Марьяна подошла к раскладушке, застеленной грубым бельём, подняла фонарь и осветила лицо спящей девочки. Оксана, затаив дыхание, на цыпочках приблизилась к постели, постояла рядом и опустилась на колени. Алла спала, запрокинув голову, и локоны её рассыпались по подушке. Она не могла повернуться, потому что была привязана, и хрипло дышала, истекая потом – даже в полутьме это было заметно. Веки девочки поголубели, сухие губы ловили воздух. По лицу пробегали судороги – одна за другой, безостановочно, как волны. Ей снился страшный сон.
А, может, сон был светлый и грустный? Вдруг она видит мать, которую считает умершей? Или отца, действительно ушедшего навсегда? До подбородка укрытая шерстяным одеялом, девочка бессознательно силилась освободиться от пут, но не могла.
– Она всё время тут жила? – шёпотом спросила Оксана у Киры.
– Почти всё время, если только в "Чёрную комнату" её не возили. Там же, в Баковке, хранятся и куклы. А мы подружились очень, – Кира не сдержалась и всхлипнула. – Но редко бывали вместе. Каждую ночь она вот так вырубалась, а в шесть часов нас сажали работать. Алку же увозили с восьми и до вечера, а то и до следующего утра.
– Работали? – переспросила Оксана, но ответа не получила.
Она осторожно погладила спящую по волосам, опустила голову ещё ниже и вроде бы даже пошевелила своим дыханием Аллины длинные ресницы.
– Ты помнишь меня? Месяц назад я тебя и твою маму отвозила к Софье Степановне, на Оружейный. А мама твоя жива. Пусть тебе приснится, что она жива. Я очень хочу, чтобы вы встретились, пусть даже и во сне. А я, если выберусь, скажу, что видела тебя, что ты живая. Даже если тебя увезут в Японию, мы обязательно найдём тебя там. Ты спасёшься, Алка, я сделаю для этого всё, не сомневайся. А пока спи. Во сне время идёт быстрее, и боль стихает. Тебе повезло, что дали наркотики, – иначе разорвалось бы сердце. Всё-таки я нашла тебя, Алка. Я держу тебя за руку и говорю с тобой…
Оксана выпустила пальцы бесчувственной девочки, поднялась с колен и, ни разу больше не оглянувшись, вернулась в большую комнату. Кира и Марьяна последовали за ней, не проронив ни слова. Толян уже не спал – он сидел по-турецки на постели, курил очень вонючую папиросу. Оксана сообразила, что это "косяк".
– Она очень похудела. – Обхватив голову руками, Оксана навалилась на круглый стол, покрытый изрезанной клеёнкой. – Была не такая…
– Все мы были не такими, когда попали сюда. – Кира бережно прикрыла дверь в маленькую комнату. – Я, когда с Сахалина приехала, раза в два больше весила. Ну, может, в полтора. Собиралась покорять столицу! – Кира хохотнула, удивляясь сама себе. – Думала, что смогу. И вот – покорила.
– Попала на счётчик? – сочувственно спросила Оксана.
– Заразила сифилисом клиента – я ведь на Тверской стояла. Но подцепила-то сифилис ещё раньше, на курорте, когда только начинала. Из Сочи, из "Рэдиссон-Лазурной", привезла его в Москву.
– И что потом? – Оксана старалась отвлечься, не вспоминать больше об Аллочке, но не могла и всё косилась на дверь.
– Клиент крутой попался, так дело не оставил. Условие было следующее – или я иду под суд и сажусь надолго, или плачу ему десять тысяч баксов. Тюрьма в мои планы не входила, и я заняла у Смулаковского сумму – он тоже у меня ночевал. Думала, что отдам, но не смогла. Окончательно потеряла надежду после семнадцатого августа. Генрих и привёз меня сюда – считай, что в рабство. Послал моим родственникам маляву. Платите, мол, а то ваша дочь сырой землей накроется. А откуда на Сахалине деньги у простых людей? Кабы были, так чего мне в Сочи ехать, а после – в Москву? Я своим весь заработок отсылала. Отец, мать, брат младший только на мои средства и перебивались. Так что, думаю, жить мне осталось с гулькин нос, – совершенно спокойно предположила Кира. – По моим прикидкам, хозяин рвать когти хочет, за кордон. Нас, конечно, с собой не возьмёт, но и не выпустит. Не тот характер, не те принципы. Он нам столько нотаций прочитал – ментовка отдыхает. Чего, мол, телом торгуем, честно работать не хотим? И что, будь его воля, он бы всех путан к стенке поставил, патронов не пожалел. Странный братан какой-то. И ведь молодой, красивый мужик, не старикашка с красным флагом! А мне девятнадцать всего, и жить ещё очень хочется… А тебе?
– Мне двадцать три – тоже мало. И тоже хочется жить.
– Кирочка, ну не надо об этом! – Марьяна заткнула уши пальцами. – Брось о страшном! Я не хочу, не хочу, не хочу… Этого не может быть – мы ведь действительно так молоды! И ничего дурного никому не сделали. Я по ночам молюсь и плачу, плачу и молюсь. Бог поможет нам, и случится чудо. Мы не умрём! Что-то произойдёт обязательно…
Марьяна металась по комнате, заглядывая остальным в глаза. Те молча слушали – кто на койке, кто за столом.
– Мне некуда идти, негде жить, но всё равно… Пусть в подвале, пусть под забором… Но жить, жить!
– Её в Питере с квартирой надули, – поглаживая подругу по трясущейся спине, объяснила Кира. – Интеллигенточка она у нас Бог весть в каком поколении. И на жизнь до сих пор смотрит сквозь розовые очки.
– Родители мне квартиру подарили, – вытирая слёзы, Марьяна пыталась улыбнуться.
Оксана вышла из-за стола, пришла к девушкам на койку, тоже обняла Марьяну за худенькие плечи.
– Подарили – и что? Пришлось продать? – Оксана дула на Марьянин лоб, грела дыханием её ледяные руки, стараясь успокоить.
– Мне ведь уже двадцать четыре, пора как-то личную жизнь устраивать. Кажется, не уродина, жилплощадь есть. Образование, желание стать женой и матерью – тоже. Но в Питере с мужчинами туго. Если кто и попадётся – то пьяница, то псих или охотник за квартирой. Я знала о преступном бизнесе, о мошенничестве, даже об убийствах. Но верила в лучшее и думала, что со мной этого не случится. И вдруг я неожиданно познакомилась с преуспевающим риэлтором, который недавно развёлся. Он дарил мне ведёрные букеты, звал замуж. Говорил, что первый его брак был только прологом к нашей любви и долгой семейной жизни. Я поверила, ибо хотела поверить. Зачем ему моя квартира на Долгом озере, если сам живёт на Мойке, неподалёку от Исаакиевской площади? Правда, в гостях я у него не бывала, но не сомневалась, что всё – правда. Радовалась, что раньше не связала судьбу, с кем попало…
Марьяна плеснула в стакан из бутылки шотландского виски и выпила, отбросила волосы со лба.
– Мы жили, как супруги, спали в одной постели. Заявление лежало во Дворце бракосочетаний на Английской набережной. Только он просил родителям ничего не говорить – пусть им будет сюрприз. Накануне свадьбы позвал к себе в гости, и я ног под собой не чуяла от счастья. А, оказалось, жених затолкал невесту в темницу. В настоящую, без окон. И закрыл на ключ… Меня круглосуточно охраняли, даже воздухом подышать не выпускали. Заставляли пить водку, избивали. Я потеряла счёт дням и неделям. Потом меня привезли к нотариусу и заставили подписать несколько документов. Так я лишилась квартиры в Питере, но и в области, под Лугой, меня не оставили в покое. Я прислуживала своему "мужу", когда он пировал с шлюхами и дружками. Вдруг – о, чудеса! Меня на "Шевроле" отвезли к родителям, в Сосновую Поляну. И пообещали, что больше напрягать не будут. Оказывается, папа, а он раньше в КГБ работал, вышел на влиятельного и одновременно отзывчивого человека – Виктора Старосвецкого. К тому времени он уже работал в частной охранной структуре. Он дал отцу денег и договорился с моими тюремщиками. Более того, мне вернули квартиру. Родители сотни свечек за его здравие поставили, и я тоже. Папа держал дома довольно круглую сумму, зная, что придётся отдавать долг. Но перед самым дефолтом соблазнился и поместил её под высокий процент, надеясь таким образом выиграть. А получилось, что проиграл. В начале сентября Виктор потребовал вернуть долг. Дальше всё понятно. Меня оставили в залог и потребовали ту квартиру продать. Отец не верил, что Виктор оказался мерзавцем. А тот, в свою очередь, заявил, что никто не заставлял старого дурака хлопать ушами перед телевизором и играть с Дьяволом. Что, говорит, захотел к новым реалиям приспособиться? Красиво пожить приспичило? Так есть хочется, что ночевать негде? А я тебе скажу главную заповедь новой России – даром только голуби летают! И раз ты мне должен, то не смеешь разводить самодеятельность. Конечно, надо было выполнить все его требования, тем более что папа действительно был виноват. Но родители – люди бесхитростные, простодушные, в хорошем смысле советские. Они решили, что Старосвецкий их просто пугает…
Марьяна выпила ещё виски, запустила в волосы тонкие пальцы. Оксана и Кира перебой пытались её успокоить. Толян, лёжа на койке, остановившимися глазами смотрел в потолок – ловил кайф. Во дворе лаяло несколько собак.
– Здесь я с середины сентября. Чтобы не жрать даром хлеб, мы работаем. Печатаем фальшивые акцизные марки на спиртное и сигареты. Это тоже хозяину доход приносит. Ну, и кассеты с порнухой упаковываем, как полагается. Мы старались, думали, что он станет добрее. А Виктор особенно меня ненавидит – за отца. "Гад, вместо того, чтобы Родину защищать, в щель забился. Он из тех, кто с любой властью во всём согласен. Всё терпит, и потерю дочери вытерпит!" Представляете? Что Виктору-то нужно, он ведь очень богатый, не с хлеба на воду перебивается. За что власть ругает? – Марьяна опять жалобно всхлипнула. – Пробовали мы доллары на станке выпустить, но не получилось, бросили. Перешли на продуктовые штрих-коды. Много мы, конечно, не знаем.
Марьяна прислушалась к шуму сосен за окном, плотнее завернувшись в ватник.
– Но Кира права – Виктор свои дела в России сворачивает. Навредил, говорил, экономике ЭТОЙ страны достаточно. И мы ему в качестве работников больше не нужны. А если так, то времени на ожидание выкупа у него больше нет.
– Да замочит он нас, в натуре. А трупы сожжёт вместе с домом. Заодно от улик избавится, – хрипло сказал Толян, продолжая изучать потолок. – Какие-то ещё шансы оставались, а теперь – хана. "И никто не узнает, где могилка моя…"
Толян свисал с лежака, как тряпка. Шея уже не держала голову, но мысль работала чётко и ясно.
– Смыться никак не получится – две кавказские овчарки да трое охранников. И злые, суки, – все сектанты. То ли мунисты, то ли сатанисты. Нет ни одного, кто бы срок не мотал. Один, он как раз сейчас дежурит, участвовал в человеческих жертвоприношениях. Другой, тоже из Питера, ломом подпоясанный. У него родного брата в "Крестах" на "пальме" угробили. Так теперь Славику всё равно, кого мочить и сколько. За то, что брату к параше спуститься не давали и посадили почки, он готов трупы класть штабелями. Старосвецкий многих беспредельщиков вокруг себя собрал. Это одна и самых опасных группировок в Москве. И ты не верь, что тебя выпустят, – неожиданно обратился Толян к Оксане, и в голосе его зазвенело отчаяние. – Не выпустят, иначе всё это не позволили бы услышать! Знают, что ты уже никому ничего не расскажешь. Витя не такой дурак, чтобы слёзки ронять из-за Алкиной мамаши. Ему просто заманить тебя нужно было, и ты пошла за ним, как тёлка на верёвке. Он многих кинул и замочил – даже тех, которые никому не поддавались. Он и брата родного кончить хочет – за воровство по-крупному…
– Да помолчи ты! Ещё неизвестно, как всё сложится… – перебила Кира сердито, и Оксана стиснула её ладонь. – Ты же не в долгу, а это главное. То, что ты про нас расскажешь, Вите по барабану. Он "сделает ноги", и со своими баксами будет на Канарах загорать. Никто его оттуда не выдаст, и бояться нечего. Он сам говорит, что боится только стихийных бедствий и затаившихся в организме болезней, потому что от них не откупиться. Но тюрьма ему не грозит точно. Утром арестуют, а вечером освободят, и это в худшем случае. Так что не беспокойся. Оксана, ты не в его собственности. К тому же он не имеет права тебя мочить. Старосвецкий живёт по твёрдым понятиям – этого у него не отнимешь. Он бы прямо тебе сказал, что прикончит…
– Ну, надейтесь, надейтесь! Надежда умирает последней, – ощерил гнилые зубы Толян. Он раскинул руки в стороны, будто распятый на кресте. – Я тоже надеялся, что ВИЧ-инфекции у меня нет, и это – ошибка. Колоться-то и пыхать я стал после того, как понял – всё равно скоро в гроб. А когда-то учился в МИСИСе, хотел торговать цветными металлами. Все при мне – два языка, специальность. Но не сложилось. Женился на втором курсе. По залёту, но Ленку я любил и сейчас люблю. Врачи сказали, что будет сын. Но на "скорой" Ленку отвезли в ту больницу, где спидные рожают. И когда парень был ещё в ней, сделали укол. С него всё и началось. В два месяца наш Серёжка умер от пневмонии. Потом и Елена болеть начала…
– А она жива?
Оксана позабыла о мрачных пророчествах Толяна. Ей стало искренне жаль хамоватого, но, в сущности, доброго юношу.
– Жива, потому что Макс Виноградов деньги давал на лекарства. Я, когда институт бросил, подрабатывал у него ассистентом, – вместе снимали порнушку. Когда выяснилось, что я тоже заразился, он меня не прогнал. Может, я потому и живу, что пользовался импортягой разной. Мы с женой тонны всевозможных таблеток сожрали. Я понимал, что всё это в долг, но собирался вылечиться и начать зарабатывать, отдавать помаленьку. А Макс вдруг потребовал возврата всей суммы одномоментно. "И вот я здесь, под властью конвоира…" Который час? – Толян приподнялся на постели. – Без пяти двенадцать. Интересно, доживём ли до утра? Лену жаль, да и предков тоже. Они ведь так и не узнали, что я болен. Думают, что лишатся здорового сыночка, которому жить да жить. Успокоить бы их, да никак.
– Брось!
Оксана хотела, но не могла глотнуть виски. Она и сейчас не забывала, что находится при исполнении.
– Ты москвич?
– Ну, так! Набережная Новикова-Прибоя, у магазина "Легенда"; там живут мои родаки, сестра младшая. Если выйдешь отсюда, скажи им. Дескать, болен был Толян СПИДом, и потому ему не страшно оказалось умирать. Существовать без будущего куда противнее…
– Говори адрес! – Оксана обрадовалась неожиданной идее. – Все назовите адреса! Если выберусь, каждому напишу домой. Во всех подробностях объясню, как было дело…
– Улица Лётчика Пилютова…
Марьяна заговорила после того, как Оксана нацарапала в маленьком блокноте адрес Толяна и на всякий случай запомнила его наизусть. Назвав адрес родителей, Марьяна обмякла, будто сделала самое главное дело, ради которого жила на свете.
Кира была, как всегда, обстоятельна и сурова. Оксана боялась, что блокнот у неё найдут, а память подведёт. Тем более трудно было заминать что-то про Александровск-Сахалинский, где нужно было найти семью Цхаев, и потому попросила Киру повторить адрес ещё раз.
И в тот самый момент, когда Оксана спрятала блокнот глубоко под одежду, во дворе раздалась автоматная очередь. Погас фонарь под входом в дом, и залаяли собаки. Бревенчатое ветхое строение подпрыгнуло от грохнувшего взрыва, и с потолка посыпалась труха.
– Что там?! Кто это?..
Кира подбежала к окну, прижалась к стеклу носом, но ничего не смогла разглядеть в чернильной темноте. Молодой месяц ещё не родился, а звёзды были слишком далеки, и их свет не мог рассеять глухого мрака. От второго взрыва в их комнате вылетели стёкла, и немедленно внизу застрекотали автоматные очереди. За забором сорванными молодыми голосами ругались какие-то парни.
И Оксана поняла, что чудо свершилось.
* * *
– Менты, что ли?
Толян, держась за голову, подобрался к окну, которое белело облупившимися рамами и сверкало осколками стекла. Ветер носил по комнате снег, и на губах узников осели капельки. Они словно придали сил упавшим духом людям, и те почувствовали, что уже свободны. Вернее, почти свободы, и должны сделать даже невозможное, чтобы вырваться из плена.
– Они в шинелях, а не в камуфляже. С автоматами, с армейскими! – Толян от счастья сказочно прозрел. – Просто по двору бегают, как бы без цели. А охранник один в сугробе лежит, блин! Ещё двое где-то должны быть…
Толян заорал во всё горло что-то непонятное и торжествующее. Он принялся скакать по комнате, потрясаю над головой кулаками.
– Одного шлёпнули! Шлёпнули одного!!!
– А кого? Не Славика? – Кира не верила своим ушам. – Но кто это? Круто базарят. Может, под шумок уйти удастся? – Она сверкнула глазами. – Сделаем побег на рывок. Дверь бы только открыть…
Толян перестал ржать, как лошадь, и стал настоящим мужчиной. Именно сейчас, а не в тот самый момент, когда потерял невинность, женился или родил сына. Патлатый наркоман с вихляющейся походкой превратился в опору, в командира, в единственного защитника девушек.
– Я больной, мне всё равно умирать, а вы должны уйти. Короче, Алку надо поднимать, и волоком вытаскивать отсюда. Я их буду отвлекать. А вдруг оружие раздобыть получится?
На улице уже не стреляли, только скрипел снег под сапогами. Три человека в шинелях и ушанках сновали туда-сюда под окнами, но это были не милиционеры и не спецназовцы. Ещё меньше неожиданно появившиеся люди походили на бандитов.
– Все вместе уйдём!
Оксана, лёгкая и счастливая, ринулась в маленькую комнату. Алла так и спала, не слыша ни криков, ни выстрелов, ни взрывов. Она уже не хрипела, а еле дышала, и была почти как мёртвая.
– Все, все уйдём… – бормотала Оксана, стараясь развязать верёвки. Потом крикнула, обернувшись к двери в большую комнату: – Нож есть у вас?
– Кто его нам даст? – Кира тоже принялась помогать Оксане. – Нам дай нож – и мы или сами зарежемся, или охрану почикаем. Боялись даже, что мы ложки заточим.
– Марьяна, не подходи к окну! – приказал Толян за дверью. – Придумаем что-нибудь, девчата. Алку не бросим на руках понесём…
– Аллочка, приснись! Очнись, миленькая, нам уходить нужно! – в безумной надежде орала Оксана, но не слышала своего голоса.
Неужели свершится то, о чём она уже устала думать? Стоит только поднапрячься, как следует, сделать последний рывок – и оказаться на воле. Пусть в лесу, на морозе, без тёплой одежды – это ничего, ерунда. Есть же где-то люди – отогреют, вылечат. Живыми бы до них добраться, не обессилеть по дороге…
Алла приоткрыла синие бездонные глаза, несколько раз моргнула, думая, что ей всё это снится.
– Чёрт знает, что делать! – возмущалась за Оксаниной спиной Кира. – Зубами эти верёвки грызть надо! Времени нет совсем…
– Идёт кто-то!
Марьяна, схватившись обеими руками за дверные косяки, дышала жадно, сто стоном, как ребёнок, пытающийся достать мандарин с новогодней ёлки.
– Это не охрана, не их шаги. Это те, в шинелях! По лестнице поднимаются…
– Узнать бы, откуда они свалились. И чего от них ждать, непонятно…
Оксана, отбросив деликатность, несколько раз наотмашь ударила Аллу по лицу. Та попробовала пошевелиться, но из-за верёвок не смогла. Оксана заплакала от волнения и нетерпения. Слёзы закапали на лицо привязанной к раскладушке пленницы.
– Аллочка, мы сейчас разрежем, придумаем, как это сделать. А твоя мама жива! Жива, слышишь! Тебе всё наврали! Она в больнице, и там ждёт тебя. Ты только не бойся – нас спасут!..
– Эй, кто тут есть, за дверью? Спокойно, мы вас не скушаем! – сказал кто-то на лестнице. Судя по ломкому баску, это был парень лет восемнадцати. – Кто здесь живёт-то, не понял!
– Здесь живут бандиты, – громко сказала Оксана.
– А мы – их заложники! – крикнула Марьяна. – Нас здесь заперли и охраняли те самые, в камуфляже. Понимаете теперь? Нас за долги в плену держали. Нам надо выйти отсюда. Помогите!
– Сколько вас всего? – Юноша за дверью растерялся.