Борис с нетерпением ожидал свою электричку - благо ждать оставалось недолго. Он сел в последний вагон, что бы пассажиры передних вагонов не видели, как он сходит на полустанке. Устроился у окошка, ему сильно хотелось спать. И Борис уже стал было клониться в сон, но тут его сознание уловило, что на смежной лавке, спиной к нему, какие-то женщины ведут речь об убийствах в Ольгинке. Борис напрягся, напряженно вслушиваясь в разговор. Впрочем, вслушиваться ему не потребовалось. Одна из дам довольно громким голосом, несколько похожим по тембру на голос Зинаиды Олеговны, рассказывала своей попутчице, что едет к матери в Ольгинку, потому что та позвонила ей и попросила обязательно приехать: у них в деревне каждую ночь бандиты убивают на стариков.
Борис покраснел до корней волос и вжался в скамейку. Тетка так и сказала: "бандиты". Его принимают за бандитов!
- И кого же убили? - поинтересовалась вторая женщина.
- Прошлой ночью - Федора Смирнова. Здоровенный мужик был. Два метра ростом…
- Постой, Федор Смирнов - это тот, которого Тарзаном звали? - опять спросила вторая дама.
- Он самый.
- Да я ж его знаю! Он до пенсии в Орле работал на нашей фабрике. С Машей Дворцовой жил.
- Ну да. Потом в Ольгинку перебрался. Забили его изверги до смерти. А этой ночью Марфу Петрову убили. Утром сегодня соседка зашла - весь дом в крови. Исполосовали ее, бедную, ножом. Похоже, перед смертью пытали. Жила одна, говорят, много денег у нее было, с каждой пенсии откладывала. И вот результат…
- Страсти-то какие! - возмутилась попутчица. - И у кого же это рука на стариков поднялась?
- Явно не местные. Деревенька у нас тихая, все на виду. Убийств с войны не было. Говорят, несколько дней назад какие-то мужики приезжие шастали, выспрашивали: не продает ли кто здесь дом. Скорее всего, они и Федора завалили, и Марфу.
- Ой, что творится, что творится! - опять стала сокрушаться попутчица. - Совсем люди перестали Бога бояться, вот и идут на такие преступления.
Да, Борис боялся свою мать, но никогда не боялся и даже не думал о Боге, потому что не верил в него. Сейчас он совершенно случайно, по странному совпадению, узнал имена своих жертв. У одной было странное имя - Марфа, другого звали Федором. Его соседа-старика тоже зовут Федором. Мальчишки иногда дразнят его: "Дядя Федя съел медведя!" - и он шутки ради пытается бегать за ребятишками. И Боря раньше бегал он него. Хороший, добрый мужик. А вот покойный пытался на него напасть. Такого не жалко. Да и какая ему, Борису, разница как звали старика и старуху. Сейчас важно было не привлечь внимания, чтобы никто в вагоне не догадался что он, Борис, имеет отношение к этим убийствам. А он физически ощущал, что его щеки предательски пылают румянцем. Хорошо хоть, что женщины сидят спиной к нему и не могут видеть его лица, а люди на соседней лавке, мужчина и женщина, увлеченно разговаривают о чем-то своем, не слушают разговоры посторонних и не обращают на Бориса внимания.
Борис размышлял, как ему быть, чтобы не вызвать подозрений. Сначала он хотел было перейти в другой вагон, но решил, что это как раз и может быть подозрительным. Он закрыл глаза и сделал вид, что дремлет, хотя, на самом деле, слушал разговор попутчиц со смежной лавки. Но женщины поговорили о нерасторопности милиции и перешли на другие, неинтересные Борису, темы. Он стал думать, где ему лучше выйти. Можно было сойти на остановку раньше, у другой деревни, но тогда придется долго идти к себе на стоянку по железнодорожному полотну и темному лесу. Немного подумав, он решил, что опять выйдет на полустанке перед Ольгинкой. Вряд ли кто догадается, что он и есть те самые страшные "бандиты". Тем более, собеседница тетки с громким голосом вскоре вышла на остановке и Борис успокоился.
На полустанке он спрыгнул с подножки вагона на насыпь: платформа была короткой. Из первых вагонов сошли еще три человека, но Борис, не оборачиваясь, поспешил от них в лес и вскоре вышел на знакомую проселочную дорогу.
Дорога была пыльной. Значит, дождя здесь не было. Однако мрачные облака плотно обложили все небо. Смеркалось. Поглощенное облаками солнце уже пошло на посадку за лесом. Борис подумал, что нужно будет поспешить, чтобы не искать свою стоянку в полной темноте, но вспомнил, что у него теперь есть фонарик, купленный в магазине у вокзала.
Он шел и улыбался, вспоминая разговор в электричке. В своей предыдущей жизни Борис почти совсем не улыбался. Казалось, он просто не умеет улыбаться. Но сейчас, на лесной дороге, улыбка словно приклеилась к его лицу. Ему доставляли удовольствие мысли о том, что его боятся, о его убийствах говорят, его одного принимают за целую банду. Но вдруг его приятные размышления прервал какой-то слабый отдаленный звук. Словно звериным чутьем Борис уловил человеческие шаги, он понял, что за поворотом кто-то идет по дороге в его направлении. Борис испугался: вдруг его увидят! Он сразу свернул, стремительно слетел с дороги в сторону, в кусты, бросил сетку с продуктами под ноги, присел и затаился. Он сидел тихо, не шелохнувшись.
Вскоре на дороге появился одинокий мужчина невысокого роста. По одежде, легкой куртке, кедам и тренировочным штанам, Борис догадался, что человек бегал по лесной дороге или просто гулял, а сейчас возвращается после прогулки домой. Мужчина вовсе не был похож на милиционера, который разыскивает в лесу преступника.
Припозднившийся человек не заметил спрятавшегося в кустах юношу. Он быстро шел по дороге, почти не смотря по сторонам. Борис, сжимавший дрожащей рукой острый ножик, испытал облегчение. Он был доволен, что почуял незнакомца и вовремя успел уступить ему дорогу. Боря понимал, что в таком состоянии мог бы напасть и убить человека лишь для того, чтобы тот никому не рассказал, что видел в лесу подозрительного паренька.
Звуки шагов быстро затихли, но Борис сидел в своем укрытии еще несколько минут, прислушиваясь и ощупывая новенький нож. Он решил, что в светлое время суток не будет больше ходить по этой дороге. Но сейчас сворачивать со своего пути Борис не стал. Смеркалось, он хотел поскорее добраться до стоянки. Он очень устал и еле волочил ноги, легкой болью умолявшие об отдыхе.
Было тихо, сумерки окончательно побеждали день. Окружавший Бориса мрак поглощал все вокруг. К тому же начал моросить мелкий дождь. Фонариком Борис стал осторожно разрезать тьму, поначалу опасаясь случайных прохожих. Но больше в темном лесу никого не было.
На подходе к стоянке дождик прекратился. Погода, похоже, решила смилостивиться, небо понемногу стало просветляться. В облачном прорыве прорезалось даже несколько звезд. Борис был измотан. И морально, и физически. Но на полянке, несмотря на свое крайнее утомление, он сразу же поспешил к тайнику с деньгами. С замиранием сердца он сунул руку в дупло и нащупал сверток. От сердца отлегло: все деньги были целы. Он вытащил сверток, запихал пачку денег себе в карман и прислушался. Все было тихо и спокойно. Борис успокоился, достал из кармана деньги и при свете фонарика жадно пересчитал всю сумму. Затем, подумав, опять спрятал деньги в тот же тайник.
Сильно хотелось спать. Он завалился на свою лежанку и почти сразу заснул крепким сном без сновидений. Спал он, скорее всего, не более двух часов, когда внезапно проснулся от ощущения чего-то мокрого и холодного на своем лице. Это капли воды проникли в неприкрытое пространство между ветвями деревьев и разбудили его.
Борис нехотя поднялся и перебрался под самую мохнатую сосну на полянке. Такое мохнатое, усеянное ветками и иголками дерево нужно было поискать во всем лесу. Сосна-красавица служила Борису укрытием от дождя и летом. Под ней ничего не росло: ни травинок, ни грибов, земля была обильно усеяна иголками, сбившимися в мягкий коврик. Во время дождя вода стекала на землю по наклонным лапам сосны словно по желобу, и Борис сидел под ветками как в закрытом со всех сторон маленьком шалашике. Прошлым летом Борис хотел сделать себе здесь настоящий шалаш, но передумал: мохнатая красавица и так защищала его от осадков. Даже переждав здесь в прошлом году довольно сильную грозу, Борис не промок: сосна выдержала напор влаги и ветра, в укрытии было относительно сухо. Плохо только, что места для лежанки под сосной было мало.
Как оказалось, вечерние тучи не ушли, они лишь обманули Бориса, а затем сплотились и обрушились на землю сильным дождем, который и разбудил бедолагу. Небо и все вокруг было сплошь черным и мрачным. Зябко тянуло сыростью. Борис достал фонарик из пакета и подумал, что надо было бы все-таки купить зонтик или хотя бы полиэтиленовой пленки. Он сидел подтянув колени к подбородку, и крупные капли дождя не могли добраться до его тела сквозь мощные лапы сосны. В куртке и новом свитере ему не было холодно, да и ночной воздух казался заметно теплее, чем предыдущими ночами.
Поднявшийся ветер гнал тучи дальше, дождик делался все тише и слабее, он перестал барабанить по хвое и вскоре стих совсем. Удовлетворенные тучи смыли пыль последних сухих дней и поспешили восвояси, небо наконец стало проясняться по-настоящему. На смену темным тучам пришли легкие облака, которые спешили вслед за грозными тучами. Кое-где стали проступать звезды. Умытая земля отдыхала, вдыхая влажный после дождя воздух, испаряя взамен тонкие струи запасенного днем тепла.
Посидев еще немного в своем укрытии, Борис вылез из-под веток сосны. С ее лап по-прежнему стекали капельки воды. Намокшее дерево словно повеселело, расправив свои иголки. Соседние деревья также были рады небесной влаге. Но вдруг сосны заскрипели, застонали под сильным порывом ветра и обрушили на незадачливого паренька столб водяных брызг вперемешку с иголками и шишками. Он вымок намного сильнее, чем во время дождя. Была мокрой и его лежанка. А Борису очень хотелось спать. При свете фонарика он откопал немного сухой хвои под деревьями и вновь устроился на ночлег, сняв с себя только влажную куртку.
Как только он уснул, к нему опять пришло видение, будто он явился домой, чтобы удушить мать. Он увидел мать в прихожей, подкрался незаметно сзади, накинул ей веревку на шею и с силой стал стягивать ее. "Отпусти, сволочь!" - потребовала мать, но он стягивал веревку, пока из горла мамаши не хлынула кровь. Она захрипела в предсмертной агонии, но тут кровь исчезла, голова матери таинственным образом отделилась от тела, взлетела над Борисом и дико захохотала. Борис понял, что мать его бессмертна и проснулся в холодном поту. Опять повторился этот невыносимый сон! Более того, теперь он все видел в красках. Он впервые видел цветной сон, и этот сон был ужасен! Почему-то к нему не являлись во сне его жертвы, он все время видел свою мать.
Испарина ото сна довольно быстро сменилась гусиной кожей. Борис снова почувствовал холод. И в самом деле, стало заметно холодней. Борис решил было развести костер, чтобы согреться и запечь картошку в мундире. Но вскоре понял, что не сможет сделать это сейчас, в темном мокром лесу. Чтобы не мерзнуть, Борис опять натянул на себя куртку и стал делать энергичные движения руками. Бегать ему не хотелось, он с нетерпением ожидал рассвет.
Вскоре ночная тьма стала потихоньку рассеиваться, небо на востоке светлело. Борис вспомнил свой первый дивный рассвет, который он наблюдал на дереве после проведенной здесь ночи. Но сейчас ему вовсе не хотелось лезть на мокрое дерево. Появление солнышка его больше не интересовало.
Борису осталось провести здесь всего один день и одну ночь. Но и этого казалось много. Перспектива находиться в лесу весь день да еще и целую холодную ночь вовсе не радовала его. Ему не надо было никуда идти, он мог позволить себе отдохнуть, отоспаться и обдумать свое положение. Но думать не хотелось, депрессивное безразличие завладело им, хотя по природе своей Борис не склонен был к депрессиям.
Хуже всего было то, что лес не доставлял ему больше той искрящейся радости, которую он испытывал прежде. Словно нарушилась связь между природой и его раненой душой. Ему не хотелось загорать без одежды, не доставляло удовольствия наблюдать за водой в ручье, ему безразлична стала жизнь насекомых и птиц. Прелесть природы уже не действовала на его сознание. Он был равнодушен ко всему. Ему не хотелось даже мечтать, представляя себе предстоящую поездку к морю. Он освободился от преследовавших его страхов, однако им на смену пришло какое-то безразличие, апатия. Бориса не тревожило его положение, не пугало то, что его могут искать, что он пропустит школу и не сможет поступить в ВУЗ. Сейчас его совсем не волновала собственная кошмарно-нелепая судьба. Он не хотел думать о том, что совершил нечто ужасное, не хотел вспоминать. Юноша предпочел бы поскорее забыть весь ужас последних дней, изгнать из памяти воспоминания о проблемах и убийствах.
Глава 12. Жажда крови
Наступивший рассвет прогнал ночь. Солнышко, искрясь лучами, уже играло капельками воды на траве и ветвях деревьев. Становилось все теплее, пели птицы, пахло хвоей. Свежий воздух был насыщен кислородом, дышалось легко. Утро выдалось благословенным.
Борис немного отошел от депрессивного безразличия, весеннее утро улучшило его настроение. Он понял, что новый день будет теплым и, довольный этим, решил хорошо перекусить. Еды было много, но костер разводить ему по-прежнему не хотелось. Он уселся на край своей немного влажной подстилки, достал бутылку лимонада, купленную в буфете вокзала перед отправлением электрички, свои любимые бананы и пирожок с мясом.
После завтрака Бориса вновь потянуло в сон, он задремал тут же, на подсохшем немного лугу. Но спал он недолго. Рокот пролетавшего мимо вертолета разбудил его. Спросонья Борис жутко напугался: вдруг, это ищут его? Подняли вертолет, чтобы обозреть окрестности.
Он кинулся к ближайшей сосне укрыться под ее ветками. Но вертолет быстро улетел, а Борис еще долго не мог прийти в себя. Каким нелепым и ужасным было его внезапное пробуждение!
Весь день Борису нечем было заняться. Время тянулось мучительно медленно. Он хотел бы выспаться, но почему-то никак не мог уснуть. Несколько раз к нему приходило полудремотное состояние, но сразу же, первый же звук, любой шорох леса приводил его в сознание. Бориса одолевали тоскливые мысли. Он по-прежнему чувствовал себя глубоко несчастным. Все последние дни он был близок к безумию и очень устал от невыносимых размышлений и все растущей ненависти ко всему живому. Он старался меньше думать. Ему не было еще и семнадцати, жизнь только начиналась и он просто хотел уехать отсюда подальше, вырваться на волю в мир тепла и сытости. Он не задумывался даже о том, как будет жить без документов. Он ощущал лишь небольшой внутренний страх, скорее, даже не страх, а хорошо знакомое ему волнение от неопределенности, которая ожидала его впереди.
Кроме того, Бориса мучило и некое смутное желание. Сначала желание было неосознанным, он даже не мог понять, что именно ему хочется. Уставшие мысли его путались, но постепенно они приобрели конкретное очертание. Он понял, что хочет сходить в поселок. Борис испытывал противоречивые чувства. Он мечтал поскорей уехать отсюда, чтобы забыть опротивевшую ему жизнь, и в то же время его тянуло в поселок. Как будто там у него осталось недоделанным что-то очень важное. Он сам точно не знал, что именно. Вернее, знал, но боялся признаться себе, что его тянет на преступление, ему хочется опять испытать полную власть над своей жертвой, хочется расправиться с кем-нибудь еще, почувствовать торжество своей безнаказанности.
Разбуженная агрессивность завладела его разумом. Совсем недавно он никому не мог причинить физической боли. Но как все изменилось за несколько дней! В нем словно включилась неосознанная программа, толкающая его на убийства. Он превратился в злого отверженного волка, который будет рыскать в поисках новой добычи. Ему нужны были острые ощущения, он хотел забрать еще чью-то жизнь.
Борис не желал больше связываться и со стариками. Ему хотелось молодой крови, хотелось помериться силой со сверстниками, показать им свое превосходство, взять реванш за свои унижения. Теперь он чувствовал свою мощь. Какими жалкими, ничтожными стали казаться ему одноклассники! Он вспоминал свои унижения и сердце его наполнялось гневом, он был готов растерзать всех своих обидчиков. Больше никому не будет пощады!
Впереди его ждала неопределенность, которой он боялся. Он знал, что жизнь его никогда больше не будет прежней, но его не тревожило, что будет потом. Завтра он будет далеко от этих мест. Но этим вечером он должен сходить в поселок.
Ему зачем-то захотелось вновь оказаться у курятника, посмотреть, что делается там, на теткином участке. Он не пошел к дому деда, а теперь вот ему захотелось побывать на месте первого своего убийства. Борис вдруг вспомнил, что слышал о том, что преступника часто тянет на место кровавого преступления. Он не знал, отчего так происходит. Но он хотел увидеть, быть может, в последний раз свой родиной поселок и, главное, отметиться, совершить очередное убийство. Убивая, он чувствовал собственное величие и могущество. И он хотел повторить эти ощущения, опять испытать скрытое наслаждение, смакуя свое превосходство. Ему приятно было вспомнить предсмертную агонию своих жертв, перерожденная душа его требовала повторения пройденного.
Нет, Борис не считал себя чудовищем. Жизнь состоит из страданий и смерти. Смерть - вполне естественна. Он просто приближает смерть никчемных людей. Он избавил мир от злющей тетки, от напавшего на него деда, от бабки-накопительницы, избавит сегодня еще кого-нибудь от земных страданий. Его воспитывали в убеждении, что он сам - никчемный ребенок, самая последняя тварь. Но своими убийствами он подсознательно доказал себе, что это не так. Единственным чувством, которым дышало теперь его тело, было нелепое желание убивать. Ему хотелось мстить роду человеческому за свои унижения. И он готовился к новому бою.
Борис понимал, что не сможет поднять руку на мать, хотя ему и снилась по ночам расправа над ней. Он ненавидел свою мать сейчас даже больше, чем прежде, однако был не в силах покарать ее. Он знал, что власть матери над ним кончилась, но не хотел больше видеть ее никогда. Да и домой он не пойдет. Там его могли ждать оперативники.
Борис валялся без дела на подсохшей лежанке и, чтобы занять свое воображение, стал представлять себе, что приведет под угрозой ножа на свою полянку симпатичную девушку, разденет ее, привяжет и будет измываться, унижать, избивать и насиловать. Он отрежет ей сосок на груди, вставить во влагалище нож.
Такие безумные мысли, порожденные его нездоровой психикой, впервые пришли ему в голову. Борис почувствовал, что начал возбуждаться. Его фантазия, лежащая за гранью рассудка, поглотила его. Появившееся дикое желание разогрело его воображение. Он стал обдумывать детали в уверенности, что сможет осуществить свой план.