Но я уже и сам понял никчемность вопроса. Во первых, у нее почти такая же ситуация, во вторых, я слишком разоткровенничался о непреходящей тяге к своему сыну, в третьих, вернее, в главных, она, видимо, на что-то рассчитывала. Может быть, на совместную жизнь. В мыслях успела воздвигнуть воздушный замок. Ведь до этого вечера все протекало прекрасно. А я одним движением языка слизнул его, не позаботившись оставить хотя бы фундамент. Тогда оставалась бы какая-то надежда построить заново еще один, даже крепче прежнего, потому что откровения говорят о доверии. Но в том-то и дело, что я не просто откровенничал, а признавался в большой любви к своему ребенку. Чутким женским сердцем она поняла это сразу. Переубеждать, тем более, оправдываться представлялось не только поздно, но и бесполезно. Поэтому я встал с кровати, оделся, выскользнул за дверь. Комок на площади перед магазином работал на полную катушку. Выбрав самый дорогой ликер и необыкновенную шоколадку, я приплюсовал еще бутылочку коньяка, пошел обратно. Расставаться, так по человечески. Она этого заслужила, в первую очередь, преданностью.
Утром она ушла. Навсегда. Некоторое время я еще высматривал ее среди колбасниц, но женщина, видимо, перестала ездить в Ростов, променяв его на тот-же Таганрог. Цены везде одинаковые, а путь даже ближе. Странно, несмотря на ощутимую потерю, я совершенно бросил пить. Ребята одобрительно похлопывали по плечу:
- Есть характер, есть. Теперь мы видим, что в роду у тебя были не одни холопы, а кое-кто покруче. Например, староста села.
В один из декабрьских дней ваучеристов облетела весть, что нахрапистого кавказца, начальника уголовного розыска районного отделения милиции, застукали на взятке.
- Подставили, - убежденно констатировал данный факт Саня Хохол. - Зацепил капитально одного из наших с базара, мол, будешь платить каждый месяц. А у того связи в областном управлении, может, родственник. Чекисты вручили меченые баксы, чтобы в виде откупа передал мордовороту. Во время сделки приловили.
- Ты знаешь его? - спросил Скрипка.
- Знаю, но высвечивать не собираюсь.
- Теперь ему хана, работать, как пить дать, не дадут.
- На-ка, выкуси, - сунул Хохол кукиш под нос Скрипке. - Как пахал, так и продолжает. А начальника уголовки убрали. До пенсии, говорят, оставалась немного. Не будет наглеть.
- Если с каждого по соточке, по двести баксов, то наварчик приличный, - шмыгнул носом Сникерс. - Самые крутые из нас никогда таких денег не имели.
- Заметь, в среднем, - подсказал Коля. - Не считая приловов на месте, когда ты с клиентом не успел разойтись. Поэтому он и барражировал по нашим рядам каждодневно. Другие пришли, пивком, там, сигаретами побаловались и отвалили, потому что понимают, закон спущен на тормозах. А если его придерживаться, в России нового ГУЛАГа не хватит. Всех безработных надо брать, которые ваучерами, долларами, тряпками, сигаретами занимаются. А жрать на что?
- Проблема посерьезнее, - пощипал губы Аркаша. - Идет спланированное разделение общества на бедных и богатых. Если грубо вмешаться в этот хаотичный процесс, то новой революции не избежать. Поэтому дают возможность нажиться любому посообразительнее тупого соседа. Подойдет время - и лавочку прикроют.
- И когда оно подойдет? - насторожился Скрипка.
- Тебя давно пора раскулачивать, - цыкнул слюной сквозь зубы Сникерс. - Пальто бы новое купил, брюки. Стоишь, нас позоришь. За копейку готов удавиться.
- Неправда, - защитил Скрипку Аркаша. - Недавно он одному оперативнику уступил для его сына старую скрипку за семьдесят тысяч. А цена ей под два лимона. И звучит - не сравнить с деревянными магазинными.
- Конечно, приобрел за червонец у какого бедолаги, а продал за семьдесят штук, - съязвил Сникерс. - Старый барыга, да чтобы свое упустил. Хотя, надо признать, своего рода подвиг. Писатель, вон, в который раз влетает на ваучерах. Сколько набрал, художник?
- Поменьше, чем у тебя билетов Мавроди, - огрызнулся я.
- Свои "мавродики" я уже вернул на перегонах машин, а ты заторчал капитально. Ваучеру полный капут.
- Действительно, вложил бы в инвестиционный фонд, чтобы совсем не пропали, - посоветовал Аркаша.
- В какой? - поднял я глаза. - Нигде не принимают, даже в Москве.
Приближался новый тысяча девятьсот девяносто пятый год. Два месяца я не пил и не курил. За это время успел приобрести магнитофон "Филиппс". Ковровое покрытие на пол. На старый, залитый вином, затруханный пеплом, палас невозможно было смотреть. Купил обновы из одежды, обуви, взял в комиссионном хрустальную вазу. За три дня до события выбрал на площади пушистую сосну, правда, теперь с одной вершиной. Ребят по прежнему грабили в подъездах, встречали на улицах шакалы. У кого-то вырвали сумку с деньгами, кто-то попал в больницу, сорвался в пьяный омут сам. Меня пока Бог миловал, хотя давно заметил на родной площади перед магазином, сразу за которым стоял мой дом, дефилировавших туда-сюда базарных кидал. Контактов старался не заводить. Кивнул издалека, перекинулся парой незначительных фраз и сразу домой, несмотря на настойчивое желание последних поговорить. Неприятные личности. Смущало и то, что они объявились в нашем районе. Да что с меня брать, самый бедный на рынке ваучерист. А если входил в штопор, то бабки летели в разные стороны как голуби. Подходи любой, кто жаждет выпить, все равно не вспомню, кому отдал пятидесятитысячную купюру на бутылку вина. Значит, спрашивать не с кого.
Перед самым праздником я увидел крутившегося невдалеке старшего сына Людмилы Антона. Подозвав к себе, с нетерпением начал расспрашивать об их жизни, о Данилке.
- Растет, - вежливо улыбался Антон. - По кроватке бегает.
- Не говорит еще?
- Нет, мама, папа, баба, "на" вместо "дай".
- Папа тоже? - обрадовался я. - А как Людмила? Замуж еще не вышла?
Никого у матери не было и нет. И не уезжала она никуда, бабка нарочно сказала, чтобы вы не приходили. Скандалов боятся.
- А теперь-то можно навестить? Соскучился. Я уж и курить бросил. Ты спроси у матери, если. Конечно, она думает отмечать Новый год дома.
- Дома, а где же еще. Ладно, спрошу.
Денег Антон не взял, умчался на рынок за покупками. Здорово успокоил он меня. Каждодневно преследовали навязчивые мысли, будто они уже опухли от голода. Оказалось, тревоги были напрасными. И Данилка растет, и Людмила ни о ком не думает. А сколько пришлось пережить, когда в мусорном баке напротив нашего участка кто-то обнаружил голенькое тельце закоченевшего довольно большого ребенка.
- Убить суку не жалко, - скрипели зубами ребята, пока милиция опускала трупик ребенка в полиэтиленовый мешок. - Вообще озверели бабы.
День прошел в повышенном настроении. Было предложение отдать шестьдесят пять чеков по тысяче рублей. Я отказался, надеясь еще если не продать подороже, то вложить в приватизируемые предприятия, дальновидно решив, что коли наметился спрос, то с расставанием со ставшим родным пакетом не следует спешить. Купил серебряного "кайзера" и тут же перепродал массивную цепочку за двойную цену. Оставлять себе хоть и красивый, но тяжеленный ошейник не имело смысла. Безвкусица. Даже для разбогатевших, в большинстве своем некультурных, лоточников, не говоря о "новых русских", качающих на бычьих шеях толстые золотые "веревки". С испанскими реалами связываться не стал. Да, золотые, да, восемнадцатый век, но слишком вид у них современный. Ни потертости, ни царапинки, будто только с матрицы. Примерил еще отличный модный костюм в крупную серую полоску. Он оказался сшит как по мне. Совсем недорого, за тридцать пять тысяч. От такого подарка отказался бы только дурак. И я спрятал его в сумку. В основном же пришлось работать на обычной мелочевке.
На другой день, где-то к обеду, подоспел Антон.
- Ну как? Потянулся я к нему. - Что сказала Людмила?
- Боится, вы опять начнете скандалить, - замялся тот.
- Да что я, зверь какой. Ну было, затмение нашло, теперь все позади. Данилку сто лет не видел. Принесу подарки, посидим, поговорим, отметим Новый год за банкой "Херши" и все. Спиртное брать не собираюсь.
- Я тоже говорил, она, ругаться, мол, начнете снова, - пожал плечами здорово вытянувшийся Антон. - Но вы все равно приходите. Мать я возьму на себе. Гостей мы никаких не ждем.
Покусав губы, я полез было опять за деньгами, но Антон остановил:
- Не надо, вы лучше сами купите и принесете. Приходите, я с ней поговорю еще раз.
- Здорово против?
- Не так чтобы. Просто боится, я уже говорил. Ее еще никто не трогал, может, поэтому.
Антон убежал. Я долго думал, идти или не стоит. Вдруг Людмила за боязнью конфликта скрывает от сына, что хотела бы встретить Новый год в другой компании, а я со своими претензиями влезаю в ее личную жизнь. Сунешься вот так, а дверь опять как какому бродяге не откроют, и придется оплеванному возвращаться обратно. После такого отношения недолго и сорваться. Считай потом оставшиеся только на опохмелку копейки.
- О чем задумался, детина? - толкнул плечом Аркаша. - Это Людмилин сын приходил?
- Он. Навязываюсь в гости на встречу Нового года.
- Ну и как, пустят? Или снова от ворот поворот?
- Антон говорит, что Людмила до сих пор боится, как бы я чего не натворил. Но сам приглашает.
- А ты зайди посреди дня, сейчас, например. Сына проведать имеешь полное право. Она, само собой, пусть ведет себя как хочет, но Данилка твой. Ты же не сдернул, как ее первый, наоборот, тянешься. Продукты носил, деньги давал. На ее месте другая за счастье считала бы.
- Зато она не считает, - отходя от Аркаши, покривился я. Действительно, тупая, сосала бы потихоньку, как другие…
Но настроение от неприятных мыслей не испортилось. У них все нормально, и это самое важное, остальное можно пережить. Как сказал бы Скрипка, деньги будут целее. Ничего, первый контакт налажен, глядишь, после праздника станет покладистее. Время залечивает все, даже душевные раны. Да, можно считать, что это отказ, но делать из него трагедию не стоит.
В обед принесли большое, два на два метра, писаное маслом по холсту художественное полотно. Картина оказалась старинной, краска в некоторых местах осыпалась. И все равно рисованный с возвышенности утренний пейзаж завораживал натуральностью, широтой, раздольем. Внизу медленная река, за ней заливной луг, а дальше березовые рощи, сосновые боры с золотыми куполами затерянного в них монастыря. Красота непорочная. Бабы с мостков полоскают белье, в примостившейся слева крохотной деревеньке на другой стороне реки по единственной улочке бредет пастух во главе стада из пяти коров. Над всем этим лазурное небо с парой ватных облачков. Ни фабрик, ни машин, ни мошкариных людских толп. Тишина.
- Где-то должна быть фамилия художника, - водил длинным носом по краям картины Скрипка. - Не может быть, чтобы ее писал неизвестный.
- Ты имеешь ввиду Эрнста? - подковырнул Аркаша. - Тогда посередке возвышался бы огромный фаллос, и по бокам пара мясистых грудей с коричневыми сосками.
- По моему, Неизвестного ты спутал с Кустодиевым, - возразил я. - Это у него бабьи телеса переползают через края полотен, а мужские морды с похмелья не опоносишь.
- Видали, как писатель оценивает истинное искусство! - притворно возмутился Аркаша. - А мы считаем этого пошляка интеллигентом, членом многочисленной секты тонких ценителей прекрасного.
- Он и есть член, - буркнул Скрипка, ставя картину "на попа". Обернулся ко мне. - Ты, член, как по твоему, чьей кисти может принадлежать это бессмертное творение?
- Шишкину точно нет, - ответил вместо меня Сникерс. - У того медведи давно бы задрали вон тех коров. Саврасову, если.
- Не знаю, - задумчиво ответил я. - Но картина хорошая. Если бы краска не осыпалась, стоило бы смело предлагать в любой музей, пусть даже художник и самоучка. А так, реставрация обойдется в копеечку.
- Ты прав, художник самоучка, - кивнул головой принесший картину высокий, интеллигентного вида, мужчина. - Пейзаж писал мой прадед, крепостной князей Оболенских из их имения под Козельском. Монастырь с куполами - ныне возрождаемая знаменитая Оптина Пустынь, где не раз бывали Толстой, Тургенев, Достоевский. За вот этими сосновыми борами имение Гончаровых, дочку которых в свое время взял в жены Пушкин. А с обрыва над рекой, откуда рисовал художник, козельчане обливали кипящей смолой орды Батыя.
- История, - уважительно посмотрел на мужчину Коля. - Неси в музей, здесь ты получишь копейки.
- Не взяли, - вздохнул тот. - Сами, говорят, на бобах. Да и фамилия, как вы правильно заметили, неизвестная.
- Оставьте себе, - досадливо поморщившись, сказал я. - Такая реликвия…
- Передавать некому, - мужчина принялся заворачивать картину в подобие простыни. - Жена посчитала за хлам, дети лишь о деньгах думают. Институт наш расформировали. Думал, среди вас ценители найдутся. Для нее нужны апартаменты, не наши хрущевки-брежневки. Тогда бы смотрелась. Извините, до свидания.
- В Москву, на аукцион, - крикнул вдогонку Скрипка.
Мужчина не обернулся. В неглубоком снегу старая рама чертила углом узкую борозду. Я подумал, что он прав. Если взять вместо фотообоев, то они выходят из моды, а картина займет места ненамного меньше стандартного ковра. К тому же потрепанная. Умелые руки, конечно, вернули бы ей прежнее состояние. Но где их взять, и сколько они запросят теперь, коли вызов мастера по ремонту телевизоров на дом обходится в десять тысяч рублей. Всего лишь вызов, без ремонта.
А пейзаж мне знаком, я бывал на этом месте…
- Ну и где мы собираемся подводить итоги уходящего года? - перебил мои невеселые мысли Аркаша. - С Людмилой не договорился?
- Нет. Боюсь, снова не пустит, - вздохнул я. - Дома. Возьму бутылочку шампанского, включу телевизор и буду кайфовать. Кум звонил, но к нему тоже не поеду. У него нормально, компании тоже всегда приличные, и все равно нажираешься до поросячьего визга. Привычка не отставать от других.
- Одному встречать примета плохая, - сказал Коля. - Весь год пройдет в одиночестве. Я с бабами, несколько кандидаток отобрал.
- Тебе легче, молодой, неженатый, - завистливо покосился на него Аркаша. И снова повернулся ко мне. - Шампанского тоже не бери. Одного глотка хватит, чтобы развязаться.
- Это точно, - подтвердил Скрипка. - Вон, ребята начали уже отмечать, а ты и не смотришь. Продолжай так же. Лучше возьми трехлитровый баллон соку, закусочки хорошей и соси потихоньку. Или пригласи приличную женщину, пусть она пьет, а ты подливай. Смотри со стороны, да посмеивайся. Не будь дураком, пора за ум браться. Иначе снова с голыми руками придешь на базар.
- Пару бутылочек шампанского я уже припас, - радостно потер руки подскочивший Жан Луи Папен. - Какой без него Новый год. Сам Президент в конце поздравительной речи поднимет бокал, а я должен сок сосать? Не выйдет.
- Ты писателя не сбивай, - насупился Скрипка. - Ты что, не знаешь, что он уже алкаш? Ему хватит губы помочить, чтобы потом все бабки по ветру пустить. Алкоголизм, болезнь.
- Да перестань ты человека запугивать, - отмахнулся Папен. - Если бы писатель был алкоголиком, давно бы нажрался, а то как огурчик, смотреть приятно.
Свечерело. Я успел скинуть хохлам миллионов тридцать купонов, купленных еще с утра. Колбасники собрались уезжать. Завтра, в последний день старого года их, скорее всего, будет меньше. На границе таможенники пощипают крепче обычного, здесь местные контролеры - обэхээсэсники с омоновцами и базарной милицией. Каждому хочется украсить праздничный стол побогаче. Поэтому, какой толк нарываться на заведомую обдираловку. Лучше уж переждать дома, несмотря на моментальный расхват товара. У кого под рукой личная машина, тому еще можно попробовать проскочить между многочисленными постами нахлебников. А кто везет поездами да электричками, тот должен умерить свой аппетит. Я все-таки прошелся по рядам колбасниц в надежде увидеть среди них старую знакомую. Увы, после нашей последней встречи, она как в воду канула. Заводить новое знакомство с одной из ее коллег не было желания, хотя возможностей предоставлялось достаточно. Многие постоянные клиентки превратились из хороших приятельниц чуть ли не в близких друзей. Намекни, предложи, глядишь, какая розовощекая и клюнет. Иметь в своем активе связи с богатым ваучеристом любой из украинских челноков лестно. Во первых, никогда не подсунет фальшивых долларов, во вторых, всегда придержит нужную сумму в купонах, да еще по более низкой цене, в третьих, у него можно оставить часть товара, не боясь, что он с ним исчезнет. Ну и в заключение, почему бы не порадовать свое тело знакомством с новым мужчиной. Украинский сытный борщ тоже иногда приедается.
Помахав на прощание перчатками, Аркаша со Скрипкой уехали домой. Лана, Сникерс, Коля, Серый, семейный подряд обычно торчали до последнего. Я походил взад-вперед по заметно по просторневшему участку. Теперь можно рассчитывать лишь на баксы, да на редкого клиента с золотыми изделиями. Минут через пятнадцать как раз и подвалил один с "рыжьем". Это был лом. Разные сережки без камней, погнутые обручальные кольца, перстеньки, кусочки цепочек. Всего граммов восемнадцать. Осмотрев пробу. А где ее не было, проверив металл на ляпис, я попросил Сникерса взвесить разношерстный набор. Заплатив тысячу рублей - обычная такса за весы - сложил лом в слюдяную обертку от пачки сигарет и рассчитался с невзрачным хмурым клиентом. Видимо, тот когда-то тоже пробавлялся золотишком. Подумал, что теперь придется ждать купца. В последнее время, в связи с недавним повышением цен на драгоценные металлы, они стали появляться реже. Ну что же, придется искать других. Вспомнился случай. Однажды один из сторонних купцов заказал мне двадцать граммов лома - у знакомого ювелира решил отлить настоящего "кардинала". Помотавшись по ваучеристам, я за короткое время набрал нужный вес и помчался к заказчику. По подсчетам, навар должен был составить не меньше ста тысяч рублей. А дело было в начале года, когда доллар тянул на две с небольшим тысячи. Вручив пакетик, я подождал, пока клиент проверит поломанные изделия, среди которых выделялся корпус от золотых часов.
- Все четко? - спросил тот. - И проба, и вес? Мне разносортицы не надо. Учти, я добавляю к своему лому, потому что вся цепка будет весить граммов семьдесят.
- Как в аптеке, ты же сам смотрел.
- Я то смотрел, а что скажет ювелир?
- Тоже самое.
- Хорошо, тогда мне нужно еще граммов тридцать. На крест с накладным Иисусом.
- Когда привезти? - пересчитывая бабки, нетерпеливо переступил я с ноги на ногу.
- Пожалуй, завтра к вечеру, часика в четыре. Сможешь?
- Об чем речь.
На другой день я был уже у клиента, который владел несколькими коммерческими ларьками, в том числе пристроенной к магазину забегаловкой, в которой разливали вино.
- Привез? - проводя меня в свою конторку, как-то равнодушно спросил он. Протянул громадную лапу. - Давай.
- Тридцать граммов, как договорились.
Я отдал пакет. Клиент сунул его в карман, затем вытащил из ящика стола маленький сверток, развернул его. Я сразу узнал свой, привезенный вчера, лом.
- Во первых, вот этот перстень и сережка с кулоном не пятьсот восемьдесят третьей пробы, а пятисотой. Это раз, - все так-же спокойно начал он. - Во вторых, до веса не хватает ноль три грамма. Как только заменишь низкопробку и дополнишь вес, так сразу получишь расчет за привезенный лом. А пока он полежит у меня.