- "Смерть - это табу", - сказал он и начал напевать хриплым призывным голосом, напомнившим мне зазывал на карнавалах. Боллинг пел, что под утро он сидел в аллее пьяниц, где ангелы пьют консервированное тепло, и слушал музыку. Вдруг он услышал шаги. Кажется, к нему подошла девушка и спросила его, что он делает в этой долине смерти. Девушка сказала ему, что смерть - это последний шанс, и пригласила его к себе домой в свою постель.
Он сказал, что секс - это последний шанс, и оказался не прав. Он услышал, что трубит рог. Девушка исчезла, как призрак. А он остался ни с чем в этой темной аллее.
Пока ударник и контрабасист содрогали крышу помещения, в котором находился ночной клуб, Боллинг тоже усилил свой голос и стал петь во всю мочь. Он пел, как искал эту девушку где только возможно, перечисляя множество улиц и площадей Сан-Франциско, и, наконец, нашел своего сфинкса возле рынка, где она поглощала спиртное. Они напились и стали танцевать до упаду на золотом асфальте.
В конце концов девушка упала на свою кровать, и они стали наслаждаться любовью. "Я уношусь к звездам", - сказала девушка. И он стал пить концентрированный адский нектар, целуя ее в губы. Все это продолжалось довольно долго, пока музыка завывала и подхихикивала. И вот девушке удалось его убедить, что смерть - это последний шанс. Я не знаю, что она имела в виду. Но она знала, потому что, оказывается, была мертвой. "До свиданья, мистер", - сказала она ему. Или он сказал, что она ему так сказала. "До свиданья, сестренка", - ответил он.
Аудитория молчала, не будучи уверенной, закончил он свои излияния или еще нет. Потом послышались бурные аплодисменты, сопровождаемые возгласами "браво". Боллинг стоял, поджав губы, поглощая овации, как малыш, сосущий сладкую воду через соломинку. Нижняя часть его лица показывала, что он получает удовольствие. Но глаза были удивленными. Его рот растянулся в клоунскую улыбку.
- Спасибо, котятки. Я рад, что вы поняли меня. А теперь послушайте следующее.
Он прочел стихотворение о семи бедных заблудших душах, потом о безбородых чудаках из сумасшедшего дома, которые собирались стать гуру и проповедовать новую правду жизни. Тут я уже больше не мог слушать, отключился и стал ждать, когда же все это кончится. Ждать пришлось долго. После чтения поэм наступила раздача автографов, ответы на вопросы, приглашения к столикам, чтобы вместе выпить.
Была уже почти полночь, когда Боллинг распрощался со своими поклонниками и направился к двери. Я встал и пошел за ним. Крупная девица с голодными глазами появилась между нами. Она взяла Боллинга за руку и начала что-то говорить ему в ухо, немного наклонившись, потому что она была выше его.
Он отрицательно покачал головой:
- Извини, детка, я женат. И потом я значительно старше тебя, я мог бы быть твоим отцом.
- Годы ничего не значат, - ответила она. - Женская мудрость не имеет возраста.
- Вот и докажи это, дорогая.
Он освободил руку, которую она держала. Трагически сжимая на груди широкий черный свитер, она спросила:
- Ведь я некрасивая, правда?
- Ты красавица. Греческие моряки с удовольствием пригласили бы тебя разбить бутылку шампанского о корабль, спущенный в воду. Свяжись с ними.
Он погладил ее по голове и вышел. Я нагнал его на тротуаре, когда он останавливал такси.
- Мистер Боллинг, у вас есть минутка времени?
- Это зависит от того, зачем это вам.
- Хочу выпить с вами и задать несколько вопросов.
- Я достаточно выпил. Уже поздно. Я очень устал. Почему бы вам не написать мне письмо? Напишите.
- Я не умею писать.
- Хотите сказать, что вы не непризнанный литературный гений? - обрадовался он. - Я думал, что все люди - литераторы.
- Я детектив. Ищу одного человека. Вы могли его знать.
Такси появилось из-за угла и остановилось у тротуара. Он попросил водителя подождать.
- А как его зовут?
- Джон Браун.
- О, я прекрасно его знал. Это было в Харперс-Ферри. Я старше, чем выгляжу. - Он автоматически продолжал паясничать, оценивая меня.
- В 1936 году вы опубликовали его стихотворение в журнале "Зубило".
- Мне очень жаль, что вы подняли этот вопрос. Это ужасное название для журнала. Поэтому он и закрылся.
- Стихотворение называлось "Луна".
- Боюсь, я все забыл. С тех пор утекло много воды. Я знал Джона Брауна в тридцатых годах. Что с ним произошло?
- Именно это я и пытаюсь узнать.
- Хорошо. Я выпью с вами, но только не в "Ухе", хорошо? Я устал от всего этого.
Боллинг отпустил такси, и мы прошли футов шестьдесят до ближайшего бара. Пара старушек, сидевших на двух высоких стульях в центре бара, уставилась на нас, когда мы вошли. В баре больше никого не было, кроме коматозного бармена. Он долго вставал со своего стула, чтобы налить нам пару стаканов.
Мы сели в одном из кабинетов, и я показал Боллингу фотографии Тони Гэлтона.
- Вы узнаете его?
- Кажется, узнаю. Мы с ним одно время переписывались, но виделись всего раз или два. Два раза. Он приезжал к нам, когда мы жили в Сосалито. А потом в одно воскресенье, когда я проезжал по побережью в районе Луна-Бэй, заехал к ним.
- Они жили в Луна-Бэй?
- В нескольких милях от города, в старом доме на берегу океана. Я потратил много времени, чтобы найти их, несмотря на то, что Браун рассказал мне, как к нему проехать. Я вспомнил, он просил меня никому не говорить, где он живет. Он только мне дал свой адрес. Не знаю, почему он выделил меня. Ему очень хотелось, чтобы я побывал у него и увидел его сына. Возможно, он в какой-то степени относился ко мне как к отцу, хотя я был немногим его старше.
- У него был сын?
- Да, у них был маленький ребенок. Он только что родился. Отец обожал маленького Джона. Они были довольно трогательной семьей.
Боллинг говорил мягко. Вдали от толпы и музыки это был совсем другой человек. Как все актеры, он перед публикой был одним, а в личной жизни совсем другим. Обе стороны его натуры были притворством, но он мне больше нравился в личной беседе.
- Вы видели его жену?
- А как же! Она сидела на крыльце с ребенком на руках, когда я приехал. Она кормила его грудью. У нее были прекрасные белые груди, и она совершенно не стеснялась, что я видел, как она кормит ребенка. Все это прекрасно выглядело на фоне океана. Я попытался написать об этом стихотворение, но у меня ничего не получилось. В общем-то я ее совершенно не знал.
- А как она выглядела?
- Очень привлекательная, я бы сказал, на вид. Она почти не разговаривала. Откровенно говоря, она просто коверкала английский язык. Думаю, она привлекала Брауна своим невежеством. Я знал молодых писателей и художников, которые влюблялись именно в таких женщин. Сам в молодости был таким, когда переживал предфрейдовский период. - Он косо улыбнулся. - Это означает - до того, как научился анализировать.
- А вы помните, как ее звали?
- Миссис Браун? Как ее звали? - Он отрицательно покачал головой. - Извините. В поэме я называл ее Стелла Марис - звезда моря. Но это вам не может помочь, ведь так?
- А вы не можете мне сказать, в какое время вы там были? Должно быть, в конце 1936 года?
- Да, где-то около Рождества. До Рождества. Я привез ребенку погремушки. Браун был очень доволен. - Боллинг взялся за подбородок и потянул его вниз, удлиняя свое лицо. - Странно, но после этого я о нем ничего не слышал.
- А вы пытались с ним еще увидеться?
- Нет, не пытался. Он мог решить, что я не хочу с ним общаться. Возможно, это так и было. Хотя сам я этого не понимал. Кругом полно было молодых писателей, трудно общаться со всеми. Я занимался в то время интересной работой, и многие из них приходили ко мне. Откровенно говоря, я не вспоминал о Брауне до сегодняшнего дня. Он все еще живет на побережье?
- Я не знаю. А чем он занимался в Луна-Бэй, он не говорил вам?
- Пытался написать роман. Он вроде бы не работал, и я не могу себе представить, на что они жили. Но нельзя сказать, что у них совсем не было денег. У них была няня, которая ухаживала за ребенком и за матерью.
- Няня?
- Думаю, это была, скорее, сиделка. Молодая девушка, обслуживающая больных, и все такое прочее, - добавил он неопределенно.
- А вы помните, как она выглядела?
- Я помню ее великолепные глаза. Живые черные глаза, не спускавшие с меня взгляда. Не думаю, что она одобряла литераторов.
- А вы с ней разговаривали?
- Возможно, разговаривал. У меня было впечатление, что она единственный здравомыслящий человек в этом доме. Браун и его жена, казалось, жили в заоблачном мире.
- Что вы имеете в виду?
- Они были далеки от обычной жизни. Я их не критикую за это. Я тоже так когда-то жил. Бог его знает, может быть, я и сейчас так живу. - Он улыбнулся мне своей клоунской улыбкой. - Нельзя стать Гамлетом, не потеряв своего Я. Но не будем обо мне.
- Вернемся к сиделке. Вы не можете вспомнить ее имя?
- Не смогу. Уверен.
- А если я назову вам, вспомните?
- Сомневаюсь. Но давайте попробуем.
- Мэриан Каллиган, - сказал я. - К-а-л-л-и-г-а-н.
- Оно мне ничего не напоминает. Извините. Боллинг допил свой коктейль и осмотрелся вокруг, как будто бы ожидал, что сейчас что-то произойдет. А я подумал: то, что должно было произойти с этим человеком, в основном уже произошло. Выражение его лица менялось, как будто бы он менял маски. Но под этими масками, я видел, он был смущен.
- Давайте еще выпьем, - сказал он. - Теперь плачу я. У меня полно денег. Я сейчас хорошо заработал в "Ухе". - Но даже это его практичное высказывание звучало фальшиво.
Пока я расталкивал бармена, Боллинг рассматривал фотографии, которые я оставил на столе.
- Приятный мальчик, этот Джон. Это действительно он. Возможно, был талантлив. Но не от мира сего, совершенно точно - не от мира сего. Откуда у него деньги на лошадь и на теннис?
- Он из очень богатой семьи.
- Боже праведный, не говорите мне, что он пропавший наследник! Поэтому вы и разыскиваете его?
- Именно поэтому.
- Долго же они ждали!
- Вы правы. А вы не можете мне рассказать, как добраться до дома, где жили Брауны, когда вы были у них в гостях?
- Боюсь, рассказать не смогу. Но проводить могу.
- Когда?
- Завтра утром, если вас это устроит?
- Вы очень любезны. Спасибо.
- Не за что. Мне нравился Джон Браун. И потом, я не был в Луна-Бэй несметное количество лет. Может быть, это посещение вернет мне молодость.
- Может быть, - сказал я, а про себя подумал, что вряд ли.
Он тоже этому не верил.
Глава 9
Утром я заехал за Боллингом в его квартиру на Телеграф-Хилл. Это был один из тех ясных дней, которые заставляют забыть все предыдущие туманы Сан-Франциско. Ветер, дувший с моря, сделал воздух чистым и прозрачным, а море синим-синим. Белый корабль, оставляя за собой белый шлейф пены, направлялся в сторону Золотых ворот. Над ним кружились белые чайки.
Боллинг смотрел на все это мутными глазами. Его знобило, цвет лица был серым. После вчерашней выпивки наступило похмелье. Он забрался на заднее сиденье и прохрапел всю дорогу. Луна-Бэй был захудалым бесформенным городком, расположившимся вдоль широкого шоссе, идущего по берегу моря. Его низкие здания казались домами для карликов на фоне высоких холмов и безбрежного моря.
Я остановился у заправочной станции на перекрестке шоссе и дороги, ведущей в сторону от побережья, и разбудил Боллинга.
- Боллинг, просыпайтесь.
- Зачем? - пробормотал он во сне. - Что случилось?
- Пока ничего. Куда ехать?
Он застонал, сел и осмотрелся. Из-за блеска воды в океане глаза его стали слезиться. Он загородил их рукой от солнца.
- Где мы находимся?
- В Луна-Бэй.
- Что-то все выглядит иначе, - пожаловался он. - Не уверен, смогу ли я найти это место. Во всяком случае, здесь нужно повернуть на север. Езжайте медленно, и я постараюсь узнать дорогу.
Почти в двух милях к северу от Луна-Бэй шоссе у самого основания мыса повернуло в сторону от океана. На дальнем конце мыса новая асфальтированная дорога вела к морю. На перекрестке вывеска: "Комплекс Марвиста. Три спальни и гостиная. Ванные комнаты обложены кафелем. Оборудованные кухни. Все удобства в доме. Осмотрите образец дома".
Боллинг похлопал меня по плечу:
- Кажется, здесь.
Я подал назад и повернул влево. Несколько сот ярдов дорога шла прямо, чуть вниз. Мы проехали мимо прямоугольной кирпичной постройки размером с футбольное поле, где велись какие-то земляные работы. Деревянная табличка у дороги объясняла, чем они занимаются: "Строительство торгового центра Марвисты".
С высоты холма были видны сотня или больше домов. Они стояли у подножия холма на голой земле. Трава только что начала пробиваться. Проезжая по извилистой улице вдоль домов, я мог видеть, что в большей их части уже жили люди. На окнах висели занавески, во дворах играли дети, на веревках сушилось белье. Дома выкрашены в разные цвета, что, кажется, только усиливало их сходство.
У подножия холма улица распрямилась, теперь она шла параллельно обрыву. Я остановил машину и повернулся к Боллингу.
- Извините, - сказал он. - Здесь так все изменилось. Я не могу с уверенностью сказать, что это то же самое место. Здесь стояли деревянные бунгало, пять или шесть, вдоль обрыва. Если память мне не изменяет, в одном из них и жили Брауны.
Мы вышли из машины и подошли к обрыву. В двух сотнях футов под нами море сверкало, как синий металл, время от времени взрываясь белой пеной. В миле к югу, защищенная мысом, синела бухта. Больших волн здесь не было, и поэтому был оборудован пляж.
Боллинг показал в сторону бухты:
- Вот там должен был быть их дом. Я помню, Браун рассказывал мне, что эта бухта во время "сухого закона" использовалась контрабандистами, чтобы провозить в страну ром. На берегу обрыва стоял старый отель. Его было видно с крыльца Браунов. Значит, их бунгало находилось где-то здесь.
Возможно, они все здесь снесли, когда провели дорогу. В общем, поездка сюда мне ничего не дала. Я надеялся, что встречу людей, которые помнят Браунов.
- Вы могли бы поговорить с людьми, занимающимися продажей недвижимости в Луна-Бэй.
- Мог бы.
- Все же прекрасно побывать за городом, что ни говорите.
Боллинг прогуливался по краю обрыва. Вдруг он произнес высоким голосом, напоминавшим крик чайки:
- О! - И начал хлопать в ладоши.
Я подбежал к нему:
- В чем дело?
- О! - воскликнул он снова и засмеялся, как ребенок. - Я представил себе, что превратился в птицу.
- Ну и как, вам понравилось быть птицей?
- Очень. - Он снова захлопал в ладоши. - Я могу летать, - сказал он, замахав руками. - Я грудью пробиваюсь сквозь ветер в небо. Как Икар, лечу к солнцу. Воск, которым прикреплены мои крылья, тает, и я падаю в море. О, мать Таласса!
- Мать кто?
- Таласса, море. Так у Гомера называется море. Мы можем построить новые Афины. Я раньше думал, что их можно построить в Сан-Франциско, построить новый город для человека с гор. Город, где можно забыться. О, ну ладно.
Настроение его опять испортилось. Я оттащил его от края обрыва. Он был непредсказуем. И я испугался: вдруг он захочет полетать? Мне он стал нравиться.
- Кстати, о матерях. Если жена Джона Брауна только что родила тогда, она должна была обращаться к врачу. Они не говорили вам, где родился ребенок?
- Говорили. Она родила его дома. Ближайшая больница находилась в Редвуд-Сити, и Браун не захотел везти туда свою жену. Возможно, они приглашали местного врача.
- Будем надеяться, что он все еще здесь живет.
Я поехал обратно по улице между домами, пока не увидел молодую женщину с ребенком в коляске. Она испугалась, когда я остановил возле нее машину. В дневное время вдоль дороги гуляли только женщины и дети. Неизвестные мужчины в машинах считались бандитами, крадущими чужих детей.
Я вышел из машины и подошел к ней, улыбаясь как можно любезнее.
- Мне нужен врач.
- Кто-то заболел?
- Жена моего друга должна вот-вот родить. Они собираются переехать в Марвисту и просили меня узнать, как здесь обстоят дела с медицинской помощью.
- Доктор Мейерс прекрасный врач, - сказала она. - Я у него лечусь.
- В Луна-Бэй?
- Совершенно верно.
- А давно он здесь практикует?
- Не могу сказать. Мы только недавно сюда переехали из Ричмонда. Два месяца назад.
- А сколько лет доктору Мейерсу?
- Лет тридцать, тридцать пять. Точно не могу сказать.
- Слишком молод, - сказал я.
- Если ваши друзья предпочитают пожилого доктора, такой есть у нас в городе. Я не помню его фамилии. Я лично предпочитаю молодых врачей, они знают все новые методы лечения, новые лекарства, делающие чудеса.
Лекарства, делающие чудеса. Я поблагодарил ее и вернулся в Луна-Бэй, где остановился у аптеки. Ее хозяин рассказал мне о трех местных врачах. Доктор Джордж Динин был единственным из них, кто практиковал здесь в тридцатых годах. Он пожилой человек, вот-вот перестанет работать. Я, вероятно, смогу его найти в его кабинете, если он, конечно, не уехал по вызову. Кабинет находился в двух кварталах от аптеки.
Я оставил Боллинга пить кофе за стойкой аптеки и пошел к врачу пешком. Его кабинет занимал передние комнаты старого здания с зелеными стенами, стоявшего на пыльной боковой улице. Дверь открыла женщина лет шестидесяти. У нее были подсиненные седые волосы и лицо, какие теперь редко встретишь. Оно говорило, что она довольна своей жизнью.
- Да, молодой человек?
- Я хотел бы увидеть доктора.
- Он принимает во второй половине дня. С часу тридцати, не раньше.
- Но я не болен, и он нужен мне по другой причине.
- Если вы продаете лекарства, то приходите после ленча. Доктор Динин не любит, когда его беспокоят по утрам.
- Я уезжаю сегодня днем. Я расследую дело об исчезнувшем человеке. Возможно, он сможет мне помочь найти его.
У нее было очень выразительное лицо, несмотря на морщины старости.
- Это другое дело. Заходите, мистер...
- Арчер. Я частный детектив.
- Мой муж в саду. Сейчас я его позову.
Она оставила меня в приемной. На стенах висело несколько дипломов. Доктор Динин закончил медицинский факультет университета в Огайо в 1914 году. Остальные дипломы он получил позже. Сама комната выглядела как музей, рассказывающий о довоенном времени. Потертая кожаная мебель после долгого использования приняла форму, удобную для человеческого тела. Стоявшие на столике шахматные фигурки напоминали две миниатюрные армии, готовые к бою. Онибыли ярко освещены солнцем, отражавшимся в оконном стекле.
В приемную вошел доктор и подал мне руку. Это был очень высокий старик. Его глаза под мохнатыми седыми бровями ничего не выражали, а брови напоминали птичьи гнезда, свитые над обрывом. Он опустился в кресло у письменного стола. У него была лысина, которую он прикрывал прядями волос, растущих сбоку.
- Вы сказали моей жене, что ищете пропавшего человека, возможно, моего бывшего пациента?
- Возможно. Его звали Джон Браун. В 1936 году они жили на побережье, в нескольких милях отсюда. Теперь там поселение Марвиста.