Он поглядел направо, налево, взмахнул левой рукой, громко выругался, сообщив, что возьмет грех на душу, но обязательно кое с кем посчитается. Когда он поглядел на дом, свет уже погас. Криво пожав плечами, он направился по улице пешим ходом. Я предоставил ему возможность пройти примерно квартал, затем завел мотор и, не спеша, поравнялся с ним. Пистолет лежал на сиденье рядом со мной.
- Может подбросить? - я изменил свой голос.
- Пожалуй.
Он сошел с тротуара на проезжую часть, попал в пятно света от уличного фонаря. Выкрашенный масляной краской столб отбрасывал тень на темное широкое лицо, на котором блестели глаза.
- В Куинто?
- Какая удача, что… - Он узнал меня или мою машину, и фраза так и осталась неоконченной. Левая рука скользнула к карману куртки.
Я широко распахнул дверцу и взмахнул пистолетом. Его пальцы теребили кожаную пуговицу в клапане кармана.
- Садись, - приказал я. - Ты ведь не хочешь, чтобы с левой рукой случилось то же самое, что с правой. У меня страсть к симметрии, учти. Он сел в машину. Я медленно въехал в темное пространство между уличными фонарями, остановил машину у тротуара. Переложив пистолет в левую руку (сосед оставался на прицеле, вел себя тихо), я извлек из кармана его куртки тяжелый револьвер, пахнущий свежей краской. Добавил его к уже собранному арсеналу, лежавшему у меня в отделении для перчаток.
- Ну вот, теперь все в порядке.
Мой сосед дышал как бык.
- Тебе не следует заходить слишком далеко, Арчер. Лучше охоться на своей территории… пока с тобой ничего не случилось.
Я ему сказал, что мне нравится охотиться и в этих местах. Из левого кармана кожаной куртки я вытянул бумажник и расстегнул его. Посмотрел, в свете приборной доски: в его водительских правах стояло имя Оскара Фердинанда Шмидта.
- Оскар Фердинанд Шмидт… - очень благозвучно. Как нельзя лучше вписать такое имя в заключение по делу об убийстве.
Оскар Фердинанд посоветовал мне пойти переспать с мужчиной. Я сдержал жгучее желание ударить этого Шмидта. Рядом с водительскими правами в бумажнике его была маленькая синяя карточка в конвертике из прозрачного целлулоида, она свидетельствовала о том, что Оскар Ф.Шмидт является специальным служащим Компании Тихоокеанских Очистительных Заводов. Были в бумажнике и деньги, но не крупнее двадцати долларов. Я засунул доллары в его карман, а бумажник - в свой.
- Я хочу получить назад свой бумажник, - тихо сказал Оскар Ф.Шмидт, или мне будет в чем тебя обвинить.
- Пожалуй, скоро тебе будет не до того. Придется позаботиться о собственной шкуре. Шериф собирается отыскать твой бумажник в кустах около Нотч - Трейл.
С минуту сосед сидел в полной тишине, если не считать скрипа кожаной куртки.
- Шериф вернет мне его, не задав ни одного вопроса, - разомкнул он уста наконец. - Как, по - твоему, был он избран, твой шериф?
- Теперь я знаю, Оскар. Но случается, что линчеванием интересуется ФБР. Или у тебя есть рука и там?
Когда он ответил на этот вопрос, его хриплый голос изменился, в нем появились тоненькие обертоны испуга.
- Ты сумасшедший, Арчер, если попытаешься нас продать.
Я ткнул в него дулом пистолета так, что он хрюкнул.
- С тобой покончат в суде раньше, чем вы что - то сделаете со мной…
Так я хочу, Шмидт, чтоб ты кое - что мне рассказал. Сколько ты заплатил Фрэнксу за информацию и кто дал тебе деньги?
Его мозг работал с трудом. Я почти слышал, как в его извилинах что - то поворачивалось, останавливалось, потом снова медленно поворачивалось.
- Ты отпустишь меня, если я скажу?
- На этот раз - да, отпущу. У меня нет сейчас возможности возиться с тобой.
- И вернешь мне бумажник?
- Нет, бумажник и револьвер останутся у меня.
- Я не стрелял из него. Ты тогда заметил?
- И никогда больше не будешь.
Его мозг снова зашурупил. Сосед аж вспотел, и в машине стало невозможно дышать. Мне захотелось, чтобы он убрался поскорее.
- Деньги мне дал Килборн, - наконец изрек он. - Думаю, там было пять сотен… Ты просто сумасшедший, если собираешься продать Килборна.
- Выходи из моей машины.
* * *
В том месте, где Тэннер - тэррас выходила на дорогу, ведущую к перевалу, я свернул налево и поехал назад в Нопэл - Велли, вместо того, чтобы свернуть направо, в сторону Куинто.
События развивались быстрее, чем я ожидал. Так быстро, что я не мог их контролировать в одиночку… Итак, дело представлялось таким образом: Килборн решил вести двойную игру, в которой, надеялся, ни один журналист его не уличит, - он заплатил Ривису, чтоб отделаться от миссис Слокум, а потом заплатил Шмидту, чтобы отделаться от Ривиса. Логично? Да, мне не нравилась эта гипотеза, она объясняла наиболее очевидные факты - убийства, деньги, - но не давала ключа к разгадке всего остального. Тем не менее лучшего варианта, за который я мог бы зацепиться, не было. Во всяком случае, я не мог действовать дальше, не посоветовавшись с клиентом. Сама жена Джеймса Слокума не была вне круга подозрений, но не стала же она звать меня для того, чтобы я затянул петлю вокруг ее красивой шейки.
Вот и центральная улица Нопэл - Велли, почти опустела, все злачные места закрыты. Несколько припозднившихся пьяных джентльменов совершали рейс по тротуарам. Видимо, они не расположены были провести здесь остаток ночи и встретить рассвет, некоторые уверяли своих дам, что развлечения будут продолжаться, черт возьми, что и в темных стенах есть двери, за определенную плату открывающие путь в романтические миры. Дамы были из тех, что редко появляются при дневном свете.
Я затормозил около заведения Антонио - мне показалось, что там теплится огонек. В моем потайном кармане лежало десять тысяч долларов, возникновение которых мне было бы очень трудно объяснить, если бы меня застукали с ними и заставили раскошелиться полицейские. Еще трудней мне было бы остаться в живых, знай про эти деньги кто - нибудь другой, из тех, кого полицейские обязаны ловить и преследовать. Я обернул помятый коричневый сверток газетным листом и перевязал тесьмой… Я разговаривал с Антонио только один раз и не знал его полного имени, но он был тем человеком, кому я решил довериться в Нопэл - Велли.
Он подошел к завешенной шторой двери, когда я тихонько постучал в ее зеркальное стекло с тротуара, и открыл ее на три - четыре дюйма - настолько позволяла цепочка.
- Кто там? - Лицо Антонио оставалось в тени.
Я показал ему себя.
- Мне очень жаль, но я не работаю после часа ночи.
- Я пришел не за тем, чтоб выпить, я прошу оказать мне услугу.
- Услугу какого рода?
- Подержите это до завтра в своем сейфе. - Через узкую щель я просунул ему край свертка.
Он не прикоснулся к свертку.
- Что это за пакет?
- Здесь деньги. Много денег. - Кому принадлежат эти деньги?
- Я пытаюсь это выяснить. Возьмете их на хранение на короткий срок?
- Вам следовало бы отнести их в полицию.
- Я не доверяю полиции.
- А мне?
- Как видите.
Он взял у меня сверток:
- Я сохраню их. Для вас… Кроме того, я должен извиниться за то, что произошло тут у меня вчера вечером…
Я сказал, чтоб он о том забыл.
Глава 19
Дом на холме стоял темный и безмолвный. Не чувствовалось никакого движения внутри дома, все было тихо и снаружи, слышались только посвистывающие вздохи цикад, что подымались с земли и падали в траву. Я постучал в дверь и стал ждать ответа, дрожа от холода: безветренная ночь была прохладной. Впрочем, насекомые вздыхали и свистели словно ветер в ветвях осенних деревьев. Я толканул дверь. Но она оказалась заперта. Я снова постучал.
Прошло довольно много времени, прежде чем я смог различить свет в холле, тут же над моей головой зажегся фонарь входной двери, и дверь стала отворяться - медленно, дюйм за дюймом.
Миссис Стрэн, - затуманенными и покрасневшими ото сна глазами, - долго приглядывалась ко мне:
- Это мистер Арчер?
- Да… Мне надо срочно повидать миссис Слокум.
Пальцы экономки стали теребить воротничок шелкового халата. В его отворотах на груди виднелась фланелевая ночная рубашка в розовый цветочек. - Миссис Слокум умерла. - В ее хмуром взгляде я увидел горе.
- Нет, я должен увидеть Мод Слокум. Я простился с ней часа два назад.
- О, вы имеете в виду молодую миссис Слокум… Я полагаю, она в постели. Спит. Что и вам следовало бы делать сейчас. В столь позднее время…
- Я это знаю. Но мне обязательно надо ее увидеть. Не можете ли вы разбудить ее?
- Не знаю, должна ли я это делать. Она рассердится.
- Я тогда сам разбужу ее, мне придется так поступить!
- Боже милостливый, нет! - Миссис Стрэн сделала было движение, собираясь закрыть передо мной дверь, потом вдруг передумала:
- Это важно? - Вопрос жизни и смерти! - чуть не выкрикнул я, не зная, правда, чьей жизни и чьей смерти.
- Ладно, входите. Я попрошу ее спуститься.
Экономка оставила меня в прихожей и удалилась шаркающей походкой. Уложенные крендельком на затылке две ее поседелые косы показались мне жесткими и сухими, как старый забытый цветок.
Миссис Стрэн возвратилась ко мне довольно скоро, она спала с лица, тревога так и читалась в глазах.
- Ее дверь заперта. Она не отвечает.
Я поспешил за ней к лестнице, что вела наверх.
- У вас есть ключ?
- От той двери? Нет. - Миссис Стрэн задыхалась. - Там запирают изнутри, на задвижку.
Не без труда мы проследовали вверх по лестнице, потом экономка, оставаясь все время впереди, провела меня по лестнице вниз, в холл, к двери, составленной из тяжелых дубовых панелей. Я надавил на дверь плечом - она не поддалась.
Экономка заняла мое место у двери и крикнула:
- Миссис Слокум! - В ее надтреснутом голосе прозвучало отчаяние.
- Вы уверены, что миссис Слокум там? - спросил я.
- Она должна быть там. Дверь заперта оттуда.
- Придется выломать. Есть у вас железный лом или рычаг, что - нибудь такое, все равно?
- Пойду посмотрю. В кухне есть какие - то инструменты.
Я выключил в холле свет и тогда увидел, что в запертой спальне свет не был погашен. Я снова припал к двери и прислушался. Ни храпа, никаких вздохов, какие бывают после неумеренно потребленного алкоголя, - никаких звуков. Мод Слокум спала очень крепко.
Вернулась миссис Стрэн, узел ужаса и угрызений совести. В обеих - все в крупных венах - руках она держала стальной брус с плоским концом, похожий на инструмент, которым вскрывают чемоданные замки, когда ключи потеряны. Я вставил плоский конец в щель между дверью и косяком, приподнял брусок, что - то треснуло, панели поддались, я сдвинул инструмент чуть влево, нажал сильнее. Замок выскочил из гнезда, и дверь открылась.
Я вошел в комнату Мод.
Справа от меня у стены стояло трюмо с тремя зеркалами, слева, у окна, - огромная крытая кровать, застеленная так, что не было ни одной вмятинки. Рядом, на полу лежала Мод Слокум. Ее лицо было темно - серым, с синеватым оттенком, как на одной картинке Ван Гога, где изображен какой - то сумасшедший человек. Прекрасные белые зубы Мод блестели между полураскрытыми пурпурными губами и превращали темное это лицо в какую - то гротескную маску.
Я опустился на колени, пощупал у женщины пульс и послушал, бьется ли сердце.
Мод Слокум была мертва.
Я поднялся и повернулся к экономке, которая медленно входила в комнату, будто что - то тяжелое давило на нее.
- Что случилось? - И голос прервался, она уже знала ответ.
- Миссис Слокум умерла. Звоните в полицию, попытайтесь связаться с Надсоном.
Миссис Стрэн повернулась к двери из комнаты, и ветер смерти вынес ее.
Тут же вошла Кэти. Я попытался своей фигурой заслонить от нее труп. Девушка остановилась и встала в белой шелковой ночной рубашке вытянутая в струнку, стройная и гибкая. Взгляд ее обвинял.
- Что здесь случилось? - строго спросила она.
- Твоя мама умерла. Возвращайся к себе, в свою комнату. Все ее тело напряглось и вытянулось еще сильнее.
- У меня есть право остаться.
- Уходи отсюда! - Я сделал шаг к ней.
Кэти увидела то, что лежало за моей спиной.
- Как она может быть мертва? Я… - горе перехватило дыхание, и Кэти смолкла.
Я приобнял ее, повернул ее дрожащую спину к себе, лицо к двери.
- Кэти, я ничего не могу сделать сейчас для тебя. Тебе надо пойти к отцу.
Всхлипывая, она сказала:
- Он не выйдет, он говорит, что не может подняться с постели.
- Ну, тогда ложись к нему в постель.
Я ляпнул, не подумав, получилось двусмысленно, ее реакция потрясла меня: ее маленькие кулачки забарабанила по моему лицу с такой яростью, что я потерял равновесие.
- Как вы смеете говорить про такие грязные вещи?!
И добавила одно англосаксонское словцо, которое у нас знает каждая школьница…
Я вернулся в комнату, где на полу лежала безмолвная женщина. Ковер из овечьей шерсти загнулся под ее плечом, словно Мод в конвульсии нарушила его покой. На Мод было то самое платье, в котором я ее видел на приеме гостей, оно задралось, обнажив загорелые бедра. У меня был порыв расправить платье, прикрыть ноги, которыми я восхищался. Но мое профессиональное воспитание не разрешило: Мод Слокум принадлежала теперь полиции.
Свет в комнате исходил от настольной лампы с двойным абажуром. На письменном столе рядом с лампой еще стояла незакрытая портативная пишущая машинка, из ее зева торчал лист белой бумаги. Напечатано было всего несколько строчек. Я обошел тело, чтобы прочитать их.
"Дорогой мой! Я знаю, что я трусиха. Есть вещи, сам вид которых для меня невыносим и с которыми я не могу ужиться. Поверь мне, что любовь была и всегда будет самое лучшее, что существует на свете. Во всяком случае, я получила свою долю…
Я думаю, что это стрихнин, так я поняла из рецепта Оливии Слокум. Я знаю, я не была доброй и милой, но, знаешь, может быть, теперь - то уж никому не нужно будет критиковать меня. Я чувствую, что не могу больше писать, мои руки…"
Это было все.
Тут же я увидел открытый маленький зеленый пузырек, рядом его черную металлическую крышку. На этикетке были изображены красный череп и скрещенные кости. Далее значилось, что лекарство, выписанное доктором Сандерсом для миссис Оливии Слокум, изготовлено в аптеке Нопэл - Велли четвертого мая сего года и должно применяться по назначению. Не дотрагиваясь до пузырька, я заглянул внутрь и обнаружил, что он пуст.
На столе больше ничего не было. Я обратил внимание на широкий белый ящик. Отодвинул мешавший мне стул и, взяв в руку носовой платок, чтобы не оставить отпечатки пальцев, наполовину выдвинул ящик. Там лежало несколько заточенных карандашей, початая губная помада, шпильки, пластмассовые серьги, рассыпанная стопка бумажек, в основном магазинных квитанций и рецептов. Банковская книжка… банк Нопэл - Велли… Я пролистал ее: баланс в триста тридцать шесть долларов с центами после того, как за два дня перед тем было снято со счета двести долларов. Еще раз концом сломанного карандаша, я поворошил бумажки. Вот - письмо, напечатанное на бланке студии "Уорнер Бразерс".
"Привет, Мод, моя девочка!
Прошла прорва времени (как говаривал старый хозяин, пока его не упрятали в холодную - холодную землю, ну и кстати хочу заметить, что я никогда не любила этого старого черта), в течение которого я не получала от тебя известий. Подружка, сломай ты эту противную пишущую машинку и распусти волосы. Как проходит последняя кампания против клана Слокумов, и как там Он? Со своей стороны могу заметить, что у меня все в порядке. Мистер Биг перевел меня в сто двадцатую, и на прошлой неделе он сказал Дону Ферджеону, который сказал своей секретарше, которая сказала мне, что я никогда не делаю ошибок (за исключением ошибок в сердечных делах, ха - ха, это правда, но над чем я смеюсь?). Но самая большая новость, догадайся, что бы это могло быть, и спрячь свою догадку поглубже под шляпку, если ты только ее носишь: Англия, моя милая! В следующем месяце мистер Биг будет ставить в Англии картину и собирается взять меня с собой!!! Так что выныривай - ка лучше из своих семейных дрязг и разбирательств в какой - нибудь из этих великолепных деньков, и мы устроим большой праздничный обед в "Массо". Ты знаешь, где меня найти.
Да, и еще, мои наилучшие пожелания Кэти, и ты знаешь, что я думаю обо всей остальной компании Слокумов. До скорой встречи".
Даты под письмом не было, подпись была: "Милли". Я поглядел на лежащую на полу женщину.
Состоялся ли обед? Хотел бы еще узнать: уехала ли Милдред Флеминг в Англию и много ли знает она о "Нем". "Он" больше смахивал на Надсона, чем на Бога. А Надсон скоро будет здесь.
Я выдвинул ящик поближе к себе. Сложенная газета застряла было в щели между дном и задней стенкой ящика; скользнув вниз, она почти исчезла из виду. Я вытащил ее на свет Божий и развернул. Вот длинная колонка текста, а над ней напечатаны фотографии двух мужчин. Один из них Надсон, а другой - молодой темнокожий человек в измятой белой рубашке. Заголовок гласил: "Захвативший преступника и бежавший из тюрьмы".
"Лейтенант Ральф Надсон, из чикагской полиции, задержал Чарльза "Кеппи" Мариано, признанного виновным в убийстве трех человек и в прошлый понедельник сбежавшего из исправительного дома в Джолиет. Лейтенант Надсон выследил его в "Скид - Роу" и на следующий день взял под стражу".
В заметке сообщались детали этого подвига, и я медленно и внимательно прочел весь текст. Подвиг совершен двенадцатого апреля.
Я снова сложил газету, положил ее туда же, где нашел, и задвинул ящик.
Записка, отпечатанная на машинке… Что - то в ней было странное, такое, что я не мог сразу определить, но что нужно было объяснить. Не имея ясного представления о том, зачем я это делаю, я тем не менее вынул из внутреннего кармана пиджака письмо, которое дала мне Мод Слокум, развернул и положил его на стол рядом с машинкой. "Дорогой мистер Слокум", - начиналось оно. Это было как память о чем - то, что я слышал очень давно. Еще до войны я услышал: "Лилии, источающие запах гнили, хуже, чем простая сорная трава". Скоро такой запах будет источать тело женщины, лежащей на полу… письмо? о ней? Какое теперь значение имеет это письмо?
Мое внимание сосредоточилось, однако, на первом слове: "Дорогой". Я перевел взгляд на бумагу в каретке пишущей машинки: "Дорогой мой", потом всмотрелся в письмо на столе. Два "дорогих" были абсолютно одинаковы: заглавная "Д" каждого из них немного отступала от ряда других букв в строке, а у "р" был едва заметен разрыв в середине изгиба. Хотя я не эксперт по сличению шрифтов пишущих машинок, но мне показалось, что предсмертная записка Мод Слокум и письмо, адресованное ее мужу, напечатаны на одной и той же машинке.