Я открыл конверт, на котором была напечатана фамилия Аллистера. Он сделал неожиданный рывок, чтобы вырвать его у меня, но двигался не очень уверенно. Я оттолкнул его ладонью, он упал на диван лицом вниз, коснувшись коленом пола.
Почти все письма в объемистом конверте были адресованы Фрэнси Сонтаг в чикагскую гостиницу. 24 марта 1944 года - "Дорогая моя Фрэнси! Твое письмо - сладостное утешение..." 25 марта 1944 года - "Моя сладкая любовь! Я часами лежал, размышляя..." 26 марта - "Любимая Фрэнси! Сегодня - годовщина нашей любви. Как раз год назад..." 27 марта - "Плоть моей плоти..." 29 марта - "Единственная моя любовь..."
Последнее письмо, отпечатанное в двух экземплярах на толстой фирменной бумаге, было адресовано судье Эрнсту Саймону. Обе копии были подписаны: "Фримэн Аллистер", но дата не была проставлена. Оно начиналось:
"Дорогой судья Саймон, я не могу больше выносить воспоминания о совершенном мною преступлении, о несправедливости, которую я совершил. Пишу это в большой спешке, но с глубокой искренностью, чтобы исправить, что можно, перед обществом, чей наиболее священный закон я нарушил. Рассчитываю не на милосердие, а только На справедливость. Это не является оправданием моего преступления, но я и не ставлю так вопрос. Я был чрезмерно тщеславным существом, и гордыня исказила мои представления о морали.
Но - долой колебания. Это признание, а не покаяние. Вечером 3 апреля я стрелял и убил Дж. Д. Уэзера, жителя этого города. Убийство было совершено из окна на втором этаже пустующего кабинета в здании Мэка. Это было преднамеренное преступление, заранее запланированное и подготовленное. После преступления я выбросил оружие, револьвер "смит-и-вессон", в канализацию на улице Мэк. Затем сел в свою машину и поехал домой. Г-н Уэзер был препятствием для моих политических планов, и мотивом для его убийства послужило мое политическое честолюбие.
Я пишу Вам об этом потому, что не могу больше выносить это бремя на своей совести. Хочу, чтобы меня судили и наказали за мое преступление. Только тогда моя душа обретет покой.
Постарайтесь не думать слишком дурно о своем старом друге".
Миссис Сонтаг вернулась из кухни до того, как я закончил чтение письма. Она двигалась неуверенно, как посетитель в больничной палате, и, казалось, была удивлена спокойствием, царившим в комнате.
- Что вы думаете с ним делать? Собираетесь вызвать полицию?
Я положил письма на стол позади себя.
- Вы торопитесь?
- Он собирался меня убить, разве не так? Я три года потратила, массажируя этого индивида, стараясь превратить его в подобие человека. И что же? Он в конце концов пытается меня убить! - Казалось, каждое ее слово - плевок в мужчину, сидящего на диване.
- Я намерен позвонить в полицию. В письме говорится, что он хочет, чтобы его судили и наказали за преступление.
- Очень хорошо. Я все думала, что же делать. Я могу подождать. - Она воткнула сигарету в длинный красный мундштук, прикурила ее от настольной зажигалки и присела в плохо освещенном углу комнаты. Цвет лица ее несколько посвежел, но она все еще выглядела довольно увядшей. Она курила, глубоко затягиваясь.
Аллистер сидел и смотрел мне в глаза.
- Я написал это письмо по принуждению. Оно никогда не будет признано подлинным. Я написал его на своей пишущей машинке под диктовку и подписал под дулом пистолета.
- Это похоже на вас. К тому же, может быть, у вас с Керчем одинаковый стиль. Вы оба пользуетесь громкими словами, не вкладывая в них никакого смысла.
- Это письмо не имеет ценности. Я юрист и знаю, о чем говорю. - Голос его звучал авторитетно, и я поразился, как быстро он оправился. Я спрашивал себя, что он успел сделать, лежа на диване вниз лицом.
- Вы совершили убийство, чтобы заполучить это письмо, - сказал я. - Оно принесет вам большие неприятности, когда показания миссис Сонтаг подкрепят его содержание. И когда обнаружится, что пуля в голове Керча соответствует оружию, которое вы применили.
На это он дал бойкий ответ:
- Застрелив Керча, я сослужил службу обществу. Он оказал сопротивление при аресте, и, как глава городской администрации, я был обязан выполнить предписания закона.
- А Гарланд, находясь в бессознательном состоянии, тоже оказывал вам сопротивление?
- У вас нет доказательств того, что Гарланда убил я. У вас вообще нет никаких веских доказательств против меня. Если даже она попытается дать показания, то они будут аннулированы по моральным соображениям.
- Моральные соображения! - взвизгнула она из своего угла. - В моей жизни существует только одна вещь, которой я стыжусь. Это вы. Я упеку вас на электрический стул, господин Моралист.
При этом показное спокойствие его лица нарушилось, и он показал зубы.
- Если пропаду я, то пропадешь и ты. Ты не можешь рассказать обо мне, не признавшись в соучастии.
- Потому что я знала, что тот револьвер ты взял у Джоя? Не смеши меня!
- Вам следует почитать протоколы, Аллистер. Любой суд присяжных признает за ней право защищать своего брата. Во всяком случае, воздержаться от того, чтобы выдавать его полиции. Особенно теперь, когда его нет в живых.
Он мгновенно и, надо сказать, весьма искусно изменил тактику.
- Послушайте, Уэзер, эта женщина не играет тут большой роли. Сама по себе она ничего не сможет сделать. Насколько я понимаю, вы намерены остаться здесь и унаследовать финансовые интересы своего отца...
- Никаких сделок. Я буду вести свои дела чисто.
- Понятно. - Он сделал новый поворот. - Это я и имею в виду. Если мое имя втопчут в грязь, то муниципальная реформа безнадежно пострадает. Вчера вечером мы договорились работать вместе, Джон.
- Не называйте меня Джоном.
- Простите. Я поступил неправильно. Я это признаю. Но плохими оказались мои средства, а не цели. Я убил вашего отца - это звучит ужасно, не правда ли? Но я сделал это, потому что искренне верил: это послужит общему благу. Я искренне раскаялся в своем преступлении, о чем свидетельствует это письмо...
- Вы написали его под дулом пистолета.
- Позвольте мне, пожалуйста, закончить. Я извлек массу уроков, Уэзер. Я узнал, что цели никогда не оправдывают средства, потому что в таком случае цели определяются самими средствами. Разве мы не можем вместе потрудиться для достижения доброй цели?
Он говорил четко и быстро, подчеркивая свои слова выразительными движениями рта и ноздрей. Но для меня они значили не больше, чем слова, зачитанные из словаря в алфавитном порядке.
- Поберегите свое красноречие для присяжных заседателей, - сказал я ему. - Через несколько минут вы уже сами поверите своему рассказу. Вот почему люди вашего пошиба так опасны, Аллистер. Вы можете заставить себя поверить во что угодно.
- Я сказал вам, что признаю свои ошибки...
- Послушайте для разнообразия, что скажу я. Вы связываете себя с благим делом, а это значит, что ваше тщеславие приобретает привкус святости. Вы можете убедить себя в том, что трудитесь ради высокой цели, ради цели столь возвышенной, что это ставит вас над законом. Вы убили человека, но не считаете себя убийцей. Вы политический убийца, убивший в интересах создания хорошего правительства, и сами же возглавили это правительство.
- Вы попали в точку, - произнесла женщина. - Когда что-то делает он сам, то думает, что это не мерзость.
- Почему я должен слушать ее ругань?
- Достань себе палочку-выручалочку, господин Аллистер-Паллистер. Ты не можешь даже лечь в кровать с женщиной, не сделав вид, что склоняешь колени у алтаря.
Он сделал движение в ее сторону.
- Ты обливаешь грязью все святое!
- Грязью! - Она плюнула. - Грязь - это ты! - Она пошевелила рукой с пистолетом, и на мгновение комната замерла, замолкла, как сама вечность.
- Может быть, вам лучше опять пойти на кухню? - заметил я. - Нам надо еще кое о чем поговорить.
- Я имею право находиться здесь, так? Это мой дом.
- Идите на кухню. И будет лучше, если вы отдадите мне пистолет.
- Нет, я его не отдам. Это волосок, за который я уцепилась. - Она медленно поднялась и вышла из комнаты, презрительно раскачивая бедрами.
- Вот чем кончается дело, когда начинаешь убивать людей, - сказал я. - Ей вы больше не нравитесь.
Он повернул голову и проводил ее взглядом. Она прошла на кухню, села там на стул и положила револьвер на стол, напротив себя. Когда он снова заговорил, то голос его звучал совсем иначе, приглушенно.
- Кажется невероятным, - промолвил он, - чтобы я попытался кого-то убить. А убил троих. И ведь все зря.
- Зря убили?
- И убивал зря, и все остальное... Мне - крышка. Уже четыре года назад я был конченым человеком. Тогда же мне надо было покончить и с собой, и со всеми этими делами.
- Что произошло четыре года назад?
Он посмотрел на меня и попытался улыбнуться, но лицо отказывалось ему повиноваться.
- Я не могу вспомнить. Вы не поймете, даже если я попытаюсь рассказать об этом. Думаю, это была война.
- Все мы побывали на войне.
- Я на войне не был. Меня не взяли, вот в чем загвоздка. Я попытался попасть в армию после Перл-Харбора, но не прошел медицинскую комиссию. Они признали у меня психоневроз. Потом от меня отказалась жена.
- Это можете пропустить.
- Но это важно. У нее появились дурацкие идеи о наследственности, и она сказала, что не хочет рисковать и рожать от меня детей. Мы были женаты всего два года. Я женился поздно и любил жену.
- Но теперь вы ее больше не любите?
- Теперь я никого не люблю, - произнес он погасшим голосом. - И меньше всего самого себя: Вы никогда не поверите, каким я был, Уэзер. Согласно моим представлениям, я был хорошим человеком. Верил в правду и справедливость, и, Господи, я дрался за эти идеи! - Но слова слетали с его губ с каким-то нереальным акцентом, как обрывки давно забытого им языка. - Десять лет я боролся за эти идеи, а потом все полетело к чертям собачьим. Я обнаружил, что мне больше не нравятся люди. А в сорок втором году зарезали мой доклад. Я был помощником прокурора, и прокурор поручил мне провести здесь расследование деятельности полицейского департамента. Вместе с выделенными мне для этого сотрудниками я потратил на эту работу восемь месяцев и подготовил доклад объемом в тысячу пятьсот страниц, документально показывающий злоупотребления и содержавший программу необходимых реформ. И только три человека познакомились с этим докладом. Прокурор, Сэнфорд и ваш отец. Мне всегда казалось, что я неудачник. И меня это убивало. Десять лет работал для других людей, для общественного блага, и из этого ничего не вышло. Тогда я решил позаботиться о самом себе. Решил добиться поста губернатора штата.
Я бросил работу у прокурора и выставил свою кандидатуру на выборах сорок третьего года в совет. Я пользовался репутацией честного человека, и они боялись меня. Они использовали в голосовании против меня мертвые души, нерожденных детей и иностранцев. Они мне угрожали и избивали моих сторонников, дырявили бензиновые баки в их машинах. Ваш отец рассмеялся мне в лицо, когда я встретился с ним после выборов. Он сказал мне, что такого живодера, как я, никогда не изберут в этом городе. Но он меня боялся.
- У него были для этого причины, - вставил я.
Было странно сидеть в одной комнате и разговаривать с человеком, который убил моего отца, а еще более странным было отсутствие у меня каких-либо положительных или отрицательных эмоций. Один из них был веселый циник, а другой - торжественный циник, каждый - частично хорош и частично плох. И тот, который был более опасным, убил другого.
- Тогда таких причин не было, - возразил Аллистер. - Тогда мне и в голову не приходило убивать его. Я просто представлял для него политическую угрозу. В этом городе есть и хорошие люди, Уэзер, и они поддержали меня. Никогда я не был сильнее, чем на следующий день после выборов, когда они увидели, как я проиграл и насколько всесторонне был задействован политический механизм, чтобы не пропустить меня. На следующий год честная часть городского правительства уговорила меня баллотироваться в мэры в противовес кандидату, которого поддерживали Сэнфорд и ваш отец. Тот кандидат был ничтожеством, но его поддерживала политическая машина, и шансы у нас обоих были примерно равными. Однако я думал тогда, что могу выиграть, пока они не докопались до моих отношений с... ней. - Он кивнул в сторону кухни. - Я допустил страшную ошибку, спутавшись с ней.
- Начался шантаж?
- Не вообще, а политический шантаж. В руки вашего отца попали некоторые из ее писем. - Он понизил голос, чтобы она не слышала. - Думаю, письма выкрал ее брат или она сама их продала. Как бы там ни было, но ваш отец собирался их опубликовать, и это погубило бы мою политическую карьеру. Теперь вам понятно?
- Понятно, - сказал я утвердительно. - Поэтому вы решили прикончить его.
- Я не пытаюсь оправдываться. Стараюсь объяснить, как это произошло. Речь шла не только о письмах. Годы разочарований слились воедино, а письма были лишь последней каплей, переполнившей чашу. Что бы я ни пытался сделать, он становился поперек. Этими письмами он собирался опозорить меня на весь город, на весь штат. Я не мог этого вынести.
- Вы немного оттянули развязку. Теперь вы оказались в еще более тяжелой, роковой ситуации. Что случилось с письмами, когда вы его застрелили?
Он взглянул на стол.
- Это те самые письма. Я не знаю, как они попали к Керчу.
- Мне кажется, я это знаю, - сказал я, подумав о Флорейн Уэзер. - Вы думали, что устроили ловушку для Дж. Д., а на самом деле готовили ее для самого себя.
- Я понял это в ту же ночь, когда убил его. С тех пор это постоянно висит надо мной...
- Ясное дело. Но давайте обратимся к деталям. Вы хороший стрелок, и, возможно, у вас есть собственный пистолет. Но вы проявили достаточно осторожности и не воспользовались им.
- Я не хочу об этом говорить, - произнес он.
- Хорошо. Тогда говорить буду я. У вас был пистолет, который нельзя было связать с вашим именем, старый "смит-и-вессон", который Джой Солт украл в магазине подержанных вещей. Его сестра передала вам другой пистолет вчера вечером, не так ли? Я не сразу раскусил, в чем тут дело, но наконец меня осенило. Когда у вас появилось оружие, то возник вопрос о месте и времени. Вы не знали, что пара наемных убийц Керча тоже охотилась за ним. Вы устроили ему засаду, проникнув в пустой кабинет в здании Мэка. Вы открыли окно, выходившее на тротуар, по которому он обычно проходил, и стали его там поджидать, держа револьвер наготове. В этот момент ваш план сорвался, и западня для него обратилась в ловушку для вас обоих.
- Да. - И это было все, что он сказал. Его словарный запас иссяк.
- Человек Керча, Гарланд, увидел вас в окне. Может быть, он подумал, что вас нанял мой отец, чтобы пристрелить его и Расти Джэнки. Но что бы он ни думал, он решил заняться вами. Обогнул угол и вошел в здание со стороны улицы Мэк, чтобы напасть на вас сзади. Должно быть, вы убили моего отца до того, как он добрался до вас. Расти Джэнки, который сидел за рулем в машине Гарланда, был еще недалеко и услышал, как прогремели два выстрела. Гарланд накрыл вас в кабинете практически в момент вашего выстрела.
- В коридоре. Это было ужасно...
- Еще бы. Это был ужасный момент, который растянулся на два года и все еще не закончился. Потому что Гарланд ловко оценил открывшиеся возможности. Он понял, кто вы такой и что вы сделали. Он отвез вас к своему хозяину и рассказал ему, что произошло. Ваш рассказ, должно быть, очень понравился Керчу. Он избавился от моего отца, не замарав рук, и поймал на крючок вас и весь город. Когда вы выиграли на выборах и приступили к обязанностям мэра, то стали человеком Керча и возглавили администрацию Керча.
- Я не мог поступить иначе, - проговорил он сдавленным голосом, окинув взглядом комнату, как будто все двери, в которые ему пришлось входить с течение двух последних лет, захлопнулись и были заперты на замок.
- Вы могли отказаться от такой роли. Могли снять свою кандидатуру перед выборами. А когда победили на выборах, вполне могли подать в отставку.
- Ничего подобного. Я должен был выполнять его приказания. У него находилось письмо, которое он заставил меня написать судье Саймону. Полицейские нашли мой револьвер в сточной яме, куда я его бросил. Он заставил Джоя Солта и Фрэнси поклясться в том, что они достали его для меня...
- Я к этому не имела никакого отношения! - Фрэнси Сонтаг неслышно вышла из кухни и стояла в дверях комнаты.
Аллистер обернулся к ней.
- Джой сделал это! Тогда он работал на Керча.
- Так вот почему ты позволил убить его прошлой ночью? Поэтому, да?
- Я говорю тебе, что я не знал...
- Хорошо, - громко сказал я. - У Керча было ваше признание и два свидетеля. Это были не очень хорошие свидетели, но годились, чтобы до смерти запугать вас. Это объясняет, почему вчера вечером мне оказалось так легко с вами договориться. Если бы вам удалось заставить кого-нибудь другого застрелить Керча, то у вас появился бы шанс выйти сухим из воды. Но вы слишком торопились и повторили свою ошибку. Вы обратились за пистолетом по тому же адресу - к миссис Сонтаг и ее брату.
- Попробуйте это доказать! - заявила женщина.
Я пропустил ее слова мимо ушей.
- Какое-то время после этого обстановка, кажется, складывалась в вашу пользу, но вы ничего не могли предпринять и лишь выжидали. Вы опасались действовать, пока не выяснится, что происходит. Было, конечно, тяжело пассивно выжидать - и тут госпожа Сонтаг передала вам мое сообщение из гостиницы "Уайльдвуд".
- Он попал в переплет! - произнесла женщина. - Недавно я видела Джоя в морге. Он был красивым юношей, но видели бы вы его с залепившей глаза грязью.
- Я его видел.
- И этот человек позволил им убить его. Разве не так, Аллистер-Паллистер? Сегодня утром он набрался наглости просить меня не говорить вам о том, что я передала ему ваше сообщение.
- Вы вели себя осторожно, не правда ли? - продолжал я. - Вы подумали, что у вас появился шанс. Когда я сказал, что Солт мертв, этот шанс стал более реальным. Вы бросились в "Уайльдвуд" и обнаружили там оставленного мною Гарланда, который лежал на полу без сознания. Он был последним свидетелем против вас. Или предпоследним. И вы задушили его. Затем вернулись в город, захватили с собой Хэнсона и отправились еще раз туда же, чтобы обнаружить его труп.
Но оставался Керч. С ним было труднее всего. У него было доказательство, которое позволило бы отправить вас на электрический стул. Это доказательство находилось в клубе "Катей". Даже если бы вы убили его, то не смогли бы заполучить это доказательство. И неудивительно, что ваши нервы сдали, когда я вас встретил в полицейском участке. А когда дал комбинацию цифр сейфа, то вам это показалось манной небесной. Это возвратило вам уверенность, не правда ли?
- Неоправданную уверенность, - уныло заметил он. - Я зашел слишком далеко.