- Если я вижу, что могу чего-то добиться помимо этой работы, я не упускаю случая. Например, тебя. В конце концов, все это дело с Еленой из Трои может не выгореть. Но если мы поможем друг другу, то получим хорошую прибыль. А когда все это кончится, мы найдем какое-нибудь приятное местечко, где и потратим наши денежки.
- С чего ты взял, что здесь может быть какая-то прибыль?
- Повторяю, слишком уж многих интересует миссис Вадарчи. Что-то затевается, и где-то должна обнаружиться какая-то информация, которая очень дорого стоит. Итак, будем связываться с этим или нет?
Она неторопливо выпрямила руки и ноги и легла на спину, глядя на небо. Маленькие кристаллы кварца и полевого шпата вырисовывали вокруг ее тела легкую линию. Я сидел очарованный, удивляясь тому, как, черт возьми, можно говорить о деньгах в таком месте и в такое время, но здравый смысл холодно прошипел мне, что всегда наступает такой момент, когда ты вылезаешь из теплой кровати, вздрагиваешь, чувствуя, как твои ноги касаются холодного линолеума, а в кармане нет ни одного шиллинга, чтобы заплатить за газ.
- А как все это будет?
- Ты же видишь, что я не теряю из виду миссис Вадарчи.
И ты с ней круглосуточно. Момент наступит. Идет?
Кэтрин повернула ко мне голову, и я увидел, что ее глаза покрылись темно-фиолетовой дымкой.
- Идет? Что-нибудь да получится.
Она перевернулась на бок в мою сторону, похлопала рукой по спине, чтобы стряхнуть с лопаток песок, а затем придвинулась ко мне. Она подняла руки, и купальник соскользнул с ее груди.
Ее губы были рядом с моими, открытые и страстные, мои руки обнимали ее, и меня нисколько не волновало, что все, что она сказала, могло оказаться чистейшей ложью. Я знал лишь то, что хочу ее, и не важно, кто она, не важно, что ждало нас впереди. Я любил ее, и если слово "любовь" не подходило к этому, значит, верного слова вообще не существовало. Я прижимал к себе Кэтрин, чувствуя, что такая же жажда поднимается и в ней и что огонь, который горел под моими руками, когда я ласкал ее, сжигал и ее, когда она ласкала меня.
И вдруг где-то совсем рядом заорало радио, с треском разбив нашу идиллию на тысячи осколков.
Я выкину этого парня из головы
И пошлю его
Я перевернулся и сел. Всего в нескольких ярдах от нас по пляжу вышагивала не кто иная, как фрау Вальтер Шпигель. На ней была красная купальная шапочка, нейлоновый купальник цвета леопардовой шкуры, а ее руки и ноги казались вылепленными из теста. Она аккуратно поставила приемник на самый край берега и вошла в воду. А затем, отойдя на несколько ярдов, повернулась в нашу сторону, слегка присев, и плеснула воды себе на плечи. Потом она ухнула и пару раз дружески помахала нам рукой. Если бы у меня было ружье, я бы охотно застрелил ее и оставил на съедение жукам.
Глава 9
Зигфрид упражняется
Время истекло. Фрау Шпигель с плеском барахталась на мелководье. Держа Кэтрин за руку, я выкурил четыре сигареты. Транзистор орал старые затасканные песенки и такую же старую затасканную музыку, и все волшебство растворилось в кристально-чистом воздухе. Где-то в отеле "Мелита" начала ворочаться в постели миссис Вадарчи, пробуждаясь от своей сиесты с пересохшими со сна губами и набухшими веками.
Кэтрин пора было возвращаться.
Мы сели в каноэ, и я с трудом удержался от искушения скинуть транзистор в воду, а затем, когда мы прошли мимо фрау Шпигель, от того, чтобы треснуть ее веслом по голове. Кэтрин осипшим голосом сказала:
- Не думай об этом, милый. У нас все с тобой будет в другой раз.
Я навалился на весла, выплескивая бессильную ярость.
Когда мы подошли к острову, Кэтрин повернулась и поцеловала меня, отчего лодка резко качнулась, вылезла из нее и произнесла:
- Ну что, мы возьмемся за это дело? И всегда будем честны друг с другом?
Я кивнул.
- И значит, все важно? Любая мелочь?
- Да.
Она сунула руку в карман платья, вынула оттуда клочок бумаги и подала мне.
- Что это? - Я стал разворачивать его.
- Я списала текст телеграммы, которую получила миссис Вадарчи, пока мы были в Дубровнике. Может, это пригодится. - И Кэтрин пошла по тропинке, которая вела к отелю.
Я смотрел на ее длинные загорелые ноги, мелькающие на фоне склона, и мелькающее пятно платья, пока она не скрылась из виду. Затем взглянул на текст телеграммы.
"Люка Помина. Встретимся, как договорились. Комира".
Внизу рукой Кэтрин было приписано:
"Послано в Германию из Афин".
Я зажег спичку, сжег записку, а пепел выкинул за борт. На лодке обошел вокруг острова и пристал к берегу возле навеса, под которым располагался электрогенератор. Названия "Помина" и "Комира" не говорили мне ни о чем, но вот "Люка" показалось мне знакомым.
За столиком администрации сидела пожилая женщина - она выписывала счета. Я остановился и купил пару открыток с фотографиями, а затем спросил, нет ли у них плана острова. Она долго рылась в шкафу и наконец извлекла оттуда туристскую карту, которая выглядела так, словно кто-то заворачивал в нее сандвичи. Я взял карту с собой в комнату и плюхнулся с ней на кровать.
Млет представлял собой длинный узкий остров, простирающийся примерно с юго-запада к северо-западу. На нем располагалось всего несколько деревень, а большая часть острова была обозначена как "национальный парк". В берег северо-западной оконечности вдавался большой морской рукав, узким перешейком соединяющийся с Большим озером, тем самым озером с отровком, на котором располагался отель. На западе оно соединялось с другим, меньшим озером - Малым озером.
Это озеро отделялось от моря лишь узкой полоской суши. На карте, рядом с маленькой бухтой, огороженной несколькими островками, не примыкающими к берегу, стояло слово "Помина". Полач - место, куда нас привез пароход, располагалось на северном берегу острова, а перед ним было написано слово "Люка". Очевидно, подумал я, Люка - это название гавани или порта. У Федора об этом ничего не было.
В какой-то определенный день здесь, в порту Помина, или вне его должно было что-то произойти. Что касается "Комиры", карта на этот счет не давала разгадки.
В дверь постучали. Я сунул карту под подушку и сказал:
- Войдите.
Это был герр Вальтер Шпигель. Он уселся на стул, положил свою ротанговую трость на колени, отер лицо шелковым платком, а затем воззрился на меня с сияющей улыбкой:
- Приятно провели день?
- Не особенно.
- Научились чему-нибудь?
- Да, самоконтролю.
Он улыбнулся, демонстрируя полное понимание, а я, поскольку он думал, что использует меня, решил использовать его, чтобы выжать из него хоть немножко информации.
- Я не верю этой девушке, Кэтрин Саксманн. Кэтрин знает, что я слежу за мадам Вадарчи, но она словно подыгрывает мне и ничего не говорит своей старухе. Я не могу вычислить почему, и она мне ничего не сообщила. Я думал, что хорошо умею разглядеть в людях второе дно, но здесь я ошибся.
Шпигель кивнул, поджал губы, нахмурился и задумался. Наконец важно произнес:
- Я много думал о ней. Это преданная девушка. Кэтрин предана себе. С таким лицом, фигурой, умом какой еще она может быть? Все остальное было бы ненужным. Кэтрин решила, что выбирать будет только она сама. Но это не все. Теперь она наблюдает, что будет происходить, и ждет, что можно извлечь из этого. Она держится за вас потому, что вы, возможно, где-нибудь и когда-нибудь пригодитесь ей. Но, конечно, такая девушка не станет действовать в одиночку. За ней стоит какой-то мужчина. Простая психология. Женщина, независимо от того, насколько она красива, умна и решительна, всегда должна иметь у себя за спиной мужчину. Таков закон природы.
- Может быть.
Шпигель был изворотлив и хитер. Он отрабатывал свой заработок, пожалуй, получше, чем Говард Джонсон. К тому же старая школа, никаких эмоций, никакого героизма, просто работа, и для него не было ничего лучшего, чем провести вечер за книгой, а затем лечь спать.
- Мы с вами мало что знаем, - сказал я, - и нам остается лишь держать нос по ветру и идти по следу. Но думаю, что Кэтрин знает многое. А может быть, и все.
- Не исключено.
- Как по-вашему, кто же этот человек?
Он лукаво, с пониманием улыбнулся:
- Думаю, вам это известно так же хорошо, как и мне. Не стоит играть в прятки.
- У меня создалось впечатление, что он не принадлежит к тому же типу, что и она.
Я подумал о герре Стебелсоне и понадеялся, что речь шла о нем. Стебелсон, как мне казалось, был единственным кандидатом.
- А что это за тип? Есть мужчины, и есть женщины, и комбинаций может быть множество. Вы не увидите его досье, поскольку вы, скажем так, franc-tireur. Что касается меня, то я имел возможность заглянуть в него, правда, только краем глаза, но даже этой информации было достаточно.
Шпигель поднялся, и я понял, что он был не прочь пойти дальше, поговорить на профессиональные темы, скинуть с себя груз прошлого опыта и переложить его на плечи человека помоложе, который еще новичок в этой игре и не настолько увяз в ней, как он. Сидя в ногах у мастера, ученик всегда найдет чему поучиться, пока учитель будет разглагольствовать. Но Шпигель слишком хорошо сознавал, чем чреват уход в воспоминания.
Уже у двери он спросил:
- Так она не сказала вам ничего?
- Только что они уезжают.
Это его как будто не удивило.
- Когда?
- Она не знает.
- А как?
- Кэтрин думает, что морем.
- Откуда?
- На полпути к северной оконечности острова есть деревня, или городок. Он называется Бабино Поле. Язык сломаешь, произнося местные названия, правда?
Шпигель улыбнулся:
- Я не сломаю. Языковое родство, не забывайте об этом. Но почему она так решила?
- Потому что мадам В, говорила о том, что они через день уедут.
- Может быть, мне стоит послать туда фрау Шпигель?
- Скажите ей, чтобы она захватила свой транзистор.
Добродушно-грубоватое лицо старого адвоката сморщилось от некоего подобия улыбки. Затем уверенной походкой, которую вы редко встретите в наши дни, он вышел из комнаты. Я не мог понять, удалось мне его надуть или нет. Но попробовать, по-моему, стоило.
Вода и электричество не были отключены, поэтому я побрился и принял душ, а затем оделся и спустился на террасу, чтобы ухватить последние лучи солнца, прежде чем оно окончательно скроется за холмами, и выпить с Веритэ.
- Как провели день?
- Почему вы спросили об этом? Так себе.
- У вас есть что-нибудь, о чем я могла бы написать герру Стебелсону?
- Стебелсону?
- Естественно, ведь все мои отчеты Малакоду проходят через него.
- Ну, естественно. - Это было интересно. - Нет, - ответил я, - пока ничего.
В тот вечер я закончил чтение "Пятна позора". У книги было довольно несложное содержание, но оно имело глубокий смысл и сопровождалось большим количеством исторических справок.
Вообще, в книге речь шла о том, что общепринятые концепции характерных особенностей наций, профессор Вадарчи предпочитал называть их неврозами, были вполне обоснованы. Но обоснованность эта исходила не из того, что именно нации думали о себе, а из того, что воспринималось другими нациями в качестве истинного национального невроза или мифа. Например, англичане в массе своей являются упрямыми лицемерами, неспособными рационально спланировать жизнь нации и ее защиту, и в то же время оказываются умелыми импровизаторами в те моменты, когда нации грозит кризис. В целом же их стали считать легковозбудимыми, нелогично действующими людьми, которые во что бы то ни стало стремятся сохранить свою репутацию и озабочены этим еще сильнее, чем, например, японцы.
Это последнее умозаключение и побудило одного из журналистов "Тайме" высказаться о книге с напыщенным возмущением. Естественно, это было связано с тем фактом, что герр Малакод назначил профессора Вадарчи директором научного фонда, который он учредил для исследования национальных неврозов, с отдельной ссылкой на их влияние на международные политические события. (В действительности через две недели профессор Вадарчи, как говорили, по естественным причинам, оставил этот пост.) Другие нации в такой же степени не лишены недостатков, и, кстати говоря, автор говорит о них как о "мировом сообществе преступников, среди которых то и дело встречаются лица с психическими отклонениями". Кроме того, Вадарчи был строг а к средствам массовой информации. Он доказывал, что радио, телевидение и информационные агентства связаны с дьяволом, поскольку, сократив расстояния и войдя в дом каждого, они преуменьшили важность всего мира и сделали людей равнодушными друг к другу. Каждый день за завтраком люди читают в газетах о войне, трагических происшествиях, убийствах, кражах, грабежах, изнасилованиях, поджогах, преступлениях на сексуальной почве, о моральном разложении людей и партий, все это, вскармливая ad nauseam к миру, стремится загасить в людях естественное сочувствие к ближнему. Уровень развития цивилизации находится в зависимости от уровня развития средств массовой информации, и на протяжении всей истории самые высшие точки развития цивилизаций связаны с наиболее отталкивающими примерами нечеловеческого поведения в людях.
Цивилизованный, общительный человек всегда был жестоким, порочным и не считал жизнь чем-то святым. За партиями, политиками, причудливой униформой, за истоками социальных реформ и набирающего силу национализма стоял не кто иной, как дьявол.
В целом книга впечатляла и гарантировала повышение кровяного давления. А заканчивалась она тем, что автор поносил все виды международных объединений: Лигу наций, ООН, европейский союз, панамериканский, мировое сообщество, он называл их ненужными, убогими развлечениями, в то время как за спиной людей, которые им предаются, происходят убийства и вашей жизни все время что-то угрожает. По мнению профессора Вадарчи, единственная возможность разрешить эту проблему состоит в создании нормального человеческого общества, которое позволило бы людям стать тем, кем они стремятся стать - настоящими человеческими существами, и тогда мир заново обрел бы силу. Никаких национальных сообществ. Только одна нация, верховная, жестокая поначалу, подчиняющая себе другие нации, но в конце концов, именно она приведет их к Земле обетованной. Среди западных наций Вадарчи предложил двух кандидатов - итальянцев или немцев, больше склоняясь в сторону немцев. Что касается Востока, то достойных людей он нашел среди китайцев.
Профессор приводил множество доводов в пользу своего выбора, и полагаю, что очень многие читатели согласились бы с ним, хотя сами они, может быть, присмотрели бы и других кандидатов.
Это было неплохое чтение на ночь, но я никак не мог понять, при чем здесь, черт возьми, Кэтрин и мадам Вадарчи. Может, мадам Вадарчи воображала себя одним из правителей мира? Да, в своих руках она уже держала хлыст. Размышляя над этим, я незаметно уснул. И где-то в подсознании у меня неотвязно вертелась мысль, что я на самом деле уже все понял.
На рассвете меня разбудил стук в дверь. Я крикнул:
- Входите! - но никто не вошел.
Тогда я привстал на кровати и увидел, что под дверь просунули записку. Я встал, взял записку и прочитал ее, после чего прошел в сводчатый коридор и выглянул в высокое окошко. На краю мола стояла Кэтрин в желтом купальнике. Она нырнула, ловко и чисто, а затем, поднявшись на поверхность, поплыла мощным кролем. Она могла бы дать мне в стометровке фору в пятьдесят ярдов и все равно легко победить.
Я вернулся к себе в комнату, лег в постель и закурил.
В записке было вот что:
"Уезжаем после полудня на Помину. Возьми зубную щетку и пижаму. Люблю".
Я побрился, оделся и зашел в комнату к Веритэ. Она сидела на кровати и завтракала.
- Думаю, Кэтрин и миссис Вадарчи сегодня уедут. Я узнал, что лодка отвезет их вот сюда. - Присев на край кровати, я показал ей Помину на карте.
- И что вы собираетесь делать?
Я взял из ее вазочки кусок сахару и принялся задумчиво сосать его. Сидящая в постели Веритэ выглядела весьма привлекательно. Темные волосы собраны на затылке в узел, а небольшая пижамная курточка была скромно застегнута до самого ворота.
- Конечно, я не поплыву за ними. Единственное, что мне остается, это постараться узнать название яхты, если, конечно, это будет яхта. Ну а затем ее можно будет выследить. Но чтобы все это устроить, нам придется вернуться в Дубровник. А это означает потерю времени. И вполне возможно, что Кэтрин не сможет тут ничем помочь. Думаю, будет лучше, если вы договоритесь с администрацией, чтобы мы смогли уехать в Дубровник сегодня вечером.
- Вы хотите, чтобы я сопровождала вас на Помину?
- Нет. После ленча я отправлюсь туда один. Мы же не хотим специально обращать на себя внимание.
- Из-за герра Вальтера Шпигеля? - Веритэ проницательно взглянула на меня и слегка улыбнулась.
Я кивнул. А она не глупа. Во всяком случае, для секретарши.
- Его интересует Кэтрин. Он пытается сделать меня своим партнером. Не скажу, чтобы он внес хоть какую-нибудь ясность в это дело. Но я умудрился продать ему идею, будто миссис В. отправляется в Бабино Поле, а оно - совсем в другом направлении. Он собирается послать туда свою фрау. Наверное, на спине у мула. Там, кажется, нет никаких дорог, но компанию ей составит транзисторный приемник. Мне только очень хотелось быть уверенным в том, что после ленча Шпигель устроит себе сиесту. Идет?
Она кивнула и отвела мою руку в сторону, когда я потянулся к вазочке с сахаром.
- Сахар вреден для зубов.
Я рассмеялся:
- Они большие и крепкие. У меня есть сильное желание укусить ими кого-нибудь.
Она хихикнула, и я словно услышал, как тихо лопаются мыльные пузыри, сверкающие на солнце.
- Не думайте обо мне плохо. Я страшен лишь в гневе. Я уже по горло сыт своей работой. И по горло сыт блужданием в темноте. Меня гложет любопытство.
Она рассмеялась и сказала:
- У меня есть брат, и вы ему понравились бы.
Я встал и подошел к двери:
- Чертовски нехорошо говорить это мужчине. Пусть он познает все прелести романтического преследования. И единственное, на что я согласен, это быть братом своей сестры.
- Кроме того, не должны ли вы, выражаясь служебным языком, дать мне какие-нибудь сведения относительно господина Шпигеля?
- А почему бы и нет? Работает на русских. Один. Старый и очень опытный агент. И он платит мне пятьсот долларов в месяц за то, чтобы я надувал герра Малакода. Деньги всегда пригодятся. И он ничего не просит от меня. Даже расписки. Ну как?