил Термен, он давно бы уже на чем-нибудь попался, но ведь этого не произошло. Его ни разу не задерживали, на него нигде ничего нет. Насколько я знаю, его даже ни разу не штрафовали за превышение скорости.
- Я смотрю, ты не поленился проверить.
- Конечно, не поленился. А что я, по-твоему, должен был делать? Если он такой злодей, я бы с удовольствием его засадил. Только он не выглядит таким уж злодеем - по крайней мере, по бумагам.
- Просто второй Альберт Швейцер.
- Нет, - сказал он. - Наверное, он и в самом деле мерзавец, тут я с тобой согласен. Но это еще не преступление.
Я позвонил Лаймену Уорринеру в Кеймбридж. Но я оказался не первым, кто сообщил ему эту новость. Какой-то пронырливый репортер сделал это за меня - он позвонил брату Аманды, чтобы узнать его мнение по этому поводу.
- Конечно, я отказался от комментариев, - сказал он. - Я даже не знал, правда ли это. Он что, покончил с собой?
- По всей видимости.
- Понимаю. Это не то же самое, что "да", верно?
- Не исключено, что он был убит своим сообщником. Полиция рассматривает эту версию, но они не надеются что-нибудь выяснить. На данный момент нет никаких улик, которые противоречили бы версии о самоубийстве.
- Но вы не верите, что это было самоубийство.
- Не верю, но это не имеет значения. Вчера вечером я провел с Терменом несколько часов и добился того, чего вы от меня хотели. Он признался, что убил вашу сестру.
- Неужели?
- Да. Он пытался свалить большую часть вины на своего сообщника, но признался, что тоже приложил к этому руку. - Я решил немного погрешить против истины. - Он сказал, что почти все время был без сознания. А ее сразу же ударили по голове, и она ничего не чувствовала.
- Хотелось бы верить.
- Я должен был встретиться с ним вчера после обеда, - продолжал я. - Надеялся добиться от него полного признания, а если не выйдет, то хотя бы записать наш разговор и передать запись полиции. Но прежде чем я успел это сделать…
- Он покончил с собой. Что ж, могу сказать одно. Я рад, что нанял вас.
- Да?
- Вы ведь не будете отрицать, что ваше расследование заставило его это сделать?
Я подумал.
- Пожалуй, да.
- И я еще рад, что все закончилось именно так. Это куда проще, чем долгое судебное разбирательство, да и грязи меньше. К тому же преступники часто выходят сухими из воды, верно? Даже когда все знают, что они виновны.
- Случается.
- А даже если и нет, то либо получают небольшой срок, либо хорошо себя ведут в тюрьме, становятся примерными арестантами, и через четыре-пять лет их досрочно выпускают. Нет, я более чем удовлетворен, Мэттью. Я вам что-нибудь должен?
- Думаю, что это мне придется вернуть часть денег вам.
- Не говорите глупостей. Не смейте ничего мне возвращать, я все равно не возьму.
Раз уж разговор зашел о деньгах, я сказал, что он может возбудить дело о наследовании имущества сестры и о получении страховки.
- По закону человек не должен извлекать выгоду из преступления, которое совершил, - объяснил я. - Если Термен убил вашу сестру, он не может быть ее наследником или получить страховку. Я не знаю условий завещания вашей сестры, но полагаю, что, если он будет исключен, все переходит к вам.
- Думаю, да.
- Официально он в ее смерти не замешан, - сказал я. - И теперь ему не предъявят никаких обвинений, потому что он мертв. Но полагаю, вы можете возбудить гражданский иск, а там порядки не такие, как в уголовном суде. Например, я мог бы в своих показаниях рассказать о нашем разговоре с ним накануне его смерти. Это, конечно, будет показание с чужих слов, но его могут принять во внимание. Поговорите со своим адвокатом. В таком деле, кажется, необязательно доказывать вину так же неопровержимо, как в уголовном суде. По-моему, там другие требования. В общем, я уже сказал - поговорите со своим адвокатом.
Он немного помолчал, потом сказал:
- Вряд ли я стану это затевать. Куда пойдут эти деньги, если я оставлю все как есть? Сомневаюсь, чтобы он изменил свое завещание после смерти Аманды. Вероятно, все должно было остаться ей или же его родным, если она умрет раньше его. - Он кашлянул, потом взял себя в руки. - Я не хочу судиться с его сестрами, кузинами и тетушками. Пусть деньги достанутся им. Какая разница?
- Не знаю.
- У меня больше денег, чем я успею потратить. Время для меня дороже денег, и я не желаю терять его в суде и в адвокатских конторах. Вы меня понимаете?
- Конечно.
- Вы можете подумать, что с моей стороны это какое-то чистоплюйство, но…
- Нет, - сказал я. - Я так не думаю.
В половине шестого я отправился на собрание во францисканскую церковь, что у вокзала Пенсильвания-Стэйшн, сразу за углом. Публика представляла собой любопытную смесь: рядом сидели живущие за городом служащие в приличных костюмах и опустившиеся пропойцы, только начинающие приходить в себя после запоя. Но ни тех, ни других это, кажется, не смущало. Во время обсуждения я поднял руку и сказал:
- Сегодня мне весь день хочется выпить. Я попал в такое положение, что ничего не могу сделать, хотя чувствую, что сделать что-то надо. Все, что мог, я уже сделал, и то, что получилось, всех устраивает, но я алкоголик и хочу, чтобы все было идеально, а так никогда не бывает.
Я вернулся в отель, и мне сказали, что два раза звонил Ти-Джей. Номера его телефона у меня не было. Я пошел в бар "Армстронг" и съел миску черных бобов с красным перцем, а потом успел к восьми тридцати на собрание в церкви Святого Павла, посвященное Ступеням. На этот раз мы были на Второй Ступени - это когда нужно поверить, что есть некая сила, которая сильнее нас и которая вернет нам разум. Когда очередь дошла до меня, я сказал:
- Меня зовут Мэтт, я алкоголик, и я знаю про эту высшую силу только одно - она творит чудеса, но пути ее неисповедимы.
Я сидел рядом с Джимом Фейбером, и он шепнул мне, что, если вдруг так случится, что на услуги детективов не будет спроса, я всегда могу устроиться сочинителем билетиков на счастье для лотерей.
Какая-то женщина по имени Джейн сказала:
- Если нормальный человек встает утром и видит, что у его машины спустило колесо, он звонит в техпомощь. А алкоголик звонит в Лигу предотвращения самоубийств.
Джим многозначительно толкнул меня в бок.
- Это ко мне не относится, - сказал я ему. - У меня нет машины.
Когда я снова вернулся в отель, мне опять передали, что звонил Ти-Джей, но я по-прежнему никак не мог с ним связаться. Я принял душ и улегся в постель. Только я задремал, как зазвонил телефон.
- Вас никак не поймаешь, - сказал он.
- Это тебя никак не поймаешь. Только передаешь, что звонил.
- Да вы же сами в прошлый раз были недовольны, что я ничего не просил передать.
- Ну, сегодня ты попросил, но я же не знаю, как с тобой связаться.
- То есть вы хотите знать, по какому номеру мне звонить?
- Вот именно.
- Ну так у меня нет телефона.
- Я так и думал.
- Ага, - сказал он. - Ну ладно, что-нибудь придумаем со временем. Дело вот в чем - я нашел того, кого искал.
- Сутенера?
- Ага. И набрал полные уши дерьма.
- Ну, выкладывай.
- По телефону? Ну, могу, если вы велите, только…
- Нет.
- Потому что дельце-то, кажется, пахнет жареным.
- Думаю, что да. - Я сел. - Есть одно кафе, оно называется "Огонек" - на перекрестке Пятьдесят Восьмой и Девятой авеню, на том углу, что с юго-западной стороны…
- Если оно на том перекрестке есть, я уж его найду.
- Наверное, - сказал я. - Через полчаса.
Он встретил меня на улице, мы вошли и сели в отдельной кабинке. Он демонстративно принюхался и заявил, что пахнет тут вкусно. Я засмеялся, протянул ему меню и предложил заказать все, что захочется. Он выбрал чизбургер с беконом, жареную картошку и двойной молочный коктейль с шоколадом. Я взял себе чашку кофе и оладьи.
- Я все-таки разыскал эту девчонку, - сказал он. -Живет у черта на рогах. Говорит, что когда-то работала с этим сутенером, его зовут Джук. Наверное, кличка. До чего же она перепугана! Она ушла от Джука прошлым летом, вроде как сбежала оттуда, где он заставлял ее жить, и до сих пор ходит и оглядывается, не гонится ли он за ней. Он ей как-то сказал - если она вздумает его наколоть, он ей нос отрежет, и все время, пока я там с ней говорил, она трогала себя за нос, будто проверяла, на месте он еще или нет.
- Но если она ушла от него прошлым летом, она ведь не может знать Бобби.
- Ну да, правильно, - сказал он. - Но штука в том, что парень, которого я разыскал, - ну, тот, который знал Бобби, - он про этого типа знал только одно: что на него работает еще и… - Он осекся, спохватившись, а потом сказал: - Я обещал ей не говорить, как ее зовут. Думаю, вам можно бы сказать, но…
- Да нет, мне необязательно знать, как ее зовут. Значит, они оба работали на одного и того же типа, только в разное время. Так что если ты узнал, на кого работает она, ты узнал, на кого работал и Бобби.
- Правильно.
- И это был кто-то по имени Джук.
- Ага. А фамилию она не знает. И где он живет, тоже не знает. Ее он поселил в Вашингтон-Хайтс, но она говорит, что у него несколько квартир в разных местах, где он прячет детишек. - Он взял ломтик жареной картошки и обмакнул в кетчуп. - Он все время ищет новых детишек, этот Джук.
- Значит, дела у него идут неплохо?
- Она говорит, он все время ищет новых детишек, потому что старых надолго не хватает. - Он искоса посмотрел на меня, стараясь сделать вид, будто это нимало его не трогает. Получилось не слишком удачно. - Он говорит всем, что работа для них бывает двух сортов. С обратным билетом или в один конец. Знаете, что это значит?
- Нет.
- С обратным билетом - это значит, что ты возвращаешься обратно. А в один конец - что не возвращаешься. То есть если клиент покупает тебя в один конец, он может тебя не возвращать. Вроде как ему позволено делать с тобой все, что он захочет. - Он опустил глаза. - Даже убить тебя, если пожелает. Джука это ни чуточки не волнует. Она говорила, что он ей сказал: "Веди себя хорошо, иначе пошлю тебя на работу в один конец", И еще она говорила - никогда не знаешь, идешь на работу с обратным билетом или в один конец. Он скажет тебе: "А, этот клиент хороший, он тебя не обидит и даже, может, купит чего-нибудь из одежды", - а только выйдешь за дверь, как он говорит остальным девчонкам: "Ну, эту вы больше не увидите, я ее послал в один конец". Они, понимаете, немного поревут, если она была их подружка, но больше они ее никогда не увидят.
Когда он все доел, я дал ему три двадцатки и спросил, не настукал ли счетчик больше.
- Нет, сойдет, - сказал он. - Я же знаю, что вы никакой не богач.
Мы вышли, и я сказал:
- Больше ничего не делай, Ти-Джей. Не пытайся выяснять про Джука что-то еще.
- Я мог бы только порасспросить кое-кого - послушать, что они скажут.
- Нет, не надо.
- Это вам ничего не будет стоить.
- Дело не в том. Я не хочу, чтобы Джук узнал, что кто-то им интересуется. Он может дать задний ход и начать сам интересоваться тобой.
Ти-Джей закатил глаза к небу:
- Ну уж это мне совсем ни к чему. Девчонка говорит, что он ужасная сволочь. И еще что он очень большого роста, но этой девчонке все кажутся большого роста.
- Сколько ей?
- Двенадцать, - сказал он. - Но для своих лет она совсем маленькая.
19
В субботу я большей частью сидел дома. Только один раз вышел, чтобы выпить чашку кофе с бутербродом и попасть на двенадцатичасовое собрание напротив видеопрокатного пункта Фила Филдинга. Без десяти восемь я встретился с Элейн у входа в концертный зал Карнеги на Пятьдесят Седьмой. У нее был абонемент на концерты камерной музыки, чувствовала она себя уже хорошо и решила пойти. В тот вечер играл струнный квартет. Виолончелистка была чернокожая женщина, обритая наголо, остальные трое - американские китайцы, хорошо одетые, холеные, словно с курсов менеджеров.
В антракте мы строили планы, как потом пойдем в "Парижскую зелень", а по дороге, может быть, ненадолго заглянем в "Гроган". Но после второго отделения энергии у нас поубавилось, мы пошли к Элейн и заказали китайский обед с доставкой на дом. Я остался у нее ночевать, утром мы встали поздно и отправились завтракать.
В воскресенье я обедал с Джимом, а в восемь тридцать отправился на собрание в больницу имени Рузвельта.
В понедельник утром я пошел в Северно-Центральный участок. Я позвонил заранее, и Джо Деркин меня ждал. У меня с собой был блокнот, который я ношу почти всегда. И видеокассета с "Грязной дюжиной". Я захватил ее, когда накануне уходил от Элейн.
Он сказал:
- Садись. Хочешь кофе?
- Только что пил.
- А я нет. Что там у тебя на уме?
- Берген Стетнер.
- Ага. Не могу сказать, что ты меня удивил. Ты как собака, которая не может расстаться с костью. Что это?
Я протянул ему кассету.