Раз Маринка раскисла, у них тоже проблемы, и дело не только в скоропостижной кончине отца. Не нужно добавлять от себя, грузить Молчановых, но умолчать о случившемся Саша не могла. Сейчас бы заплакать, но никак. Камень, в который превратилось сердце, давит на грудь, мешает дышать.
– Только что? – переспросила Марина. Потом внимательнее пригляделась к подруге: – Да на тебе лица нет! Ты Никите звонила по поводу Артёма из Питера, а он не смог найти… Сашка, твой муж дома?
– Дома.
Саша проглотила солёный комок. Потом взяла Маринины руки, прижала их к своим щекам – стало немного легче.
– Он лежит в спальне, на кровати. У него в голове дырка. И пистолет на ковре…
– Да ну тебя! Тоже, чёрный юмор! – Марина не только не знала о самоубийстве, она даже не верила в такую возможность. – Кто угодно может застрелиться, только не Артёмка!
– Хочешь – пойди, глянь.
Сашу целый день мутило, а теперь неприятное чувство ушло, и голова заработала чётко.
– Сашка, серьёзно?! – Марина внезапно поняла, что подруга не шутит, но пойти в соседнюю квартиру, увидеть мертвеца она не могла. – Когда он успел?..
– Скорее всего, недавно, Ещё здорово пахнет порохом.
– Да почему же?.. – Марина, утратив напор и шарм, заметалась по холлу. Хватала то плащ, то шаль, и всё роняла на пол. – Записку-то хоть оставил? Блин, мы же с Никитой ничего не слыхали…
– Вот записка. – Саша достала бумагу, развернула её и подала Марине. Та села в чёрное кожаное кресло, прочитала, пожала плечами. – Но Аллочка, судя по всему, ничего не знает. Я видела её во дворе…
– Алла говорила, что отца дома нет, а в его кабинете все вещи раскиданы, и в спальне беспорядок. Кажется, он опять пил утром. – Марина вернула Саше записку. – Девчонки вернулись из школы, пообедали у нас и побежали кататься. Собак ещё прихватили…
– Мариш, позови Никиту, – устало попросила Саша, массируя распухшие кисти.
Обручальное кольцо врезалось в палец. Саша сняла его и переодела на левую руку.
– Я же не в состоянии вернуться туда одна. И Аллу нельзя сразу привести. Её подготовить надо ещё там, во дворе. Мариш, помоги мне, очень тебя прошу. Спустись к девчонкам, скажи всё. И приведи ко мне Аллу – я хочу быть с ней.
– Ой, горе!
Марина приоткрыла дверь в гостиную, где Молчанов смотрел огромный телевизор "Санио", а маленькая Ксюша усердно упражнялась в "прыгунках". Хозяин знал, что пришла Саша, но продолжал смотреть футбол по "НТВ-плюс", чтобы не мешать дамам.
– Ник, выйди, Саша хочет с тобой поговорить! – Марина обняла подругу, прижалась душистой прохладной щекой к пылающей щеке Александры.
Когда Никита вышел, отмахнув похожую на старинное стрельчатое окошко дверь, на душе стало спокойнее. Худой, жилистый, стриженый ёжиком, в тельняшке и холщовых штанах, Молчанов внушал уверенность, и Марина взяла его за локоть, сжала пальцы.
– Ник, Артём застрелился, прямо в спальне. Сашка нашла его, как только вернулась из Питера.
– Чего-о?.. – Молчанов несколько секунд стоял, согнувшись, свесив руки почти до колен, будто до него не сразу дошёл жуткий смысл слов жены. – Артём?! Чегой-то не врубаюсь…
– Ты помнишь, что Саша звонила, искала его? – повысила голос Марина. – Она чувствовала неладное, очень беспокоилась, потому и вернулась так срочно. А когда вошла в спальню, увидела его. Мёртвого…
– В спальне? – Молчанов, будто бегун со старта, метнулась на лестницу, оттуда – в квартиру Лукьяновых. Через несколько минут вернулся – постаревший, осунувшийся. – Вот, значит, оно как… Действительно, мёртв.
– Ник, ты не в курсе, что стряслось?
Марина вся дрожала. Саша слушала равнодушно, словно речь шла не о её муже.
– Понятия не имею. Нынче много чего может быть.
Никита говорил неуверенно, и Саша поняла – он что-то знает, но откровенничать не хочет.
– Я знала, что ты беспокоишься, и у тёти Нины всё-таки спросила, – призналась Марина. – Второй раз, уже к вечеру, Артём уехал не на своей машине, а на синем "Форде-Мондео". Сам был пьяный, ходил, шатаясь, на приветствия не отвечал, только рукой махнул. Тот же "Форд" привёз его обратно, ещё более бухого. Алла уже во дворе была, и тётя Нина распереживалась, что девочка умненькая, правильная, а увидит папашу на бровях. Но сказать ему ничего, разумеется, не посмела.
– Я с Ниной Васильевной тоже перекинулась парой слов. Но про то, что Артём был сильно пьян и про чужую машину она умолчала.
Саша так и стояла, привалившись боком к стене, оклеенной рельефными, под валуны, обоями. Из щелей между камнями торчал декоративный мох.
– Марку машины Алик определил? Нина-то Васильевна в них не сечёт.
– Естественно. – Марина наконец-то надела плащ. – Ник, я пойду, Настю с Аллой приведу. А ты пока с Ксюшей побудь.
– С Ксюшей я посижу, – возразила Саша. – А Никита пусть милицию вызовет. Я не могу… Не могу об этом говорить.
– Всё сделаем, как нужно, – Молчанов ударил кулаком по стене. – Эх, Артём, да что же ты, блин, наделал?..
– Сашенька, дорогая, не волнуйся. Тебе нельзя.
Марина сунула ноги в белые "лодочки", застучала подкованными каблучками, и Саша болезненно поморщилась.
– Не ходи без нас к нему. Одна не ходи…
– Не пойду.
Саша, открыв дверь в гостиную, чтобы видеть Ксюшу, устроилась на диване, и только тут заметила, что прибежала к соседям босиком. Так она и просидела всё то время, что Никита звонил в милицию, наспех объяснял, в чём дело, – неподвижно и прямо. Она не могла достать платок, вытереть пот и слёзы, и радовалась недолгому покою.
А Марина Молчанова спустилась в лифте на первый этаж, проскочила мимо Нины Васильевны, которая уже раскрыла рот, чтобы поговорить. Буквально отпихнула замешкавшегося у двери Алика и, спотыкаясь, побежала по освещённому фонарями двору. Настю она увидела сразу – та как раз репетировала сальто. Вокруг прыгал их любимый королевский пудель Капик. Ни Лукьяновы, ни Молчановы злобных собак не заводили – от серьёзного противника всё равно не защитит, а за детей боязно; да и на улице могут порвать случайного прохожего.
– Настасья, Алла где? Домой уже пора.
Марина старалась держаться, но срывающийся голос и блестящие от слёз глаза матери Настя сразу же заметила и очень удивилась. Экипированная по полной программе – в шлеме, нарукавниках и наколенниках – она подлетела, чиркая роликами по асфальту.
– Она здесь, на горке. – Настя сняла шлем и заправила за ухо короткую, как у матери, прядку тёмных волос. – Да давай же скорее!..
– Иду! – Аллочка, в мерцающем трико, с таксой на руках, эффектно съехала с горки и, описав круг, остановилась.
От мысли о том, что сейчас придётся сообщить очаровательной синеглазой барышне, у Марины заныло сердце. Но ведь не скроешь же, не соврёшь ничего…
– Аллочка, твоя мама уже вернулась из Питера.
Марина нежно взяла девочку под локоть. Та, ничего не понимая, ещё искрилась смехом. Соседка по-матерински обняла её, пригладила выбившиеся из-под заколки пряди волос и, не дав Алле произнести ни слова, быстро заговорила.
– Родная моя, я должна сообщить тебе… Отпусти собаку, дай мне руки. – Марина прямо при дочке поцеловала девочку в щёки, в лоб. – Твоя мама очень устала, ней нездоровится, и поэтому она попросила меня сообщить тебе, что твоего папы больше нет. Нет в живых. Он застрелился сегодня вечером. Вот я и сказала.
Марина обняла и Настю, не меньше Аллочки потрясённую услышанным.
– Артём Михайлович умер?! Ты… ты видела его?
– Нет, я не видела, но видели папа и Александра Александровна. Он сейчас лежит в спальне, и ты, Аллочка, должна быть рядом с ним. Пойдёмте, девочки.
У Марины уже не оставалось сил, но она бережно взяла под руки оцепеневших девчушек и повела их к подъезду, а следом потрусили две несчастные, всеми забытые собаки. Аллочка шла, запрокинув голову, несла шлем за ремешок. У самой двери остановилась, содрала с локтя широкий браслет голубого бисера, бросила его внутрь шлема. То же самое она сделала с крохотным глиняным горшочком, висевшим на шее, от которого сильно пахло дорогими духами – несколько капелек она каждый день наливала на донышко.
Оставила Аллочка лишь кольцо с синим соколиным глазом, которое тоже не принесло ей счастья. Медленно, старательно нажала кнопки на щитке и вошла в холл, не обращая внимания на консьержку, села в кресло, бросила шлем рядом и глухо разрыдалась. Консьержка хотела подойти к девочке, спросить, в чём дело, но Марина жестом остановила её и приложила палец к губам.
– Алик, будь другом, вызови кабинку, – тихонько сказала она охраннику. – А потом на крылечке подожди милицию – они сейчас приедут…
Глава 2
– А я ещё неделю назад понял, что Артёму грозит опасность…
Михаил Ильич Медников, лысеющий, высокий, худой, покашливал, деликатно отворачиваясь от Саши. Он был в чёрном костюме, в чёрной же, белой полоской, рубашке, с серебристым узким галстуком. Отец Артёма дышал водкой и табаком, то и дело косясь на сноху и, вроде бы, старался в чём-то перед ней оправдаться.
– Часы, его единственный подарок, сорвались со стены и разбились. А ведь их никто и пальцем не тронул!
– Вы сто раз говорили об этом.
Саше хотелось поскорее остаться совершенно одной, и всю ночь провести в темноте, в тишине. Слишком много сил ушло на то, чтобы дожить до похорон мужа. А потом ещё несколько часов находиться в центре внимания, ловить сочувственные, официально-скорбные и откровенно торжествующие взгляды приехавших на Троекуровское кладбище. Отпевали покойника заочно, как всех самоубийц, уже после того, как опустили итальянский полированный гроб в устланную еловыми лапами могилу и забросали сухой землёй.
Бабушку Артёма по кладбищу водили два охранника из фирмы внука, которые утром забрали её из квартиры в Хамовниках, на джипе привезли в Крылатское, и весь день нянчились с ней, как с малым ребёнком. Но иначе и нельзя было – ведь Таисия Артемьевна и жила только благодаря трогательной заботе сестричек и сиделок из Красного Креста, услуги которых благодарный внук оплачивал щедро и еженедельно. Точно так же не оставались обиженными и охранники, когда требовались их услуги.
Отправив рано утром джип за бабушкой покойного мужа, Саша выехала на вокзал встречать Михаила Ильича и Татьяну, и впрямь только что вернувшуюся из Туниса. Рослая, дебелая, очень похожая на мать и брата, Татьяна изнуряла себя диетами, боясь располнеть, как они. Но пока девушка сохраняла стройную, статную фигуру, покатые плечи, лебединую шею и длинные ноги, которые и демонстрировала сегодня на залитом осенним солнцем кладбище. Чёрное платье-мини, распущенные золотистые волосы, голубые глаза с поволокой – и никакой скорби по брату, фактически содержавшему её. Такой чёрствости, даже наглости Саша от золовки не ожидала, несмотря на напряжённые с ней отношения.
Привезли родственнички покойного из Тулы ящик водки, шмат шпика собственного изготовления, несколько солёных рыбин и прочую деревенскую закуску, которой в Москве не сыщешь. Медников имел кирпичный домик под Тулой, нехилое хозяйство, и каждый год набивал погреб разносолами.
– Сто раз говорил? – Михаил Ильич поморгал, снял очки, протёр их мягкой фланелькой и снова надел. – Правда? Ну, значит, говорил. Память дырявая стала. Короче, виноват я, Александра, и перед сыном, и перед Нелей. Я ведь жену-то в петлю загнал своим блядством… А уж коли мать – самоубийца, то и сыну легче на такой шаг решиться. Артём всегда свою мать любил и слушался, брал с неё пример. Танька-то Нелю не помнит, меня куда лучше знает. А Артём так и не простил…
Медников потеребил пальцами жидкие седые волосы, оставшиеся от пышной шевелюры, за которую Нинель Матвеевна его так любила.
– Александра, можно попросить по-родственному? Знаю, вы ничего доброго про меня от Артёма не слышали, но всё же…
Медников ещё немного помялся, провёл шершавой ладонью по морщинистому лбу.
– Говорят, в Москве китайскими методами от облысения лечат. Центр "Восток-Мед", кажется. Артём говорил, у вас там врач знакомый работает. Деньги есть у меня. Просто хочу, чтобы вы словечко замолвили. Без очереди мне надо, понимаете?
– А куда вы так торопитесь?
Сашу раздражал гомон гостей за столом, лай таксы в комнате Аллы тоже действовал на нервы. Облака табачного дыма плавали по квартире, от чего Медников всё время кашлял.
– К тому же в центре нет никаких очередей. Вас примут с распростёртыми объятиями и без протекции, особенно если вы заплатите живыми деньгами, и лучше всего долларами.
– Сердитесь? – Михаил Ильич всё понял правильно. – А зря, я ведь за Нинель восемь лет отчалился. Кроме волос ещё и здоровье потерял. Боюсь, все лёгкие отхаркаю скоро. Один живу в доме, слова сказать не с кем. Одни кролики да свиньи, ещё куры с гусями…
– Вы ведь не за Нинель Матвеевну, а за поножовщину сидели.
Саша не могла и дальше втолковывать виноватому, в чём он виноват. Теперь, когда Артёма больше нет, разговаривать с его папашей и вовсе ни к чему.
– Вы ранили человека, и он вскоре умер.
– Нет, не за него я чалился, Александра! Перед ним я чист, он к моей жене в постель залез. И я был на сто процентов прав. А те восемь лет – за Нинель! Может, ещё навесят, не знаю. Я ведь на продуктовом складе работаю, дружок устроил, ещё с рынка. Так вчера, вообразите, двадцать мешков сахара украли! Ночью дверь взломали и вывезли. Такое в моду вошло, когда кризис начался – все голодной зимы боятся. А не верит начальство, что кто-то посторонний. Думают, что, раз я сидел, то и украл. Или помог кому-то расказачить склад, навёл на него. Так что на воле недолго гулять мне придётся.
Медников посмотрел в непроницаемое лицо снохи и круто переменил тему:
– Мне сейчас на электричку, хочу с Танькой проститься. Она же с бабкой своей в Хамовники едет?
– Да, я отправляю их туда вместе с Аллочкой и собакой. А сама поживу здесь одна. Я очень устала за эти дни, Михаил Ильич.
– Да-да, вам нужен отдых, – согласился Медников. – Вы не будете так добры позвать Татьяну? Она много выпила сегодня…
– Минуточку.
Саша прошла по освещённой всеми люстрами квартире, но воздух казался ей мутным. Поискала среди гостей золовку, не нашла, и в конце концов заглянула на кухню. Таня сидела за столом, смотрела в открытое окно и разбалтывала в бокале джин с тоником, но не пила, а только брызгала через край на стол. Интерьер финской кухни был взят с "Санта-Барбары", а Татьяне пошло бы сидеть в бревенчато-лубочном интерьере. Всё-таки напилась и ревёт – значит, страдает.
Таня гуляла между могилами, как по подиуму, профессиональным шагом. Качала бёдрами и стреляла глазами, но не неё не обращали внимания. Главную роль в этом печальном спектакле играла Александра, и в горе остававшаяся неотразимой. Ещё до отъезда на вокзал она посетила парикмахерскую и не снимала шляпку с чёрной вуалью весь день, дабы не испортить причёску.
Строгий костюм с узкой юбкой до колена сидел на вдове, как влитой. Плотные блестящие чулки делали ноги ещё стройнее, а щиколотки – тоньше. Даже среди венков и куч вскопанной земли Саша умудрялась легко передвигаться на высоченных каблуках, и никто не догадывался, чего ей это на самом деле стоило.
Молодая вдова долго колдовала над своим лицом, пропитывала кожу французскими фруктовыми кремами, даже рискнула съездить в солярий, чтобы загар скрыл проступившие на скулах пятна. Александра простилась с мужем так же непринуждённо и элегантно, как прожила с ним пятнадцать лет, почти до стеклянной свадьбы. Совсем немного не дотянули они до того декабрьского дня, до своего личного праздника. Хрупкое стекло треснуло в руках, и на их ложе брызнула кровь.
– Таня, тебя отец зовёт, – тихо сказала Саша, присаживаясь рядом с золовкой.
Ей было уже всё равно, кто находится на кухне – только бы отдохнули ноги, и перестала болеть поясница. – Попрощайся с ним и от моего имени, ладно?
– Попрощаюсь, чего там.
Татьяна залпом выпила джин и, шатаясь, встала. Саша подумала, что девушка не сразу попадёт в дверь, и та действительно сильно стукнулась плечом о косяк. Единственная трезвая среди пьяных, вдова мучилась куда сильнее них, тех, которые ничего особенно три дня назад не потеряли. Приедут домой, выспятся, опохмелятся и всё забудут. А для неё кошмар только начинается, если верить предсказаниям астролога.
Золовка вернулась минут через десять, уже не такая хмельная. Заглянула за дверь, потом прикрыла её плотнее, села на табуретку, с которой недавно встала, и налила себе ещё порцию джина – Артём такой тоже любил.
– Уехал? – Саша лениво наблюдала за звеневшим у лица комаром, но поднять руку и прихлопнуть его не было сил.
– Ага. Я ему такси заказала до вокзала, а то ведь он пьяный в хлам, вырубится по дороге, и в ментовку его загребут. Или переедут моего папанечку ненароком…
Татьяна достала из жёсткой квадратной сумочки пачку "Собрания". Саше закурить не предложила, потому что сегодня узнала про её беременность. В открытую дверь балкона дул тёплый ветер, уже пахнущий прелой листвой.
– Правильно сделала, – одобрила Саша.
Она хотела подняться и уйти, но в то же время чувствовала, что Татьяна не прочь поболтать с ней – впервые в жизни. До этого они только здоровались и прощались, ощущая себя скорее соперницами, а не родственницами. Каждая из них хотела больше другой значить для Артёма.
– Ты меня, понятно, терпеть не можешь.
Золовка выпустила дым в сторону балкона, полюбовалась своими длинными тёмно-вишнёвыми ногтями. По нынешней европейской моде Таня носила единственное колечко, зато платиновое и с пятью мелкими бриллиантами.
– Спасибо, что не отказываешься. Ведь Артём говорил не раз, когда в Туле бывал…
– О чём? – Саша обречённо закрыла лицо ладонями.
– О том, что ты недовольна, и всё такое. Но я не в претензиях. Просто спросить тебя хочу, а потом и сказать кое-что…
– Спрашивай, – глухо сказала Саша, закрывая глаза.
– Вы "стекляшку" в этом году хотели играть зимой?
Таня отбросила от лица светлые волосы. Саша сквозь пальцы взглянула на золовку и подумала, что та действительно очень красива. У Артёма волосы были не пшеничные, а пепельные, а глаза серые.
– Вроде бы перед Новым годом…
– Двадцатого декабря. Собирались поехать в Сочи и провести ночь в спальне Сталина. Это сейчас возможно за плату. Интерьер тот же, что был тогда. Зажрались совсем – не знали, на какую экзотику потратить деньги.
Саша жалела, что ей нельзя пить и курить. С каким удовольствием она бы прогнала воспоминания, избавилась от угрызений совести!
– Теперь и смешно, и грустно.
– А я помню, как мы с бабулей и дедулей из Тулы ехали в Грибоедовский дворец! – Таня улыбнулась, украсив ямочками свежее, совсем девчоночье личико. – Я так гордилась перед подружками, что взрослый брат женится! Решила, что сама выйду замуж там же, но пока, к сожалению, не сложилось. Сашка, помнишь, как вы кольца забыли? Я расплакалась прямо на улице. Думала, что нельзя расписаться без колец, и у брата не будет такой замечательной жены. Ты как с картинки сошла – в длинном платье с воланчиками и в фате до пола. Я ещё про себя подумала – Снежная Королева!
– Да, мы все вместе тебя успокаивали. Ничего, мол, страшного, главное – паспорта взять. А вот их-то мы от волнения едва в общаге не оставили. Моя мама уже на бегу в свою сумочку документы сунула. – Саша оживилась и уже не походила на живой манекен.