– Не валяйте дурака, мистер Макги! На съемки "Ветра удачи" угрохано почти семь миллионов! Мерзавец, написавший эту записку, знаком с шоу-бизнесом. Прошли те времена, когда можно было рассчитывать на защиту со стороны студии. Каждый фильм – это отдельное предприятие. Сейчас всеми делами в кинобизнесе ворочают человек десять. И если хоть один из них получил бы комплект таких снимочков, то никто не поставил бы на меня и ломаного гроша. Что такое сто двадцать тысяч по сравнению с моим будущим?! Я просто ликвидировала некоторые вложения, не приносившие особой прибыли, и расплатилась. Я надеюсь, вы не станете учить меня, как мне следовало поступать!
Сыграно было отменно, но я скрыл свое восхищение:
– Как же я смогу вам помочь, если вы столь искусно напускаете на все дымовую завесу?
– Что вы хотите сказать, черт возьми?! – воскликнула она.
– Все, что заботит дельцов кинобизнеса, – это деньги в банке. Ваше имя в титрах – и в банк текут деньги. Так же как имена Лиз, Фрэнки, Гарбо и прочих. И все они отнюдь не были пай-девочками. Милая моя, не те сейчас времена. И волна негодования публики не смоет вас с экрана. Если вы слегка подмочите свою репутацию, ребята из отдела связей с общественностью и рекламы немедленно возьмут вас к себе под крылышко, и вся Америка снова будет вас обожать. Кончайте спектакль!
Выражение наигранного возмущения мгновенно исчезло с ее лица. Она снова села и, посмотрев на меня мрачно и сосредоточенно, произнесла:
– Нахал самоуверенный!
– И какая же все-таки причина заставила вас платить?
– Некоторые мелочи. Незадолго до того я слишком уж злоупотребила своим положением. Из-за меня задержалось окончание съемок, бюджетные расходы были превышены, и возникли сомнения, стоит ли вообще иметь со мной дело. Пришлось кое-кого подмазать, и все утряслось. Я ведь прекрасно знала, к чему это может привести. Ну, как случилось с Монро и Брандо, вы же понимаете... И все же у некоторых на меня имелся зуб. К тому же время от времени случались кое-какие истории. Не столь ужасные, как эти снимки, но... в том же роде. Скажем так: неподходящий был момент, чтобы злить их еще больше.
– И что еще?
– Дружочек, да неужто вам все-все хочется узнать?
– Как показывает практика, это полезно.
– Ну что ж... Есть у меня один близкий друг. Очень набожный, очень консервативный. Ему принадлежат значительные территории в Калифорнии и на Гавайях. Если он сможет получить разрешение из Ватикана и развестись, то я до конца своей жизни не буду ни в чем нуждаться. Всегда найдутся доброжелатели, которые непременно сочтут своим долгом показать эти снимки моему другу. И все пойдет прахом.
– И что, речь идет о действительно больших деньгах?
Она облизнула губы.
– По закону об имуществе супругов я завладела бы половиной от восьмидесяти миллионов, дружок. А я его милая, преданная крошка. Именно это все и усугубило. Иначе я бы просто попросила одного своего давнего приятеля в Вегасе прислать мне бравых ребяток, и они прекрасно разобрались бы с этим чертовым фотографом по своему усмотрению. Но в деле, которое меня по-настоящему беспокоит, они мне не помогут. Вообще, если этот мистер Икс не знает о существовании моего друга и о том, как много времени надо, чтобы провести хоть что-то через эту ватиканскую братию, то в таком случае он поступил очень глупо. Но, если принять в расчет моего друга, результаты и вправду могли получиться непредсказуемые. Прежде чем держать пари, стоит уяснить, что поставлено на карту – мои творческие возможности и толстый кошелек моего друга. Вот за них я и заплатила.
– В надежде, что на этом все и закончится. Но не тут-то было! Между прочим, а он сможет получить разрешение на брак с вами в своей церкви?
– По понятиям его веры я никогда не вступала в брак, так что препятствий быть не может. Здесь я совершенно чиста. И кстати, мистер Макги, Дэна ничего не знает о моих планах в отношении этого друга.
Я поинтересовался, каким образом, на ее взгляд, были сделаны снимки.
– Должно быть, с помощью очень сильного объектива, – ответила она. – Это видно и по ракурсу, и по освещению. Помню, к югу от домика, слева, было небольшое скопление скал, на которых росли сучковатые деревья. Судя по всему, снимали оттуда. Угол изображения подходит. Но тогда этот фотограф, должно быть, горный козел с очень мощным объективом в придачу.
– Есть ли в самом письме какая-либо зацепка, заставляющая вас заподозрить кого-то определенного?
– Нет! Я изучила его вдоль и поперек. Этот тип явно подвизается где-то около кинобизнеса и, мне кажется, старался показать, что знаком со мной, но называет меня Лайза, а не Ли. Возможно, что и специально, конечно. И вероятно, намеренно стремился придать письму этакий британский акцент, называя меня "голубушка".
– Какого размера были негативы?
– Маленькие. Вот такие. – Она очертила рамку со стороной миллиметров тридцать пять.
– Вы сверяли их со снимками каждый раз?
– Разумеется. Но очень часто отпечатки представляли собой увеличенные части негатива, иногда даже меньше половины.
– Значит, вы полностью расплатились больше года назад. И считали, что покончили с этим навсегда. Когда же к вам обратились снова?
– Два месяца назад. Вернее, даже меньше. В начале января. Один мой старый знакомый, пытаясь вернуть себе былое могущество, решил открыть дело в отеле "Пески" в Вегасе, и мы собрали компанию, чтобы устроить ему хорошую "отвальную". Газеты сообщили, кто там будет. Дэна была со мной. Мы снимали номер-люкс в "Дезерт Инн". Кто-то оставил этот конверт для меня у портье в "Песках", видимо решив, что я остановилась там. Мне его переслали, и он попал к Дэне. Я как раз просыпалась после дневного отдыха. Она вошла ко мне с жутким выражением лица и протянула конверт. Уже распечатанный. Там оказалась очередная порция снимков: обратный адрес отсутствовал. Портье даже не представлял, кто оставил конверт. Дэна хотела сразу же уволиться от меня. Странное она существо. Пришлось мне ей все объяснить – так же, как я объяснила вам, Трев. Она, конечно, сразу сообразила, что это та же самая история, на которую я угрохала столько денег. Я едва уговорила ее остаться. Но с тех пор наши отношения изменились. Я ее не виню и по-прежнему боюсь потерять. Вот этот конверт. Сами видите, как написан адрес: просто вырезали мое имя из обложки популярного журнала. А эта записка была внутри.
Записка сильно отличалась от предыдущей. Отдельные слова и буквы были вырезаны из газет и наклеены на дешевую желтую бумагу. Она гласила: "Бесстыжая шлюха, купающаяся в роскоши, возмездие настигнет тебя, и на этот раз деньги не спасут твою никчемную жизнь, но лучше все же приготовь денежки, ты, порочная тварь. Я найду тебя, ты узнаешь правду о себе, и я тебя освобожу от твоей беспутной жизни".
Она поежилась.
– Эта записка напугала меня до смерти, Трев. Она какая-то жуткая, безумная. Ее писал другой человек. Не может быть, чтобы тот же самый.
– Так вы, значит, сразу обратились к Уолтеру?
– Нет. Чем больше я об этом думала, тем страшнее мне становилось. Мне и сейчас жутко. Как-то я оказалась на большой вечеринке у Спрингсов, слегка выпила – и со мной случилась истерика. Милый Уолт тоже там был, он вывел меня на свежий воздух. Я повисла у него на шее, расплакалась как дитя и поведала ему обо всех своих бедах. Тут-то он и вспомнил про вас. Думаю, вы признаете, что кое-что у меня действительно укради – мое право на личную жизнь... ну, или что-нибудь в этом роде. И кто-то хочет оборвать мою карьеру, а может быть, и лишить жизни... Не знаю... Я вожу с собой деньги. В тысячедолларовых банкнотах, у меня их пятьдесят штук. Я и не надеюсь, что вы сможете вернуть то, что я уже заплатила им. Но если сумеете, то половина – ваша. А если вы отцепите от меня этого психа, получите все деньги, которые у меня с собой.
– Снимки в этом конверте?
– Да, но... вам обязательно их смотреть?
– Да.
– Я этого боялась. Я не позволю вам их смотреть, пока не скажете, что попытаетесь мне помочь. Каждый раз, когда я думаю об этой записке, я чувствую себя напуганным, беспомощным ребенком.
– Ли, тут очень мало зацепок. След остыл.
– Уолтер сказал, что вы проницательный, упорный и удачливый парень. Главное – удачливый. – Она как-то странно взглянула на меня. – А у меня такое ощущение, что удача отвернулась от меня.
– Сколько людей посвящены в это дело?
– Четверть. Вы, Дэна, я и Уолтер, причем вам известно больше, чем им. И больше ни одна живая душа не знает, клянусь!
– А не было бы логично рассказать обо всем Карлу Абелю?
– Милый мой, когда такого рода связь порывают, то раз и навсегда, и говорить больше не о чем.
– А не мог он это все подстроить?
– Карл? Нет, это совершенно исключено. Он очень жизнерадостный тип – незамысловатые потребности, незамысловатые привычки. Он весь как на ладони, честное слово!
– Обычно я вначале сам несу все расходы, а потом до половины их вычитаю из общей суммы своего гонорара. Но на сей раз так поступать несколько рискованно.
– Я обеспечиваю расходы вплоть до пяти тысяч, – без колебаний сказала она. – А когда эти деньги кончатся, обсудим дальше.
– Должно быть, Уолт сказал, что мне нужно доверять.
– А разве у меня есть выбор? Другого пути нет. Вы попытаетесь? Прошу вас! Ну пожалуйста!
– Буду стараться, пока не решу, что это безнадежно.
Она положила конверт мне на колени.
– Видит Бог, я не страдаю от застенчивости, но вряд ли смогу наблюдать, как кто-то рассматривает эти картинки. Пойду погуляю. Не спешите.
Она направилась к массивной двери и тихонько выскользнула из комнаты.
Глава 3
Спустя некоторое время я вложил двенадцать снимков обратно в конверт. Прямо скажем, они произвели бы впечатление и на более искушенного зрителя, впрочем, возмущаться и клеить ярлыки не в моих правилах. Просто современные животные, запечатленные во время своих бесхитростных игр. Такого рода спорт – не для меня, и это не ханжество, а скорее вопрос принципиальный. Одобрять подобные развлечения – значит отвергнуть множество ценностей – чувство собственного достоинства, например.
Я медленно прошелся по комнате. Какой-то диссонанс в этих снимках не давал мне покоя. Я вынул их из конверта и снова стал перебирать. Да, вот в чем дело. Переплетенные в экстазе тела и отчаянное одиночество на лицах.
А между тем – красивые люди. Лайза Дин – центральная фигура на каждом снимке. Как я и ожидал, ее тело отличалось поразительной красотой.
У меня вдруг возникло ощущение, что я ненароком столкнулся с неким парадоксом: предельно тесное общение тел в конце концов приводит к одиночеству человеческой души. Хотя, вероятно, эта формула требует уточнений.
Решив не отвлекаться больше для философских обобщений, я еще раз внимательно просмотрел фотографии, пытаясь извлечь из них еще какие-нибудь сведения.
Судя по различной длине теней на фотографиях и по перегруппировкам обитателей солнечной террасы, снимки были сделаны с промежутком в несколько часов, а может, и в разные дни.
Вскоре мисс Дин вернулась. Во взгляде ее читались одновременно вызов и подчеркнутая сдержанность.
– Ну как? – поинтересовалась она.
– Не похоже, что это было чертовски весело.
Ее удивил мой ответ. Она пристально взглянула на меня.
– До чего же вы правы! Знаете, мне кажется, что все это происходило тысячу лет назад. Я все время старалась стереть воспоминания об этом. Конечно, ситуация, в которой мы все тогда оказались, возбуждает. Но сейчас я действительно припоминаю, что постоянно находилась в каком-то беспокойном и раздраженном состоянии. И спать хотелось, просто ужасно хотелось спать, а выспаться никак не давали... А еще у меня было такое ощущение, что вся остальная компания – это просто один... один половой орган... Простите меня.
– Эти снимки – точные копии полученных прежде?
– Те же двенадцать кадров, но совершенно другое качество снимков: эти более смазанные, серые, те были четче. Но естественно, я ни одной фотографии из тех не сохранила. Я же не предполагала, что нужно будет сравнивать.
– Ли, придется нам вместе их просмотреть, чтобы вы мне указали, кто есть кто и что-нибудь о каждом рассказали. Надеюсь, что каждый из этой компании хотя бы на одном снимке получился четко.
Она вздохнула.
– Пожалуй, без этого не обойтись, Тревис, хотя смертельно не хочется травмировать свое самолюбие лишний раз. Не очень приятно походить на дешевую шлюху на задворках цирка в Хуаресе.
Включив свет, мы уселись за столик. Взяв карандаш и бумагу, я указывал на снимки и задавал вопросы. Она сидела полуотвернувшись и отвечала еле слышно. Я записал следующее.
1. Карл Абель – лет 27; рост 6 футов, рослый, крепкий блондин, только что уехал из Солнечной Долины, живет, кажется, в Вигваме Мохок под Спекулятором, штат Нью-Йорк.
2. Нэнси Эббот – около 22 лет; высокая, темноволосая, стройная, много пьет, обладает хорошим голосом, считается разведенной, кажется, дочь архитектора. Занималась лыжным спортом, брала уроки у Абеля в Солнечной Долине. По-видимому, была гостьей Макгрудеров.
3. Вэнс и Пэтти Макгрудер (возможно, из Кармела) – супружеская пара, им лет по 25; судя по всему, состоятельные.
Вэнс – любитель парусного спорта; кажется, у них дом на Гавайях; очень загорелый, невысокого роста, широкий и мускулистый, рано начал лысеть. Жена – пышная блондинка с очень длинными волосами, сварливая, говорит с заметным британским акцентом.
4. Кэсс – то ли имя, то ли фамилия, то ли прозвище. Похоже, был знаком с Макгрудерами раньше. Ему лет 30; темноволосый, интересный мужчина, очень силен физически. Веселый. Возможно, художник. Друг Сонни.
5. Сонни – чуть моложе Кэсса, худощавый, с холодным взглядом, производит впечатление жестокого. Неразговорчив. Чем занимается – неизвестно, привез с собой Уиппи.
6. Уиппи – лет 19; каштановые локоны, веснушки; работает то ли официанткой, то ли секретаршей, боится Сонни.
7. Два студента, откуда-то с востока, путешествовали; очевидно, присоединились к этой компании в баре, где Абель повстречал Нэнси Эббот. Ребятам лет по 20 – 21. Харви – крупный веселый блондин, Ричи – темноволосый пижон, ростом чуть поменьше. Кажется, они из Корнелл-колледжа.
Отобрав снимки, наиболее отчетливо запечатлевшего каждого, я пронумеровал их в соответствии с записями. Когда я вложил фотографии обратно в конверт, то явственно ощутил, какое облегчение испытала Ли.
– Кто все это заварил? – спросил я.
– Что вы имеете в виду? – снова напряглась она.
– Вряд ли фотограф действовал наугад. Кто-то должен был разместить вас перед объективом. А может, на самом деле жертвой был кто-то иной, а вы просто оказались подарком судьбы.
– Это было так давно... К тому же я была все время под градусом.
– И все-таки расскажите, что помните, – как все это началось.
Она медленно поднялась, подошла к окну и, опершись ладонями на подоконник, выглянула на улицу; копна рыжих волос мягко рассылалась по плечам. Я облокотился плечом о стену рядом с окном. Она негромко заговорила. За волосами я почти не видел ее профиль. Круглый лоб, чуть вздернутый кончик носа. И все. Я не торопил ее. Пусть подбирает нужные слова не спеша. Скоро я понял, что в ее памяти сохранилось гораздо больше несущественных деталей, чем относящихся к сути дела. Шестеро мужчин и четыре девушки. В их распоряжении было четыре месяца – две спальни, длинная кушетка в гостиной, надувные подушки на террасе. Традиционные игры с преследованиями, причем все, кроме Карла, в первую очередь добивались благосклонности Лайзы Дин. Тусклый свет... Наконец все как-то распределялись, но, если кто-то из партнеров засыпал, снова происходили перестановки.
Вспоминая фразы, обрывки фраз, описывая какие-либо эпизоды и сопровождая свой рассказ театральными вздохами и тщательно расставленными паузами, она постаралась воспроизвести атмосферу, царившую на душной террасе в первый день. Графины с "Кровавой Мэри", море водки, солнечный свет, бьющий в прищуренные глаза, возбуждающие ритмы музыки из портативного радиоприемника, аромат масляного лосьона для загара, шутки и пьяный смех. Игра в фанты, по правилам которой проигравшего раздевают.
В конце концов игра всем надоела. Полусонная, подвыпившая и разомлевшая Лайза отбивалась от настойчивых притязаний Кэсса, раздраженно покрикивая на него, когда он уж слишком наглел. С трудом поднявшись, чтобы еще выпить, она огляделась по сторонам: кое-кто спал, остальные занимались любовью. Сделав шаг, она поняла, что до бутылки ей не добраться. Тогда, крепко зажмурив глаза, чтобы создать иллюзию уединения, она перестала сопротивляться Кэссу...
Лайза вдруг повернулась ко мне и спрятала лицо у меня на груди, но спустя мгновение продолжила:
– А потом я впала в полную прострацию. Не знаю даже, как это объяснить... Как будто отключилась часть мозга. Все в одной лодке, и все безразлично. Абсолютно все... – Она снова вздохнула. В холодном мягком свете трогательно белел пробор в медной копне ее волос. – Я не знаю, кто это затеял. Помню, что Пэтти держалась очень властно. Некоторые вели себя как сумасшедшие. Уиппи иногда вскрикивала. Кэсс вдруг сшиб Карла с ног – почему, не знаю. Одного из студентиков – того, который повыше, – все время рвало. Он совсем не мог пить. Все было как в тумане... Пока под кайфом наблюдаешь за этим со стороны, все кажется глупым и скучным, а приходишь в себя – или принимаешь в этом участие, или придумываешь что-нибудь новенькое. Иногда, конечно, надо было освежиться под душем, или сделать себе сандвич, или смешать еще коктейль. И полное безразличие...
Ли обняла меня за талию маленькими руками и крепко прижалась щекой к моей груди. Я провел рукой по ее волосам. Она глубоко вздохнула и воскликнула:
– Трев, я понимаю, как важно вспомнить все подробности, но эти воспоминания для меня как яд... от влияния которого никогда не избавишься, хотя с виду этого и не заподозришь. Впору ножом их вырезать из головы, те четверо суток. Я даже уважать себя стала меньше. И знаешь, с тех пор меня преследует один и тот же ужасный сон. Как будто я свалилась в пустой белый плавательный бассейн с такими высокими стенками, что невозможно выбраться. В нем включена подсветка и светло, как на сцене. А на дне, на кафельной плитке, шесть безобразных одинаковых змей, и они все ползут ко мне. Я убегаю и пытаюсь спрятаться от них, а они стараются меня окружить. Я кричу, зову на помощь и вдруг вижу, что стенки бассейна начинают приближаться ко мне, он становится все меньше и меньше. И я понимаю, что сейчас змеи меня настигнут. Бассейн все сужается, а змеи все растут... Я с визгом просыпаюсь, дрожащая и вся в холодном поту. Обними меня, Трев, покрепче. Прошу тебя.
Ее била дрожь. Интересно, подумал я, искренна она сейчас или опять играет. Несколько минут спустя она успокоилась и, отстранившись от меня, откинула рукой волосы со лба и с застенчивой полуулыбкой спросила:
– А ты ведь меня не хочешь, правда? Я это почувствовала. Твои руки... Ты обнимал меня так нежно... прямо по-отечески и как-то отстраненно. Господи, конечно, кто же хочет такую потаскуху!
– Не в этом дело.
– А в чем же? Милый мой, ты совсем не похож на других.