- Какая-то связь определенно есть. В газете также упоминалось, что вы нашли револьвер, из которого был убит Марк Хэккет.
Обри повернулся и с уважением посмотрел на меня.
- Вы недурно поработали, а?
- Удалось вам установить, кому принадлежал этот револьвер?
Обри ответил не сразу.
- Самое странное было то, - наконец сказал он, - что этот револьвер в некотором роде принадлежал самому Хэккету…
- Что дает возможность предположить, не внутрисемейное ли это дело?
Обри поднял руку, останавливая меня.
- Дайте мне закончить. Револьвер принадлежал Хэккету в том смысле, что был куплен одной из его нефтяных компаний. И лежал у них в конторе в Лонг-Биче в незапертом ящике стола. О нем забыли, и он исчез, по-видимому, за несколько дней до убийства.
- Не мог ли это быть служащий, которого когда-то обидели?
- Мы произвели довольно тщательную проверку. Но ничего представляющего интерес не обнаружили. Беда в том, что у Хэккета оказалось немало обиженных среди служащих. Он тогда только перебрался сюда из Техаса и погонял их, как стадо кнутом на техасский манер. Только в Лонг-Биче у него было около пятисот служащих, и добрая половина из них питала к нему жгучую ненависть. Но найти доказательств тому, что его убил кто-нибудь из них, мы не смогли.
- А как называлась его компания?
- "Корпус Кристи ойл энд гэс". Марк Хэккет родился в Корпус Кристи. Не стоило ему оттуда уезжать.
Обри дружески ткнул меня в плечо и включил зажигание. Я вернулся в дом.
Глава 25
В картинной галерее я увидел Герду Хэккет: она стояла, задумавшись, перед картиной, изображавшей человека в путанице геометрических фигур, что, по-видимому, должно было означать единство человека и путаницы.
- Вы любите живопись, миссис Хэккет?
- Да. Особенно Клее. Это ведь я продала эту картину мистеру Хэкке… Стивену.
- Правда?
- Да. В Мюнхене я работала в картинной галерее, в очень хорошей галерее. - В ее голосе слышалась тоска по прошлому. - Там я и познакомилась с моим мужем. Но будь все сначала, я бы не уехала из Германии.
- Почему?
- Мне здесь не нравится. С людьми происходят такие страшные вещи.
- Но вам же вернули вашего мужа.
- Да. - Но веселее она от этого не стала. Она повернулась ко мне, голубые глаза ее были затуманены. - Я очень благодарна вам, честное слово. Вы спасли ему жизнь, большое вам спасибо.
Она притянула меня к себе и поцеловала. Случилось это как-то неожиданно даже для нее самой. Хотела, наверное, выразить каким-то образом свою благодарность, а завершила чем-то другим.
Я поспешил сменить тему разговора.
- Я слышал, вы дружите с Сэнди Себастиан?
- Нет, мы раздружились. Я помогала ей в языках. Но она оказалась неблагодарной.
- Она проводила много времени с Лупе?
- С Лупе? А почему вы спрашиваете?
- Потому что это может оказаться важным. Она часто с ним виделась?
- Конечно, но не в том смысле, что вы имеете в виду. Он иногда привозил ее сюда, а потом отвозил домой.
- Как часто?
- Много раз. Но Лупе женщинами не интересуется.
- Откуда вы знаете?
- Знаю, - вспыхнула она. - Почему это вас так волнует?
- Можно посмотреть его комнату?
- Зачем?
- К вам это никакого отношения не имеет. У него есть комната в доме?
- Нет, он живет над гаражом. Я не знаю, открыто ли там. Подождите, я возьму ключ.
Несколько минут, пока ее не было, я стоял и смотрел на картину Клее. Она нравилась мне все больше и больше. Человек запутался, путаница была в нем самом.
Вошла Герда и вручила мне ключ с биркой, на которой было написано: "Квартира над гаражом". Я пошел в гараж и ключом открыл дверь в квартиру Лупе.
Это была так называемая студия, то есть квартира, состоящая из одной большой комнаты и похожей на вагонное купе кухни. Комната была многоцветной. Ее украшали яркие ткани и изделия работы мексиканских кустарей. Над застланной серапе кроватью висело несколько масок доколумбова периода. Если принять во внимание, что Лупе был простого происхождения, то отказать ему во вкусе нельзя.
Я прошелся по ящикам комода, но не нашел в них ничего криминального. В ящичке над раковиной в ванной оказалась лишь баночка какого-то крема. Зато в кухне на дне какой-то миски я разыскал кусочки сахара, не очень умело обернутые в фольгу.
Всего их было шесть. Я взял три, сложил в носовой платок и спрятал во внутренний карман пиджака.
С лестницы не доносилось ни звука, поэтому я был крайне удивлен, когда дверь у меня за спиной отворилась и вошел Сидни Марбург. На ногах у него были теннисные туфли.
- Герда сказала, что вы пошли сюда. Что тут у Лупе?
- Просто изучаю.
- Что изучаете?
- Его моральный облик и нормы поведения. Он ведь не совсем обычный слуга, а?
- Совершенно справедливо. Лично я считаю, что он подонок. - Бесшумными шагами Марбург подошел ко мне. - Если вы разыщете что-либо его компрометирующее, дайте мне знать.
- Серьезно?
- Абсолютно. Моя жена интересуется искусством, поэтому он делает вид, будто тоже им увлекается, но, кроме Рут, никто в это не верит.
- Между ними существуют какие-то отношения?
- По-моему, да. Он довольно часто приезжает к нам в Бель-Эйр, когда меня нет дома. Один из слуг держит меня в курсе событий.
- Близкие отношения?
- Не знаю, - с болью признался Марбург. - Знаю только, что она ссужает его деньгами, потому что видел несколько погашенных чеков. По словам нашего слуги, Лупе докладывает ей обо всем, что делается в доме ее сына. Все это, мягко выражаясь, дурно пахнет.
- Давно они знают друг друга?
- Практически всю жизнь. Сколько я помню, он всегда работал здесь, если это можно назвать работой.
- Сколько же?
- Лет пятнадцать-шестнадцать.
- Вы знали Хэккетов, когда Марк был жив?
Вопрос этот почему-то явно ему не понравился.
- Да. Только я не понимаю, что общего между этим и тем, о чем мы говорим. Мы говорим о Лупе.
- Верно. Скажите, в чем еще вы его подозреваете, кроме соглядатайства в пользу вашей жены? Он балуется наркотиками?
- Меня бы это не удивило, - чуть более охотно, чем следовало, ответил Марбург. - Я не раз видел его в состоянии сильного возбуждения. Он либо маньяк, либо наркоман.
- А видели ли вы его когда-нибудь с дочерью Себастианов?
- Нет, никогда.
- Насколько я понял, он довольно часто возил ее.
- Несомненно. Летом она подолгу бывала здесь. - Он замолчал, глядя на меня с любопытством. - Думаете, он давал ей наркотики?
- Я пока не нашел никаких доказательств этому.
- Господи, если б только можно было обвинить его в этом…
Мне не понравилась его радость.
- Успокойтесь. Я не собираюсь заниматься ради вашего удовольствия подтасовкой фактов.
- Никто вас и не просит. - Но он разозлился. По-моему, прежде всего на самого себя за то, что слишком распустил язык. - Если вам здесь больше делать нечего, я отвезу вас домой.
- Поехали, раз вы меня так просите…
- Мне незачем вас просить. Я серьезный художник и занят своей работой.
Несмотря на то, что Сидни Марбург был не слишком вежлив, мне он нравился, или скорей я был вполне в состоянии терпеть его присутствие. Женившись на Рут, он наверняка вступил с собственной совестью в сделку, ибо она была старше него почти на двадцать лет, но, подобно ловкому посреднику, он удержал из этой сделки некоторый процент, частично сохранив свою самостоятельность.
- Звучит как декларация независимости, - заметил я.
Сердитое выражение на его лице сменилось улыбкой, но в ней было нечто от самоосуждения.
- Пошли. Я вовсе не хотел вымещать на вас свою злость. - Мы направились к его "мерседесу". - Где вы живете?
- В западной части Лос-Анджелеса, но мне нужно в Вудлэнд Хиллс. Там стоит моя машина.
- И там же живут Себастианы, верно?
- Да.
- Что с девочкой? Тронулась?
- Стараюсь выяснить.
- Бог в помощь. Извините, что я был так несдержан минуту назад. С удовольствием вас довезу. Просто, когда я попадаю сюда, у меня возникают неприятные ассоциации.
И, словно надеясь уехать от них навсегда, он с такой силой нажал на акселератор, что "мерседес" заревел. Мы понеслись по берегу озера, через плотину и по петляющему спуску выскочили к воротам, где Марбург, выжав тормоз до упора, заставил машину, взвизгнув, остановиться.
- Награждаю вас крестом за выдающийся полет, - сказал я.
- Извините, если напугал вас.
- У меня было два трудных дня. Я надеялся хоть сегодня получить передышку.
- Я же извинился.
Вниз к идущему вдоль океана шоссе Марбург ехал более осторожно. Он свернул на север, а возле Малибу-Кэньон вновь стал уходить от воды. Через несколько минут мы очутились среди гор.
- Красивая получилась бы картина, если бы нарисовать эти горы, - заметил я.
- Не обязательно, - не согласился со мной Марбург. - Из того, что кажется красивым, обычно получается плохая картина. Все живописные предметы или явления уже были использованы. Нужно найти что-то новое. Красота требует большого труда, сказал кто-то.
- Как, например, тот Клее из галереи?
- Да. Десять лет назад я посоветовал Стивену купить Клее. - И добавил: - Стивену нужен совет. Вкус у него ужасный. Во всем.
- И в женщинах?
- Бедняжка Герда, - простонал Марбург. - Когда она приехала с ним из Германии, ей представлялась la vie en rose. Ее ждало горькое разочарование.
Они живут отшельниками, нигде не бывают, никого не принимают.
- Почему?
- По-моему, он боится… боится жизни. Так бывает с людьми - не со всеми, конечно, - у которых есть деньги. И потом еще то, что случилось с его отцом. Странно, но вот уже пятнадцать лет Стивен ведет себя так, будто то же самое должно случиться с ним. И между прочим, чуть не случилось.
- Да, чуть не случилось.
- У вас большой опыт, мистер Арчер. Скажите, способны ли люди накликать беду на самих себя? Заняв, так сказать, выжидательную позицию?
- Интересная мысль!
- Вы не ответили на мой вопрос.
- Задайте мне его еще раз, когда я покончу с этим делом.
Он кинул на меня удивленный взгляд, и машина сразу очутилась на обочине. С минуту он, сбавив скорость, весь сосредоточился на дороге.
- А я считал, что вы закончили.
- Нет, пока Спеннер на свободе и остались нераскрытыми несколько убийств.
- Несколько?
Вопрос повис в воздухе. Слева от дороги появилось здание тюрьмы предварительного заключения. Марбург с тревогой поглядел на него, словно боялся, что я хитростью завлеку его туда.
- Вы сказали, несколько убийств?
- Помимо убийства Марка Хэккета, есть еще, по меньшей мере, два.
Пока тюрьма не исчезла за поворотом, Марбург не отрывал глаз от дороги. Заметив площадку для отдыха, он съехал на нее и остановился.
- Кого же еще убили?
- Женщину по имени Лорел Смит. Ей принадлежал небольшой жилой дом в Пэлисейдс. Там ее позавчера и избили до смерти.
- Я читал про нее в утреннем выпуске "Таймс". Полиция считает, что это дело рук сумасшедшего… Садиста, который ее даже не знал.
- Я придерживаюсь другого мнения. Лорел Смит была когда-то замужем за неким Джаспером Блевинсом. Пятнадцать лет назад он погиб, попав под поезд, и случилось это через несколько дней после убийства Марка Хэккета. Мне удалось выяснить, что Лорел Смит и Джаспер Блевинс - родители Дэйви Спеннера. Я уверен, что все эти преступления, включая и похищение Стивена-, связаны между собой.
Марбург сидел неподвижно, и только пальцы его барабанили по рулю, но мне показалось, что он как-то съежился. Потом поднял глаза и, не сдержавшись, бросил на меня мрачный взгляд.
- Может, мне только представляется, но вы что, меня в чем-то обвиняете?
- Возможно. А в чем я могу вас обвинять?
- Смешного тут ничего нет, - обиделся он. - Меня уже один раз обвиняли в том, в чем я не был виноват. Когда убили Марка, меня забрали в участок и целую ночь мучили допросами. У меня было бесспорное алиби, но они в него не верили. Им решение вопроса казалось самым элементарным: раз существует любовный треугольник, значит, убийца я. Я не отрицаю сейчас, да и тогда не отрицал, что мы с Рут были близки. Я обожаю ее, - несколько насмешливым тоном добавил он. - Она в ту пору собиралась разводиться с Марком.
- И выйти замуж за вас?
- И выйти замуж за меня. Поэтому какая польза мне была от смерти Марка?
- Вам, может быть, и не было, а Рут была.
- Не совсем так. Он оставил ей только то, что полагалось по закону. Из-за меня Марк незадолго до смерти написал новое завещание, согласно которому почти все его состояние досталось Стивену. Кстати, у Рут тоже было бесспорное алиби, поэтому я от лица нас обоих категорически отвергаю ваши обвинения.
Но гнева в Марбурге не было. Как и его страсть, гнев принадлежал той его части, которая участвовала в сделке. Не сводя с меня глаз, Марбург говорил осторожно, словно нанятый самому себе в адвокаты.
- Расскажите мне про ваше алиби, просто так, для интереса.
- Я знаю, что не обязан, но расскажу. С удовольствием. В то время, когда Марка убили, Рут и я ужинали с друзьями в Монтесито. Присутствовало больше двадцати человек.
- Почему полицию не удовлетворили ваши алиби?
- Да нет, удовлетворили, но только после того, как они произвели поголовную проверку. Что закончилось только на следующий день. Уж очень им хотелось, чтобы я оказался убийцей. Я их понимаю. Непосредственно с Рут они боялись иметь дело, вот и решили добраться до нее с моей помощью.
- А на чьей стороне был Стивен?
- В ту пору он был за границей, жил там уже несколько лет. Когда умер его отец, он в Лондоне изучал экономику. Я с ним тогда даже не был знаком. Он любил отца, тяжело переживал его смерть. Когда ему сообщили по телефону о гибели Марка, он не сдержался и расплакался. Больше я ни разу не видел, чтобы он проявлял какие-либо эмоции.
- Как это произошло?
- Рут позвонила ему сразу же после звонка Лупе. Мы еще были у наших друзей в Монтесито. Я сам соединил ее с Лондоном, а разговаривала она по другому аппарату в соседней комнате. Известие о смерти отца было ударом для Стивена. Честно говоря, мне было его жаль.
- А как он отнесся к вам?
- По-моему, в ту пору Стивен даже не подозревал о моем существовании. И почти год я старался не попадаться ему на глаза. Так решила Рут, и, по-видимому, это была правильная мысль.
- Почему? Потому что она зависела от Стивена в деньгах?
- Отчасти, наверное, да. Но главное, она его очень любит. Ей хотелось устроить свою жизнь так, чтобы мы оба были при ней, что она и сделала. - Марбург говорил о жене с таким пиететом, будто она была непоколебимый авторитет, божество, а не простая женщина. - Она дала мне… так сказать, стипендию в Сан Мигель ди Альенде. Через несколько минут после прилета Стивена из Лондона я улетел в Мехико. Рут постаралась, чтобы мы не встретились даже на аэродроме, но я видел Стивена, когда он вышел из самолета. В ту пору он был куда менее конформистом, нежели сейчас. Носил бороду, усы и длинные волосы. А когда я наконец с ним познакомился, он держался высокомерно и натянуто - деньги портят человека.
- Как долго вы отсутствовали?
- Я уже сказал, почти год. Именно в том году и произошло мое становление как художника. Я никогда всерьез не учился рисовать, не писал с натуры, не имел случая поговорить с настоящими художниками. В Мексике меня очаровали свет и краски. И я научился их воспроизводить. - Со мной разговаривал тот Марбург, который не участвовал в сделке, а принадлежал самому себе. - Из человека, берущегося за кисть только по воскресеньям, я превратился в художника. А возможным это стало лишь с помощью Рут.
- Чем вы занимались до того, как стали художником?
- Я был чертежником у геологов. Я работал в… нефтяной компании. Скучное это было занятие.
- В "Корпус Кристи ойл эндс гэс"?
- Совершенно верно. У Марка Хэккета. Там я и познакомился с Рут. - Он помолчал, уныло опустив голову. - Значит, вы мной уже интересовались?
Я ответил ему вопросом на вопрос.
- А какие у вас сейчас отношения со Стивеном?
- Очень хорошие. Мы следуем разными курсами.
- Позавчера вы сказали, что было бы неплохо, если бы он вообще не вернулся. Тогда бы вам досталась его коллекция картин, сказали вы.
- Я пошутил. Что вы, шутки не понимаете, что ли? - Я ничего не ответил, и он вгляделся в меня пристальным взглядом. - Неужели вы всерьез думаете, что я имею какое-то отношение к тому, что приключилось со Стивеном?
Я опять ничего не ответил. Остальную часть пути до Вудлэнд Хиллс он обиженно молчал.
Глава 26
Я зашел в ресторан на Вентура-бульваре и заказал на завтрак бифштекс с кровью. Затем я забрал свою машину с бензоколонки, где оставил ее накануне, и стал подниматься наверх, к улице, на которой жил Себастиан.
Была суббота, а поэтому, несмотря на ранний час, аккуратно подстриженные площадки для гольфа, расположенные вдоль склона, уже пестрели игроками. Не доехав до особняка Себастианов, я заметил почтовый ящик со знакомой на нем фамилией, остановился и постучал в дверь дома Генслеров.
Дверь открыл светловолосый мужчина. У него почти не было бровей над голубыми навыкате глазами, от чего его тревожный взгляд казался еще тревожнее.
Я объяснил ему, кто я, и спросил, нельзя ли повидать Хейди.
- Моей дочери дома нет.
- А когда она вернется?
- Не знаю. Ее нет в городе, я отправил ее к родственникам.
- Этого делать не следовало, мистер Генслер. С ней захотят поговорить люди, занимающиеся надзором за условно осужденными.
- Не понимаю о чем.
- Она свидетель.
У него побагровели лицо и шея.
- Ни в коем случае. Хейди - хорошая, воспитанная девочка. С дочерью Себастианов она знакома только потому, что мы живем на одной улице.
- Быть свидетелем не позор, - сказал я. - Равно как и быть знакомым с человеком, попавшим в беду.
Генслер хлопнул дверью прямо перед моим несом. Я сел в машину и поехал дальше к особняку Себастианов, думая о том, что Хейди, по-видимому, рассказала отцу что-то весьма неприятное, и он был напуган.
Перед особняком Себастианов стоял "ровер" доктора Джеффри. Когда Бернис Себастиан открыла мне дверь, по ее лицу я понял, что опять что-то случилось. Щеки у нее впали, остались одни обтянутые кожей скулы и затравленно светящиеся глаза.
- В чем дело?
- Сэнди пыталась покончить с собой. Она взяла у отца лезвие бритвы и спрятала его в свою собаку.
- В собаку?
- В игрушечного спаниеля. Бритву она, наверное, утащила, когда заходила в ванную. Она пыталась вскрыть себе вены на руках. К счастью, я все время дежурила у ее двери, услышала, как она вскрикнула, и не дала ей серьезно поранить себя.
- Она сказала, зачем она это сделала?