На его круглом лице было написано при этом, что черта с два он со мной свяжется. Он был счастлив, что я ухожу из кабинета и из этого дела. Панченко привык сам принимать решения, без разных там советчиков со стороны. Что ж, я мог это понять.
Напоследок он все-таки решил поразить меня своей осведомленностью, дававшей ему право пренебрегать моими скромными усилиями.
- Кстати, - почти безразличным голосом произнес он. - Вы в курсе, что Леонов в свое время работал в ФСБ?
Я остановился у двери. Обернулся к Панченко и отрицательно покачал головой.
- Его потом уволили оттуда, - сообщил Панченко, - И он запил.
- И что это меняет?
- Ничего, - Панченко пожал плечами. - Как показывает опыт, пьянство одинаково вредно как для бывших сотрудников ФСБ, так и для простых граждан, - и он со значением посмотрел на меня.
Я прикинулся, что ко мне эта тирада не имеет ровным счетом никакого отношения.
11
На звук открываемой двери из соседнего кабинета выглянул Генрих.
- Ага, - довольным тоном произнес он. - Возвращение блудного попугая.
Я не ответил. Просто толкнул дверь и вошел внутрь. Это крыло некогда процветавшего проектного института теперь сдавалось под офисы. На четвертом этаже было всего две комнаты - одну снимал Генрих, вторую - я.
Генрих повесил на своей двери табличку "Юридическая консультация", моя дверь оставалась девственно чистой.
То есть таблички на ней не было. Обычная дверь. То, что было за ней, Генрих гордо называл "офис". Мне казалось, что это слишком сильный комплимент комнате в двенадцать квадратных метров. Впрочем, помещения отыскал именно Генрих, и, дай ему волю, он бы называл эти две комнатки апартаментами.
У Генриха была самостоятельная юридическая практика, плюс к этому он был соучредителем и юрисконсультом в моем агентстве. Таким образом, в агентстве нас было двое. И каждый сидел в отдельном кабинете. Очень удобно, чтобы не возненавидеть друг друга. Если точнее - чтобы не возненавидеть как можно дольше.
Отличия двух комнат начинались с табличек на двери (вернее - с отсутствия таковой на одной из дверей) и продолжались внутри. Генрих умудрился втиснуть к себе набор австрийской офисной мебели, компьютер, факс и ксерокс. Я как-то намекнул ему, что если прикрутить под потолком стул, то туда вполне можно посадить секретаршу. Будет забираться по лестнице каждое утро. А чтобы раньше времени не сбегала домой, лестницу сразу же убирать. Но Генрих в очередной раз проявил скупость и сэкономил на секретарской зарплате.
В моем, с позволения сказать, "офисе" из мебели был один продавленный кожаный диван, который я самолично стащил в другом крыле института и приволок к себе. На нем можно было сидеть, лежать, вести деловые переговоры, пить пиво, делать гимнастические упражнения, заниматься сексом, спать, читать, смотреть в потолок. Все эти виды развлечений я перепробовал. За одним исключением - гимнастических упражнений я не переваривал.
Само собой разумеется, что, поскольку я мог все делать на диване, другая мебель мне не понадобилась. Телефон я поставил на пол, и если собирался вздремнуть, то легким движением ноги заталкивал его под диван.
Пробудившись, не менее легким и изящным движением я дергал за провод, извлекая пыльный аппарат на свет Божий.
Генрих смотрел на этот диван со смешанным чувством ужаса и презрения.
Мне же иногда приходилось жить на диване сутками. Я к нему привязался.
Поэтому, войдя в свой офис после трехнедельного отсутствия, я первым делом повалился на диван, положил ноги на боковину и блаженно вытянулся.
- Приятно посмотреть, - ехидно проговорил Генрих, заглядывая в комнату.
- И кто же сподобился вернуть тебя к жизни, а? Кто вправил тебе мозги? Лена, не иначе?
Этот человек мог испортить все одним словом. И испортил.
- Чтобы я больше не слышал этого имени в этих стенах, - проинструктировал я Генриха с дивана.
- О-о-о! - Генрих понимающе закатил глаза за стеклами очков в позолоченной оправе. - Трагедия на личном фронте… Но теперь кризис преодолен, Костя? Ты снова приступил к делам?
- Считай, что так, - мрачно кивнул я. - Радуйся, кровосос. Эксплуататор трудового народа.
- Вот список поступивших предложений для трудового народа, - сказал Генрих и неожиданно резко швырнул в меня записной книжкой. Я поймал. - Ознакомься и выбери, чем будешь заниматься. Чем быстрее, тем лучше.
- Быстро только кошки родятся, - пробурчал я, перелистывая страницы.
Предложений было много. Даже слишком много.
- Это какой-то бум, - поднял я глаза на Генриха. - Они все с ума посходили?
- Это не бум, - самодовольно улыбнулся Генрих, от чего ожили его тщательно подбритые усики. - Это правильно организованная рекламная кампания. После истории с захватом заложников на обменном пункте мне гораздо проще стало убеждать клиентов в твоей квалификации.
- Они все - заложники? - уточнил я. - Или терраристы? В любом случае - пошли они к черту. Мне что-нибудь попроще… Я все-таки первый день на работе.
- А где ты был сегодня утром? - осведомился Генрих, - Я тебе звонил, а там только этот автоответчик твой… И дурацкая фраза "А вы уверены, что попали туда, куда надо?" Придумай что-нибудь поостроумнее… Так где тебя носило?
- Я был в милиции, - ответил я и потянулся, с удовольствием наблюдая за тем, как лицо Генриха становится озабоченным.
- И что на этот раз? Куда ты влип? - спросил Генрих, ослабляя узел галстука, словно ему не стало хватать воздуха. - От чего мне тебя отмазывать на этот раз?
- Расслабься, - посоветовал я. - Я чист как стеклышко. Со мной консультировались.
- Они там совсем обалдели, - покачал головой Генрих. - Что уж, больше консультироваться не с кем? Ты уж им наконсультируешь… - Продолжая качать головой, он ушел к себе и пять минут спустя позвонил, хотя вполне мог крикнуть - обе двери были распахнуты.
- Ты не врешь? - с надеждой спросил Генрих. - Ты и вправду никуда не успел влезть?
- Расслабься, - повторил я. - Я консультировал двенадцатое отделение.
Завтра пойду в тринадцатое. Они записались ко мне в очередь на всю неделю.
- Болтун!. - в сердцах сказал Генрих и бросил трубку.
Его рассерженное состояние продолжалось минут пять, потом Генрих поднялся (мне был слышен скрип кожаного кресла) и вышел из своего кабинета.
Он постоял в коридоре, выдерживая необходимую паузу, и только потом просунул в дверь ко мне лысеющую голову.
- Ты выбрал себе дело? - сухо поинтересовался он.
- Номер пять, - ответил я с дивана. Под этой цифрой в списке Генриха значился некий бизнесмен, который с некоторых пор озадачился вопросом: "Что делает жена, когда мужа нет дома?"
- Достойный выбор, - прокомментировал Генрих - Когда собираешься приступать?
- Ближе к вечеру.
- Совсем хорошо, - озабоченные складки у переносицы разошлись, и Генрих даже изобразил нечто вроде улыбки. - Не люблю, когда нарушается режим.
Работа должна делаться постоянно и равномерно.
Я скорчил гримасу, символизирующую мое отношение к этому заявлению юриста. Мне б ближе к сердцу старая поговорка о том, что постоянный и равномерный труд отрицательно сказывается на здоровье коней. Генрих как-то заметил по этому поводу, что у нас существенно различные менталитеты. Я удивленно поднял брови и сказал, что, по-моему, менталитет - это такая болезнь и что я уж наверняка ею не страдаю. Генрих не без злорадства согласился.
- Итак, - продолжал вещать Генрих, стоя в дверях моей комнаты. - Сегодня вечером ты будешь занят по работе. А как насчет того, чтобы в субботу культурно развлечься? Отметить твое возвращение к людям?
- Разве я был в джунглях? - обиженно спросил я, но тут же подумал, что, пожалуй, так оно и есть.
- В субботу в клубе "Ультра" выступает… - Генрих наморщил лоб, вспоминая имя гастролера. - Ну этот, грузин… Не Кикабидзе, другой. Муладзе, что ли?
- Ты собираешься идти в "Ультру"? - ехидно спросил я. - А врач тебе разрешил посещение концерта?
- Все нормально, - отмахнулся Генрих. - Я навел справки. Муладзе не опасен для моего здоровья.
Сложности с посещением ночных клубов возникли у Генриха с пару месяцев назад, когда очередная двадцатилетняя пассия затащила его в "Ультру" на концерт какого-то московского певца, о котором Генрих до того памятного вечера ничего не слышал. Но афиши висели по всему городу, билеты были чертовски дорогими, и Генрих решил что мероприятие достойно его персоны. Он забронирова самый ближний к сцене столик, что едва не закончилось для него трагически. Для Генриха, а не для столика.
Певец, в соответствии с последними тенденциями шоу-бизнесе, оказался сексуально сориентирован совсем другую сторону, нежели большинство мужского населени?
Вдобавок, он оказался чертовски раскрепощенным. И уж во время второй песни, раздевшись по пояс, запрыгнул Генриху на колени, продолжая раскрывать губы и иногда даже попадать в фонограмму. Помимо того, что у юриста не вызвало особой радости само пребывание заезжего певца гомосексуальных радостей на его коленях, гастролер к тому же тянул килограммов на восемьдесят с гаком. И еще от него пахло убийственной смесью женского парфюма и мужского пота. Через минуту такого кайфа Генриху стало плохо с сердцем.
- Я наводил справки, - повторил Генрих. - Этот грузин не прыгает на пожилых юристов, как тигр на антилопу. К тому же я больше не буду садиться так близко к сцене. Одного раза достаточно. Так ты пойдешь? Само собой, с дамами. Я с Полиной, а ты с Лен… - Генрих вспомнил слишком поздно о моем запрете.
Я сделал зверскую рожу и схватился пятерней за левую сторону груди, что одновременно означало сердечную недостаточность от генриховских оговорок и желание вытащить оружие из наплечной кобуры (если бы она была на месте), чтобы как следует шугануть юриста из моей комнаты.
Генрих все понял и махнул рукой на меня и на перспективу совместного проведения субботнего вечера.
Но, как оказалось, ненадолго. Минут через двадцать он позвонил мне из своего офиса и вкрадчиво проговорил:
- Костя, но если ты до субботы помиришься со своей… То тогда давай прошвырнемся в "Ультру", ладно?
Я повесил трубку. Что это еще за слово "помиришься"? Я с ней не ссорился. Мы просто обозвали друг друга всеми мерзкими словами, какие только знали, и разошлись в разные стороны. Я, правда, позже хотел вернуться, потому что вспомнил еще несколько эффектных выражений…
Но вспомнил выражение ее глаз, когда мы последний раз смотрели друг на друга в упор… Нет, спасибо. К таким не возвращаются.
12
В шесть часов вечера я и мой клиент, тот самый ревнивый "номер пять" из списка Генриха, встретились в небольшом кафе в центре Города. Я получил инструкции, фотографию супруги клиента и двести долларов задатка.
Мне надлежало заполучить доказательства супружеской неверности в виде фотографий, аудио, или видеозаписей.
Сам клиент объявил жене, что уехал на две недели в Турцию, но на самом деле засел в одной из городских гостиниц, выжидая моего сигнала, чтобы лично накрыть неверную жену.
- Надеюсь, вы не планируете двойного убийства в состоянии ревности? - сразу спросил я.
- А это посмотрим по обстоятельствам, - мрачно буркнул клиент. На том и договорились.
Час спустя я наблюдал за молодой женщиной, выходящей из косметического салона. Было достаточно заглянуть ей в глаза, чтобы понять - долго работать над этим делом мне не придется. Собственно говоря, одной лишь фотографии этих глаз хватило бы для приступа бешеной ревности у мужа. Просто порнография какая-то, а не глаза. Крутое трехиксовое порно.
Так что в одиннадцать вечера я уже поставил "Оку" у своего подъезда и выключил мотор. Две "полароидовские" кассеты были отщелканы, - а в квартире моего клиента установлены два диктофона - в спальне и в зале. Завтра я собирался поработать видеокамерой, потом отсортировать материал и представить его заказчику. И понаблюдать за его лицом.
Я едва успел войти в квартиру, снять ботинки и убрать в шкаф сумку с фотографиями, как в дверь позвонили.
Я посмотрел в "глазок" и громко сказал:
- Даже и не думай.
Она снова нажала кнопку звонка.
- Возвращайтесь в семью, девушка, - посоветовал я.
Еще один звонок.
- Займитесь чем-нибудь общественно-полезным, в конце концов!
Она снова жмет на кнопку. Наивная, она надеется оказаться более упрямой, чем я?!
- Ну и что тебе нужно? - холодно спросил я, все-таки отворив дверь и глядя на Ленку сверху вниз.
- А войти можно?
Я изобразил на лице глубокое возмущение подобными намерениями.
- Скажи "спасибо", что я открыл тебе дверь!
- Спасибо, - кротко произнесла она, потупив взгляд, и это было словно удар в солнечное сплетение. Весь мой словарный запас, унесло с попутным ветром в Африку.
Я стоял, смотрел и молчал.
Я молчал, когда она прошла в квартиру, включила свет в комнате и уселась в кресле, поджав ноги под себя. Женщины. Иногда просто не хватает слов. Как, например, сейчас.
Ничего, я про себя отсчитал от десяти до одного, глубоко вдохнул и прикрыл дверь. Не защелкивая замок, чтобы в нужный момент моя бывшая подруга могла легко и быстро покинуть квартиру, роняя отнюдь не скупые слезы на линолеум. По крайней мере я надеялся, что все сложится именно так. И чем скорее, тем лучше. В противном случае…
И случай вышел действительно противный. Она взяла инициативу в свои руки.
- Ты ничего не хочешь мне сказать? - прозвучал тихий голосок. Вот тебе и раз. Меня моментально поставили в положение обороняющейся стороны. Далее все могло развиваться по следующему сценарию: "Ты ничего не хочешь мне сказать?" - "А что я должен тебе сказать?".
"А ты не знаешь?" - "Понятия не имею!" - "А мог бы что-нибудь придумать… Или ты уже совсем отупел? Или ты не помнишь, о чем именно мы говорили в последний раз?"
Волей-неволей придется доказывать, что не отупел и не обеспамятел. А доказывать свою невиновность - это уже не в моем стиле. Я предпочитаю презумпцию невиновности: доказывайте мою вину сами. А не сможете…
- Так ты ничего не хочешь мне сказать?
- Ничего? Ха-ха, это гораздо больше, чем ничего, но по преимуществу матом, - выпалил я, надеясь, что фраза убьет ее наповал и заставит выбежать в слезах из квартиры через незапертую дверь.
Но она пропустила мою тяжелую артиллерию мимо ушей. Фу, обычная мужская Грубость. Когда им нечего сказать, они начинают ругаться. Козлы.
- Ты решил? - Это уже был второй вопрос, и увиливать больше я не смог.
Я сел напротив Ленки, уставился на нее в упор и членораздельно произнес:
- Что еще я должен был решить?
- Ты должен ответить на мое предложение.
- О Господи, - вздохнул я. - Ты что, с одного раза не понимаешь?
Она посмотрела мне в глаза, и я отвел свой взгляд первым. В последнее время я многое понял насчет пресловутой "войны полов". Я стал понимать мужчин, которые все споры с женщинами начинают и заканчивают оплеухой.
Причем они очень торопятся влепить женщине оплеуху. Ведь если хотя бы на секунду замешкаться - это конец.
Женщина переговорит, переплачет, переласкает.,. Или просто проведет ноготками вдоль вашего позвоночника. И добьется своего.
Так что единственный способ победить - это оплеуха. На Ленку у меня рука не поднималась. И я проиграл, я был вынужден заново слушать все ее доводы, все ее жалобы, всю эту лирику, которая в совершенно невообразимых количествах произносилась маленькими губками (бледно-розовая помада), принадлежавшими будто и не медсестре, а какой-нибудь сочинительнице любовных романов из южноамериканской жизни.
13
Это началось довольно давно. Года два назад. Я и Ленка оказались соседями по лестничной площадке. Если совсем точно, то соседями были с одной стороны я, а с другой - Ленка и ее муж.
То, что произошло дальше, мне казалось совершенно естественным - достаточно поставить рядом толстенького лысоватого Ленкиного мужа и… Ну, я, конечно, не эталон мужской красоты. Но на лестничной площадке конкурентов у меня не было.
Примерно с год наши отношения развивались вполне нормально, то есть без огласки. Ленкин муж стал часто ездить в командировки, и нас это устраивало.
Веселенькое было время. Если бы не таинственный доброжелатель, настучавший на нас, это время, возможно, длилось бы и до сих пор. Романтика запретных встреч, кайф наставления рогов супругу, адреналин в крови… При воспоминании о тех месяцах мне кажется, что при соприкосновении ладоней - моей и ее - проскакивала электрическая искра, ввергавшая нас в состояние кратковременного помешательства на любовной почве.
Сейчас это кажется сном. Сейчас это кажется несбыточным идеалом, мечтой. Но это было. Что бы в данный момент ни говорили я и она.
С Ленкиным мужем даже пришлось подраться. Я победил, но особенного проку в этом не было. Посрамленный и оттого еще больше полысевший муж перестал ездить в командировки, сидел целыми днями дома и бдил.
Самое печальное, что он действительно любил Ленку. Какие чувства к нему испытывала она, - этого я не знаю. Скорее всего бурных страстей там не было уже давно. И вряд ли они вообще были. Но чем меньше она любила его, тем настойчивее он пытался ее вернуть.
Вскоре он сообразил, что сидеть дома и изображать из себя негатив Отелло - это не выход. Жену надо было возвращать по-другому. Он не мог стать моложе, выше и красивее. Но он мог стать богаче. И Ленкин муж выбрал именно этот путь к сердцу женщины.
Мы с Ленкой не сразу поняли его коварство. Он опять начал пропадать в разъездах, предоставляя нам неограниченное время для развлечений. Мы даже начали забывать о нем, когда наступил сентябрь. А вечером первого сентября Ленкин муж вернулся домой. Вернулся, чтобы сделать заявление.
Он сообщил жене, что за последние месяцы сумел сильно "подняться" в той коммерческой структуре, где трудился. Поднялся до такой степени, что его отправили создавать филиал этой самой структуры в Питере. Повышение по службе сопровождалось подарком от фирмы в виде двухкомнатной квартиры на Васильевском острове и служебной "Волги". Дальнейшая перспектива сулила еще большие материальные блага, которые Ленкин муж весьма красноречиво и подробно расписал. Закончил он тем, что задал вопрос: "Если хочешь поехать со мной в Питер, то ты должна раз и навсегда покончить с походами "налево".
В противном случае ты останешься здесь и больше не получишь от меня ни копейки".
Расчет оказался точным - Ленка крепко задумалась. Ей хотелось поехать в Питер, ей хотелось быть женой преуспевающего бизнесмена… А с другой стороны был я.
В таком задумчивом состоянии она и навестила меня тогда - хмурая, без косметики, с волосами, стянутыми сзади в пучок простой резинкой. Она изложила мне ультиматум своего мужа.
- Что скажешь? - последовал вопрос. Я был слишком легкомысленно настроен в тот вечер. Я улыбался.
- Дело твое, - сказал я. - Хочешь ехать с ним - поезжай, я не обижусь…
- Что? - Тонкие брови удивленно выгнулись дугой. - Ты так легко меня выпроваживаешь?! Мне казалось, у нас были достаточно серьезные отношения! Ты говорил…