Полтора часа назад он видел пронзительной красоты небо. При чём здесь небо? Ну да, оно было похоже на счастье, это расцвеченное небо… А до неба или после него была исчезнувшая мысль. О чём она? Ну да, ведь исчезнувшая.
Пронзительно завыл душ. Кто там, в ванной комнате? Какая-то незнакомая женщина прошла туда и включила воду… А где же Лида?
Из дневника следователя.
Сердцем чувствую, что меж нами пролегло какое-то недоразумение. А если какая-то глупость? Тогда это страшно, тогда у нас не хватило ума. В конечном счёте любовь уходит не из-за повседневности, не из-за наших недостатков, не из-за трудностей и не из-за ссор… Глупость её разъедает, как рыжая ржа. Ведь только глупец может позволить недостаткам, повседневности, трудностям и ссорам разъесть любовь.
Добровольная исповедь.
Я вам ещё открою истину. Кстати, я их буду открывать, как кастрюли, - только успевайте пробовать. Как уже писала, я много и хорошо училась. Английский, пианино, фигурное… И что? Думаете, я была идейной, волевой и целеустремлённой девочкой? Да ничего подобного. Я избегала всего неприятного и трудного. Зарядку не делала - не хотелось. Физически не работала - утруждаться… На улицу в непогоду не выходила - холодно. В воскресенье была дома - спала и валялась. Чёрный хлеб не ела, - он кислый. Овощи не употребляла, - грубые. В кино и театры не ходила, - есть телевизор. А ведь я была лучшей ученицей. Парадокс, не правда ли? Поэтому я ещё в детстве поняла, может быть, главную для себя линию: можно стать кем-то, будучи ничем. Работай на публику, чтобы публика работала на тебя. Но о своей философии я ещё поговорю, как только разделаюсь с детством.
Машину они не взяли. Верхнюю половину тела он разминал гирькой, а нижнюю - ежедневной ходьбой. Поэтому все допустимые расстояния Петельников старался покрыть своим крупным шагом.
Когда до фирменного магазина "Дуб" остался один квартал, Леденцов вдруг спросил:
- Товарищ капитан, разрешите обратиться по личному вопросу?
- Что, казённую фуражку потерял?
- Дело потоньше.
- Тогда давай.
Леденцов, и сам не маленький, никак не мог приноровиться к шагу старшего инспектора. Он прижал ладонью рыжую, прущую вверх шевелюру и задал свой тонкий вопрос:
- Если на глазах, но тебя не касается, то как?
- Это что… В Сочи, говорят, снежного человека поймали.
- В горах?
- Нет, в ресторане.
- Взял уголовный розыск?
- Официанты. Платить, гад, не хотел.
- Товарищ капитан, мне бы серьёзно…
- Тогда расширь вопрос.
Леденцов немного подумал, покосился на старшего товарища и вновь осадил медный бурун на голове.
- Посетил концерт с одним эстрадным сюжетцем, товарищ капитан. Там была она с пижоном…
- Начало интересное.
- Он её кадрил при помощи шампанского и конфет "Трюфели".
- Ну что же, свежо.
- Потом спрашивает в лоб, как бы сегодня пройти к ней на квартиру. А она говорит, что, мол, погодим до следующего раза.
- Эк, закрутили.
- Вот и я подумал, что закрутили роман. Думаю, доложу-ка товарищу капитану.
Петельников глянул на коллегу, который добродушно отозвался взглядом, помаргивая белёсыми ресницами. Старший инспектор знал, что нужно бы сейчас подумать про этого парня, но Леденцов был хорошим человеком, поэтому Петельников подумал другое - почему у того не порыжели ресницы.
- Я полагаю, товарищ капитан, что они выжидают, когда Рябинин уйдёт на ночное дежурство.
- При чём тут Рябинин? - вяло бросил Петельников.
- Супруга-то его.
- Леденцов, снежного человека в Сочи не было.
- Человека в Сочи не было, а супруга Рябинина была.
Петельников остановился и голосом, от которого загудели бы струны, приказал:
- Всё сначала и путём.
- Есть, товарищ капитан. Вчера в театральном буфете жена следователя прокуратуры Рябинина пила вино марки "Шампанское" и ела конфеты сорта "Трюфели" с неустановленным гражданином, который набивался в провожатые. Дальнейшее наблюдение прекратил, поскольку был не при исполнении.
- Мужчина… в хорошем костюме?
- Рублей на двести.
- Такой симпатичный?
- Да, кругломордый.
- С таким… с носом?
- Был у него нос, товарищ капитан.
- Это ж её двоюродный брат!
- Есть двоюродный брат, товарищ капитан.
Они уже стояли возле бесконечной витрины фирменного магазина "Дуб". Леденцов попрощался и пошёл в сберегательную кассу - очередную. Петельников медленно, потеряв ширину своего шага, двигался по торговым залам…
Леденцов, конечно, не глубокий философ и не тонкий психолог. Но ошибиться он не мог. Запоминать лица - его специальность. Он видел её, Лиду Рябинину.
Петельников вошёл в кабинет. Ему показалось, что директор ждал этого визита. Он криво и нервно усмехнулся, сцепляя пальцы рук, как замыкаясь.
- Викентий Викентьевич, хочу поговорить о проблемах мебелестроения.
- Садитесь, пожалуйста.
Вчера Рябинин весь день был в прокуратуре. Ночью он не дежурил. Где же он находился, когда его жена пила в буфете вино марки "Шампанское" и ела конфеты сорта "Трюфели"? Сидел дома? Наверное, пил чай.
- Хороша ли мебель объединения "Северный лес"? Только откровенно, спросил инспектор.
- Не очень.
- Ещё откровеннее.
- Плоховата.
- Вот именно. Они всё ещё продолжают стругать шкафы-контейнеры и табуретки, пляшущие вприсядку.
- Моё дело продавать.
С кем же Лида была в театре? Вопрос поставлен не так… Неважно, с кем. Почему она была с тем, с кем она была? И это не вопрос. Неужели это была Лида? - вот вопрос. Впрочем, его это не касается.
- Ваше дело продавать, - кивнул Петельников, - и не обманывать дядю из уголовного розыска.
- Молодой человек, я постарше вас.
- Возможно, но обманувший теряет уважение в любом возрасте.
- Чем же я вас обманул?
Какой дурак придумал логику? Если женщина потихоньку от мужа ходит в театр с другим мужчиной, то кто он ей, этот мужчина, с которым она потихоньку от мужа ходит в театр? Кто он ей - по логике? Впрочем, пусть об этом думает Рябинин.
- Вы сказали, что известная нам с вами женщина хотела купить шкаф фирмы "Северный лес". Эта женщина никогда, понимаете, никогда не купит шкаф этой фирмы.
- Эта женщина - ваша?
- В каком смысле?
- Вы её подослали.
- Зачем же?
- Проверить меня.
- А у вас есть грехи?
- Ничего у меня нет.
Если уж Лида Рябинина… Тогда кому и чему можно верить? Какой, к чёрту, домашний уют и какие, к чёрту, тапочки в передней. Но Лида Рябинина, которой он представлял всех девушек города, как верховной жрице…
- Тогда почему ж не сказали, зачем она приходила?
- Испугался.
- Теперь успокоились?
- Да, успокоился. - Он понял, что "женщина-референт" никакого отношения к милиции не имеет.
- Ну, и зачем она приходила?
- Взяла пятьсот рублей, - начал рассказывать директор…
Лида Рябинина, у которой далёкий и чистейший взгляд, чистейшие волосы и чистейшая кожа. Когда она серьёзна, то кажется, что вот-вот рассмеётся. Когда смеётся, то кажется, что вот-вот станет серьёзной. Да ему-то какое дело?
- Опознать её сможете?
- Разумеется.
- Всё, что рассказали мне, расскажете в прокуратуре.
- Обязательно.
Петельников ничего не записал и даже не обрадовался, что добыл хорошего свидетеля. Уголовное дело отошло на второй план.
В приоткрытую дверь заглянула работница магазина в фирменном халатике:
- Викентий Викентьевич, "Отеллу" привезли.
- Иду.
- Какого Отеллу? - удивился инспектор.
- Новый гарнитур.
- Что ж он, чёрного цвета?
- В восточном стиле, содержит три кровати…
- Правильно, ведь Дездемону задушили в постели.
Что ему теперь делать? Что-то надо. Уведомить Рябинина? Поговорить с Лидой? Найти этого парня? А может, плюнуть на всё и считать его двоюродным братом?
- Кстати, Викентий Викентьевич… Как вы относитесь к поступку Отелло? Я имею в виду не гарнитур, а мавра.
- Портить себе жизнь таким преступлением… - Он выразительно пожал одним плечом.
- А если жуткая ревность?
- Теперь, товарищ инспектор, красивых женщин больше, чем стульев.
Из дневника следователя.
Существуют приборы для подслушивания, для просвечивания, для подглядывания, для пронюхивания… Почему же нет такого прибора - сопереживателя, для подключения человека к человеку? На шкале стрелка, для которой всего два положения - "боль физическая" и "боль душевная"…
Добровольная исповедь.
Я была такой девочкой… Несла в школу белый бантик в коробочке, чтобы не помять. После уроков бантик снимала и относила домой опять в коробочке.
Я была такой девочкой… Мама: "Если не будешь есть, я тебе всыплю". Я: "А я тебе голову оторву". Мама: "Какую половину - нижнюю или верхнюю?" Я: "Нижнюю". Мама: "Как же я буду целовать свою девочку?"
Но не подумайте, что меня часто целовали.
Рябинину хотелось, как и раньше, снять в конце рабочего дня трубку и услышать удивлённое "Да?" И отозваться на это "Да?" напряжённым дыханием и зачастившим стуком в груди. И услышать другие удивлённые слова: "Серёжа, это ты?" И выдохнуть своё тихое "Да". И всё будет сказано. Дальше пойдут слова уже необязательные, событийные.
Как и раньше…
Он ещё смотрел на аппарат, когда тот зазвонил. Рябинин схватил трубку, озарённый мыслью, что его тайное желание добежало по проводам до дому и вызвало ответный ток:
- Да?
- Следователь Рябинин? - спросил голос не женщины и не мужчины, а вроде бы робота, который простудился.
- Да…
- Вы знаете фонтанчик в парке?
- Знаю.
Он начал подозревать, что это вызов на место происшествия, когда в спешке забывают представиться.
- Туда ваша жена пришла на свидание.
И механический голос пропал, как захлебнулся простудой.
Рябинин положил трубку, довольно поправляя очки. Итак, сначала магазин "Дуб", теперь следователь прокуратуры. Калязина развивала голосовые связки. Пусть, больше оставит следов. И зачем ей эта выдумка?..
Лёгкий, почти комариный укол пришёлся куда-то в грудь, в левую половину, - выдумка ли? Почему ж в этом комарином уколе столько яда, который разливается по телу дрожащим холодком?.. Если бы ему позвонили и сказали, что Лида пошла в театр с мужчиной, тоже бы не поверил?
Рябинин вышел из-за стола, гулко цепляясь ногами за тумбу.
Это не что иное, как провокация. Удар по его нервам, чтобы выбить из колеи. Он не должен опуститься до проверки анонимного звонка. Впрочем, рабочий день уже кончился и надо идти домой.
Стараясь не спешить, он запер сейф и дверь. Стараясь не спешить, пошёл медленно, отдыхая. Стараясь не спешить, разглядывал прохожих. Кажется, он забыл повесить ключ на доску. Кажется, он забыл в кабинете плащ и портфель.
Рябинину пришлось идти парком, потому что его путь домой лежал здесь, через парк. Фонтанчик был немного в стороне, но размяться лишних триста метров в конце рабочего дня никому не вредно. Тут чудесный воздух, тут сырые и тёмные аллеи…
Ему казалось, что решения принимает не он, не сознание, а его тело, которое шло и шло вперёд по следу, подобно собаке. И только увидев забелевшие вдалеке камни фонтанчика, он уже подумал, что нужно свернуть в заросли на проложенную тропинку и пройти незаметно, как индеец. Сознание, освободившись от власти тела, начало трезветь: у фонтанчика есть скамья на цепях, там может сидеть Калязина и ухмыляться своей надменной ухмылкой. Мол, пришёл - что за следователь?
Он перелез через сухой куст, перешёл лужу, перетерпел шиповник, переступил какое-то битое стекло. Тропа упёрлась в ствол липы, за которым был фонтанчик. Он раздвинул листья и выглянул…
На скамейке интимно покачивались двое - Лида и мужчина в светлом костюме, которого он где-то и когда-то видел.
Рябинин прыгнул назад, в битое стекло, и побежал, не разбирая ни троп, ни аллей. Он выскочил из цветочного газона уже к воротам парка и огляделся, блуждая взглядом.
Что-то в таких случаях делают… Телефонная будка… Двухкопеечная есть. Куда-то в таких случаях звонят. По экстренным номерам: ноль-один, ноль-два, ноль-три… Телефонные номера на случай человеческой беды. Он схватился за вёрткий диск. Ведь куда-то звонят…
- Вадим, ты ещё не ушёл?
- Кто это?
- Да я, Рябинин…
- Голос у тебя почему-то пропитой.
- Я в нашем парке. Понимаешь ли, смешная история…
- Что случилось? - быстро спросил инспектор, не поверив в смешную историю.
- Ничего не случилось, - удивился Рябинин обессиленным голосом. - Лида у фонтанчика…
- Ну и ты иди к фонтанчику.
- Она покачивается.
- Как покачивается?
- На качельках…
- Ну и ты покачайся.
- Да место занято, - хихикнул Рябинин. - Но я-то звоню насчёт одной идеи о сберкассах…
- Сейчас приеду, - оборвал разговор Петельников.
Добровольная исповедь.
Вы, юристы, любите копаться в мотивах да причинах. Для вас моя исповедь - находка. Наслаждайтесь, крючкотворы, наслаждайтесь…
Вот думаю об относительности всего на свете. А догадался ли кто, что эта самая относительность играет нашей жизнью, как котёнок ленточкой? Если всё относительно, то, значит, ничего и нет. Опять-таки из моего детства. Личная зубная щётка и личное полотенце… Хорошо, не так ли? Своя кровать, свой стол, своя одежда тоже неплохо. Но всё относительно. У нас у каждого было по комнате. У каждого была своя мебель, свои книги, свои вещи… У меня и у отца стояло по своему телевизору. Потом появились свои деньги, свои интересы, своя жизнь. Мы сидели по своим комнатам. Отец всё что-то высчитывал, мать коллекционировала фарфор, а я к чему-то готовилась. Да, у нас была общая комната, в которую мы сползались только поесть да к приходу гостей…
И я сделалась Великой Одиночкой. Я не выношу никаких коллективов. Избегаю всего общего и общественного. Избегаю общественного транспорта, общественных библиотек и общественных уборных. В столовой я могу обедать только за отдельным столиком. Мне неприятно быть в общем зале, поэтому я почти не хожу в кино. Я, например, не люблю сидеть на диване, на котором кто-нибудь ещё. Верите ли, умей легковые машины ходить сами, я бы шофёра выпихнула из такси.
Они прощались. Он поцеловал ей ладошку и отвесил солдафонский поклон глубокий кивок при аршинопроглоченном торсе. Она ему легонько помахала рукой, словно изнемогала от чувств.
Петельников сунул кулаки в карманы широкой замшевой куртки - подальше от греха. В девятнадцатом веке он вызвал бы этого кавалера на дуэль. Впрочем, почему он? Потому что Рябинину с таким плотным детиной не справиться. Да и невменяем он сейчас, Рябинин-то…
Инспектор тихонько двинулся за кавалером, пользуясь боковыми аллейками, дорожками и тропинками.
Он шёл за этим человеком, не понимая себя. Откуда эта злость, откуда это зыбкое беспокойство, словно у него что-то случилось. У Рябинина ведь случилось, у Рябинина ведь жену уводят… Так почему же руки застряли в замшевых карманах, как запутались?
Кавалер миновал парк, пересёк улицу, подошёл к остановке такси и занял очередь. Петельников ринулся за угол…
Такси с зелёным огоньком инспектор остановил посреди улицы, преградив ему путь буквально грудью.
- Очумел, что ли? - крикнул шофёр, выпрыгивая из машины.
- Очумел, приятель, очумел, - согласился инспектор и достал удостоверение.
- Всё равно так рисковать нельзя, - потишал водитель.
- Требуется помощь.
- Изловить, что ли, кого?
Инспектор сел рядом и отдышался двумя-тремя глубокими вдохами.
- Тебя звать-то как?
- Вячеслав Семёнов.
- Вырули-ка, Вячеслав Семёнов, чтобы мы видели остановку такси.
Машина свернула за угол и притормозила. Остановка такси с жиденькой очередишкой была перед ними.
- Ловить не будем, есть дело поинтересней. Ты должен взять гражданина, стоящего вторым. И ещё: я твой приятель, допустим, Гриша, и ты поддерживай со мной беседу. Как?
- Нормально, - водитель кивнул, загораясь в полутьме кабины заметным любопытством.
Парочка, стоявшая перед кавалером, вдруг бросила очередь и побежала к автобусу. Петельников тронул локоть шофёра… Такси взревело, сорвалось с места и подлетело к очереди с тормозным скрежетом, как в детективном фильме.
- Спокойнее, - тихо посоветовал инспектор.
- Такси занято? - спросил приятный баритон с чуть заметной глушинкой так бывает, когда воротник петлёй стягивает шею.
- Нет-нет, - заспешил водитель, - это мой друг подсел, Гриша…
- Не помешаю? - Инспектор повернулся к пассажиру.
- Ничуть. Огородная улица, дом возле универмага.
В минутном свете - пока он усаживался - инспектор увидел полное лицо и крупноватый нос. Видимо, шатен, лысеющий. Костюм новенький, со скрипом, надел на свидание. Галстук широченный, в полживота.
- Если бы, Славка, ты меня не подобрал, напился бы я с горя в дребезину, - сказал вполголоса Петельников.
Водитель испуганно глянул на инспектора, который изменился на глазах: обвис, обмяк и как-то обрюзг.
- А чего? - вспомнил он его указания.
- Чего… Мой лучший друг Сашка. Двадцать пять лет от роду. Лежит, как живой.
- Где лежит?
- В гробу лежит. Я ж к тебе прямо с поминок.
Водитель сосредоточенно завертел баранкой, обдумывая следующий вопрос:
- Сашка-то… от чего умер?
- Эх, Славка, если бы умер… Не умер он.
- А как же в гробу лежит? - спросил таксер, от неожиданности притормаживая.
- Оттого моя душа и стонет. В гробу он лежит, а не умер. Вот, Славка, какая в жизни квинтэссенция бывает.
Водитель молчал, ничего не понимая. Тихо играл приёмник. Тяжело вздыхал инспектор.
- Извините. - Глубокий придушенный баритон утопил все другие звуки. Что же всё-таки случилось с вашим приятелем?
- Да убили его! - Петельников сердито обернулся к пассажиру.
- Как убили?
- По голове так дали, что он мозгов не собрал.
Водитель глянул в зеркало, пытаясь увидеть пассажира. Сомнений не было - он вёз убийцу.
- Вероятно, в уличной драке? - заинтересовался пассажир.
- В квартире с хрусталём и коврами, под аромат французских духов и под музыку вокально-инструментального ансамбля. И сам, лично купил свою смерть за четыре шестьдесят семь.
- Я вас не очень понимаю…
- Да об этом весь район говорит! Связался Сашка с замужней дамой. Купил бутылку вина марки "Шампанское" и килограмм конфет сорта "Трюфели". И нанёс ей визит в нерабочее время. А муж вернулся, - электричку отменили. Ну, как говорится, гаси свет. Итоги этой встречи налицо: Сашки нет, муж сидит, а дама рвёт на себе парик.
- А как понять ваши слова о купленной смерти за четыре шестьдесят семь?
- Муж-то Сашкиным шампанским Сашку по голове и благословил.
- Неужели они не могли разойтись мирно?